Трупный яд

Трупный яд

//- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы
украшаете вход в него миленькими узорами?
- Именно так. Мы - последние добрые самаритяне. Все равно
кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с
вами; случайно это оказался я...///
Станислав Лем. Футурологический конгресс.


Трупный яд проник в меня давным-давно. Я хорошо помню тот момент – это случилось во время моего пути из Праги в Париж. Я встретил мертвеца. Он был чёрен, обгоревший чумной труп в обрывках одежды. Его пустые глазницы напоминали два тёмных колодца. Говорят, из колодца даже днём видны звёзды, но не похоже, что он вообще что-то видел. Он вышел на дорогу из лесу совершенно бесшумно – ни одной веточки не шелохнулось. Мертвец остановился и втянул воздух оставшимися от носа дырами, повернулся ко мне.

Я замер, и ноги мои стали потихоньку погружаться в жидкую грязь размокшей от недавнего дождя дороги.
Он шлёпал ко мне, хромая. Одна нога волочилась по грязи. Руки болтались, словно в них не было никаких костей.

- Стой! – сказал я, не узнавая своего голоса. Для верности положил ладонь на эфес короткого меча.

Он застыл в нескольких шагах передо мной. Жалкий и мёртвый. Не знаю, видел ли он меня, скорее – чувствовал. Обгорелые губы зашевелились, словно он пытался сказать что-то.

- Ууууу, - выходил воздух из мёртвого горла. И я понял.

- УУУУУУУ! – заорал мертвец и плюнул мне в лицо чем-то чёрным. Наверное, одной только ненависти, вложенной в этот плевок, одной только зависти, что я живой, тёплый, а он нет, - одного этого хватило бы, чтобы убить. Но я не умер.

Короткий клинок, предназначенный скорее для колющих ударов, без труда рассёк тухлую плоть. Голова мертвеца упала в грязь. Туловище, постояв несколько секунд, последовало за ней. Из обрубка шеи сочилось чёрное, тут же смешиваясь с грязью. Я ощупал лицо – всё было в порядке, никаких следов плевка. Снова начался дождь, струи его размывали дорогу. Голова мертвеца погружалась в месиво, и мёртвые губы продолжали беззвучно шептать «убей, убей».

***

Линда копошилась на кухне. Видимо, что-то замышляла нехорошее, и я накрылся одеялом с головой.

- Вставай - пойдём в зоопарк! – донеслось с кухни. Затем раздался грохот тарелок.
- Какой ещё зоопарк?
- Ну, ты же обещал в зоопарк…
- Отстань! – крикнул я, высунувшись из-под одеяла.

Это было ошибкой. Она влетела в комнату. Полы её «ничегонеприкрывающего» халата развевались, что придавало Линде явное сходство с валькирией. Думаете, это сексуально? Не очень.

- Чёртов кретин (см. также – шизик, псих, идиот)! – Она орала и топала, топала и орала. Затем окинула комнату взглядом, выискивая – что бы разбить. К счастью, ничего такого не оказалось. Прихватив одежду, она отправилась в ванную – одеваться.

- Я ухожу! – донеслось до меня. – Неужели так сложно сходить со мной в зоопарк?
- Отстань от меня! - кричу – Я болен, у меня СПИД.
- Чёртов урод! – входная дверь хлопает.

«СПИД» всегда срабатывает. Хотя, на самом деле у меня трупный яд.

***


Когда я доехал до Михи…
Нет, не так. Когда я, потолкавшись в метро, добрался до Михи. Когда в сумерках вышел к его дому, когда поднялся по заплёванной лестнице, когда толкнул незапертую дверь квартиры, Миха, как это с ним часто бывает, свешивался с потолка – старая его привычка спать таким образом.
- Ну опять ты как маленький, - сказал я. - Слезай.

Он несколько неловко спрыгнул на пол, хрумкнув паркетом.

- Чёрт, опять пол оцарапал, - обиженно произнёс он.

***

- Эй, пустите погреться! – мы с Михой и полупустой бутылкой абсента стояли перед решётчатыми воротами хосписа.
- Проваливайте! Это хоспис, здесь больные! – прилетело в ответ.

- Что!? – говорит Миха.
- Что?! – говорю я. – А мы что, не больные? Мы больные. У него вот не знаю что… опух совсем. А у меня трупный яд. Пустите, суки!

Из ворот выскочило двое охранников с дубинками наперевес, и нам пришлось ретироваться.

***

Мы прикончили абсент в каком-то подъезде, обжигая горло и смеясь. «Вкус Истории» был горек, и слишком быстро закончился – так мы подумали.

- Мне надо что-нибудь покрепче, – сказал Миха, подмигивая. – Тут недалеко есть клуб. Пошли?
- Да нет, сегодня не хочется, - говорю. – Лучше погуляю. Встретимся где обычно.

Выскользнув из подъезда, мы отправились в разные стороны. Снег хрустел, падал сверху. Холодно сегодня.
Я отправился к чистым прудам. Мне хотелось видеть прохожих, слышать шум шин, но улицы были пустынны. Снова накатило это одиночество. Это всё трупный яд, всё он, внутри. Я бродил по бульварам вплоть до предрассветных сумерек. К утру потеплело, и улицы заволокло поднимающимися от земли испарениями.

