Бригадир и аэроплан

А-др Грог

«Бригадир и АЭРОПЛАН»

Аэроплан упал в четверг на Николу. Не того Николу, что Победоносец, и не на бесшабашного Колю-Первопутка, поскольку было лето, а на пятничного, на кудесника - Николу-Чудородца. Этого Николу начинают отмечать загодя, а на третью хмель как раз и случаются чудеса, которые потом, по вынужденной скучной трезвости, обрастают соблазнительными подробностями. Ясно, что оставшимся в живых пассажирам на помощь рассчитывать было нечего - шансы их (даже если кто и выжил, успел окопаться и занять круговую оборону) представлялись ничтожными. Потому ставки в городе - по поводу их полной ненормальности - принимали не везде. Ну и не фиг летать с четверга на пятницу! сами виноваты!..

1.

Бригадир собрал все, что оставалось с прежнего контракта, и поставил на то, что хоть один пассажир, да выберется. А поскольку в судьбу не верил (как и в благоприятностную раздачу колоды шулерами поменьше), решил сам передернуть,– пойти «ва-банк». Правилами жизни подобное позволялось.
Те, кто с ним ватажили во время последней войны и выжили (несмотря на злостную привычку вожака соваться во многие сомнительные дела), заимели в городе авторитет и личное дело. Бригадир в сравнении с ними обмельчал. К ним с такой дешевой несерьзностью не подступишься. Уже подумывал, не поспешил ли?
Что из того, что однажды выспорил жизнь у лихо, теперь, словно уверовав в безразмерность отпущенного кредита, бился об заклад при любом случае? Что из того, что иногда нешуточно выигрывал, ведь все равно тут же спускал все до полушки, чтобы в общем жизненном счете остаться, как велено, «при своих». Легко снискать себе славу некой личной везучести за счет других. Это на поверхности, это для всех, это показуха. А внутри, после того случая, словно надломилось что-то. Стал задумываться – правильно ли живет, и живет ли вообще, и совсем странные мысли приходили – что сам он плод воображения и, отнюдь, не своего собственного…
Погрустнел, запал пропал. Некоторое время честно пытался найти попутчиков и за поисками, поддавшись всеобщему настроению, запил-таки. Но и здесь разгуляться не успел, сорвали с самого интересного…
Когда Смотрящий приглашает, отказываться не принято. Случались, конечно, отказчики – и где они теперь? Заказал отрезвляющее… Влетел давно сидевший без заказов Отрезвлянт - профессия в здешних местах вымирающая, принялся за дело… Сушеный гриб сиреневого цвета (Бригадир таких и не встречал), толстое упругое семя, почти круглое, очень похожее на напившегося клеща, еще какой-то обломышь корня (явно перележавший в котомке все мыслимые сроки хранения) - сдул с него крошки, обобрал налипшую ерунду, бросил туда же, добавил уголек из маленькой настольной печи…
- Это от поносу! - так объяснил. - Не все это пойло в себе способны удержать – выходит иногда верхом или низом.
Сложил в свою гробомолку, перетряхнул несколько раз, доводя до мелкой муки, добавил растворителя и преподнес.
Бригадир неосторожно нюхнул перед глотком и тут же ругнул себя за это – сообразил, почему «верхом выходит». Отставил на мгновение, собираясь с духом…
К пойлу отнесся с подозрением, помнил, как на первом году службы тоже чего-то подобного выпил. Тогда забродил, покрылся пузырями снаружи и изнутри. Если те, что на коже, лопались, вызывали смех и шуточки, то за те, что лопались внутри, было не до смеха – несколько катаров, вставленных во все мыслимые места, выводили нутряной газ – спички не поднеси! Да и не пожрать. И не согреться. Отгоняли от костра – кому охота? – рванет такая ходячая бомба – прощай обед!
- Прищепку дать? – озаботился Отрезвлянт.
- Не надо, - невнятно проронил Бригадир.
Зажал нос двумя пальцами и влил в себя залпом, опрокинулся затылком к стене, да так и застыл. И все, кто рядом замерли, боялись спугнуть. Выпрямился, крякнул, прослезился. Не так оно и страшно.
- Вот это по-нашему! – похвалил Отрезвлянт, явно заискивая – давно без работы сидел, суетился, других призывал полюбоваться.
- Наш человек – смотри – учись! Пыжится, а терпит! А иные пробку требуют заколотить.
Сунул к носу.
- Тебе не надо?
- Это с какого конца пробка? – спросил Бригадир.
- Универсальная. Но, если хочешь, у меня под всякие размеры есть. Показать? Подивишься!
- Не надо.
Смахнул влагу с глаз, огляделся, соображая – в каком заведении находится… Взгляд какое-то время цеплялся ко всему, замечая и то, что по стыдливой нищенской трезвости не заметишь.
Первым делом уперся в картину.
Картина называлась: «Великий грешник размазанный камнем упавшим с неба на Георгия-Победоносца». По названию нельзя было понять, упал ли камень на самого Георгия - был ли он тем самым «великим грешником», либо случилось это запамятное событие в день его имени, но не многое можно было понять и по самой картине. Художник был неопытный, грешил с пропорциями, из-под камня тоже мало что торчало – какие-то разности, что определению не поддавались, должно быть, камень действительно был здоровенным. Почему-то от этой картины рот непроизвольно наполнялся слюной. Должно быть, способствовало знание, что здесь подают прекрасные отбивные.
