фанни и сання

Санне принадлежал дом. Замок, целый город по понятиям его милейших соседей. До ближайшего из них от ворот дома можно было доскакать за 10 часов. Если скакать так, как привык Сання: скорчившись над кобылой и забыв про еду. Прежде, чем сесть на лошадь он втыкал в уши тряпочки, чтобы ветер не мешал мыслям. А подумать было о чем, много серьезных дум. Во-первых, ему давно уже надо было жениться.
- Тпрру!
Лошадь ошалела от такого приказа и даже попыталась что-то проржать, прежде чем стала как вкопанная посреди луга.
Сання вынул из ушей тряпки.
- Куда метелишь? – он слез с кобыльей спины и задумчиво уставился вдаль, - Я передумал!
Он посмотрел на кобылу с отчаянным вызовом. Та вздохнула. На кой хозяину жениться, ей тоже было не особенно ясно. А она с детства считалась самой смышленой и внимательной к человеческим нуждам. Сказано «тпру», значит, уже приехали. Кобыла деликатно пнула ногой кочку.
- Нет, поворачиваем! – голос у хозяина был не очень уверенный, поэтому гривастая голова только опустилась ниже и потянулась к ромашкам. Хозяин сел рядом. Потом сгорбил спину, вслед за этим повесил нос. И сказал:
- Эх!
Родители Санни пропилили его уже почти до половины: им казалось, что Санне не хватает ночного колпака, выдержки, усидчивости и еще одной спальни в доме. На счет выдержки Сання был с ними согласен, но не понимал, как с женитьбой ее может прибавиться. Саннина жизнь, как она есть, не устроила бы разве что марсианина. Потому что кто его знает, как там марсиане живут, но для человека Саннино бытие было более, чем роскошно. Для любого человека, даже для короля. Судите сами: во-первых, дом. Замок, целый город, по отзывам всех, кто в нем побывал. Построенный предком, который в своих фантазиях забегал далеко за общепринятые взгляды на комфорт и удобства. Во-вторых, угодья, деревни, одну из которых населяют, между прочим, цыгане – им нравится поэзия здешних мест, разумность молодого помещика. Лет 10 назад понравилось, с тех пор и живут. С лошадьми помогают. Врачуют недержание мочи старика, мамаше гадают на каких-то прямоугольных кусочках бумаги. Научили Санню носить цветные рубашки, на них грязь не заметна. Белые Сання держит для особого случая. Такого, например, как сегодня. Сання схватил кобылу за ногу, пытаясь оторвать ее от земли, и вскрикнул:
- А подковы я у тебя проверял?
Та вопросительно хрустнула челюстью и скосила глаза на хозяина.
- Может быть, ты не доедешь? Копыто себе разобьешь!
Солнце уплыло за тучу. И набежал ветерок. Хозяин снова повесил нос и сказал «эх», принимаясь опять думать о жизни.
Так было всегда - изобилие любило эти места, сыпалось отовсюду, и днем и ночью, и в марте, и в декабре. Пчелы, рыбы, яйца, груши, если Сання родился в рубашке, то с золотым воротничком. И серебряными застежками. Некоторые подозревали, что дед его был не просто алхимик, а колдун, который всю жизнь только и занимался тем, что взмахивал руками и потом собирал навалившиеся из ниоткуда кучи золота с пола. Поговаривали, что однажды он устал сгребать монеты и сносить их в глубокий подвал, вырыл под замком яму размером с море и махал руками прямо над ней, не ел, не пил, махал, махал, и в последний день его жизни море наполнилось колдовским золотом до краев. Тогда дед решил, что выполнил все, что мог, сложил руки на груди и умер. Когда падал навзничь, из его рукава выкатилось еще три монеты. Каждая достоинством в миллион.
Солнце как-то грустно сверкнуло густым длинным лучом, но не успело выползти из-за одной тучи, как на него наплыла вторая. Сання удрученно покачал головой. И свесил нос к самым пяткам. Все в его жизни было как нельзя лучше.
Были конюшни – две основных и пять у реки. Кобылы метали потомство, перед кроликами не стыдно. Лет пять назад Сання начал раздаривать жеребят всем заезжим гостям и соседям на праздники. Цыгане иногда тех жеребят воровали и привозили обратно, возмущенно вопя, что новый хозяин за ними не хорошо ходит, загубит несказанно бриллиантового коня. Лучше подари ему, Сання, овечку, их у тебя тоже – не успеваем стричь. Или вон то стадо коров: все коптильня передохнет.
Но больше всего из того, что было, Сання любил елки. Странные деревья по тем временам. Они росли в кадках – Сання сам посадил каждую елочку – и по форме случались самые разные. Грушевидные, круглые и овальные, с распушенной макушкой, ветками вниз и ветками вверх, пирамидальные идеально или кривые типа замшелых коряг. Сання возил саженцы из всех путешествий, заказывал проезжающим, скрещивал и записывал каждый эксперимент в книгу. На каждое деревце мечтал завести паспорт, но не мог найти мальчика, который бы резал бумагу и сшивал ее в маленькие блокноты. Ни один деревенский мальчик не понимал, что именно ему надо, и почему не записывать день рождения елки на свитке. И зачем вообще это надо записывать. К чему разводить столько колючих растений не Божеской формы не понимал даже ни один взрослый, ни из деревень, ни из благородных. Сання не мог втолковать им, что это красиво для интерьера и для души, сколько ни бился - гость смотрел на елочный сад и взгляд его по мере санниного рассказа становился все мутнее и подозрительней. Иногда в идейном припадке Сання пытался навязать готовую елку соседу, наряжал ее бантиками из золотой парчи, пересаживал в посеребренную кадку – брали, но какая судьбы ждала его дерево, он мог догадаться. Для цыган Сання вырастил елку в виде костра, подарил с чистым сердцем, потому что цыгане его начинанья любили. За елкой ухаживали, как могли, без санниной руки она отрастила со временем несуразные ветки, стала больше похожа на огромную кучу мусора, но все равно считалась главным памятником селенья. Вокруг нее проходили свадьбы, собранья и детские игры. Всего одну декоративную елку у Санни купили. Заезжий епископ, елка была выращена в форме креста, священник восхитился этим твореньем и заказал еще две одинаковых – в виде соборов, чтобы поставить на воротах в свою резиденцию. Епископы – просвещенный народ, подумал тогда Сання и с рвением принялся за заказ. Через год или два кто-то сказал ему, что епископа раздавила шальная карета. У искусства Санни больше не осталось поклонников.
А теперь ему надо жениться.
Сання вздохнул, потом вздрогнул, не сразу сообразив, что его насторожило. Было какое-то тактильное вмешательство со спины. Сання нахмурился и передернул плечами – не помогло, зато стало ясно - за шиворот ему сиганул кузнечик и теперь отчаянно пытался выйти на волю.
- Пошел вон! – Сання потряс воротник, - или хотя бы перестань топать! – Санне пришлось вскочить, но не успел он распустить пояс, чтобы вытряхнуть кузнеца из-за пазухи, как тот провалился в штаны. И там, кажется, еще быстрей заработал всеми ногами и зажужжал крыльями. Сання взвизгнул, - не смей!
Кузнец боролся за жизнь. Сання боролся за свою чистоту. Рыцарь был девственник. И свято к этому относился. То есть, с самой юности и до сих пор. Считая, что сердце его принадлежит миру, рука тем, кто нуждается в помощи, голова – шляпе, а все остальное ему самому и никто не в праве посягать, грязно намекать или даже шутить по этому поводу. Тем более, трогать, а вот теперь и вовсе забираться ему в штаны. Сання настолько привык с отрочества беречь вверенные ему Богом для продолжения рода места от служанок, цыганок и девок на постоялых дворах, что теперь с тем же рвением старался как можно скорее вытрясти из запретной зоны непрошенный раздражитель.
- Фу! – кричал Сання, а лошадь не понимала, отчего он скачет и передергивается всем телом. К тому же, похоже, хочет разоблачиться. Хотя вот-вот пойдет дождь. Кобыла не могла ни помочь ни чем, ни спросить и только тихонько заржала, стараясь подойти как можно ближе и в то же время уклонить морду от мелькающих санниных рук.
Сання упал, побултыхался в траве и вскочил уже без штанов, но, продолжая размахивать поясом. Кобыла тревожно запрыгала вокруг него, размашисто кивая и тряся мордой. Сання, наконец, бросил пояс, быстро счистил с себя что-то ладонями и оглядел нижнюю часть тела почти что со всех сторон.
- Змей! – рубаха над голыми мохнатыми ляжками вздрогнула, - Ты видела? – Сання принялся собирать одежду, - ты видела? Как он застрял и не желал вылезать!
Кобыла фыркнула возмущенно и стала ждать, что еще скажет хозяин.
- Нет, пора убираться! – Сання яростно одевался. – Пока не случилось что-то похуже! Ну, что ты стоишь, поворачивай! Нам туда!
Сання взлетел на спину лошади, и она понеслась. Солнце золотило ее хвост и алыми крыльями полыхало на плечах седока. Зайцы прыгали из-под копыт, а суслики вытягивались из-за кочек. Полчаса назад собирался было пойти дождь.
- Мама, - протарабанил Сання, спрыгивая с кобылы у себя во дворе, - я же не взял подарка, понимаешь? Не захватил. Невесте. Маломальского сувенира. Где-то у меня была. Здесь подходящая елка!
Старая мама всплеснула руками и побежала к крыльцу, голося:
- Ты слышал, старик! Он не хочет выполнять твою последнюю волю!

Честно говоря, в глубине души Сання считал, что родители переборщили. Последняя воля – и тратить ее на что? На то, чтобы ночь от ночи Санину руку отлеживала чья-то непросвещенная голова. Спала, щекоча подбородок, и смотрела сны про германское кружево, персидский перец и большой окорок. Сання видел девушек. Хуже того, говорил с ними. С тех пор, как у отца в голове вызрела идея последней воли, Сання желал ему бесконечного здравствия не только от чистого сердца. Каждую неделю он приглашал цыганских знатоков по недугам, и до боли в желудке радовался, что отцу ничего не грозит. Но старик знал, что Сання тверд перед долгом, и мог умереть специально. Ради последней воли.
Ни отец, ни мать Санни не имели ни малейшего отношения к его рождению. Оба родителя были приемными. Сання познакомился с ними давным-давно, когда сестра, с которой он рос, отпустила его просвещаться и путешествовать.
