Тоннель

 Все, что не убивает нас сегодня,
 завтра сделает сильней.

Очередное утро. Я не хочу вставать, не хочу есть, не хочу, чтобы меня трогали. Я даже глаза открывать не хочу. И не буду. Там ничего нового, я же точно знаю, это ведь просто очередное утро.
- Проснулась? – спросила Катька. Это моя соседка по палате, я с ней уже тут уже черт знает сколько время.
- Угу, - ответила я. Я не буду открывать глаза, а то увижу белый потолок. За все время я уже возненавидела белый цвет, - А ты как догадалась?
- Когда человек просыпается и чувствует свет через веки, у него дрожат ресницы.
Голос идет от окна. Катька стоит там, наверно, смотрит на парк перед лечебницей, потому что звук идет не прямо на меня, а, значит, она отвернулась. Зачем открывать глаза, если я и так все знаю.
- Вставай, погода хорошая, может, погуляем.
Я переворачиваюсь на живот и прячусь лицом в подушку. Теперь темно, так намного лучше.
Шаги. Это кто-то проходит по коридору.
Дышать тяжело, но я хочу спать и не хочу видеть свет.
Опять шаги. Уже рядом, значит, Катька подошла. Сейчас начнет стягивать одеяло.
- Вставай! Пойдем завтракать!
- Сейчас…

Я ненавижу это все. Каждое утро ты встаешь. У тебя почти нет вещей, они не нужны тебе, когда ты днями и месяцами не выходишь из помещения. У тебя есть халат, он всегда чистый, кажется, что он пахнет кем-то здоровым. Но это не ты.
Ты завтракаешь. Еда вкусная, хотя ты и в лечебнице. Зато к ней всегда прилагаются таблетки. И всем плевать, хочешь ты их есть или нет.
Весь день тебя чем-то занимают, будь то спорт, книги или телевизор. Все о тебе заботятся, потому что хотят, чтобы ты верил, что ты кому-то нужен. И всем плевать, что ты можешь быть не нужен себе.
Все тут примерно твоего возраста или чуть старше. Младше нет. Мне, например, 19, Катька на год старше, но мы в основном общаемся с теми, кому сильно за 20. Хотя, все тут равноправны. Все пациенты, я имею в виду.
Наша с Катькой комната на третьем этаже, столовая на первом. Телевизор есть на каждом этаже, а вот библиотека только на нашем. Поэтому там всегда больше всего людей.
Все белое, чистое. Родители постарались, они нашли мне самую лучшую лечебницу, и не хотят говорить, сколько стоит меня тут содержать. Думаю, было бы лучше, если бы я умерла сразу, но тут мне это сделать не дают.
И убежать отсюда нельзя. Решетки не на всех окнах, но с территории не так просто выйти. Я говорила с теми, кто пытался, их вернули. Я хотела уговорить Катьку, но она отказалась, сказала, что хочет вылечиться, и что хочет, чтобы я тоже вылечилась. По-моему, она сказала родителям, что я хотела бежать. Она им нравится. И мне тоже, она забавная, по крайней мере, с ней не так тошно.
Хотя, тут есть хорошие интересные люди. Большинство из них видели многое в жизни, им есть что рассказать, но они стараются никогда не говорить о своем прошлом.
И это все по одной причине. Мы все тут наркоманы.

В начале было плохо. Было просто ужасно, и когда совсем крутило, кололи какую-то гадость. Я после уколов вообще ничего не могла, болели все мышцы, тошнило.
Катька была тут уже полтора месяца, когда доставили меня. Мы познакомились, когда меня перевели в ее палату. Это было когда я уже немного отошла, тогда почти ничего не болело, но и ничего не хотелось. А еще я почти не могла думать. Будто мозг вытащили, положили в целлофановый пакет, и засунули обратно в голову, и теперь к нему не проходят импульсы. Ночью не спала, смотрела в потолок, правда ничего не видела. Это так, как когда долго на что-то смотришь не моргая: сначала становится больно, а потом в глазах темнеет. С тех пор видеть его не могу.
Катька говорила, что у нее тоже так было в начале, но потом прошло. Она всегда много говорит, меня это вначале бесило, я на нее кричала даже, но потом привыкла. Теперь я тоже могу говорить, потому что мозг прояснился. И мне нравится с ней говорить. Думаю, мне повезло, что я с ней познакомилась, а то я бы уже давно покончила с этим всем.
Наверно, я не одна об этом думала, поэтому в лечебнице постарались убрать все, чем можно себя покалечить. Даже ваз стеклянных почти нет. Тут все ненавязчиво, но если присмотреться, то понимаешь, что за тобой все время следят. Наверно, это хорошо. Не знаю.