***

Когда я, наконец, поднялся на нужный 25-й этаж, ноги ломило неимоверно. На двадцать пятом этаже было пусто. Почти пусто, не считая строительного мусора, курящего Михи и ещё чего-то, что я почувствовал, но так и не смог интерпретировать.

- Классный отсюда вид, - кивнул он в сторону недоделанного балкона без бортика. Собственно, балкон был обычной бетонной плитой, несколько выступающей из тела недостроенной высотки. Там, снаружи, просыпался город, хотя – это образно. На самом деле он и не засыпал. Или, наоборот, засыпал сейчас.
Снаружи лежала серость и грязь тающего снега, и миллионы не выспавшихся лиц. Инстинктивно нам хотелось держаться от них подальше, словно они чумные. На самом деле – больны мы… Глаза моего друга мутны, подозрительно мутны.

Я слышу шорох за спиной. Тихий, какой-то деликатный. Тень в глубине помещения, в шуршащей обёртке целлофана. Я гляжу, как из тёмного угла осторожно выступает женская фигура. Выступает как-то неестественно. Это Линда. Голова её немного отклонена – градусов на 30, ноги немного заплетаются. Остекленевший взгляд проходит сквозь меня, сквозь стены, упираясь куда-то в серое Московское небо.
Мне не нужно видеть две аккуратные точки на её шее, чтобы понять...

- Сегодня её встретил, там в клубе, – говорит Миха. – может трахнем, пока разлагаться не начала?
- Что-то мне не хочется, - говорю я. Что-то комком застревает в горле.

Миха долго смотрит на меня. Под перекрестьем этих двух взглядов становится как-то неуютно.

- Ты её знал что ли?

Помолчав, он добавляет:

- Я не хотел…

***

После второй бутылки у меня начинается белая горячка. Но я то знаю, что это не она, это трупный яд.
В дверь звонят. Шатаясь, иду открывать. За дверью маленький бородатый мальчик – Иисус. Белые одежды его слегка запачканы, в руках молоток.

- Я твой сосед сверху. Это ты всё время сверлишь? – спрашивает он добрым своим голосом.
- Нет, я только долблю – говорю я. – Выпить не хочешь?

Иисус проходит на кухню, по-хозяйски усаживается на табурет. Болтает ногами – они не достают до пола.
Я разливаю что-то спиртное. Кажется – виски.

- А скажи, Иисус, почему вокруг такая жопа?
- Ну, так ведь люди измельчали. Проблемы и заботы у них уже не те.
- Может они, наоборот, подобрели? – осторожно спрашиваю я.
- Да нет. Просто раньше всё их добро и зло было более широкоформатно. Сильнее и глубже оно было, вот что я хочу сказать. А теперь? Осталось только малодушие и эгоизм.

Мы пьём, отчего-то не чокаясь. Это странно, потому что я, например, никакого сожаления по поводу бедных людей не испытываю. В дверь снова звонят. На этот раз за ней оказывается Миха в костюме Гитлера.

- Хайль! – говорит он, щёлкая каблуками, и протягивает мне бутылку чего-то спиртного.
- Заходи. Только здесь Иисус…

Он тоже проходит на кухню, а я остаюсь стоять перед открытой дверью с бутылкой чего-то спиртного.
Из кухни долетают обрывки спора.

- Кто обмельчал? Да мы – православное государство! – доносится Михин бас.
- Ага. Сегодня «православное государство», а завтра буддистов вешать будете…
- Буддистов не буддистов, но антинародный элемент точно.
- Что? За это я умирал? Нет, скажи, за это?

С лестничной клетки дует. Прикладываюсь к бутылке. Так и не закрыв входной двери, иду в комнату и плюхаюсь на диван. Щёлкаю телевизионным пультом. Экран озаряется улыбкой. Это Линда. Какая она всё-таки красивая. Чёрт.

- Помните, купив три марки ЛСД, четвёртую вы получаете совершенно бесплатно. Звоните сейчас!

На экране высвечивается номер телефона. Я тянусь к стоящей на полу телефонной трубке, и падаю с дивана.
Звоню.

- Здравствуйте, это Вы продаёте ЛСД?
- Чёртов кретин, ****ь! Наркоман тупой. Опять ты сюда попал!!! Всё, сука, я звоню куда следует! Слышишь?!
- Извините, просто у меня трупный яд. По кнопкам не так попадаю…

Со второго раза мне удаётся дозвониться. Я заказываю три марки, милый женский голос говорит, что курьер будет минут через сорок. Я смотрю телевизор, щёлкая каналы. В итоге останавливаюсь на «Спокойной ночи малыши».

- Дорогие друзья, - говорит Степашка. – Теперь вы знаете, что водка – это очень, очень плохо. Да, Хрюша?
- Да, Степашка. Водка – это очень плохо. Не покупайте водки. Лучше купите эти новые леденцы-антидепрессанты от нашего спонсора, компании «Heaven on Earth».