- Будь смелым, - сказала она ему. И Санни понял, что именно такие слова захочет услышать от своей дамы сердца когда-нибудь, когда станет взрослым.
И где ее только носит, эту благородную женщину, как раз в то время, когда Санне она очень нужна!

- Старая нечесаная ослица! – представьте себе спальню со ставнями в дико дождливую, ветреную, безлунную ночь. И в ней кто-то кричит. – Лохматая шкура!
Это Фанни, дочь Гара, жадного старика.
Она проснулась от того, что в каморке няни скрипела кровать. Представьте себе каморку, в открытое окно падают редкие капли, видно низкие серые тучи и неподвижную крону мокрого дерева. На скамейке сейчас догорит свеча. Погасла, и вильнул дым петлей от фитиля, сначала вниз, потом вверх, на высоте в две ладони рассеялся. Няня натягивает чулки. И злобно смотрит на стену, за которой спальня хозяйки. Кровать под няней скрипит, действительно, немилосердно. Зато за стеной раздается такой звяк, словно пришла королевская армия крестить некрещенных. Это встала дочь Гара.
Фанни опустила рубашку и ногой задвинула горшок под кровать. Горшком Фанни пользуется довольно большим.
Она открыла окно и видит, что никакая ночь была не безлунная – бледная половина луны висит как ни в чем ни бывало. Фанни скроила ехидную морду.
Няня натянула чулки, открыла молитвослов и, прошептав два слова, сунула его обратно на полку, молниеносным движением стерев с корешка пыль.
- Упокой, Господи, твою душу, - няня спешно перекрестилась, - в такую же ночь, в такую же ночь…
Фанни влезла на табурет и высунулась в окно. Коса упала и закачалась, стукаясь о мокрую стену.
- Меня, Меня! – позвала Фанни тихонько. Никто не откликнулся. – Меня! Куда ты пропал, белый урод?
Нянька с ненавистью зыркнула на окно. И сказала себе под нос:
- Съели.
Пора было начинать новый день.
После долгого долбежа в дверь, Фанни открыла. Точнее просто повернула задвижку и отошла вместе с дверью к стене. Когда нянька сунула нос в комнату и сказала «Как спалось», она никого не увидела. Только тающий край белой луны за окном.
- Фанни?
«Ослица», - подумала Фанни, стоя за дверью.
Нянька сделала два шага внутрь, надеясь увидеть хозяйку за комодами. Фанни подобрала юбки.
Не обнаружив девчонку там, где предполагала, нянька торопливо обогнула стоящий посреди спальни серебряный таз, кувшин и лужу под ними, направляясь к кровати.
Фанни медленно отодвинулась от стены, глядя себе под ноги. Обычно нянька двигалась боязливо и говорила нарочито ласковым голосом. На этот раз в ее шагах и даже шуршании юбок слышались размах и уверенность. Наверное, потому что никто не видит. «Лисья ослица», - подумала Фанни. Истерично затренькал бубенчик: это нянька взялась за полог. Дальше она, спотыкаясь и шумно дыша, поднимется на ступеньки, пытаясь узнать в куче одеял и подушек хозяйку. И пропищит: «Уже солнышко вышло, вставай!». Вместо этого Фанни услышала четкое «бум-бум-бум» по ступеням и негромкий, но энергичный голос:
- Где ты?
«Может, ей приснилось, что она Умблиту Корза?» - Фанни хихикнула про себя, представив няньку в образе самого свирепого бандита округи. Говорят, у него зеленая борода. Долго веселиться Фанни некогда было, она опять навострила уши.
Нянькины шаги побежали к окошку, стукнула ставня, грохнула табуретка, и истошный вопль прорезал свежий уличный воздух:
- Фаннннни! – в конце звуки ее имени перекатились на горький рык.
Фанни не слышала, как прорычавшись нянька тихо сказала: «Я говорил тебе, Лена, надо было делать это со мной!», она вылетела из-за двери и шмыгнула вон из спальни, подобрав юбки, бросилась улепетывать по коридору на цыпочках, на лестнице махнула рукой на ранний час и стала приземляться на пятки, скача через четыре ступеньки и грохоча как солдат в кованных сапогах. Ей вслед открылась только одна дверь – цыганки, которая ночевала под лестницей – если ее дверь можно считать дверью, а не створкой комода.
- Кырлым-бырлым, - услышала Фанни, краем мозгов подумав, что по-цыгански это значит «Доброго утра». Наверное.
Круто свернув в конце прохода для слуг, Фанни попала на кухню. Ни один горшок не слетел, между прочим, на пол. Бы не слетел. Но, почти выбегая из владений глухой поварихи, Фанни решила, что это неправильно. И на ходу сшибла плечом пару котлов. Грохот напомнил изверженье вулкана, но повариха-то была глухая, а за Фанни уже захлопнулась дверь, и шум особенно ее не тревожил. Впереди ждали свежий ветер, сырые просторы, свобода. Но, стоп, сначала нужно забрать козла.
Фанни затормозила, схватившись за ручку двери, выходившей на боковой двор, на секунду повисла вместе с ней над крыльцом, потом отпустилась и прыгнула в куст. Хлюп. До куста она не долетела, приземлилась в лужу. Теперь белые чулки начинались только от щиколотки.
Фанни задрала голову и проверила, не следит ли кто-нибудь из окна. Никого, видимо нянька уже покинула ее спальню, на эту сторону дома выходило только Фаннино окно. Ну да, еще нянькино. Фанни тихонечко зарычала и в душе погрозила старой ослихе кулаком. Во-первых, нянька никогда не давала ей выспаться, во-вторых, нипочем не отходила от нее ни на шаг, как если бы Фанни была первым вором, насильником и еретиком на 47 тысяч миль вокруг. В-третьих… но Фанни уже забыла про няньку.
В глубине двора в полисаде стоит параллельно обеими стенками покосившийся дом козла. Дверь покосилась тоже, поэтому открывалась легко. Фанни добежала до полисада, хлюпая грязью в башмаках, пробралась между двух малинных рядов, сунув в рот три ягоды - пять – Фанни не завтракала. Горох козел уже съел, поэтому тут она ничем не поживилась.
- Меня! – позвала она шепотом, насторожившись, потому что до сих пор не было ни одного капризного «мее» и в дверь никто не бился рогами.
Фанни некогда было думать, куда девался козел, она просто хотела войти и забрать его, намотав на руку разлохмаченную веревку.
Фанни толкнула дверь и вошла. На сене спал мальчик.
- Эй! – в доме тепло, полутемно и сыро. – ты что здесь один? Просыпайся. Я пришла, где мой козел? Или он не хочет идти?
Мальчик проснулся, но не вставал, а только приподнял голову, вглядываясь в то, что его разбудило.
- Не знаю, - наконец проговорил он.
- На худой конец, мне нужно с ним поговорить.
Мальчик замотал головой:
- Ты очумела? В такую рань! Он, наверное, спит.
- Где?
- Где? Где обычно, - мальчик оглянулся. И собрался махнуть рукой, но козла в том направлении не было.
Фанни шумно вздохнула:
- Да, я всегда говорила, что в лесу козлу будет спокойней!
Взгляд Фанни упал на ноги мальчика. Помедлив, она села рядом с ним и дернула его за башмак.
- Давай, стягивай.
Мальчик подобрал ноги и попытался запихать их под сено.
- Нет! Это новые.
- Меня тоже был молодой!
Мальчик нахмурился.
- Ладно, - и стянул башмаки, - вот тебе, только старые сидели бы лучше.
Фанни сбросила белые башмаки и скрутила чулки до самых пальцев – ноги под чулками тоже оказались чумазые. Она забросила чулки за спину:
- Пусть полежат, но когда вернется козел, подбери, не то пожует. Отдай прачке, после заберешь для сестры.
Мальчик хмыкнул:
- Сейчас отнесу, стану я твоего козла ждать.
Фанни вытерла ноги об юбку, переобулась, башмаки были как раз. Мальчик комкал ее чулки.
- Уходишь?
Фанни кивнула.
- Куда?
Фанни присвистнула.
- Скажи, у тебя когда-нибудь была няня?
Мальчик приложил ладонь к щеке.
- Да, только я не помню ее.
- Неужели? И она не является тебе каждые пять минут?
- Нет, но иногда я вижу кошмары, если это она…
- Хорошее у тебя зрение, - Фанни шмыгнула, - найди моего козла. И скажи отцу, что Фанни велела его не трогать. Даже когда он не сможет поднять бороду от земли.
- Зрение у меня не хорошее, - мальчик прищурился, - просто мать мне кое-что рассказала…
- Что ты имеешь в виду?
Мальчик не ответил на ее вопрос, вместо этого он почесал голову и сказал:
- Не особо там позволяй им с собой шутить.
- Ха! – Фанни наклонилась к самому его уху, - я пойду прямо к Ублиту Корзе.
- Сдурела! Так он тебя и ждет. Я слышал, на лето они уходят к Пяти Озерам.
Фанни задумалась:
- Не близко.
- Да еще болота кругом.
- Может отдать тебе башмаки?
- Говорят, чем больше в болото нападает, тем оно становится мельче – оставь башмаки себе.
- Спасибо. Ну, я пошла, не то явится моя нянька.
Мальчик кивнул:
- Она носится быстрей, чем ты думаешь.
- Ты пытался ее соблазнить? – Фанни заржала и уже у выхода, не оглядываясь, помахала рукой, - в следующий раз примани ее на гороховую кашу!
Когда дверь за ней хлопнула, и в доме козла стало опять полутемно и тихо, мальчик покачал головой и промолвил:
- Просто мать мне кое-что рассказала…
Фанни выбралась из полисада с другой стороны. С той, которую из окон не было видно. С окнами в доме вообще плохо, издалека его стены казались просто сплошными. Фанни не оглянулась ни разу. Даже когда пролезала в низкую дверь в каменной основной стене, закрыв которую, оказалась одна в лесу.
- Понятненько, - растерянно прошептала она, уставившись на деревья.
Спина у Фанни была крепкая и плечи широкие, но сейчас они выглядели в полтора раза уже. Фанни двинулась вдоль забора, поминутно проваливаясь в какие-то ямы и цепляясь за мокрые корни деревьев.
- Только бы вернулся козел, - снова прошептала она, и плечи ее еще больше съежились.