Хорошо, что здесь засел. В этой хрычевне клиентов не обирают. А тех, кто «ушел на время», уже не с крыльца с размаху, а аккуратно складывают, прямо здесь же, щтабельками, чтобы освободить место и столы для новых.
Глаз вылавливал все.
Заметил и комара. Чувства были обострены до предела. Комар был не из кусачих (хотя и не калека) - просто самец. Это можно было определить по полету – но не только по тому насколько его заносило в сторону на поворотах, а по уверенности - холостой беззаботной уверенности. Время комариных глупостей прошло.
Служка огромным ножом обрезал верхнюю, побитую белой плесенью, корку тяжелых черных хлебов, которые только что подняли из подвала. Возможно, хлеба были еще позапрошлогоднего завоза, но не стали от времени ни хуже, ни лучше. Разве что теперь крошатся, а раньше были вроде замазки - хоть лепи с них фигуры. Такой продукт тащить за собой (если только ты не на машине) невыгодно. Бригадир частенько вспоминал свою «ласточку», но после того, как на лихом деле потерял ее, новой так и не разжился – не давали ссуд, не под что. А на жизнь, да под собственные кости, уже он сам не соглашался.
Вурлак-выкресток, наклонившись по-собачьи, хлебал с ковша, затем, почувствовав взгляд, выпрямился, и вода густой паутиной засеребрилась в узенькой бороде.
Пара странноватых (явно пришлых), темненьких на душу, неясных навыками и вроде неопасных (но тут каждый мог оказаться страшенным агентом госстраха – кто признается?) сорили деньгами и тоже пытались найти проводников. Бесполезное дело - только не на Николу…

2.
- Найдешь?
- Если глаз набит, да место знаешь…
Охватил с ног до головы цепучим взглядом то ли биосапера, то ли заядлого грибника – дел по сегодняшним временам в опасности почти сравнявшихся. Бригадир грибов на себе не знал, а те прыщи, что имелись, хоть и от взрывного фурункулеза, но попрятаны под одеждой и не так досаждали, чтобы съеживаться от направленного глазного излучения. Но личный Чур чужой взгляд почувствовал, вскарабкался плечо, где, встав на задние, и облокотившись передними на голову Бригадира стал демонстративно нагловато отфильтровывать опасность, забирая хорошее и рикошетя плохое.
Зверюка: «чур домашний» по прейскуранту выходил недешево, но Бригадиру некоторым образом повезло. Как любил говаривать (шутил один покойный знакомец) - «ни один чур на чура не похож, ни рылом, ни характером, ни навыками, ни ценой». А Бригадир, обзаведясь собственным, исключительно, чтобы повысить статус – «понты нарезать» в определенных кругах, тут мог бы добавить свое: «потрепанностью тоже». Личный чур его в каких-то баталиях, о которых не рассказывал, потерял большую часть шкуры, а то, что торчало, свалялось настолько, что принимали за припарки…
- Налево не думай сплавить!
- Я валенок, потому левым или правым не могу быть.
Бригадир отвечал скромно. И всем видом олицетворял скромность. Тем более, что не одни. И Смотрящий, нет-нет, а в тот угол глянет, где безрукий святой ортодокс присутствует, сидит в своей черной долгополой шляпе, которой даже за столом не снимает и, по слухам, спит в ней, но здесь Бригадир не верил – поля бы помялись сзади, тут разве что голову на специальные помочи подвязывает.
У Смотрящего все не так, здесь и мухи летали дурными зигзагами, словно в осень, бились в углах, и осыпались там же, иные уже и вверх лапами, совсем квелые, но все пытались крутиться, пожужжать напоследок.
- Основной груз курочьте, с выжившими что хочешь делайте – прикрою, но то, о чем говорил, ни себе не возьми, ни другим не дай!
В который раз говорил, будто Бригадир это и с первого не понял. И опять заводился, уже и замусолил всю тему, скуку стал нагонять, оскомину – верно волновался (с чего бы?)
- До груза мне дела нет – потрошите… Там, между прочим, и кассу везли старательскую, знаю, на костяных отвалах расплачиваться. Возьмешь – твои проблемы станут и «госстраха» – с ними дело будешь иметь. Они не наши, дорвешься до города, в обиду не дам. Но есть там у меня одна вещица, та, что предназначалась только для меня…
Вот тут Бригадир и встрепенулся, не за вещицу чужую, а за кассу и «госстрах». Чего спрашивается вокруг, да около ходил! «Госстрах», конечно, плохо – там такие убивцы, что задумаешься – стоит ли? Но касса – это хорошо, так хорошо, что и думать не стоит. С кассой можно большое дело поднять.
