Несколько секунд

- Старик бы для тебя что хочешь сделал! Возьми часы:
предположим, сейчас девять часов утра, пора садиться за уроки; а ты бы только шепнула ему словечко - и пожалуйста, стрелки так и завертелись. Жжжик! Дело в шляпе: полвторого, пора обедать!
- Ой, как бы хорошо было! - чуть слышно прошептал Заяц.
- Да, конечно, это было бы здорово, - протянула в раздумье Алиса, - но только... но только ведь у меня бы тогда ещё не было аппетита...
Льюис Кэрролл "Алиса в стране чудес"

Несколько секунд.

1
...Когда деревянная стружка, источающая ароматный сосновый запах, кольцевым червем опустилась на пол, наступил самый замечательно насыщенный день. И утреннее солнце, так многозначительно и не напрасно в эту перламутровую вечную весну, распустило волосы по земле, чуть наклонившись, чтобы с течением дня медленно воспрянуть, задираясь, всё выше и выше. К чему оно тянется? Ведь там, в далёкой мёртвой высоте, и нет ничего.
Он закончил работу, отошёл в сторону и улыбнулся, созерцая то самое прекрасное, которое творил всю ночь. Сначала рисовал в воображении, и на красно-коричневом фоне обратной стороны век появлялось именно это, идеальное и отрешённое от всего, что снаружи.
Но сейчас, взглянув со стороны, он заметил небольшой брак - скол на поверхности. Во всём наверняка был виноват старый грубый рубанок. И почему он не заметил этого раньше? Теперь придётся исправлять дефект, и завершение прекрасного отложится ещё на некоторое время.
Наступило время для чая. Он покинул верстак, отправился в угол комнаты и взял маленькую чашку. Затем опустился на некогда собственноручно сколоченный стул и медленно растворил поглощённые прекрасным творением мысли в сладковатом кипятке.
 Изящество линий, неописуемая фантазия произвольного древесного узора - он упивался каждой мельчайшей частичкой прекрасного. Зачем он сделал это? Зачем претворил в жизнь самую нежную из своих фантазий?
 Для себя, для кого же ещё. Прохожие, снующие по своим делам в городском муравейнике - их он видел каждый день в своём окне. Какое им дело до него, а ему, собственно, до них? Да плевать он хотел на всё, что происходило снаружи.
 У него есть святейшая из реликвий, редчайшее из таинств - он сам создал это. Правда, не совсем закончил - этот злосчастный скол встал сегодня на пути к совершенству. "Ну, ничего..." - говорил он себе, -" сегодня ночью я снова вернусь к работе, и уже завтра цель будет достигнута."
 Когда он вернулся в действительный ход времени, солнце исчезло. Неудивительно - окно выходило на восток, и день ото дня он мог наблюдать лишь утреннее пробуждение. Видеть вечернюю смерть светила - зрелище не из приятных.
 А когда чуть поодаль появилась слёзная луна, он испытал истинное упоение. Теперь можно снова браться за работу.
 ...Он всегда подходил к вопросу о создании нового проекта очень робко и осторожно, каждый раз боясь спугнуть вдохновение, и к середине работы обязательно терял его. Тогда инструменты, да и само творение, начинались двигаться произвольно, создавая хотя и несколько исковерканный образ, но всегда лучший, чем тот, который он представлял сначала. Но про такую работу не скажешь "своя". Атмосфера самостоятельности утрачивалась. И в этой монотонной меланхолической последовательности проходила вся его жизнь.
 Другие мастера смеялись над ним, и порой ему даже становилось чересчур горько от подобной критики, но теперь есть шедевр, готовый заткнуть глотки этих полуопытных негодяев. Пусть его прежние работы действительно были не так хороши, как ему казалось, но эта - совершенство.
 Именно этого он добивался всю жизнь - именно этой суждено стать финальной вехой его жизненного пути.
 Он помнил себя маленьким мальчиком, гуляющим в лесу и любовавшимся природными произведениями искусства. Скрипка ветра выводила замечательные симфонии, листья захлёбывались в шелесте танцев, небо лило слёзы радости. Уже тогда он видел себя постигающем прекрасное.
 А сейчас он понимал, что счастья невозможно достичь абсолютно. Это эфемерно и преходяще, как Бог, в этом нет единого целого. Всё вокруг вертится, стараясь постичь смысл. Давно понятно - смысл в счастье. А его нет.
 Самые счастливые минуты жизни плотника являются одновременно и самыми нервно напряжёнными. Долго стоишь в раздумьях - всё ли ты сделал, или ещё что-нибудь добавить? Долго разглядываешь своё детище, искушаясь пробежаться резцом ещё разок, сделать последний штрих, но, в конце концов, что-то в тебе сдаётся, и, боясь испортить то, к чему ты уже пришёл, ты отступаешь, а изделие так и остаётся незавершённым.
 Склад недоработанных вещей находился в соседней комнате - мастер никогда не прощает себе плохих работ, они должны постоянно напоминать ему о неудачах.
 У него уже давно никто не бывал. Последний клиент заходил месяца три назад, заказал столик для обедов в саду, но так и не пришёл потом.
 Мастер вспомнил о жене. Была когда-то, когда-то давно они любили друг друга светлой меланхолической любовью, но времена те уже прошли. Работа оказалась для него важнее любви, в создании прекрасных изделий открывалась большая любовь, такая, которая и была нужна плотнику. Кесарю - кесарево, плотнику - плотниково.
 Он в совершенстве владел искусством резьбы по дереву, изучил все его породы, знал, как лучше пропитывать поверхность противотермитным раствором.
 Лет пять назад, когда волосы на макушке стали редеть, а лицо прорезали глубокие морщины, плотник впервые ощутил себя старым. Тогда он вспомнил своего давно почившего деда - тот везде и всегда появлялся с тросточкой, служившей и надёжной опорой, и грозным оружием в борьбе с тайными посетителями яблочного сада.
 Мастер сходил в лес и срезал ветвь красной вербы, а через несколько часов изумительной красоты резная трость была уже готова. Он сел на стул, аккуратно обхватил рукоять в форме раскрытой ладони, и старость приобрела не такой уж и неприятный вкус. Плотник прошёлся по комнате, и ощутил себя крепче, чем когда бы то ни было.
 И сейчас он иногда использовал её, правда уже несколько разочаровавшись и поняв, что для того, чтобы не чувствовать себя ослабевшим, недостаточно палки. Однако, когда старый знакомый лавочник приносил еду, мастер выходил на крыльцо с тростью в руке.
 Больше всего на свете плотник ненавидел блюда из рыбы. Отец зарабатывал на жизнь рыболовством, и семья питалась только ей. Вслед за нерасположенностью к рыбе пришла нелюбовь к морю. Отец умер, слишком далеко заплыв в суровый, пришедший с севера шторм. Мать - смуглая набожная женщина, прожила ещё долго, но сын уехал подальше от моря, в город в самой чаще лесов. Там он некоторое время служил подмастерьем, затем, после смерти хозяина, не оставившего наследника, сам пошёл в мастера.
 Учитель его - старик, также не отличавшийся ординарностью и несущий на себе дурную славу сумасшедшего, довольно строго обращался с ним. Он выделил для подмастерья спартанскую комнату и очень скудно кормил. Полуголодная юность оставила след - всю жизнь плотника мучила язва желудка, чуть притупленная стараниями лекарей.
 А потом он женился. Дочь хозяина аптеки на другом конце города как-то зашла заказать по поручению отца резную полку под лекарства. Она абсолютно не смыслила в дереве...
 В соседнем доме жил горький пьяница - он надирался по ночам и переворачивал всё с ног на голову. Плотник часто слышал звон посуды и грохот рушимой мебели. Мастеру всё это на руку - назавтра сосед приносил обломки стульев или дивана, и просил починить. Чтобы следующей ночью разбить снова...
 Читал мастер из рук вон плохо, с трудом складывая буквы в слова. Некогда он отказался от работы над вывеской, на которой предстояло выточить "Бакалейная". Многие раньше посмеивались над ним, но позже он спросил одного из шутников, сколько книг он прочитал, а когда тот ответил "две", сам расхохотался до слёз.
 Букварь и библию - вот что ответил горе-весельчак.