Судя по тому, как золотые лучи простреливали листву, день собирался быть ясным, а солнце уже вылезало из-за туч, не церемонясь. Фанни отвлеклась от забора и услышала птиц. Сразу видно, что заранее они не репетировали, что до пения в хоре, то они о нем понятия не имели. Фанни развеселилась. И запела:
- Все 75 не вернулись домой! – она давно придумала эту песню, но сейчас решила немного изменить слова, - потому что погибли в чаще лесной!
Только к вечеру она увидела первого человека.

Родители Санни были приемными. Про свою бабушку он и того не мог с уверенностью сказать. Она путалась в показаниях и все время рассказывала разные версии. Санне было достаточно, что человек есть. Иногда впрочем, его не было: бабушка могла исчезнуть на день, два, три, на неделю. А потом появлялась. Помолодевшая и в новом платье. Тогда Санни сурово спрашивал «где была».
- Где была?
- И… уже не помню, - бабка хотела улизнуть в сад.
Сання поймал ее за шиворот, старуха энергично отбивалась и так быстро крутилась на месте, что ворот ей скоро стал мал. Она захрипела:
- Я понимаю, это все никак не сходится с моим возрастом, но не будешь ведь ты, мой внук, меня, твою бабушку попрекать в том, что иногда мне хочется повеселиться!
Сання испугался и отпустил бабушку. Она отбежала и остановилась, приглаживая седины. Ей явно хотелось продолжить беседу. Она прокашлялась:
- Ну вот, едва не удушил.
- Прости, Оля, но ты лучше предупреждай, когда уходишь. Чтобы никто не искал твой труп.
- Мне стыдно. Когда я собираюсь, мне становится очень стыдно. Я даже себе в глаза не гляжу, когда собираюсь. Я даже юбкой зеркало накрываю, кстати, у тебя нет черной тряпки? И ты хочешь, чтобы я пришла, разбудила тебя и, мол, внук, закрой за мной дверь?..
Сання что-то себе представил и сказал:
- Вот что. Когда тебе… гм… потребуется отлучиться, уходя, положи мне под дверь красный платок.
- Стыд! – старуха приготовилась убежать.
- Это первое, что мне пришло в голову! – испуганно воскликнул Сання и на всякий случай собирался ее поймать, но та отскочила. – Ладно. Тогда вешай на третью елку в седьмом ряду со стороны дороги на юг синюю ленту. Там никто, кроме меня и тебя не бывает. Я замечу ленту и пойму, что тебя дома нет.
- Я не хожу той дорогой! – взвизгнула бабушка, опять отскочила, но осталась ждать, что он предложит еще. То ли ей хотелось найти решение проблемы, то ли она просто морочила ему голову.
- Ну в таком случае, если ты боишься, что я брошусь тебя догонять или пойду подсматривать, - старуха в ужасе заломила руки, - кинь что-нибудь где-нибудь в доме, чтобы я заметил не сразу, но наверняка понял, что это знак.
Санни повернулся и пошел прочь, считая дело улаженным.
Оля крикнула ему вслед:
- Уговорил! Так и будет!
Через двор к ним неслась приемная мать. Будь она свидетелем разговора в другой раз, не пропустила бы случая окинуть старуху презрительным взглядом. Но в тот момент ей было явно не до морали. Она кинулась к Санне распростерши руки и что-то отчаянно ему закричала.

За день до того. Оля уселась отдохнуть возле ручья и разулась. На вид ей было сейчас лет 200, хотя обычно она выглядела на 100. Устроившись так, чтобы ноги плавали поверх мха, она вытащила из-за пазухи сверток, проверила, хорошо ли тот скручен и кинула его в сторону. Сверток повис на листе папоротника. Поглядев на него и подумав, Оля изобразила на лице досаду, нехотя она вынула из ручья ноги, с трудом поднялась и пошлепала взять обратно свой сверток.
- Чтоб тебя! Кидать разучилась…
Вдруг – бац – сверху на нее что-то летело. Пригнувшись, она прыжком развернулась к опасности и вытянула вперед руки. Под зеленым покрытьем обрыва, состоящим из ежевики и еще каких-то кустов, с шуршаньем и свистом вниз неслось что-то тяжелое круглое. Подпрыгнув на кочке как на трамплине, снаряд прорвал зелень и сплетенные ветки, взлетел вверх и, грозя приземлиться прямо старухе на голову, как бешенный закрутился в воздухе.
Оля рассчитала момент и присела, снаряд бухнулся позади и расплющил ее сверток.
- Чтоб тебя! – все, что было в свертке, приобрело совершенно другую форму. Снарядом оказался огромный камень, - Ну и лучше.
Оля постояла минуту в раздумчивости и пнула по направлению к камню немного листьев.
- Совсем хорошо, - пробормотала она.
Однако шум наверху не прекратился. Что-то явно катилось еще. Трещали ветки и прыгали вниз мелкие камни, Оля посчитала, что стоит укрыться за деревом. Мелькнув юбками, она так и сделала. Падение было недолгим, уже в первые 3 секунды наблюдения поверх толстой раздвоенной ветки старуха поняла, что боятся ей нечего. Два раза из кустов выскочила рука, один раз нога. Падал человек, к тому же не слишком тяжелый. Но ботинки на нем были мужские, и Оля решила пока остаться в укрытии. Подпрыгнув на кочке, человек повторил дорогу снаряда, но свалился на землю гораздо раньше. Не ойкнув. И по инерции уже на земле проделав кувырок назад через голову. Бум.
Сначала в воздух взлетела рука, нетвердо качнулась и упала обратно. Потом медленно поднялись плечи, но тоже не остались долго в таком состоянии. Наконец, все затихло.
Оля отошла от ствола, на всякий случай, достав из-за пазухи нож. Обогнув разделявший их камень и держа наготове блестящее лезвие, она аккуратно приблизилась к упавшему человеку.
Неожиданно тот вскочил. И тут же принял боевую стойку, крикнув «Га!» для острастки.
Оля скривилась в улыбке.
Человек оказался девушкой. Лет 14ти, не больше.
Старуха спохватилась убрать нож, но девушка успела его заметить, и глаза ее забегали по поляне, в поисках отступления. Она отходила спиной назад настолько же, насколько бабушка подходила. Они сделали почти круг, двигаясь медленно как во сне, наконец, Оля остановилась.
- Тебе со мной не тягаться, - миролюбиво сказала она.
- Это тебе со мной не тягаться, - был ей ответ.
Бабушка усмехнулась. И села, сложив ноги крендельком. На колени положила локти. И стала совсем маленькая. На макушку ей сквозь деревья светило солнце.
С лица девушки немного сошло напряжение.
- Кто твоя мама, дитя? – спросила Оля, почти не дыша.
Девушка поискала глазами других врагов, на случай если ее отвлекают, затем вернулась взглядом к старухе и негромко ответила:
- Лена, - указав пальцем на небо.
- А. – старуха говорила совсем монотонно, - а сейчас?
- Нет никого.
- Врешь.
Девушка растерялась и скользнула ладонями по животу.
- Ослица, - сказала она по привычке, непонятно кого сейчас имея в виду.
- Это ты мне сказала или ты ее так называешь? – золотой луч отчего-то пропал с макушки старухи. Волосы ее казались теперь черными, вместе с ними глаза и брови.
- Ты… ведьма, – догадалась девица.
Оля встала и протянула ей руку издалека.
- Ну, вот что, - сказала она, - расскажи мне, зачем ты сюда забралась. Да еще надела мужские ботинки.
Через полчаса они уже понимали друг друга как старые фаны одного футбольного клуба. Птицы не обращали на них внимания и пели свои песни. Солнце подогрело уже самые нижние листья, по ручью иногда проплывали змеи, Фанни сидела на коряге, Оля вертела палку, насаженную на две рогатины. Заяц почти зажарился. Тот заяц, которого они поймали вместе по методе старухи. Жарили Фанниным способом, с ветками фенхеля и стрелками дикого чеснока.
- К Ублиту Корзе? – старуха загадочно улыбнулась.
Фанни несколько раз энергично кивнула:
- Агагагага, я слышала на лето они уходят к Пяти Озерам. Я знаю, что это не близко, но не знаю, в какой стороне.
Старуха указала большим пальцем через плечо.
- Туда? – брови Фанни ползут вверх, но выражение лица тут же сменяется недоверием, - откуда ты знаешь? То есть, я верю, что ты знаешь, а…
- Тихо, - одними губами прошептала старуха и снова показала большим пальцем через плечо.
Фанни выпучила глаза и подняла их туда, куда указывала старуха.
- Что? – тоже одними губами спросила она.
- Ничего, - старуха перешла на нормальный шепот, - я просто проверяю твою реакцию, - и она продолжила вращать вертел. Фанни закашлялась дымом.
- На самом деле, в этих местах не ходит никто, кроме меня ни одному человеку не известна эта дорога.
Фанни оглянулась, пытаясь угадать про какую дорогу толкует старуха. Вокруг поляны сплошняком стоял лес, чем дальше отсюда, тем он казался глуше и непроходимей. Темные стволы где-то там сливались в один. Оля дождалась, пока девица снова сосредоточит внимание на разговоре, и продолжала:
- Она ведет прямо к могиле.
- И ты по ней ходишь? – девушку передернуло.
- Каждый раз.
Фанни посерьезнела:
- У тебя там сын, - сказала она.
- Амм… - старуха запнулась, будто что-то соображая, и радостно затрясла головой, - как это ты догадалась!?
Фанни смущенно потупила взор и зажала ладони между коленями. Старуха тронула ее за рукав:
- Не горюй, - она слегка пожала белые кружева, - он это давно. Умер.
Оля кашлянула и отвернулась. Теперь Фанни сжала ее руку. Обе молчали.
- Когда-то давным-давно он был хорошим мальчиком.
- Понимаю.
Они помолчали еще. Над деревьями носился ветер, изредка движение веток с высоты передавалось нижним, и по поляне пробегало шуршанье. Со шкуры зайца сползали капли топленого жира и, шипя, срывались в огонь. Старуха забыла крутить свой вертел.
- Скажи, а где ты живешь? – наконец, прервала молчанье Фанни.
Бабка будто очнулась от сна:
- Сегодня я не смогу тебе показать, - глядя на огонь, сказала она, - наш кролик, наверное, он готов.