По слухам, через Великие Луки от Метрополи запустили товарную многоходку. Не один авантюрист облизнулся от этой новости. Но маршрут был крайне неудачный для тех, кто, по сложившейся неудачно жизни, капал слюной от кормежки до кормежки. Был он проложен по местам противным, открытым всякому глазу, проплешинам, а где невозможно, так на сто шагов вправо-влево все вырубалось, и дежурили на частых базах отборнейшие из «сопровождал» - бригады кругом чужие, специально обученные в лагерях, не имеющие к здешним местам ни одного, даже самого захудалого родственного корня. С этой стороны было не зайти, все бабские стороны отпадали разом. Уроды! Они и поглядывали на всех больше через прицел. Таким не докажешь – что, мол, только одним глазком хотел глянуть. Добро только глаз вынут, а тут ногу переломят, руку выкрутят в плече наоборот, большие пальцы раздробят и отпустят. Бригадир так двух глазастиков и потерял, что отправлял высмотреть, вымерить и запомнить – привезли их на тачках за выходным пособием – платой «за риск». Уже впал Бригадир в убыток, а толком ничего не выяснил.
А вот с чешуйками (если Смотрящий не врет, если была касса на аэроплане) можно такую аховую бригада собрать, так сломить тем сопровождалам их характеры, и главное слух об этом разнести, что на долгое время от них наниматься задумаются. Ну и товар, конечно… Но лакомые куски глотают постепенно, раз от раза все крупнее, а если сразу такой большой – подавишься. Опять и бригаду на походе к аэроплану можно обкатать, костяк составить из тех, кто выживет.
Поверил. Такого не выдумаешь даже на полную Луну.
Но тут Смотрящий весь кайф и поломал. Испортил мираж.
- Ходилку запустили, - сказал давно известную новость. – Слышал уже? Своих, часом, не отправлял?
Бригадир замялся.
- А слыхал, что удумали для охранения?
Здесь Бригадир уши навострил.
- Больше не отправляй никого. С Метрополии ксивку прислали с нарочным, что будут выжигать нас химией с аэропланов, если по нашему участку что-то случится
- Что я дурак, на нашем участке шалить? – возмутился Бригадир.
- Вот в том-то и дело, что все не дураки. Все на чужих хотят отметиться. И придется нам наш участок охранять и им придется свои – полный хрень всем, как и рассчитано. Считай, подвязали. И тебе с твоими дежурить придется.
- Это за бесплатно, что ли? – еще больше возмутился Бригадир.
- А тож! Очередность, смены, сводные бригады со своим смотрящим. Шкурный ответ перед городом и так далее.
- Вот уроды! – расстроился Бригадир. – Уж лучше тогда в сопровождалы наняться, чем в дорожные смотрящие.
- Там тоже ответ головами и остальными придатками.
- Так там, хоть, платят! А здесь то же самое, но «за так»!
- Придется городу такую обузу брать и платить придется, хоть бы на бобы. Поимела нас Метрополия, опять поимела...
Лишь Смотрящий знает все или почти все. Должность такая. Везде у него собственные глаза и уши. Хотя глазики эти выкалывают, а уши от обладателя подбрасываю к Главной смотрильне с запиской: кому собственно принадлежали и с просьбой не искать непутевого, все одн, от желающих подхалтурить отбоя нет. Какая ни какая, а работка, в межсезонье - самое «то». Но Бригадир не пачкался. Тут только палец сунь, Смотрящий заставит полностью в дерьмо окунуться, указывать станет куда плыть, как нырять, что доставать. Даже сейчас, его – вольного бригадира - грузит собственными проблемами под самые жабры.
- Мы у Метрополии на плохом счету. Ихние отмороженные экстрималы из богатеньких где-то в наших местах сгинули. Сие не есть хорошо.
Бригадир кивнул два раза – слышал про такое. Смотрящий открыл шкаф, стал трубку себе выбирать. Трубки у него все – загляденье. Бригадир даже слюну сглотнул – вот бы пососать из них.
- Весной до перволистья пройдешь по маршруту, осмотришь те места, кости соберешь. Если вода будет высокая, в озера заглянешь, укажу которые – там по протокам недалеко будет. Группой пойдете не дерьмовой.
Бригадир подумал, что он с той сравнивает, что сейчас идти, с той, что нынче к аэроплану соберет под его бригадирское начало.
- Завалы на реке надо будет почистить, частью рекой спустишься, осмотришь все. Доложишь - насколько проходима. В Псков думаю направить в следующем году.
- Шутишь! – от неожиданности Бригадир затыкал, сорвался.
Действительно, мыслимое ли дело? Тут до Лук, сопровождая торговые партии, теряли до четверти охранения, хотя дорога набитая, хоженая, а к Пскову все дороги напрочь заросли, их, черт те знает, сколько лет ни одно колесо не касалось. Правда, и к Великим Лукам когда-то не ходили запросто. Было такое на памяти, когда всякая пробившаяся партия – праздник, весь город гудел неделю, это теперь попривыкли, не воспринимали, как из ряда вон. Надо же… Псков! Мать городов! Вот уж не думал, что доживет до такого, что подобное геройство на его веке случится. Смахнул слезу.
Говорили, что один ходил и даже вернулся обожженный на мозги – что трепал? Никто не узнает, да и жив ли? Шептались упрятал его Смотрящий в спецбольничку, в личный собственный изолятор, и уже там с его болезного пытали и с бреда все записывали – приставлены были, даже спали рядом (не спали, а слушали – мало ли во сне начнет заговариваться)…
Вот Бригадир и заметил, что с тех самых пор Смотрящий сделался не в меру активным, суетливым. Еще и аэроплан этот… Не к нам же летел, мимо летел. Как там может что-то Смотрящему принадлежать? Покосился на Ортодокса. По тому ничего не поймешь, кроме того, что недоволен он. Смотрящим недоволен, суетливостью его? Сболтнул лишнее?