 2
 На следующее утро, сухое, как крепкая сигарета, мастер опять заметил изъян - полированную гладь прорезала маленькая царапина. Залатать такую - раз плюнуть, но луна уже зашла, и время работы закончилось.
 Он подошёл к потускневшему зеркалу и в мутном расплывшемся отражении внимательно рассмотрел своё лицо. Глубоко запавшие, очерченные тёмными кругами глаза, красная сетка капилляров, напоминающая царапину на его детище. Пожалуй, он слишком напряжённо работает. Мастер присел и снова налил чай.
 ...Десять лет назад плотник купил себе новый рубанок, с острым, как бритва, резцом. Пришёл домой, и сделал этот неплохой стул. Прошлой осенью крыша прохудилась, и сильный дождь превратил каморку в Венецию. Несколько дней спустя он заметил ржавчину на инструменте. Взялся было чистить, а затем остановился, подумав, что инструменты должны стареть вместе с мастером. Нового рубанка он так и не купил.
 Плотник никогда не был богат. Всегда думал, что деньги правят миром. Думал так и сейчас, приходя к выводу, что правителя мира из него не вышло.
 Да и назвать запрятанный в гуще лесов городок золотой жилой было никак нельзя. Зимой все дороги в большой мир заметало напрочь, и наступало напряжённое время почти нищего существования.
 Сейчас ему бы очень хотелось иметь детей. Плотник научил бы их резьбе, и они пошли бы по стопам отца. Но тогда, когда он мог себе это позволить, о них даже не вспоминалось. Да и сейчас без детей не так уж плохо - если твоя старость внезапно прервётся смертью, никто не будет тебя оплакивать и горевать, никто не придёт на траурную церемонию отпевания, и тебе как-то будет спокойнее уходить на тот свет.
 И в этой монотонной меланхолической последовательности проходила вся его старость.
 