Она сняла вертел и, морщась от жара, стряхнула слегка подпаленную тушку на разложенные на земле листья папоротника.
- Ешь, – сказала старуха, - нам долго идти.

- Где моя дочь?
Перед Гаром стояли нянька, мальчик и еще шестеро слуг.
- Где дочь? Я вас спрашиваю! – громовой голос не оставлял беззвучным ни одного угла в длинном зале.
Слуги смотрели кто куда, мальчик себе на гульфик, а нянька прямо в глаза Гару. Хозяин сидел в козьей мантии и мок от жары. Па манишке разлит луковый соус. Только что закончился завтрак. Подавали хлеб, соленый кабачок и свинину в том самом соусе. Горшок с бобовой кашей кухарка, дура, опрокинула на пол. Но ее невозможно и отругать, потому что она глухая как пень. Хозяин пребывал в свирепейшем расположении духа. Поправить дело могла только Фанни, но ее нигде не нашлось, хотя с самого начала завтрака весь дом с ног сбился, рыская по всем возможным местам. Заглянули даже к цыганке, которая спала под лестницей.
- Курлым-бурлым, - возмутилась цыганка, и на сундуке у нее что-то в потьме вспыхнуло и зашипело, - кирлым-ирлым скорее, - замахала руками она и все, кто сунул в каморку нос, что было сил рванули обратно. Не успели захлопнуть дверь, как за ней что-то с силой бабахнуло, лестница затряслась. Слуги метнулись на пол, из двери повалил дым, от греха подальше решили старуху оставить в покое и принялись искать дальше.
Дождевые тучи медленно таяли, в редкие окошки светило дрожащее солнце. Не нашлась Фанни и к середине свиного блюда, и потом, когда Гар в раздражении, пригрозив, что выгонит всех ночевать во дворе, облил себя соусом. Судок полетел в кухарку, но она в это время нагнулась, чтобы разрезать для хозяина еще один кабачок, и не услышала ни как он просвистел у нее над головой, ни как разбился о стену. Гар выругался во всю полноту легких.
Не нашлась Фанни и после завтрака. В зале построились нянька, мальчик и шесть слуг.
- Тебе бы рубаху сменить, - не отрывая взгляда от своего гульфика, сказал мальчик.
- Пошел вон! - заорал Гир, машинально прикрыв пятно локтем. Не успел он передумать, как мальчика след простыл.
Один из слуг решил повторить фокус, ляпнув, что у хозяина еще и усы грязные, за что получил понижение жалованья на три монеты до праздника всех Святых.
Поскольку у мальчика в доме было одно дело: ухаживать за козлом хозяйской дочери Меней, то он и не стал долго слушать под дверью, а отправился пропавшую скотину искать, по дороге сообщая всем встречным, что Гар выглядит люто и твердо настроен запереть все двери после захода солнца, кто не нашел Фанню, пусть остается спать под луной. И так до самого Дня Святых. Через 15 минут и двор, и дом опустели и только легкое шуршание проносилось от одного тайника до другого: слуги попрятались кто куда, никому не хотелось ночевать как собака. Скоро и шуршание стихло, люди устроились, додумали свои думы, дожевали захваченные на время опалы куски и уснули.
Нянька отдувалась за всех как первый при дочери страж.
- Лысая образина, - рокотал Гар, и шестеро пойманных с боку припека удивленно взирали на нянькины взбитые гневом черные лохмы, которые так густо топорщились по всей голове, что даже самое яркое солнце не могло сквозь них пробиться, - я напишу на тебя донос в орден Святого Патрика!
Слуги вздрогнули. Глядя на Фаннину няньку любой самый разумный и милостивый святоша мог поверить во что угодно и живо представить, как из отроковицы выпивается кровь, вынимается невинное сердце и парит на жертвенном камне во славу темных искусств.
Нянька смотрела бесстрашно, как будто ей было чем крыть. Слуги тоже слегка приободрились. Гар ворочал глазами.
- Я удушу тебя, повешу на дверном колокольчике!
Слуги поморщились.
- С этой минуты ты не съешь в моем доме ни сухаря!
У шестерых засосало под ложечкой. Время-то после завтрака, практически обед скоро. С няньки как с гуся вода. Слуги тоже решили не проявлять слабость и даже шикнули на одного, когда в его животе забурчало. В конце концов, такого ребенка как Фанни никто себе не желал и под страхом вечной диеты. Стояли плечом к плечу. Ветер под балками пел какую-то смелую песню.
Гар продолжал выходить из себя и дошел до того, что забыл, отчего он так разозлился.
- Почему моя карета не мыта? - вдруг закричал он. Слуги стали в тупик и для них это оказалось верхом нервного напряжения.
- Прости! - взвыл один и брякнулся на колени.
- Мы не хотели! Это все дождь! - заголосил другой и распахнул на себе куртку.
- Не губи! Есть хотим! - завизжал третий, упал и на коленях пополз, отчаянно мотая башкой.
Гар в ужасе подобрал ноги и вцепился в спинку кресла.
- Во-о-о-он! Уберите его от меня!
В окно под потолком влетела птица и понеслась по неровному кругу, роняя перья, шлепки и вопя так, словно она целая стая. Нянька за шиворот рванула с колен одного из слуг и, прикрываясь им, стала отходить к выходу.
- А ты! - опомнился Гар, швыряя в нее туфли, - если не вернешь дочь до полудня, пойдешь в рабство на южные галеры!
Нянька прибавила ходу.
- А до того жених Фанни выпорет тебя на своей главной конюшне, заставит есть солому в коровнике и отдаст к овчарам, состричь с тебя твою немытую шерсть! Лысая образина! - хозяин вскочил и топал полосатыми пятками, пытаясь стащить с себя еще и носок, чтобы швырнуть в няньку.
Та бросила слугу на пол, и ее лицо исказилось от ужаса.
- О чем ты болтаешь, еле живой боров? - испуганно закричала она, - у Фанни нет жениха! И никогда не было!
Гар изогнулся дугой, откинул назад голову и захохотал как безумный.
- Есть!
Нянька меняла цвет кожи, из белой становилась зеленой, снова белой и следом малиновой, одна рука ее схватилась за левую грудь.
- Есть! Он припрется сегодня с подарком! Просить руки. Моей дочери.
- Дочери! - нянька осела на слугу, который не успел отползти.
- Именно! - Гар перестал хохотать и сделал страшную рожу, - он выпотрошит тебя как капустный мешок! Этот достойный рыцарь. Не успеешь глазом моргнуть.
Нянька часто-часто дышала.
- Не вздумай! - она пригрозила нетвердым пальцем и снова схватилась за сердце.
Гар понял, что его минута настала:
- Или моя дочь, - он потыкал вниз пятерней, - здесь до полудня, или я дам за ней такое приданное, что жених не то что подумать, свадьбы не станет ждать. Увезет ее завтра же!
Нянька хлопнулась со слуги в обморок. Гар недоуменно пожал плечами и пробормотал:
- Что вы столбами… дайте ей соли под нос… что ли.
Слуги засуетились было, один зачем-то потащил с себя куртку, другой стал шарить в карманах, третий кинулся к очагу, но в этот момент нянька вскочила, рявкнула «Коня!» и исчезла за дверью. Птица уселась на поперечную балку, коротко пискнув, сквозняком ее чуть не сдуло.
Гар прижал локти к бокам и опять растерянно поднял плечи.
- Коня ей… и поживее, пожалуй!

- Ну где это видано, - тихо сказал Сання, уставившись на рога пижонского вида, и осторожно подбираясь к козлу, который стоял передними копытами на холмике, рьяно двигал челюстями и настороженно смаргивал то одним то другим глазом, абсолютно не в такт.
- Забраться на могилу к честному человеку… для чего я тут заборчик поставил? - Сання медленно через него перенес одну ногу. Козел мекнул. Сання остановился, - ну, чего ты?
Козел мекнул опять. Он явно не хотел сдаваться первому встречному. Челюсти уже давно перемесили все, что было во рту, но продолжали нервно работать. Пополнить запасы козел не решался. Значит, могильной травке пока ничего не грозит, но Сання все равно не убавил осторожности, он хотел, чтобы козел стоял на одном месте и не топал копытами.
- Мешка, Мешка, - нежно позвал Сання и как мог мелодично проговорил, - я смотрю, ты тут добрую половину сожрал.
Козел перестал жевать.
- Да не попрекаю я тебя куском хлеба, ешь пока не лопнешь, тут сочно. Только… с могилы сойди…
Сання перенес через забор вторую ногу. Козел подпрыгнул на передних копытах и сделал вид, что сейчас забодает: мотнул рогами и лягнул двумя задними ногами сразу.
- Ай! - Сання с ужасом наблюдал, как куски дерна полетели в разные стороны, - не это, козел, не сердись, ну, подумай, зачем тебе злиться? Я не хочу обидеть тебя, мы даже можем со временем подружиться, хочешь, я отведу тебя к моим козам? Они такие, такие волнистые… Их много… Они назначат тебя королем. Точно, за твои рога они назначат тебя императором. Я буду приходить к те…
Сання не договорил. Козлу надоело слушать его обещанья, в раскосых глазах появилась тупость. После того, как она завладела всем его обликом, козел откинул за уши челку и с грозным меканьем принялся гарцевать правым боком вперед, кося зрачками, дрыгая хвостом и судя по всему, намереваясь через пару пируэтов напасть. На бархатном зеленом покрове с каждым его скачком появлялись четыре новые дырки. Сання в испуге попятился.
- Кто так дружит! - взревел он, выпучил до предела глаза и бросился на козла. Прыгнул на него сверху, пытаясь придавить своим весом к земле и обездвижить. Потом схватить за ноги, связать, взвалить на спину и уволочь на скотный двор. Там зарезать.
- Ходячий бульон! Чтоб ты искис! - Сання налетел на козла и свалил его с ног.
Козел не думал сдаваться и оказался прытче, чем ожидалось. Он дрался со всем козлячьим задором, извиваясь, пыхтя и умудряясь время от времени пожевать траву, которая осталась у него на зубах.
Сання с козлом боролись, уже сплошь облепленные свежими ломтями дерна, два раза стукались о резной крест, повалили половину забора. Козлячья туша пыталась вскочить, сучила ногами, изворачивалась и бодалась. Сання, упираясь в землю носками сапог, старался примять ее торсом, но в этом не было никакого проку. Подмяв шею, он видел, что хвост уже торчит вверх, справившись с задом, получал рогами под ребра.
