Кого звать на пир

КОГО ЗВАТЬ НА ПИР.

***

Вторая по значимости заповедь Иисуса Христа – «возлюби ближнего, как самого себя».
В то же время Господь учил нас следующему.
Сказал же и позвавшему Его: когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния.
Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых,
И блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных.

***

Мне иногда кажется, что между этими Христовыми заповедями есть противоречие.
По второй главной заповеди Иисуса Христа – любить нужно всех одинаково, как самого себя. А вот на обед и ужин звать нужно нищих, увечных и других несчастных.

***

Во время войны, да и долго после, мы жили в поселке, в районном центре. Поэтому у нас часто «останавливались», чтобы переночевать, многие деревенские родственники. Вечером, на ужин, мама приглашала за стол всегда всех и любых гостей. Но картинка общей трапезы, для разных гостей, была разная.

Я всегда утверждал, что в деревне военный голод был более тяжелым, чем в поселках и городах. Потому что там не выдавались продовольственные карточки. Но это было не всегда так.
Например, не голодала семья моей тетки по отцовской линии, тети Мани. Может быть потому, что ее муж по какой-то причине не был призван в армию. А мужчина в доме – это не мало! Да и слышал я мнение, что земли, пашни там более плодородные.

Тетя Маня, и еще несколько женщин из соседних деревень, часто привозили продавать на наш поселковый базар печеные мучные изделия: шаньги, мучники, пирожки и другое. Ночевали они обычно у нас. И немножко нас угощали. Мне стыдно вспоминать, но большую долю угощений «зарабатывал» мой брат. Было ему тогда года три-четыре. Он очень многое знал стихотворений, песен, рассказов, загадок, словом, из детсадовского фольклора. И по детски мастерски умел все это рассказывать. Помню, залезет он на стул. И развлекает богатых теть весь вечер. А они его за это одаривают едой. Это тебе не лепешки из клевера или пестов.

И хотя мы были рады мучникам и пирожкам, в душе было стыдно такому «заработку». Да и гостям, наверно, уставшим за день, лучше было бы отдохнуть. Но квартирка наша была мала. И такая вот получалась жизнь.

Конечно, и за ужином тетя Маня и ее «товарки» тоже угощали нас. Но досыта накормить нас, голодных за всю войну, было бы трудно. Поэтому и здесь у меня, дошкольного тогда мальчишки, было какое-то чувство противоречивости. И благодарности, и стыда.

Когда мама усаживала нас всех, с гостями, за стол, она обычно говорила:
-Ну, нашу еду вы вряд ли будете есть. Если кто хочет, пожалуйста. А так, наливаю всем чай.

Мне кажется, здесь мама как раз выполняла заповедь Иисуса Христа – «…когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния». Чай, это еще не обед или ужин.

Чувство голода в моих воспоминаниях замыкается моим индивидуальным миром. И, в какой-то мере, охватывает мою детскую семью. Почему-то в воспоминаниях я сопереживаю разумом, но не мучаюсь сердцем из-за голодания моих соседей, моих друзей. Наверное, это потому, что о голоде не принято было говорить. Какой в этом был смысл, разговорами голод не убавлялся, не уходил. Вот и не обсуждали, не говорили, не жаловались. Каждый голодал как бы в одиночку.

Но в моем сердце сохранилось сопереживание из-за голода к одним моим дальним родным по отцовской линии, это к семье тети Надежи. Может быть потому, что мы в какое-то время уже не голодали, а тетя Надежа – они все еще голодали. Наверное, не тетя Надежа, а Надежда, Надя. Но из-за детского нашего неверного произношения так и прижилось – тетя Надежа.

Было у нее три сына, старше меня, подростки, есть им особенно хотелось. Наверное, это было уже после войны, когда в районном центре, среди госслужащих, голод постепенно стал уходить. А в деревне, в колхозах, голодали дольше. Помню, мы уже ели хлеб досыта, молоко, каши, иногда и мясо, а на столе колхозника – все еще часто был хлеб да квас, и то не досыта.