 3
 Вечером у соседа - пьяницы случился приступ эпилепсии - приезжал лекарь, и плотник помогал ему удерживать бьющееся в конвульсиях тело. Изо рта соседа пошла пушистая белая пена, и лекарь приколол английской булавкой его язык. Это было так мерзко, что плотник даже не почувствовал жалости.
 Ночью он работал с особым остервенением - полировал царапину, а заодно смотрел, не появились ли другие изъяны, и, когда он, наконец, пришёл в восторг от казалось бы полностью совершенного шедевра, кусок доски размером с ладонь отвалился от потолка и чиркнул по поверхности.
 Да, этот дом строился задолго до появления здесь мастера, и старел вместе с ним, проживая, может быть, последние годы.
Плотнику абсолютно не казалось привлекательным раньше срока проститься с жизнью, оказавшись погребённым под ветхой крышей тысячелетнего дома, и утром, вместо того, чтобы пить чай и сидеть на стуле, он принёс свежие влажные доски и приступил к ремонту.
 Он работал несколько дней, полностью отвлёкшись от создания прекрасного воплощения искусства, работал с таким усердием, что когда закончил, мог сказать, что дом простоит ещё лет триста.
 Теперь каждый, кто проходил мимо, обязательно засматривался на дом, и отмечал, что томление аскетизма у старика, видимо, закончилось.
 Теперь-то мастер мог приступать к залатыванию нового повреждения, не опасаясь, что потолок обвалится. Две новые сосновые сваи держали его крепко и надёжно. Да и сама крыша теперь выглядела не как деревянная свалка, готовая в секунду превратиться в пыль и труху.
 Каждый день мастер мягко улыбался с мыслью, что процесс старения тела и души весьма гармоничен и подвержен множеству закономерностей. Абсолютно правильным было утверждать, что для ощущения опоры и силы, так необходимой в это время, недостаточно крепкой палки, так же, как недостаточно сваи для подпорки крыши. Здесь необходим недюжинный вклад души, полное согласие и слияние с собой, абсолютное принятие своей старости.
Вечером пошёл дождь. В грохоте капель, барабанящих крышу, мастер поймал для себя новый прилив вдохновения. Но, лишь только он приступил к работе, в дверь постучали.
Плотник вздрогнул, – давненько уже никто не приближался к его мастерской. Конкуренты распространяли слухи о его помешательстве. Он пробовал опровергать, а потом остановился – что с того, что кто-то называет тебя сумасшедшим.
На пороге стояла молодая девушка, которую он сразу узнал – дочь соседа-пьяницы. Лет пятнадцать назад плотник даже пускал её на ночлег и давал еду тогда, когда отец уходил в запой. Она была сильно взволнована, и мастер подумал, что с соседом что-то случилось. Он вспомнил приступ эпилепсии, булавку в языке, и лёгкое отвращение вернулось.
- Он умер. – Произнесла девушка. Похоже, что ей не так уж и жаль своего отца, но плотник понимал причины – полжизни, проведённые с горьким пьяницей – это кошмарные и ужаснейшие полжизни, ради избавления от них готов гореть в аду.
- Вы можете сколотить гроб? – Дочь соседа протянула кошель, чтобы заплатить, но мастер взмахнул рукой:
- Деньги – в день похорон.

 4
На следующее утро гроб был готов, – плотник не спал всю ночь и вложил в работу частичку свойственного его настроению прекрасного. Крышку мастер успел украсить резным крестовым орнаментом – пусть единственным примечательным предметом у этого вечно пьяного пройдохи будет его посмертная тюрьма. Двухметровый деревянный ящик пахнул олифой, и когда девушка пришла забирать гроб, лак ещё не высох.
Дождь всё лил и лил, и на грохот капель плотник не обращал уже никакого внимания, и, лишь открыв дверь, снова услышал его.
- Вот деньги! – девушка протянула на ладони несколько медяков. – Это всё, что у меня есть.
- Этого хватит! – Благородство и милосердие, конечно, возвысили бы мастера в глазах дочери соседа, но карманы пустовали, и за проделанную работу принято брать деньги.
Весь день мастер пил чай и дремал, развалившись на стуле. Не совсем удобно, но кровати плотник не имел – она занимала б слишком много места в комнатке, где и так уже верстак занимал половину. Сновидения щадили его – уставшего, на жёстком стуле, и обходили стороной, наделяя крепким сном безо всяких образов.
Продолжение следует…

От автора: Напишите, пожалуйста, любого рода отзыв о произведении, тогда опубликую продолжение.