При этом козел визжал так, что Сання решил, что бабушка у него была поросенком.
На ближайшее дерево уселись четыре вороны и, похоже, уже сделали ставки.
- Каарр!
- Лучше бы помогли, - хрипел Сання, взрывая сапогами землю по кругу, козел его утомил, разрушеньям не было счета. Над перепаханной могилой сильно кренился крест с повисшим на одной перекладине пучком зеленой травы. Забор не только упал уже весь, но и наполовину оказался засыпанным черными комьями. Из естественных украшений уцелела одна ромашка, приходилось решаться на крайнюю меру. Белый цветок кротко кивнул. Сання перестал сомневаться.
Придавив козла посередине одним плечом, он распрямил другое, хорошенько уперся ногами, бросил взгляд на ворон - одна испугалась и подлетела на ветке, громко презрительно каркнув. Козел заподозрил что-то неладное, рыпнулся что есть силы. Почти вырвался. Медлить было нельзя, Сання коротко замахнулся, сжал челюсти и стукнул противника кулаком по лбу. Козел сник.
Белый цветок укоризненно закачался, угрюмо шевельнулись на поле травы, Сання удивленно моргнул.
Из уголка глаза по пыльному носу ползла слеза. Сверкая на солнце. Человек поморщился и отвернулся.
- Ну почему ты не споткнулся о ведро в раннем детстве? - Сання сокрушенно смотрел на остатки могилы. Крест грустно скрипнул и тихо улегся на бок. - Почему тебя не скушали волки?..
Лежа козел казался огромным вроде медведя. На боку сидели четыре колючки.
- Прости, Кил, - прошептал Сання и тяжело поднялся, собираясь пойти к ручью вниз, немного попить и умыться. На плечо ему уселась пчела, не то врезалась, не то специально, - да не утешай ты меня, - сказал Сання, но не стал ее смахивать, так и пошел вместе с ней.
В запруде плавали змеи, поднимая с камней воздушные пузыри и шевеля мховую поросль. С высоты человеческих корточек ручей в этом месте казался просторней и глубже, чем был на самом деле. На дне лежали черные камни, вода почти не двигалась, если б ни змеи, можно было бы подумать, что это огромная бочка, в которую стекает ручей, а из нее... Пчела зажужжала, когда Сання наклонился к воде, видимо почуяв сырость, зажужжала и полетела своей дорогой. Сання проводил ее взглядом и не спеша зачерпнул ладонью холодной воды. В голову ему пришла кое-какая мысль. Он не стал пить, а наклонил ладонь и вылил воду обратно. Потом зачерпнул снова. И вылил. Распугав змей. Потом разулся, немного посидел босиком, следя за сонными бликами, и по мху сполз в запруду, оказавшись по колено в воде.
Через четверть часа он ее обследовал всю и радостно вылез.
- Понятно! - рассеянно пробормотал он и потопал к могиле.
Козел уже встал. Но больше не хотел драться, а тихо стоял за лежащим заборчиком.
- Видишь, я тебя пожалел, - сказал ему Сання, - хотя мог бы убить.
Меня кивнул.
- Каешься?
Сання выпрямил крест. Воронам явно не хватало в лесу зрелищ, они все сидели на ветке, как будто собрались после антракта. Сання бросил в их сторону:
- Не все сразу! Придется теперь разыскать молодую траву, принести лопату и тачку, натаскать дерна, поливать и ухаживать. Настройтесь сидеть тут неделю.
Он начал разравнивать землю руками, потом стащил с ноги сапог и пустил его в дело. Вороны надулись, одна из них отвернулась, другая спрыгнула с ветки, ворчливо закаркала и, разбежавшись, собралась улететь. Остальные тоже заволновались.
- Куда?! - закричал Сання, - я может елки здесь посажу! Вместо травы, это будет быстрее!
Но вороны все равно не остались. Одна за другой, обиженно каркая, они слетели с ветки. Каждая сделала круг над могилой и Санней в призыве воздевшим к ним руки, и они покинули печальное место, великолепно маша черными крыльями.
Сання поработал 15 минут. Козел заметно повеселел, хвост его вставал торчком и бодро трясся при каждом дуновении ветра. Правда, сам козел пока не двигался с места.
- Молодец, - похвалил его Сання и порылся в кармане, - на-ка!
- Мее! - козел получил лепешку с горохом и удивленно ее сжевал, преданно таращась на человека.
- Откуда же ты приперся? - фамильярно спросил Сання, хотел потрепать козла по загривку, но передумал, - у тебя, должно быть, хозяин есть.
Козел вопросительно двинул челюстью.
- Ты слишком расчесанный, - кивнул ему Сання и добавил с сомнением, - был. До того, как мы тут, - Сання махнул рукой на раскуроченную могилу, - с другой стороны, если б не ты! - он стал вдруг мечтательным, - Не было бы у меня такого нового друга.
Козел на вид отупел.
- В молодости! - Сання лег на траву и смотрел в небо, как бегут облака, и подмигивает желтое солнце, - у меня был друг.
Рядом с ним торчали травины, и вот одна их них начала наклонятся. Наклонятся, наклонятся, пока над носом у Санни не повисла божья коровка.
- Такой же, как ты лохматый и, - Сання приподнял голову и посмотрел на козла, божья коровка перебралась к нему на лоб, - смелый.
Козел гордо выпятил грудь. Судя по солнцу, было время обеда.
- Я встретил его на большой дороге, где вокруг поле, - Сання опять поднял голову, - как это.
В паузе козел спешно ухватил пол цветочной головки.
- Но сначала у меня была сестра.
Козел быстро жевнул добычу.
- Ну вот. Однажды…
Козел поперхнулся, видимо вместе с цветком он поживился еще шмелем или другими жуками.
- Мне исполнилось 20 лет. Сестра вызвала меня из конюшни и сказала: «Тебе пора!».
Козел попытался вдохнуть и не смог. Он сильно мотнул головой. Потом еще раз.
- «Будь смелым!». Так она мне сказала.
Козел высунул язык и захрипел.
- И я ушел.
Козел захрипел сильнее, все дальше высовывая язык. Глаза его начали часто мигать и закатываться.
- Года через два своего путешествия, я попал на большую дорогу: мне нужно было ее пройти, чтобы добраться до одного города. Вышел я рано, рассчитывая, что прибуду как раз к тому времени, когда торговцы лошадьми начнут съезжаться на ярмарку. Мне хотелось выбрать самого лучшего жеребца, чтобы не смотреть в досаде, как другой рыцарь уводит с собой хорошую лошадь. Иду я, иду… - Сання приподнял голову, - что это там?
Со стороны дороги вилась пыль. Сання приставил ладонь ко лбу и вгляделся. Козел упал на колени.
- Кто это?
Пыль стремительно приближалась. Сання рывком перевернулся несколько раз, докатился по траве до козла и схватил его за рога. Тот мотнул головой.
- Прячься! - зашептал Сання и с силой пригнул его к самой земле. Такой поворот событий спас козлу жизнь: от неожиданности он отчаянно перхнул, горло его прочистилось и, не сопротивляясь, он повалился в траву. Сання продолжал крепко держать его за рога и понемногу высовывал голову из полыни. В пыли показались мельтешащие ноги, числом, если Сання не ошибался, четыре. Одновременно, он расслышал женские голоса. Они приближались с другой стороны, видимо, женщины шли навстречу облаку пыли. Из леса. Сання отпустил козла, тот только чуть оторвал от земли голову, взглядом выражая участие. Сання высунулся подальше и увидел идущих по полю двух женщин: одна была молодая и длинная, ее фигура заставила саннино сердце подпрыгнуть. Вторая намного старше, но двигалась так же легко и быстро. Сання, что было силы прищурился, как будто это могло улучшить его зрение. На белом рукаве молодой женщины он углядел зеленый пушистый бантик. Лица не было видно.
- Чтоб тебя, - шепотом ругнулся Сання, козел подтвердил шумным пыхтением.
Сання увидел, что женщины заметили скачущего навстречу. Одна резко остановилась. Молодая среагировала быстрее, она просто развернулась и побежала, только на десятом шаге подобрав юбки. Неслась как хороший оруженосец, белые тряпки метались вокруг самых бедер. Сання навсегда запомнит эту запрокинутую немного назад слишком лохматую для обычной дамы голову. Наездник скакал прямо к ней и неумолимо шаг за шагом настигал девушку. Сання вскочил на ноги и бросился ей на помощь. Козел позади него дерзко мекнул и кажется, побежал следом.
Тем временем, старая пропала из виду. Сання припустил во всю прыть, но шансов оказаться быстрее наездника у него было мало. Он закричал что-то вроде «прочь!». Девушка оглянулась. Ничего кроме летящих по воздуху светлых зеленоватых прядей Сання не разглядел на бегу. Но он был уверен, что глаза ее точно зеленые. В этот щемящий момент наездник догнал девушку, конь его встал на дыбы, истошно заржал. Сання закричал снова. Девушка закричала свободным грудным голосом. Кажется, она назвала какое-то имя. Козел визгливо заблеял сзади и сходу врезался в Санню. Сання кубарем покатился, путая верх-низ, вскочил на ноги, но наездник уже перегнулся вниз пополам и схватил жертву. Белые юбки ворохом взлетели, злодей закинул девушку поперек седла, натягивая поводья, развернул лошадь. Сання напряг последние силы и не чуя ног бросился догонять. Прямо перед его носом мотнул хвост, и копыта чуть не пробили ему грудь. Конь снова встал на дыбы, потом перепрыгнул на передние ноги и припустил, только кусок пены слетел с его крупа.
- Стой! Я все равно разыщу тебя! - крикнул Сання неизвестно каким дыханием. В легких после такого бега, кажется, ничего не осталось. Сання рванул на себе куртку, чтоб не теснила, и остановился совсем, - стой! - прохрипел он.
Облако пыли как мираж уносилось вдаль по дороге. Подошел козел. Сання погладил его между ушами, продолжая смотреть вперед. Ему казалось, что-то белое мелькало в пыли. Что-то белое и зеленое.

«Пошла вон, старая дура!» - орала Фанни до самого дома, хотя пыль набивалась ей в рот, в животе прыгал не переваренный кролик, а перед глазами качалась картина мести. «Пошла вон, лохматая дрянь!», - вопила Фанни, мечтая оказаться на большой зеленой поляне, освободиться сначала от кролика, потом от остальных, кто портил ей жизнь. Способ она еще не придумала.