У Смотрящего глаза поблескивают. Значит, пахнет барышами не малыми. Каждому Смотрящему хочется, чтобы при его смотрении город вырос, и самому сидеть в нем пожизненно. Нынешний Смотрящий сам был личностью легендарной, про которого говорили, что он ходил лесом аж до самого Рокачино! А еще врали, что сам он был из местных, жил здесь до войны.
Смотрящий, наконец, выбрал трубку. Положил в нее высушенный гриб - отборный с ноготь большого пальца – вошел в края трубки точь в точь, утонул. Такие большие мастера собирали, еще большие мастера готовили. Эти грибы на рынке не навалом складывают, а только в коробках специальных – каждому свое гнездышко.
Бригадиру не предложил, отмахнул рукой – топай, мол. Иди работать! Всегда так… Но обиды не чувствовал, даже наоборот. Удачно все сложилось, сам ведь думал к «эроплану» прогуляться.


3.
Вышел на муницыпальный крылец. Блеснул серебряной улыбкой – такой, что у всякого присутствующего вурлака заныло подложечкой, и он мысленно принялся перечислять возможные грехи из последних – на рожах все было написано, бери любого и пытай.
Хорошо-то как!
Перевоспитанники из лесных, держась за общую веревочку, шли за своим воспитателем. Сопровождала шел с винтокрылкой наперевес - новой, нецарапаной, явно гордился собой, формой, винтокрылкой, левой работой. Поглядывал, чтобы никто не сбежал, но особо их понурый воспитатель из каторжников. Шли, от любопытства тараща глаза.
Мимо больнички для вампиров, открытой сердобольным ортодоксом…
Мимо конторок, где клялись самой страшной торгашеской: «Век денег не видать!» А если врали, то через ладонь, стыдливо почесывая нос. Отчего носы были, как сливы.
Мимо грибных рядов. Каких только не было! А ведь не сезон еще. (В иные моменты жизни Бригадир своим городом гордился.) Изобилие!
Грибы были кухонные газовые (воспламеняющиеся от жесткого взгляда) – эти шли в защитных упаковках, кислотные – кислотой через поры, сквозь дырчатую шапку, этими торговали, когда уже совсем перезревшие, не брызгали, а травили не смертельно, положишь на кожу - приятненько. Бригадир не связывался – для работы вредно. Ищи после них свой центр равновесия, ходи с неделю под руку, выписывай кренделя ногами… Тут у лотков стоять и то опасно.
Грибной человек – работа аховая.
Сборщики рассказывали, что существовали грибницы не только очень большие, но и умные, если брались за дело разом, способны были растворить до костей непрошенного чужака. Но все, что говорят сборщики, да и любые, кто при своем деле кормится, следует фильтровать. Мало кто хочет конкуренции. Хотя, средь них встречал Бригадир изрядно изъеденных, а лица у некоторых – не приснись молодке! Особо у старых, тех кто не пользовался полными масками, а лишь наглазниками. Встречал и со съеденными кислотой пальцами... Но чтобы до костей растворили?..
С грибными людьми старался не ссориться. Часто спрашивал о маршруте. Вот и сейчас зашел в грибную контору – в их профсоюз - не доложиться, а только поинтересоваться не затронет ли он чьих-то интересов, если пройдет - «здесь», «здесь» или «здесь»? Бригадир всегда намечал несколько маршрутов и никому не говорил, каким именно воспользуется.
Неписанное правило: не лезь на чужое. Каждый человек должен быть готов к ответу за собственное движение. А за стояние отвечать не надо. Где бы только не стал, раскинулся, укрепился – это твое.
В конторке гадали о видах на урожай. Если первыми пойдут «моховые», то «пластинчатые» уже потом, а про «ежовые» и речи нет – быть им в дефиците. Кто прошлогодние ежовые сушеники придержал, тот в наваре – эти даже червивые разойдутся. А вот если все поставил на это - остальные свое разом сбросят, чтобы досадить. Разорят. Как ни кинь, всюду клин.
Про Клин, поговорка такая была старая, про город, в котором никогда грибы не переводятся. И есть такой (по городу название) что растет ураганно. Засовываешь спору в щелку бревна, поливаешь мочой, нарастает увеличивается так быстро, что бревно вдоль разрывает, только отскочить успеваешь. Словно клином мощным. Все рвет, и пень, и булыжник, и человека, если надо. Много всяких разномыслий про города, в которые доступа сейчас нет. Иные очень крученые. Бригадиру больше всего нравится про город Неволь. Что если попал в него, то выхода не найдешь, а если найдешь-таки, пути дороги распутаешь, то быть тебе богатому. Даже хотел сходить поискать, но это не в здешних урочищах – далековато. Здесь под боком и свои темненькие городки имеются – новоделы, в которые без подготовки, без изучения обычаев, лучше не соваться. На каждую крышу свой конек, своя вера, чужие не приветствуются. Нахрапом не выйдешь, целым не выйдешь. А вот про Неволь еще говорят, что пытаешься из него северной стороной выйти, а получается, что возвращаешься с южной, словно прошел вокруг земли. Местные, кто поумнее, пользуются – много проще и удобнее, чем весь город пересекать.