Муж у тети Надежи то ли погиб, то ли умер еще до войны, я не помню, но его не было. Она часто приезжала в наш поселок и ночевала у нас. Меня всегда удивляла, волновала, одна особенность тети Надежи. Наверно, разумом я это не понимал. Но сердцем чувствовал. При ней в доме становилось как-то уютнее, светлее, радостнее, счастливее. Она излучала вокруг себя легкость, какую-то праздничность. И как бы говорила: «Не могу я вам ничего дать, подарить, нечем мне вас даже угостить. Но я рада быть вместе с вами».

Тетя Надежа была к нам, детям, ласкова, и мы любили ее. Хотя брат, из-за своей детской неразумности еще, часто восклицал: «Опять тетка Надежка приехала!». Потому что без гостей брат спал отдельно. А с гостями – ему приходилось спать вместе со мной.

И мама тетю Надежу своим добрым отношением выделяла среди других. Обычно тетя Надежа не любила много говорить, садилась куда-нибудь в уголок, чтобы никому не мешать, и молчала. И вряд ли в ее душе была праздничность. А, скорей, заботы о том, что в деревне остались ее голодные дети.

Во время ужина мама всегда усаживала тетю Надежу за стол и кормила со всеми вместе, чем Бог послал. Здесь как раз выполнялась заповедь Иисуса Христа – «…когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых». Пусть это сказанное не будет обидным для тети Надежи.

Постепенно сыновья тети Надежи устраивались в жизни. Один, Николай, был призван в армию. Другой, Василий, поступил в техникум. Подрастал и младший, Юра. И мальчики, когда были в поселке, всегда заходили к нам. И всегда голодные. Сходить в столовую или в магазин, купить что-нибудь – у них вряд ли были деньги. Нас иногда они не заставали дома. Тогда они садились на завалинку, и тоже скромно и тихо – ждали. Я помню, не раз заставал их на этой завалинке. Обычно это были Василий и Юра. Мама моя всегда их жалела, всегда накормит, напоит, и спать устроит.

Во взрослой жизни все братья жили не плохо, очень трудолюбивые, скромные, отзывчивые. Не раз о них писали, хвалили, в районной газете. И много сделали уже нам добра, моим родителям, особенно Василий, который работал в поселке директором МТС (машинотракторной станции), а в последующем – директором «Сельхозтехники».

Вспоминается один курьезный случай, связанный с этой родней. Однажды мы с отцом приехали к ним в гости, в деревню Цепели. Сын Николай у тети Надежи служил в армии, время уже было мирное. И вот потянуло же меня за язык за ужином, когда речь пошла о Николае, «брякнуть» такую ерунду: «А мне кажется, Николая в армии убьют!». За столом вдруг случилась мертвая тишина, все с тревогой в глазах смотрели на меня. Я понял, что сказал что-то очень глупое, недопустимое. Как, наверное, у тети Надежи после этого долго болело сердце о сыне, вроде есть поговорка, что «устами младенца глаголет истина»! Но страшного с Николаем ничего не случилось. А меня тетя Надежа, конечно, простила.

Свою жизнь тетя Надежа доживала у сына Василия. Он работал тогда уже в поселке. Я любил приходить к ним, во время моих студенческих каникул. Мне были всегда рады, празднично накрывали стол. Тетя Надежа обязательно выходила из своего уголочка. Тогда она уже сильно болела. Садилась рядышком со мной, чуть в сторонке. И ласково на меня смотрела. А потом, устав, опять уходила в свой уголочек. Стараясь не мешать никому. Такой я ее и запомнил.

Но разве такие люди мешают! Они успокаивают душу, они радость приносят.
Не знаю, удалось ли мне передать все то хорошее, что мы всегда чувствовали к тете Надеже! Так бы этого хотелось, ради памяти о ней!