Первое, что Фанни сделала, когда ее спустили с коня, это освободилась от кролика. Да. Она освободилась от кролика. Воплотить в жизнь осталось совсем чуть-чуть…
- И что тебя сюда привело, дорогая? – спросил Гар, как только за Фанни захлопнулась дверь. Те, кто впихал ее, решили оставить их с Гаром наедине.
- Отошли меня в город! – истошно закричала девица.
- В монастырь? – спросил Гар.
Глаза Фанни беспокойно забегали. Гар поправил манишку.
- Ты будешь молиться за меня каждый день?
Фанни открыла рот. Гар продолжал:
- Ты нацарапаешь на святой стене мое имя? – он почесал подбородок, - а что? Выскреби его обеденной ложкой! Ты знаешь, из каких букв оно состоит?
Фанни подалась вперед и закричала:
- Почему ты меня никуда не пускаешь?!
Гар выразительно опустил голову и что было силы нахмурился. Фанни опять закричала:
- Почем я знаю, как писать твое имя! Лохматая дрянь только и делает, что шипит у меня за спиной! Где мой учитель? Папа! Где мой учитель с острыми перьями? Я слышала, детям нанимают таких!
- Еще как! – коротко крикнул Гар. Глаза его заблестели, он нагнулся и на секунду исчез под столом. Фанни тоже машинально нагнулась, но увидела только, как шевелится край скатерти. Из-за которой вдруг с оживленным видом вынырнул Гар.
- Неблагодарная! – весело крикнул он и запустил в дочку туфлей. Огромный башмак просвистел над столом и едва не попал Фанни в голову.
- Напиши на меня донос! – крикнула та, увернувшись.
Лицо Гара выразило досаду, но через секунду он опять просветлел и полез за другой туфлей.
- Я растю тебя как принцессу!
Фанни невольно приняла горделивый вид. Фамильные камни на ее мочках сверкнули зеленым огнем.
Гар закусил язык и прицелился.
- От перьев у тебя будут мозоли! – взверещал он.
- Хоть язвенная чума! – топнула Фанни и спрятала ладони за спину.
- Аай! – взвизгнул Гар, закатывая глаза и корчась в кресле, - ты хочешь нас всех заразить! – он замахнулся, держа туфлю за нос и, не глядя, пульнул ее. Башмак высоко взлетел и, падая, повис на одном из настенных подсвечников. Фанни задрала вслед за ним голову. Гар что-то тихо и непонятно мякнул.
- И после этого ты хочешь, чтобы тебя взяли в приличный дом? – словно спохватившись, спросил он и показал на башмак пальцем.
Фанни медленно обернулась и свела к переносице густые зеленоватые брови: что-то в его словах показалось ей подозрительным. Гар не совсем обычно смутился и в то же время смотрел петухом. Фанни собралась уже что-то спросить, но в этот момент кухарка внесла ужин.
На подносе стояло одно блюдо, лежала одна ложка, и возвышался одинокий бокал. Фанни и Гар замолчали. Фанни глубоко вдохнула и выдохнула, сощурившись, Гар быстро схватил свой прибор, точно вооружившись. Продолжая щуриться, Фанни тихо, но внятно произнесла:
- Папа! Швырни в меня, если не трудно, хлебом.
Гар крякнул. Фанни смотрела на него слегка вполоборота.
- Почему? – фальцетом спросил он, - кто сказал, что именно это я должен сделать? Бессовестная.
Фанни смотрела теперь на него в упор.
- Не брошу! – заявил Гар, и мизинцем подцепил с блюда хрупкое ребрышко, - Вот так, – он облизнулся, - если отец не швырнет в тебя хлебом, кто протянет тебе еду? А?
Фанни мерно закачала головой, с еле заметной амплитудой.
- Не брошу! – повторил Гар, и едва уловимо дернулся, покосившись на дочь, - сначала пожалей о своих словах!
- Дудки, - сказала Фанни, сглотнула и продолжала качать головой, - я могу долго, не есть. А вот ты пожалеешь!
На это Гар удивленно уставился. Фанни с расстановкой договорила:
- Когда я стану как щепка и усохну на родимой кровати.
Гар успокоился. Он потер руки и снова собрался начать еду.
- Усохни, - голос его звучал мирно.
Фанни не меняла выраженья лица. Только ладони у нее за спиной суетились, сплетаясь и расплетаясь. Гар сунул в рот капающий кусочек на косточке, и обжегся.
- Ай! - Он выплюнул кость на блюдо и несколько раз интенсивно дунул, - усохни!
Брови Фанни поползли вверх. Кашлянув и облизав пальцы, Гар вдруг, не глядя на нее, закричал. Фанни вздрогнула.
- Делай с собой что хочешь! – широко разевая обожженный рот, Гар не поднимал глаз, и веки его дрожали.
Фанни дернулась и отшатнулась.
– Но завтра, - грозный голос заполнил весь зал, - будь добра, причешись!
Фанни машинально поднесла ладонь к уху, как будто и в самом деле не все расслышала. Гар наконец поднял на нее глаза, и она невольно втянула голову в плечи. То, что Фанни услышала, было выше ее детских сил. Гар рявкнул так, что у нее должны были лопнуть все перепонки:
- Я отдаю тебя замуж! Принесите мне чем это порезать, чтоб вас бык забодал!
Фанни захотелось упасть в обморок. Из ступора ее вывел стук двери и сквозняк, который щупальцами пролез подо все оборки, ткани и ленты, и вихрем пронесся сквозь копну волос, сбившихся за два часа скачки вниз головой.
Дверь хлопнула, и тощий слуга пробежал по залу на цыпочках, тремя пальцами неся серебряный нож. Гар гневно сверкнул на него глазами. Слуга что было мочи вытянул руку, и Гар выхватил из его пальцев столовый прибор. Но резать мясо не стал, а бросил нож рядом с блюдом. Серебро яростно звякнуло.
- Ты слышала?
Фанни показалось, что нос ее стал тяжелым. Гораздо тяжелей, чем затылок: видимо, наполнился мыслями.
- Завтра в полдень! Сейчас тебя вымоют и чем-нибудь там намажут. Ты ляжешь спать, прочитав молитвы, и будешь спать, как положено, до утра. Утром придешь ко мне, я дам тебе наставления. Жених не простой.
- Принц? – одними губами прошлепала Фанни в отчаянном ужасе. Гар не обратил на это вниманья.
- Прямо скажу, сумасшедший. Ему 50. И он ни за что не хочет жениться.
Из окна вдруг выпало четыре нежных преломленных паденьем золотистых луча. Они пролились сначала вниз, потом дрожа стали приближаться к столу. Гар отмахнулся.
- Хорошо! – Фанни с надеждой шагнула вперед и вместе с лучом доплыла до стола, - это хороший жених! Папа!
Она убрала со лба прядь зеленых волос, улыбаясь, изящным движеньем слегка нагнулась, медленно подняла и легко поднесла к лицу кувшин, полный сладкого густого вина. Солнечный луч обволок ее всю, все, что Гару досталось увидеть. Заводя золотые локти, Фанни хлебнула. На секунду оторвалась и посмотрела на Гара поверх кувшина счастливым рассеянным взглядом.
- Куда! – Гар спохватился. Одной рукой заслоняясь от солнца, он сжал другую в нетвердый кулак и брякнул им по столу. Фанни опять наклонила кувшин. Из-под ладони Гар увидел ее голубые ключицы, вино лилось внутри ее горла и исчезало где-то под ямкой на шее. Гар зажмурился и снова шарахнул кулаком по столу. Но попал в блюдо. Сердито звякнув, семейное серебро подскочило и шумно катапультировало сочные ребра на метр от стола, Гар перепугано прикрылся руками. С одной из них бежал жир.
- Ай! – запищал он, под радугой свиных ребер. Но, увидев, что опасность его миновала, за исключеньем двух маленьких кусочков, упавших на плечи, подался к столу и попытался схватить салфетку. На краю которой, к несчастью, стоял бокал. Работы, между прочим, придворного мастера. Предвидя беду, Гар подставил ладони, но капризный шедевр извернулся, длинная ножка его была сдернута с места, и никак не могла нащупать опору. Бокал накренился, плеская хозяину на манишку, попытался обрести равновесие, но не устоял и свалился ему на колени.
- Мой гульфик! – вскричал Гар и всплеснул перемазанными кружевами.
Фанни тем временем глотала беззвучно и сладко. Уставившись сквозь солнечный луч в потолок.

«Когда к тебе приходит беда, не спеши ненавидеть весь мир!», - учила Фанни бабка, встреченная в лесу. Если бы Фанни собиралась следовать дурацким советам, она бы спала сейчас сном праведного младенца. Но Фанни не собиралась. Она крутилась, ворочалась, путалась в простынях и сбрасывала подушки: ей снились сны. Она видела полыхающий лес. В самом жарком огне, в треске веток бродило по лесу мстительное чудовище с головешкой в дымящихся лапах. Это была она. Поджигая, круша, она подбиралась к большому замку, который уже занялся огнем у основанья, а в самой высокой башне, в окне металось, визжа и моля о помощи, тонкошеее существо в белом платье. «Помогите!», - вопило оно и прыгало, маша рукавами и юбками. А серый дым уже завязывался на его шее все туже и туже.
Фанни ненавидела целый мир. По крайней мере, добрую его половину. В том числе своего жениха. И пусть это был только сон, Фанни желала ему самой мучительной смерти в самом жарком адовом пекле. «Чтоб ты сгорел и одежда твоя!», - шипело чудовище, носясь в злобной тоске по горящему сну.
Тем временем Сання сидел у кровати умирающего отца. Изредка ему почему-то казалось, что из окна тянет паленым.
Его приемный отец умирал уже пятый час. После того, как Сання договорился с бабкой, и та дала обещанье не пропадать из дому неожиданно, во двор прибежала мать. Она встала перед Санней как вкопанная и сказала, что отец умирает. Кажется, это было серьезно.
«Ну что я себе говорил!» - удрученно размышлял Сання, пятый раз смахивая с рукава муравьиного короля. Насекомое дернуло крыльями и куда-то свалилось.
