восемьдесят 7

В зале полумрак – проступающие сквозь него неяркие огни освещают несколько танцующих пар, чьи движения среди музыки, медленной и расслабленной, едва заметны. Где-то справа – перемещение плавное пространства вокруг – слева на небольшом возвышении гитара перебирает струны, звучащие глубоко и отдаленно, в её мелодию привносит ритм покачивающийся контрабас, чуть ближе к танцующим шепчет свой крик саксофон, он томно прогнул блестящую спину… Мне виден замерший у микрофона человек – прядь черных волос касается небритой щеки, рука, приподняв край пиджака, в кармане брюк, глаза прикрыты...
Дама, что рядом со мной, становится то ближе, прикасаясь почти всем телом ко мне, то чуть отстраняется, будто отдаляясь в звучание музыки, которая иногда нотой грусти отзывается в ней явной болью. Её лицо печально, глаза лишь изредка открываются навстречу моему взгляду, и в те моменты мы до откровения близки.
В глубине зала, на черном хрустальном столике замерли опустошенные бокалы, в них была когда-то радость шампанского, теперь там только темные узоры губ… Чуть дальше, за стеной, по расчерченной огнями улице движется автомобиль, в остановившемся мире заднего сидения мы с той, которая была только что покорна танцу, я прикасаюсь к её губам…
И вновь полутьма зала, и вновь медленность танца, и вновь шелестящая музыка… В нашей жизни больше ничего не осталось.
Лишь когда мы проснёмся…