Сейчас я опять ничего не хочу, но это потому, что все осточертело. Катька умудряется получать удовольствие от того, что она тут находится. К ней приходят родители и иногда ее бывший парень. Она часто вечерами торчит в библиотеке. Говорит, что телевизор – это зло. Мне тоже так кажется, но я чаще сижу перед ним со всеми, чем хожу с Катькой в библиотеку. Если я и читаю, то беру книги в комнату.
Пробовала учить английский по самоучителям, которые там лежат, но надоело. Читала всякие детективы, романы, фантастику, но не нашла ничего из того, что я читала раньше. Здесь не держат такие книги, никакого сюрреализма и того, что может заставить думать о суициде.

Я умываюсь, одеваюсь, накидываю сверху халат. Он голубой, и на грудном кармане синим маркером, мелким подчерком написано «если бы у людей были крылья, они бы мешали им ползать». Это я сама написала. Катьке это понравилось, она в начале хотела написать на своем «мама, твой сын пацифист, это не излечимо», но потом нарисовала «голубиную лапку» и успокоилась. Она иногда вела себя как ребенок, но при этом не теряла разум. Я вообще не знаю, почему она в первый раз попробовала. Я почти уверенна, что ее заставили, потому что она напрягается каждый раз, когда говорят, что к ней кто-то пришел. А еще она один раз сказала, что боится выходить отсюда. Когда я спросила почему, она сказала, что это не важно, и перевела тему разговора.
 
 Мы идем на завтрак. Я не хочу есть. Не хочу таблетки. Я все еще хочу спать, и мне уже скучно. К нам подходит Стас, рассказывает, что у него новый сосед.

Стасу 26, у него были жена и дочка. А потом не стало ничего. Он говорил, что не хочет выходить из лечебницы, потому что его жизнь разрушена, и даже если он не начнет опять колоться, то запьет. Здесь все поставили крест на прошлой жизни, друзьях, семье, даже если они и не были связанны с наркотой, хотя нас тут учат тому, что все еще можно восстановить. Но мы реалисты. Тогда нам говорят, что это шанс начать заново. У нас был психолог, его звали Михаил. Он не разрешал называть его Миша, хотя ему еще не было 30. А еще он не женат. Я знаю это, потому что переспала с ним. Это было от крайней скуки, к тому же он очень симпатичный. Не знаю, почему он согласился, вроде бы он врач, ему нельзя иметь отношения с пациентами… насколько я понимаю это все. Ну, там, «не навреди», клятва Гиппократа.… Через две недели он уволился.
Об этом не знает никто. Даже Катька.

- У меня сосед новый. Димой зовут, – говорит Стас. Он побрился, первый раз за 2 месяца. Не знаю, почему он это сделал, и почему я это заметила.
- И как он? – спрашивает Катька. Все понимают, что именно хочет узнать человек, задающий такой вопрос в этих стенах.
- Нет, - отвечает Стас, - мальчишка, не вытянет. Пока он нормальный совсем, но потом, наверно, опять сломается.
Значит, он не выйдет отсюда. Или его вынесут.

Вечером я захожу к Стасу. Я знаю, что его не будет в комнате, поэтому и пришла.
Димка сидит на подоконнике, за окном светит фонарь, и решетка на окне отбрасывает на него полосатую тень. Он очень худой, на вскидку, ему не больше восемнадцати.
- Здорова. А Стас где?
Он оборачивается, спускает с подоконника ноги и смотрит на меня.
- Новый здесь?
Он ничего не отвечает, и, так как источник света у него за спиной, я не вижу выражение его лица, но, по-моему, он не доволен моим присутствием.
- Знаю, тебе паршиво сейчас. Мы все тут такие, - мне очень не хочется вот так уходить, поэтому я похожу к нему и сажусь рядом.
- Тебя Димой зовут, - утвердительно говорю я.
- Ага. Давно тут? – голос прокуренный, совсем не детский, идущий из глубины.
- Да уж прилично.
- И как ты без дозы?
- Уже нормально…

Прошел еще месяц. Я уже больше не могу тут быть. Катьку выписывают, послезавтра ее тут уже не будет. Что дальше?
Утро. Просыпаюсь. Потолок ближе. Или мне это просто кажется.
Все врут мне.
Послезавтра Катьки не будет, ее же выписывают, а я остаюсь, и рядом уже никого нет. Пока я чувствую ее, она стоит у окна. Меня уже не тошнит от потолка, уже все равно.
- Где Димка? – спрашиваю я.
- Прекрати. Вставай, пойдем завтракать.
Катька подходит и стягивает с меня одеяло. Я больше не радуюсь ей, хотя и жалею, что она выписывается. Я не люблю ее, она мне врет, она врет, что Димки нет и не было. А мне плевать, я все помню очень четко и пока живу этими воспоминаниями.