- Хххрр! – захрипел отец, комкая на груди одеяло. Иногда Санне казалось, что на такой огромной кровати родители должны были спать один за другим, как вдоль стены. К примеру, мать засыпала, положив подушку на ноги отца. Или они клали подушки посередине, а сами устраивались по разные стороны, отходя ко сну темечко к темечку.
Сання печально вздохнул. Отец уже приходил в сознание, но не успевал сказать и полслова, как снова окунался в предсмертный сон. Никто больше не ждал, что с ним удастся проститься. Сання смирился и даже посчитал это удачей. Рыцарям не к лицу долго прощаться, кроме того, отец не приходящий в сознанье не мог объявить ему свою последнюю волю!
Мать всхлипнула и зашуршала чем-то у другого конца бесконечной кровати. Сердце Санни болезненно сжалось. «Что хорошо одному, то другому большое горе!» - с тоской и стыдом подумал он и взглянул на отца, - «ты не сможешь заставить меня жениться. Но для нее твое последнее слово тоже не прозвучит!». Сання вздохнул.
- Не хрипи, - сказал он уныло, чтобы хоть что-то сказать. И грустно добавил без надежды на то, что умирающий его слышит, - тебе сейчас вредно. Ничего из того, что нам хочется слышать, ты все равно не скажешь…
Но отец вдруг поднял на Санню огромные черные глаза и ясно проговорил:
- Исполни мою последнюю волю! Сын!
Мать сдавленно вскрикнула, кинулась на колени и поползла вдоль кровати, перебирая одеяло руками. Сання подпрыгнул от неожиданности и чуть было сам не закричал, но сдержался, зажмурившись и накрыв рот ладонью.
- Говори! – минутой позже глухо сказал он сквозь пальцы, потрясенно глядя в сморщенное лицо отца. Глаза старика опять были закрыты. Брови выражали гнетущую боль.
Мать тихо позвала его по имени.
Брови отца дрогнули, как будто ему стало еще больней. Сання всплеснул руками: почти незаметно и очень сдержанно.
- Говори! - Сання сам с трудом говорил. Но отцу, он надеялся, было легче. Ведь это он умирал, а не кто-то из его близких.
- Говори. Ты хочешь… - тут он запнулся, вспомнив, что именно может услышать.
Отец опять шевельнул бровью и застонал.
- Я знаю, ты не желаешь выполнять мою волю… - кротким голосом произнес он и вдруг так сильно дернулся на кровати, что с полога на него упали три ночных бабочки. Умирающий затих, распахнув глаза, из них быстрым ручьем побежали слезы.
Сання вскочил.
- Говори, - закричал он, - не молчи! Отец! Я сделаю все, что попросишь! Прикажи хоть луну распилить, и она будет валяться под твоими окнами как поверженный враг! Вспомни, как мы сражались!
Мать обхватила голову руками и жалобно взвыла.
- Говори! Говори! - Трясясь и стеная, Сання нагнулся над стариком, вытирая ему слезящиеся глаза кисточкой балдахина.
Отец замычал и замотал головой.
- Проси, не теряй сознанье… вон мать… - Сання отбросил кисточку и обернулся, прося у нее поддержки: мать закивала, - мы сделаем все, как захочешь!
Отец словно нарочно сжал губы и не желал говорить. Сання потрогал его щеки, погладил лоб, даже попытался оттянуть ему подбородок. Глаза старика были пронзительны и черны. Но он не издал ни звука.
- Ну что ж ты! – Сання умоляюще сложил руки. За окном даже цикады замолкли, лягушки нырнули в болото, и летучие мыши сложили крылья, замерев и не продолжая охоту. Муравьиный король быстро пополз вверх по Санниным брюкам, будто торопясь сам что-то ему сказать. Неожиданно отец захрипел и выговорил:
- Та-а-ба-ак!
Сання опешил.
- Табак! – протянул снова старик, показывая куда-то подбородком. Один глаз его выпучился, веки другого вдруг мелко задергались, - табак! – на середине слово перешло в хрип.
Мать беспокойно охнула. Сання посмотрел в том направлении, куда показал отец, и увидел стоящую на конторке раскрытую табакерку и табак, рассыпавшийся вокруг. Он бросился собирать, шепча, что сделает все, о чем бы отец ни просил.
- Неет, - прохрипел тот, - дай! – и даже протянул руку.
- Что дать? – Сання заметался по комнате, на ходу забывая о том, что только что делал.
- Даа! – посреди хрипа отец зло закашлялся, к нему бросилась мать. Она старалась приподнять его над подушками, потом зачем-то начала стукать его по груди. Отец закашлялся еще больше. Сання схватился за голову.
- Ему надо воды! – вскричал он, но мать продолжала трясти старика и хлопать, взбивая на его груди кружева.
Сання кинулся к ней со сдавленным криком:
- Ты так удушишь его!
В испуге старушка разжала руки, отец, хрустнув какими-то косточками, ухнул в подушки. Голова его беспомощно свесилась на бок. Мать вскрикнула и залилась слезами.
- Я позову цыган, - глухо сказал Сання и решительно направился к выходу.
Мать схватила его за рукав. В глазах ее было столько вопросов. Глядя на Санню, она указала ему рукой на отца. Тот снова дернулся под одеялами, высунул язык и захрипел. Потом начал биться в конвульсиях.
- Подожди! – тихо воскликнула мать, сжимая саннино запястье, - он еще жив! – И она горько заплакала.
Сання обнял ее и заплакал тоже. Мать доходила ему до подмышки. Высокая женщина. Она была матерью хорошего человека. Лучшего друга Санни. Его звали Килом. Кил – мать красиво его назвала. Ничего прекрасней Сання не слышал. Вчетвером они путешествовали по дорогам чужих стран. Кил, Сання, мать и отец. Втроем везли мертвого Кила к родному тогда уже несколько лет пустовавшему дому Санни. Всюду лежал снег. Мать каждый вечер откидывала плащ, которым было накрыто тело, и говорила: «Ты был хорошим сыном!». Отец рыл могилу. 25 лет назад. Когда побежали ручьи, Сання сажал траву.
Кстати, свое обещанье козлу Сання выполнил: отвел его в стадо и отдал ему всех своих черноглазых коз. Не годится настоящему мужчине всегда пастись в одиночку. Наступают минуты, когда ему хочется утешенья. Отец давно просил Санню взять в жены дочку соседа. Правда, слухи ходили, что она совсем еще глупая. 15 лет – столько же, сколько было Килу, когда они с Санней узнали друг друга.
Сання и мать затихли, тесно прижавшись друг к другу.
- Я подожду, - еле слышно прошептал он, погладив женщину по седым волосам.
Свечи одна за другой тускнели, за ночь нагоревший воск мешал им светить. С реки донеслось короткое осторожное ржание. Ни Сання, ни мать не заметили, когда отец перестал биться.
От балдахина на кровать падала плывущая очертаньями тень. Осторожно отстранившись, мать обернулась. По рукам Санни бежали ее слезы. Сання вздохнул. Он представил, как мать накрывает плащом отца, как он сам роет ему могилу, рядом с могилой Кила. Недавно высаженная там трава не на много успеет обогнать ту, что взойдет на могиле отца. Сання будет водить туда глупую дочку соседа, но ни разу так и не скажет ей, что только ради старика стал ее жертвой.
- Дай мне табак! – раздался вдруг сиплый голос из-под балдахина.
Сання вздрогнул, моментально очнувшись от мыслей, и быстро шагнул, чтобы посмотреть на отца. Умирающий криво лежал на подушке, он не пытался лечь поудобней, а только сердито вращал большими глазами.
В который раз за ночь ошарашенный Сання не шелохнулся: мать бросилась за табакеркой, торопясь, сгребла в нее рассыпанные крошки табака, захлопнула крышку. Но тут ей показалось, что какая-то часть еще осталась не собранной, и ребром ладони она принялась быстро-быстро опять сметать табачную пыль в подставленную табакерку.
- Скорее! – сипел отец, не замечая присутствия Санни. Мать еще быстрее замельтешила руками, словно полируя поверхность конторки, отец, теряя терпенье и силы, засипел безутешно, то закатывая глаза, то выкидывая над одеялами руку. Сання почувствовал в горле холодный вкус смерти, пошатнулся и попытался сглотнуть. Причитая, мать стала сдувать с ладони остатки табачных пылинок. Она дунула посильней, да видно, перепутала руки, в одной из которых была у нее табакерка. Из коробки вырвался зеленый злой смерч, он разбился об нос собиральщицы и тут же превратился в мутное облако, клубясь и оседая ей на пальцы, за рукава и упорно облетая нутро табакерки. Мать ужасно громко чихнула. У Санни закружилась голова.
- Сання! – страстно хрипнул отец и протянул к нему обе руки.
Сання мотнул головой и нырнул к изголовью кровати. Чихая и морщась, он схватил руки отца в свои.
- Сання! – старческий голос стремительно набирал силу, так, что ему приходилось, кажется, сдерживаться, и кажется, уже не Сання держал его руки, а отец больно в них впившись, не отпускал, - табак перед смертью может подать любой!
Мать замерла с табакеркой в руках. Отец подмигнул ей:
- Что? – голос его зазвучал задорно.
Мать хлюпнула.
- Отец! – с укором выдавил Сання.
Отец схватил его за грудки и притянул к себе, жарко шепча в самое ухо:
- Она знает, что мне не нужен табак!
Сання оглянулся, губы матери мелко дрожали. Отец сильно дернул его к себе и продолжал:
- С ней я потом разберусь! – он проворно выскочил из-за плеча Санни и весело подмигнул матери, - а ты! – он упер свой горбатый нос в нос Санни и, зажмурив одни глаз, другим словно хотел пробуравить Санне мозги, - кто тебе принесет табак, когда мы с этой старухой отчалим? Без меня она долго с тобой не останется. А? Потащишься за мной на тот свет? Маленькая моя? – крикнул он матери и переливчато захохотал.
Мать заскулила. И села на пол, отирая глаза кулаками и складками юбки.
Нервы Санни не выдержали. Давясь каким-то ревом и криками, он припал к простыням, крепко вцепился в руки отца, словно хотел укусить его пальцы. Сгорбившись и вздрагивая всем телом, Сання все сильней и сильней сжимался над руками отца, тряся их в своих кулаках. Так прошли пять минут в сопенье и стонах. Отец не шевелился. Мать стояла где-то неподалеку, вперемежку чихая и хлюпая.