Грибная контора – место всяких слухов. Первопроходцы, топчутся там, где иной не рискнет.
Нашел, кого надо, и быстро разрулил вопрос; в ту сторону оказывается экспедиций не отправляли, и зарегистрированных плантаций нет, обходить нечего, а дикие плантации (тех, кто не в профсоюзе) можно даже чуточку погромить, контора не возражает…
С чистой совестью пошел допивать, что недопил. Отрезвлянту велел сидеть рядом, на расстоянии маха, а по команде или поутру, как бы он, Бригадир, не сопротивлялся, протрезвлять по самой полной, если понадобится, даже и связать. И Венику-вышибале о том же сообщил через Хозяина, чтобы помогал Отрезвлянту – ломал кайф. И чтобы не отпускали его, потому как, когда на ноги поставят, будет оптовый заказ от Смотрящего – протрезвлять всех, кого тот ночью луноходом соберет. Вытрезвляя в два этапа: первый, чтобы в состоянии контракт был подписать, второй, чтоб двигаться мог, а отмахиваться - нет. А потом с заработанным лучше на дно залечь, прятаться, поскольку протрезвленные своими контрактами очень недовольны бывают, обвиноватят и разорвут на сувениры. Но Бригадир и Смотрящий в обиду его не дадут, возьмут под тень своей руки. Пусть только денек сам продержится. Снарядят, выведут контрактников из города, тогда вылазит и шикует.
Опрокинул в себя стопарик. Повитал в мыслях (очень недалеко, как казалось, от реального) - представил себя правой рукой Смотрящего… Еще пару стопариков. Теперь самим Смотрящим – (ишь ты! гляди-ка кто пошел! Смотрящий Бригадир! – Бригадир Смотрящий!) …понравилось, огляделся, увидел, что многое следовало бы поправить…

4.
Не трудно собрать бригаду, трудно по этому времени найти трезвых. Отрезвлянту своих ингредиентов не хватило, велено было протрезвлять только ноги. До границы подлеска Бригадир даже оружие не раздавал, чтобы не начали с него прикуривать, обвешался, что елка презервативами – с двумя рабами Смотрящего тащил все смертоносное на себе и даже за собой - короб на колесах. У первых деревьев контрактники протрезвели разом, и задумались на что подписались. Погрустнели. Оглядываться стали чаще. Сделал привал и провел политагитацию. Соврал, будто в том «эроплане» везли лучший «план» – «улетай мозги» - синий кислотный и еще бухло в резиновых бутылях. Что бригаде полагается законная четверть с уцелевшего груза, а сколько чего уцелело будут определять на месте - проверить их некому. Дело верное! Подобные речи могли поддерживать энтузиазм достаточно долго, а нет, так бригадир верил, что способен выдумать и другие, сообразно текущему моменту. В резиновые бутыли поверили накрепко, такого не выдумаешь – аэроплан ведь, каким там бутылям быть, кроме резиновых?
На общем энтузиазме достал пакет. Бригадир следовал одному правилу: заставлял перед делом натираться ядовитой зеленой пылью – медным окислом.
- Для профилактики! – объявлял Бригадир. – От холеры!
И тех, кто отказывался от предрассудка этого, не неволил, но штрафовал крепко – на будущие доходы накладывал мзду. Натирались все. Иные острили, но шутки шуткам, а от «газовой шипучки» у него не дохли, и от «неостановочного дристуна» тоже…
Разобрали оружие, амуницию. В знакомых местах пользовался устаревшей, но надежной системой «парных дозорных». Тут скорее от «своих» пострадаешь, бывших городских, которых вышибли за что-то, от одичавших, но сколотивших свои бригадки в заросших предместьях, еще и от «откидных», которых можно было встретить где угодно, с мандатом ли демобилизации, с листком ли инвалидности – с чем угодно. Ксивы, снимающие многие грехи. Ну и вконец одичавшие обиженные на всех дезертиры. Об этих думать не хотелось.
Весь этот винегрет, от которого мозги пучит, может встретиться и дальше, в недавно отвоеванном подлеске, разбитом на сектора, порезанном на клетками новыми дорогами, на которых прокатили святое колесо, традиционные места поселений обиженных – тех, кому в общем празднике жизни, как всегда, не хватило места. Не каждый готов довольствоваться откидным, не каждый… потому остерегайся. Хоть группа и большая, но волокли на себе много всякого - дорогого, а слухи далеко опережают.
Бригадир командой недоволен.
Вот один пинает себя в брюхо, чтобы не урчало. Пинает от души, не шутя, только не слишком помогает. Разве поставишь такого в секрет? А от того пахнет. Как разволнуется, идет характерный запах копченостей – пол леса сбежится как к передвижной лавке. Никак нельзя такого в засаду. Ему и в лагере в целлофане сидеть, оглядываться с подозрением на своих, если на поясных ремнях придется дополнительные дырочки крутить… А того икота донимает – уже третьи сутки пошли – измучился. Хоть и не заснет на посту, но куда такого?
На первый взгляд не команда – доходяги. Но это только на первый. Обкатаются.