Слышны бурные зрительские аплодисменты.

Приехал курьер. Он вошёл незаметно – дверь то открыта – и протянул мне аккуратный фирменный пакетик. Я расплатился наличными, и курьер вышел через балконную дверь. Для начала я решил употребить только одну марку. Передумав, разжевал сразу две. Мне то что – у меня трупный яд.

Я посидел перед телевизором ещё минут 20 – кислота всё не действовала. Отправился на кухню и предложил гостям две оставшиеся марки – они и не подумали отказываться. Сжевали принесённое и продолжили что-то друг другу втирать (только Миха пробурчал что-то о том, что кровь, дескать, гораздо приятнее всей этой синтетической дряни). Стол покрывал слой непонятно откуда взявшихся бутылок.
Внезапно я понял, что Гитлер-Миша говорит на немецком, яростно выкрикивая какие-то тезисы, а Иисус вообще не чём-то совсем непонятном.

- Как вы друг друга понимаете? - спросил я.

Они на секунду остановились и смерили меня взглядами, не сочтя нужным даже отвечать.
Затем Гитлер начал быстро-быстро увеличиваться, пока не вырос до такой степени, что упёрся в потолок.

- Эй, ты куда? Там же квартира моя! – заорал бородатый. Гитлер остановился.

Я огляделся: обои, бывшие голубыми, отчего-то пожелтели, высохли как-то даже, и оторвались от стен, застлав пол хрустящим покрытием. Хрустя, я вышел из кухни и отправился в ванную комнату. В наполненной до краёв ванне на волнах вяло покачивалась Линда. Голая и аристократично посиневшая. Я помотал головой – и она исчезла. На её месте теперь покачивался жёлтый резиновый утёнок, непонятно откуда приплывший.

- Лети на юг, а то замёрзнешь, – сказал я ему. Почти сразу же тонкая корочка льда начала расползаться по воде. Постепенно лёд окружил утку, осталась только маленькая круглая полынья.

- Моё дело предложить, – пробулькал я, хлебая из-под крана холодную воду.

Окружающая реальность ненадолго встала на своё место, должно быть от хлорки. Входная дверь с грохотом захлопнулась. Наверное, это невидимые монстры забавляются, - подумал я. Надо быть настороже. Заперев замок, я на цыпочках вошёл в комнату – всё было как будто бы в порядке. Мерно шумел телевизор, через открытую форточку намело снега. Сволочи, водку спёрли! – пришло озарение.

Я выскочил в коридор. Злость переполняла меня. Подпрыгнув, ухватился за край антресоли. Упёрся ногой в стену, рукой нашарил среди хлама бейсбольную биту. В итоге свалился. Бита была испачкана в чём-то зелёном. Размахивая ей, я влетел на кухню.

- Невидимки! – Они украли водку!
- А они ещё здесь? – спросил Иисус.
- Может милицию? – спросил Миха.
- Только самосуд! – прокричал я, сбив битой люстру.

Дальнейшие события были смутны и стремительны. Помню, как мы застыли перед шкафом, в котором прятались монстры, не решаясь распахнуть дверцы. Но они распахнулись сами – зелёные зубастые создания хлынули волной, очень скоро оттеснив нас на середину комнаты. Я размахивал битой, и зелёные ошмётки летели на стены и мебель. Иисус ловко охаживал тварей молотком, наглядно опровергая христианскую заповедь. А Миха в упор палил во врагов из парабеллума.

- Не сдаваться! - орал я. – Не отступать!

Второе было явно излишним – отступать было некуда. Впрочем, и в плен нас брать не хотели. Я это понял, когда одна из тварей вцепилась мне в лодыжку. Я нелепо плюхнулся на ковёр, чтобы тут же быть атакованным ещё тремя уродцами. Я видел, как Иисус, размахивая молотком над головой, словно пропеллером, пробивается ко мне, как Миха, взобравшись на спинку дивана, палит куда-то вниз. А потом одна из тварей вцепилась мне в лицо. И не было никаких сил, чтобы поднять руки и оторвать её …

***

Первым, что я увидел, когда открыл глаза, была улыбка Линды. От неожиданности я дёрнулся, больно ударившись о подголовник дивана.

- Проснулся? – спросила она. – Ты хоть знаешь, что сегодня первое января? Я вчера приехала, а ты тут спишь посреди разгрома. Дверь открыта. Я сначала решила – тебя обокрали.
- Да, - говорю я. – Водку украли.

На голове Линды красная рождественская шапка, вроде сантоклаусовской. А моя голова раскалывается на куски. Раскалывается, а потом снова собирается. Потому изображение Линды немного «плывёт».

- У меня и подарок есть, - сказала она.
- А у меня нет, – честно признался я. – Можно я сбегаю куплю?
- Лежи уж…
- Я не виноват, - говорю. – Это всё трупный яд.
- Я сейчас… - она отправилась на кухню и зашуршала там чем-то.

А когда она вернулась с подарком, я старался не поднимать глаза, и не смотреть на её шею. Ни за что не смотреть на её шею.

-------

Ноябрь 2005