- Я женюсь! – наконец, не отрывая от постели лица, вскричал Сання. От напряженья у него мутилось в голове.
Где-то над ней же - или это ему показалось - что-то зашебуршало и зашептало быстро, почти не слышно.
- Обещаю! – внятно сказал он, отпуская ладони отца и торжественно распрямляя плечи.
От сквозняка бухнула ставня, и муравьиный король едва удержался на грубой штанине.
Отец еле заметно кивнул, мирно устроил руки вдоль тела, и выраженье его лица стало мечтательным.
Ни на что больше не обращая внимания, Сання поднялся и поплелся к двери, думая сейчас же начать собираться в дорогу. Чуть повыше сапога на нем ехало насекомое и в такт шагам раскрывало и снова складывало длинные прозрачные крылья.
Перед отъездом – примерно через два часа – Сання все же решил пойти, в последний раз, как он думал взглянуть на отца. Подтащившись к двери родителей, он услышал звуки, совсем не подходящие для умирающих. «Никто здесь меня не ждет», - устало подумал Сання и опустил нос. И еще подумал, что к кому действительно надо зайти, так это к козлу. Только он один знал про зеленоволосую девушку.

Если посмотреть на Фанни, за невесту ее не примешь.
Гар отстранился от замочной скважины и тяжело выпрямился.
- Мда! – сказал он.
Вокруг него толпились слуги, кухарки, конюхи, был среди них и мальчик, исполнявший обязанности козлосмотрителя до вчерашнего дня. Гар выловил его из толпы за ухо.
- Ну-ка, сюда, - произнес жадный старик.
Мальчик и не артачился. Он покорно шел за своим ухом и остановился, когда понял, что больше его не тащат.
- Скажи, – Гар оглядел мальчика так, как будто раньше его ни разу не видел. Голова у того была на бок, а прищемленное ухо торчало над ней как парус. Гар хмыкнул и перехватил пальцами поудобней, - скажи, ты ведь дружил с ней?
Мальчик пожал плечами, как сумел в своем положении, и отвечал:
- Да кто же с ней не дружил?
В толпе захихикали. Но окрик Гара заставил всех замолчать. Люди сделали вид, что знать не знают, о ком идет речь. Гар удовлетворенно кивнул, сомкнул ладони на животе и, вздохнув, продолжал, обращаясь к козлосмотрителю:
- А мог бы ты ее вынуть оттуда?
Взглянув на Гара, молодой человек усмехнулся. У задававшего этот вопрос хозяина было такое хитрое выраженье лица, как будто он просил мальчика слазить в пасть к тигру и обещал за это мятную карамель. Слугам заданье тоже не представлялось простым, наперебой они бросились обсуждать, как его можно выполнить без ущерба для платья, волос, щек и прочего, что им еще было дорого в этой жизни. Мальчик рассуждал проще. Он сказал:
- Вынуть-то можно. Но не попросишь ли ты потом засунуть ее обратно?
Слуги моментально забыли заботы и развеселились. Один из них даже подпрыгнул от удовольствия.
- А ну! – пригрозил Гар, - распустились! Живо останетесь ночевать во дворе!
Присмирели. Одна из особенно рьяных служанок влепила своему отпрыску подзатыльник. Увидев это, Гар замялся и почему-то решил отпустить ухо козлосмотрителя. Он сделал это так, словно возвращал что-то на место: разжав пальцы, присмотрелся и проверил, все ли с ухом в порядке. Легкая краснота.
- Хм. Отойдем! – деловито сказал он. Не дожидаясь согласия, он ловко обнял мальчика за плечи и повел его по крылу дома.
По сравнению с соседским замком дом Гара был небольшой. Еще он был неуютный, сырой. По нему гуляли сквозняки. А зимой из-за неправильно сложенных очагов по полу то там то тут расстилался дым, постепенно поднимаясь кверху. Так что потолки со временем стали чернее, чем летняя ночь. Зато уж если кому-то вздумалось прятаться, то в такой темноте это можно было устроить легко, почти в любом месте дома, не боясь, что тебя обнаружат, даже если пройдут мимо, отдавив твои ноги. Окон в доме было ровно столько же, сколько бывает в фамильном склепе.
Гар с мальчиком остановились у лестницы. Судя по тому, что видел Гар там, где остались стоять слуги, самый зоркий из их толпы, приглядевшись в обратную сторону, мог различить разве, что белый хозяйский воротничок. Если на прошлой неделе он не забыл его поменять. Как бы там ни было, Гар убрал руку с плеча мальчика и удовлетворенно качнулся на мысках. С его точки зрения он предпринял все, чтобы разговор, который им предстоял, не достался чужим ушам. Но простодушный, как все отчаянные хитрецы, Гар быстро поддавался эмоциям и никогда не учитывал до конца всех деталей. Даже самым любопытным из толпы слуг не понадобилось и шелохнуться, чтобы получше все слышать: лестница находилась от них ровно за три метра. Людям, волей-неволей привыкшим чаще полагаться на слух, чем на зрение, странно было не расслышать каждое секретное слово на таком расстоянии. Пусть их даже слегка развлекали и мешали сосредоточиться два белых треугольника, повисших в полной темноте на высоте человеческой холки.
- Ну и? – донеслось до слуг, и белые треугольники слегка наклонились.
- Не пойму, кто заставляет тебя спешить! – ответил тот, кого совсем не было видно.
- Дорастешь до моих седин, поймешь. Хотя, возможно, тебе повезет и доведется иметь сына, - белые треугольники печально вздрогнули.
- Да! – протянул другой голос, - не всякого судьба водит за нос!
Слуги переглянулись и пожали плечами. Впрочем, удивлялись они не долго: мальчик-козлопас с младенчества был странным и иногда говорил не понятные вещи. Разговор продолжался.
- Что ж, ты не думаешь, что ее удастся выманить? – белые пятна замерли в ожидании.
- Отчего! Только правильно ли это? Всему свое время, подожди года два и…
- Года два! – воротничок беспокойно заколыхался, - уж не смеешься ли ты над стариком? Взгляни, дом пришел в запустенье! Угодья хиреют! Сундуки опустошаются!..
Кое-кто из слуг начал стыдливо переминаться на месте. Воротничок продолжал:
- Я тоже не молодею, пора отдохнуть от забот! Нет уж, либо сейчас, либо я умываю руки!
Не секунды не медля, другой голос ответил на это:
- Значит, ты хочешь ее продать?
Воротничок подпрыгнул и резко обернулся вокруг себя.
- Как ты смеешь!.. Не слишком, смотрю, учтив!..
- Что ж тут плохого? Дочерей все продают! – удивился другой голос.
- Так в чем ты меня винишь? – от замешательства воротничок даже на секунду пропал из виду. Другой голос весело заявил:
- Я знаю, ты – нет!
Воротник два раза вздрогнул и раздался смешок, в мелодии которого преобладала растерянность. Слугам тоже хотелось бы поподробнее. И там и там потерпели минуту, потом воротничок недоверчиво закачался:
- Хм! Молодость, молодость! Ну ладно, что там у тебя на уме? Скорее выкладывай! Нужно вытащить ее если не к самому приезду жениха, то хотя бы к моменту, когда он оближет последнюю косточку и закончит хвалить нашу глухую кухарку.
Но другой голос не торопился:
- А ты уверен, что он таки придет? Я слышал, этот жених также хочет жениться, как пират мечтает о виселице!
- Ха! – воротничок гордо отклонился назад, - доверенный человек в его доме сообщил мне, что жених оседлал лошадь и повел ее со двора с первым лучом. Его отец – честный рыцарь! Он обещал мне скорей умереть, чем подвести в этот раз.
Видимо, на собеседника все это произвело сильное впечатление. Воротничок успели два раза поправить, пока он снова произнес слово:
- Лучше ты ей об этом не говори!
- Фанни? – воротничок мелко затрясся, - ха-ха! Да я рассказал ей еще вчера! Пусть знает, что не больно она кому и нужна! Меньше будет артачиться.
- Думаешь? – рассеянно произнес другой голос, - так! Значит, ты сам виноват в том, что ее не удастся выманить!
- Как?
- Так! – по крылу раздался топот шагов. Он удалялся.
- Постой! – воротничок начал стремительно двигаться вдаль.
Слуги прищурились. И напрягли слух.
- Ты один можешь всех нас выручить! Благополучие целого дома лежит на тебе! Подожди!
Слугам как по воздуху передалась тревога. Она начали перешептываться, сдавленно вскрикивать и пихаться локтями. Невольно часть их них подвинулась вслед удаляющимся голосам. Они больше не беспокоились о том, что Гар обнаружит их слишком близко.
- Вы слышали! Мы пропали! – говорили они друг другу, - козлопас не хочет ее выманивать!
- Он хочет, только не может!
- Надо поджечь ее дверь!
- Тогда она прыгнет в окно!
- Мне уже пятый день платят половинное жалованье!
- На большее не рассчитывай, если мы упустим соседа!
- Ай!
Волнуясь, в толпе, видимо, начали друг друга лупить. Темнота не дала разобраться. Кто-то кого-то стукнул, сдача досталась другому. В задних рядах завязалась целая драка. Вялая, правда, потому что все хотели успеть подслушать самое главное. И мутузя друг друга, все же передвигались вперед по крылу, стремясь не пропустить ни слова из диалога хозяина с козлопасом.
- Что же?
- А что? Есть только одни способ.
- Какой?
- Да не дергай ты так, куртку порвешь!
- Я куплю тебе тысячу курток! Тысячу новеньких курток! Достань мне ее оттуда!
- Не искушай судьбу! Смирись, будет лучше!
- Ты же сказал, есть способ!
Топот ног неожиданно прекратился. Воротничок тоже затормозил. Голос мальчика взволнованно произнес:
- А ты гарантируешь мне охрану всего крыла?
- Что?!
Дальше перепуганные слуги не слышали, потому что голоса перешли в шепот, потом пропали совсем. Должно быть, беседовавшие передавали друг другу слова из уст в ухо.
Через пять минут напряженного ожиданья по крылу раздался восторженный крик Гара:
- Гип-гип! О! Я верил в тебя! – и зычный хлопок по спине.
В ту же секунду позади что-то глухо ударилось об пол. Оглянувшись, слуги различили в полутьме Фаннину няньку. Старуха валялась, разметав юбки и волосы. Похоже, брякнулась в обморок от духоты. Или сырости. Так-то.