На выходе из районной черты, на перекрестке, который не обойти из-за множества раскинутых во все стороны биоловушек, докопался усиленный ментовский наряд, устроивший очередной свой перехват на какого-то неправильного серийного вурлака. Менты городскому Смотрящему не в подчинении, они сами по себе, клан особый, в определенный моменты Луны на голову непредсказуемый. Мало кто хочет ссориться – попадать в черные списки. Тут еще, хоть от города далеко, но окапались, зацементировались из каждой щели по стволу, а есть там кто или водку пьют, не поймешь. Решили не ссориться, доказывать, что не вурлаки, не затесался такой среди них.
Сильно был недоволен. Патрули заставляли перекидываться через голову и по третьему разу и по четвертому разу – тут уж полный беспредел, такого не помнили, когда и сами выставляли заслон на бежавших с зоны вурдолаков. Бригадир, как и все, прыгал в собственную очередь – крутил сальто на паршивеньком казенном батуте, размером метр на метр, того гляди не рассчитаешь, уйдешь в сторону – привет шейным позвонкам. Годы не те… Тут и сглазил кто-то, по третьему приземлился на край ребрами, отбил дыхалку. И четвертый переворот сделал еле-еле. Хорошо не объявили незачет, не заставили повторить заново – положил бы всех сглазчиков на месте или сам бы лег. Каждый год такое. Точно так же пару годков назад ловили «серийника» - маньяка, что ужравшись чьей-то дурной крови, окончательно осатанел и настолько потерял чувство самосохранения, что взялся терроризировать Чуриловский тракт.
Дальше пошли места пустынные, частью выжженные.
Пользовался устаревшей системой парных дозорных. На боевые тройки, чтобы отправлять их по маршруту движения, сыгранности еще не хватало. Шли от базы к базе. Все как обычно. Заставляя молодых и бестолковых соблюдать питьевой режим. Перекидываясь шуточками с ветеранами.
Сейчас, когда округи утихомирились, и мелкие возчики рисковали на своих самоходных повозках пробегать много большие расстояния, сеть придорожных крепостей-хрычовок пришла в упадок. Иные ушли за бесценок и стали использоваться вовсе для темных дел, в других пытались укорениться лесные фермерства, третьи, с провалившимися крышами, так и остались стоять, вросли и служили скорее верстовыми отметками давних перегонов, чем убежищами. Но уже на узловых местах, на пересечениях направлений, были отстроены солидные современные крепостицы… с постоянной службой по контракту, со сменным смотрителем, интендантом, техником-слухачом, естественно, и лекарем, что по совместительству выступал налоговым инспектором. Много кто не откажет в удовольствии вздернуть налоговика на дереве: скучно - за шею, весело - за ногу (хороша мишень для стрельбы получается – подвижная), но поднять руку на лекаря?.. Тут десяток раз задумаешься.
Впрочем, в жизни случаются всякие нелепицы, и дураков хватает. А в городе таких чуть ли не каждый десятый, случается, что в одном месте соберутся. Критическая масса. У хрычовки, которой теперь нет, перевернулся воз с грибами и пошла цепная реакция. Кончилось не мордобоем, а кровопусканием, потом отчего-то переросло в межклановые столкновения, ментовские интересы зацепили каким-то раком и полгорода спалили пока, наконец, разобрались…
Шли. Ночевали с удобствами – дорожный ярлык помогал, пускали на станции. Да и Бригадир не жмотился.
На последней промежуточной, после которой, хочешь не хочешь, а надо отворачивать в сторону, на оставшиеся гроши Смотрящего прикупили боезапас и субпродукты – обезвоженное поедалово (про которое не то что говорить, и думать не хотелось - из чего делается) – нечто запечатанное в тонкие квадратные жестянки, запаянные от доступа воздуха по краю. Объемные, неудобные, но сравнительно легкие.
У последнего интенданта, который снабжал, его вторая половина была такой необъемной, что на мужичка смотрели уважительно. Шептались. Не иначе с тех самых субпродуктов отъелась разъелась. Если она с краю лежит, то каково ему каждый раз через нее лазить? И как ее еще лешаки не утащили себе на ветчину? Подумывали, что мужичек-интендант хитер и при инспекции знает как покрыть недостачу…
В этот ночлег спали вповалку, волнами настилаясь друг на дружку, устраиваясь на ногах лежащего. Через некоторое время затекало, кто-то принимался дергать ноги из капкана, тогда шевелилось все с руганью, устраивались удобнее, перекладывались все и действительно, если издали смотреть, словно волны прокатывались. Запах намокших ремней, прелых ног (что неизвестно каким способом, но пробивался сквозь штурмовую обувь), пахло жженым отработанным маслом, грибком, мерзким запахом, что применяется для дезинфекций, и другие неизменные запахи скопления военных людей.
Спали нервно. Нет-нет, кто-то и покрикивал во сне…
Грибники-любители ближе к дорогам жмутся, чтобы чувствовать ее кожей – здесь ли она? - спасительница! Чуть что - к ней, в середку и оттуда зыркать по сторонам, а потом тишком-тишком по самой середке к дому. Злой нежити дорога, что пламя. Как сунется, так и вывалится, но уже опаленным. Сильна она неблаговолит городским, которых за версту чует. А выселки, да жители тех деревушек, что в войну не спалили, каким-то образом умудряются соседствовать, уживаться. Городской запах не выбьешь, хоть соком жеваных иголок натирайся, хоть местным дерьмом, всякое пробовали. Пока не выветрится порядком должно пройти.
