Саул на горе Гилбоа

 Мне кажется, я вижу море. Вон - между двумя вершинами - голубая полоска.
Сейчас Давид уговаривает Ахиша-филистимлянина, вернее, Ахиш дает себя уговорить. Вот его солдаты и ждут - сели вокруг меня на землю, покряхтывая, вытянули ноги между камней. Спать нельзя, есть нельзя. Но они не сердятся на меня. Ждут. А ждать недолго. Стрела между ребрами, стрела под лопаткой. Выдернуть их я не могу, или не хочу. Не хочу думать об этом.
Все началось с ослиц. У Магды белое пятно на ухе, как у кролика. Лилит всегда немножко грустит. Одна рыжая, другая серая. Теплые мягкие бока. Повозка скрипит, мы везем на ослицах сено, гроза нас догоняет, влажный ветер, за горой гремит, пыль запахла дождем.
Потом они пропали. Я пошел их искать, ну, и стал царем. Своих волов я тоже любил. Когда аммонитяне осадили Явеш, я зарезал волов, сам разрубил их на куски и разослал всем коленам Израилевым. Люди поняли, что я не шучу. Мобилизацию мы провели за три дня. Пришли и перебили все аммонитянское войско. И не осталось среди них двоих вместе.
Как ослицы могли уйти - не знаю. Никогда такого не было. Может, слуги прозорливца их и угнали. У него все чудеса подстроены.
А будет по-ихнему. Не как Давид воцарится, а после, как расколется царство, и призовут врагов друг на друга, чтоб новый фараон повел их на веревке. Тут прозорливцы свое и возьмут. Они как закваска в трех мерах муки, только муки им все время не хватает.
Эх, эх, снова Саул между пророками.
Лучше буду смотреть на море. Наверно, оно в той стороне - голубая полоска между двумя вершинами. А по склонам лежит мой народ. И три твоих сына, Саул. А лежат они там потому, что ты не убил Давида, что ты не захотел убить Давида, что ты захотел, чтобы народ сам выбрал свою судьбу.
Все ерунда. Суета сует и ловля ветра. Это сейчас он Давид. А тогда, двадцать лет назад, Мелхола вбежала, звеня браслетами, блестя виноградинами черных лукавых глаз: - Папа, он так чудесно играет на арфе, сын Иессея из колена Иуды.
Когда Самуил помазал его на царство, глупо было делать из него мученика, правильнее так, как сделал я - напугал до смерти и позволил смыться.
Самуил мог жить только в осажденной крепости. Лучше уж раствориться, отдать, забыть про себя, чтобы зерна проросли из праха и всколосили эту степь.
Я всегда думал - почему Богу надо сидеть в этом ковчеге, почему Он Бог только тех, кто Ему поклоняется?
Ясно, почему. И тебя будут посылать на войну и заставлять выжечь и уничтожить все, что можно выжечь и уничтожить.
Сколько коршунов в этих горах, летят и летят. Раньше я не обращал внимания - после боя всегда много дел. Только не после этого.
Две моих ослицы - Магда и Лилит, уши, как крылья у ангелов, ушли, потерялись, не приходят. Надо идти искать.