Через несколько дней после знакомства мы с ним уже нормально общались.
Как–то раз, вечером, Димка зашел к нам и попросил меня выйти в коридор.
- Мне друг пива принес. Хочешь? – спросил он у меня шепотом, почти касаясь губами моего уха.
«Миша… он уволился 2 месяца назад. 2 месяца не было секса…», - вспомнила я почему-то. Потом подумала, что мне все равно скоро выходить отсюда, значит, я уже почти вылечилась, и одна бутылка не сильно повредит. В конце, концов, я же не от алкоголизма лечусь…
- Хочу, конечно.
Мы пошли к Димке. Стаса опять не было, и Димка достал 2 бутылки из шкафа и спрятал под халат.
- Я вчера нашел в подвале тоннель…. Там, где служебные помещения.
- А ты туда как попал? Это же закрытая зона.
Димка неопределенно улыбнулся.

Время было позднее, почти никого не было в коридорах, поэтому мы нормально добрались до подвального этажа.
- Так как тебя сюда занесло?
- Гулял, - ответил Димка
Он достал откуда-то магнитный ключ и отпер им дверь.
- Ага, - сказала я, - а он гулял с тобой…
- Не хочешь - не иди, - ответил он, зашел в холл и посмотрел на меня из-за двери.
- Блин, пошли, пошли…
Он тихо закрыл за нами дверь.
Звук шагов поглощался ковровым покрытием, в начале я видела только тугую темноту, но потом глаза привыкли, и я стала различать коридор, похожий на подземный тоннель, двери, кое-где попадались столы на колесиках.
Я все думала, как же так получилось, что друг пронес ему пиво, что у него откуда-то появился ключ, да еще и я с ним так увязалась…
- Может, не пойдем дальше? – спросил Димка.
- Ну, давай,- я села на пол рядом с тем местом, где он остановился.
Димка открыл бутылку, протянул ее мне, я почувствовала, что у него были очень теплые руки. Все закрутилось само собой…

Я не жалею. Не о чем.

Мне с ним не приходилось скучать. Вечерами мы часто приходили туда, в тоннель, я все время переживала, что нас поймают, но Димка отвечал, что они все равно ничего не смогут нам сделать. Он был классный. Мы говорили о Сартре, Виане, Сальвадоре Дали, о Кирпичах и Джа Дивижн, о Джее и Молчаливом Бобе, о Курте и Вишезе. Словом, о чем угодно. Однажды он вспомнил строчку из какой-то песни Машины Времени «Дженис Джоплин сказала мне, что не хотела бы стать Мадонной, она знала все и предпочла умереть молодой». Мне это понравилось, и я написала эту фразу на рукаве своего халата, хотя получилось не очень аккуратно.

Я не считаю время, не хочу знать, сколько я здесь, но я точно знаю, что через 2 дня уедет Катька. 2 дня. 48 часов. А сейчас 11 утра, я сижу перед телеком, мне не хочется есть, не хочется спать, мне хочется увидеть Димку, но все мне врут…

12 утра…

Час дня. Скоро обед. Черт, я не хочу уходить отсюда…. Надо в спорт зал, наверно, они за мной придут. Врачи. Они везде находят тех, кто им нужен.
Я не считаю время, сейчас это главное. Пусть оно течет вокруг меня, лишь бы не стояло на месте.

7 вечера…. Просыпаюсь от движения. Катька уже начала собирать вещи…. Оказывается, два дня уже прошло и я, фактически, провела их в литургическом сне….

Утро. Опят утро, его нельзя пропустить. Я встаю. Катькина кровать застелена, на ней ни морщинки. Я подхожу к окну, к тому месту, где обычно стояла она, откуда смотрела на улицу. В этом нет ничего особенного, но для меня всегда было каким-то ритуалом, таинством то, как она там стояла.
Я иду в библиотеку, бегаю глазами поп полкам, по креслам. Мне становится интересно, где она сидела, что читала. Я же ее больше не увижу, она ведь даже не попрощалась, когда уходила…. Она же считает меня сумасшедшей. Она считает, что я выдумала Димку, но я то знаю…. Я помню. Разве мне надо оправдываться?
 Как же все глупо получается. Хотя, я знаю, чувствую, что скоро мы с Димкой увидимся, может, ему просто стало плохо, его забрали... А, может, он умер.… Но я об этом все равно узнаю. Рано или поздно, но узнаю.