Но по грибам и не надо далеко от дороги, бывают года, с обочины грибов не обобрать, не вынести. Желтые блины боровых моховиков стелятся сплошным ковром насколько глазу хватает. Режут маленькие, толстенькие, с «закрытой» шляпкой, самый отборный гриб - как раз под размер курительной трубки. Но теперь сухо. Иные грибные места разгневаны настолько, что растворяют неосторожных до костей. Потому, кто в своем уме, сидели в городе, подавляя все неумные всплески меньшинства. День Николы-Чудородца то и отмечает, что сезон закончился, и теперь до самого Николы-Победоносца в лес не стоит соваться.

5.
Холодный ночной туман изошелся росой, да такой, что казалось, черпай ведром по траве и кустам, в два взмаха наполнишь. Солнце же по-настоящему вжарило и просушило все только к полудню, а до этого вымокли изрядно и даже не по пояс – до ушей, надоедливо хлюпало в сапогах, несмотря на то, что каждый навернул на них накладки. Влага сходила вниз, но не вся, иную (неправильную) приходилось останавливаться отжимать ладонями, и даже снимать сапоги, менять портянки. Прилипших, лоснившихся от удовольствия орковчиков сбивали щелбанами.
Лес.
В лесу приходят только лесные мысли. В городе – городские неприличные. Работяги-сезонники (если только мозги окончательно не испиты, а тело не измочалено однообразной конвейерной работой на грибной переработке) по причине отсутствия больших средств на привлекательный пол, онанируют по субботам, распаляя воображение давними воспоминаниями, одновременно подозревая, что и в этих воспоминаниях давно перешли не только границы правдоподобного, но и разумного. Плохо, когда мозгами шевелит нижний орган, плохо, но сладко. Лесные мысли и проще и здоровее. Первая выжить. Вторая и третья – те же самые…
Так и не успев толком обсохнуть, вошли во мхи верховых болот – здесь глаз да глаз нужен – мох следов не держит, ни чужих, ни своих. Дурное в таких местах; что нельзя идти цепочкой – след в след, а только врассыпную. Натопчишь тропинку – лес не простит. Мхи! Здесь, как не выставляй в дозор самых глазастых, хоть как тасуй штрафников-смертников, кого-нибудь из стоящих потеряешь. Лотерея – все равны. Потому, когда случалось, смотрел в сторону очередной провал-ямы – по-философски, не останавливаясь. Любопытные заглядывали… и отходили не со своим лицом, бледные, а вечером отказались от пищи.
Бригадир решил и дальше, не считаясь с потерями, идти «срезая угла», хотя его личный чур от таких мыслей проявлял беспокойство. А один раз даже вскарабкался на грудь и стал пристально смотреть в глаза, должно быть, пытаясь понять – на кой?
Во мхах случилась еще одна история, которая Бригадира отчего-то коробила.
Один контрактник попал под редкое. Круговая хрумколка обватила икроножную. До конца мхов доковылял сам. Остановили посмотреть – многие в первый раз видели – любопытно. Инструментов, чтобы снять, в дежурной аптечке не оказалось – Бригадир всю перетряхнул, круговая хрумколка создание редкое, чтобы ради нее специальный набор носить. Но без этого не снимешь. Тут пара специальных шурфов нужна, чтобы многочисленные нитки-корни вытягивать – все аккуратно. Чтобы ни один не оборвать - работа кропотливая, тут и специалисту на целый день возни и не так уж много шансов, что удастся сберечь ногу. Такая операция скорее для того, чтобы хрумколку не повредить, иметь при себе заряженную – некоторые ортодоксы на ночь в домах расставляют, от воров. Слышал, что очень крупные есть – накормились. Понял и почему прицепилась – у всех сапоги, а у этого дешевые обрезанки. Сам виноват.
Проще дождаться дотерпеть, пока сама не перехватит ногу и не заживит тот обрубок, что ближе к телу. Но опять лотерея – а не помрешь ли от болевого шока и к какому пристанет сама? Если к обрубку, обрубок получается словно живой. Не портится. Можно за него кое-что выручить. Некоторые старые знатоки маленьких хрумколок где-то доставали и на палец нанизывали, приваживали. Пальца конечно уже не будет – отвалится палец, но кровь освежит. И как бы омолодишься. Только тоже лотерея. На каком месте останется. Но тут главное, чтобы спрыснула свое… - что там у нее? До сих пор не разобрались. Насадить на палец можно, но потом опять гадай; на каком стороне обрубка останется, не придется ли самому еще больше укорачивать.
Бригадир на свою кровь не грешил (не настолько стар, чтобы дурью подобной не заниматься), а в отряде беспалые были и, по правде сказать, - живчики. Шли хорошо, вроде не потели так сильно, как остальные, может действительно? … есть в этом что-то?
Какой-то недоумок с потеками на щеках уговаривал не оставлять, а если оставить, то в шалашике и вместе с ним. Бригадир не размяк от уговоров. Близнец, не близнец – какая разница? – кто ходить может, обязан идти. Жив? Исполняй контракт. А не хочешь; так становись к тому дереву, сейчас наладим вон к тому суку (будто специально выросшему) хитрую петельку и висеть тебе, постанывать, пока все уроды из округи не соберутся – они петельку срежут и объяснят, в чем ты неправ.
Повезет ли ему? – на обрубыше-ноге останется? Или укоренится на культе и вверх поползет? Если и кто-то думал, вспоминал об оставленном, то не Бригадир. Не любил ни говорить, ни думать о пустом. Чего гадать до времени? Другое дело, если можно потом самим проверить – об заклад побиться. Но саднило. Должно быть недосказанностью. Хоть об заклад не бейся. Не придется проверять. Тут, если хочешь выжить, первое правило: одним путем два раза не ходи, не топчи своего же следа – пересекать можно, круги дозволяются, параллели. Но это только для засад – «хвосты срывать». Тех …, кто вдогон идет. Наипервейшее - не возвращайся откуда заходил. С добычей ли, без добычи…
Жеваху оставили, чтобы в рот мог сунуть, когда припечет – глушить крики. Если стерпит, если на обрубке хрумкалка останется, то может, и поживет еще.
Местами приходилось не идти, а ломить дорогу. Шумно, и от того становилось очень мерзко на душе, мрачнел на таких участках. И до того был строг, а здесь и вовсе озверел. Мог кого угодно назначить на биоразминирование своим телом – суточным штрафником - «до первой крови или пока срок выйдет».
И дальше шли. Обходя темные деревни.
Упаси Святой Роджер, нарваться в какой-нибудь такой деревне на «порченого мужика». А последний такой как раз и засветился здесь, в трех верстах от Чертового Седалища – слишком близко, как считали некоторые, чтобы чувствовать себя спокойно.
Завернувшись в химзащиту, прошли кошатник. Не все вышли. Но, что печальнее, половину комплектов ОХЗ теперь ни к черту не годилась.
Облепиху рыжую… Ржу! Такая облепнет – прощай шкура. А без кожи больше пары часов не проживешь.
Научили природу свое кровное защищать? И не подумали, что она себя защищать начнет, а не твое. Длиннолобые на свою голову! Дали ей шанс? Расхлебывай! Свои шансы теперь подсчитывай! Все эти рассадки биоактивных вдоль границ… Чем думали? О том, что так и будут расти вдоль, не расползутся? Или о том, что границы постоянные окажутся, не изменятся больше никогда? Аппетитов собственных не учли. Но это, как всегда… Это человечье! А теперь и не только. И того, что создали. Везде теперь. Расползлось. Не только там, где фронт беспрестанно катался снежным комом в одну и другую сторону, постепенно тая, растекаясь кровавыми лужами. Везде! И где кажется ничто не зацепило, даже снабженцы-пиявки – уж на что проныры! - не заглянули во все углы, нос не сунули, не отписали в мобилизацию.
Лист шуршал под ногой… Совсем, как тогда…
Когда (до разжалования и штрафных) успел чуточку порулить в «чистых», на той предпоследней войне точно так же было - скрученный сухой лист под ногой шипел костром, и ничего поделать нельзя.
На войне сам не свой – это верно. В тех ротах, где до полусостава за одно дело выбывает, это особо чувствуется. Нытиков первых гвоздит. Отчаянных тоже гвоздит, но говорят потом о них только хорошее. Почему-то небезразлично, что о тебе после смерти скажут. Себя подлого, трусливого прячешь глубоко, а на поверхности образ – шелуху вроде бы, но тут и ловушка... Играешь в образ, потом образ начинает играть тобой.

Остановился, достал коробочку, встряхнул – много ли осталось? – вставил усилитель запаха в ноздрю, отмахнул, чтобы вперед никто не заходил (один раз нюхнул в упор, чем волонтер пахнет, теперь кажется от одной только мысли вечность тошнить будет…) Впереди пахло правильно, никто не потел кислым в засаде, но Бригадир на это головы на отсечение не дал бы, не все опасные запахи знал, тут бы штатного лицензионного нюхача, с его картой запахов. Но все стоящие в налоговики подались, на Метрополию пашут – там, хоть и опаснее, но много денежнее – со всех сторон на зарплату ставят. О Метрополии подумал неприязненно – повывелись стоящие нюхачи, перевешали их и ваши, и наши.
Выбросил использованный и опять в ноздрю усилитель запаха. Вторую прижал пальцем…
Всегда есть план. У каждого. Беда в том, что все эти планы сталкиваются, переплетаются, в конечном итоге создавая хаос. Тогда на сцену выступает Его Величество Случай. Случай коряв, удача слепа и оба неразборчивы. Частенько что в любимчиках отмечены садисты и маньяки всех мастей.
Но лишь избранные отмечены Печатью Фортуны, им трижды выпадает возможность ухватить за холку собственную жизнь и мчать ее куда угодно без риска переломать себе кости.
Удача слепа. Частенько благоволит и к полным придуркам…
Сейчас понял, что повезло. Унюхал тертую прогорклость металла и свежесодранную кору… А еще семь мертвых и одного живого.


/конец фрагмента/