Вечер. Опять ничего. Наверно, обо мне забыли, за сегодняшний день я не встретила почти никого. Да и какая разница, если бы мне хотелось кого-то видеть, было бы обидно, а так есть возможность отдохнуть от мыслей.
Я сижу в тоннеле, там, где мы с ним всегда и были. Рядом дверь в какую-то лабораторию, через большое стеклянное окно видно металлические столы, шкафы, какие-то пробирки, шприцы, но все очень невнятно, потому что внутри не горит свет. Здесь, в подвале, свет не горит нигде, только в конце тоннеля, но он ничего толком не освещает. Мне нравится здесь сидеть, здесь тихо, никого нет. И шагов здесь не слышно, потому что ковер их поглощает. Я иду по тоннелю на свет, хотя кажется, что он бесконечен. Мне даже кажется, что я стою на месте, но, обернувшись, понимаю, что ушла уже довольно далеко. Возвращаюсь. Мне нравится, что я не слышу сама себя.
Дверь в лабораторию открыта, там горит свет. Я захожу и вижу Димку у стола, он подогревает что-то в ложке над горелкой.
- Привет.
- Здорова. – Он замечает меня, поднимает глаза и манит меня к себе рукой, - Зацени, что я нашел. Ты такого никогда не пробовала.
- Где ты был?
Димка перетягивает руку жгутом и ничего не отвечает.
- Где ты был? – я не хочу знать, что в ложке, не хочу пробовать, я верю в это. Димка набирает это что-то в шприц и кладет его рядом с собой.
- Какая разница? Я же здесь, - он берет меня за руку, чуть выше локтя, и подводит к столу. – Хочешь? – спрашивает он, указывая на шприц.
- Нет.
- Не правда.
Я молчу. Я не знаю, что говорить.
Димка сжимает кулак, на руке проступают вены, он берет шприц, выпускает из него струйку жидкости – чтобы пузырьки воздуха не задерживались в шприце и не блокировали ток крови в вене.
Не хочу на это смотреть.
Шприц полный, этого слишком много. Я не знаю, что он разводил, но мне кажется, что такого количества много для любого наркотика.
Он опять сжимает кулак и вводит иглу под кожу, в вену…
Не хочу смотреть, но не могу не смотреть.

- Что это было? – говорить тяжело, я с трудом снимаю с руки жгут и сажусь на пол. Не понимаю, зачем опять попробовала, но теперь уже поздно.
- Понравилось? – улыбается Димка. Я опять молчу. Мне не особо хорошо, это из-за долгого перерыва, наверно.
Димка что-то говорит, но я даже не могу понять, о чем он. Я ложусь на пол и кладу голову ему на колени. Закрываю глаза. Он гладит меня по голове. Мне очень плохо.
Димка говорит.
Мы опять в тоннеле, на полу, свет, кажется, стал ближе.
Димка говорит, кажется, он абсолютно нормальный. Неужели на него не подействовало? Какая разница. Я вырубаюсь.
- Этого было не слишком много? – спрашиваю я, с трудом выговаривая слова.
- Слишком, - отвечает он спокойно.
Я хочу встать, хочу спросить, что он имеет в виду, но не могу. Он продолжает гладить меня по голове и говорит:
- Не бойся, все будет нормально. Смерть от передоза не такая страшная. Я хочу быть с тобой, и это самый простой вариант. Я возьму тебя с собой, тебе там понравиться.
 Он перестает гладить меня, наклоняется и целует в висок. Я уже не чувствую свое тело, не понимаю что происходит и бешусь, потому что не могу ничего сделать.
- Ты, главное, не бойся, умирать не страшно, я-то знаю. Я же уже умирал, все будет нормально.
Чувство, что он нервничает, его рука становиться тяжелее, движения резче. Он смотрит на часы. Я ничего не понимаю, кроме того, что он говорит какой-то бред, но уже не боюсь.
- Скоро станет хорошо, подожди. Можешь поспать. Еще чуть-чуть. Я не уйду… - он замолкает не надолго, - больше не уйду.
Он опять целует меня, прислоняется спиной к стене и вздыхает.
- Ты прости, мне надо было сказать заранее. Но я боялся, что… ну, ты не захочешь, испугаешься…. Прости. Я очень хочу быть с тобой.
Мне уже не так плохо, я ничего не чувствую, но мне хочется плакать. Я не понимаю, что происходит.
Он опять смотрит на часы.
- Ты как?
Я делаю усилие и поднимаю голову.
- Вроде, нормально…
- Значит, уже пора, - я слышу, что он улыбается.
Он перекладывает мою голову на пол, встает и протягивает мне руку. Я поднимаюсь, и он обнимает меня. Мне хочется плакать, но я не понимаю, почему.
- Пойдем? – он смотрит на меня и улыбается, мне даже кажется, что у него светятся глаза.
- Пойдем, - отвечаю я.
Мы идем туда, на свет, и он начинает нас окружать, как что-то осязаемое. Я опять не слышу своих шагов. Я даже не чувствую, что иду.
Я боюсь оборачиваться, хотя не уверенна, что увижу там то, что думаю.
Свет забирает нас, Димка крепко держит меня за руку, будто ждет, что я захочу убежать.
В последний момент я все-таки оглядываюсь и действительно вижу свое тело, лежащее там на полу.
А потом нас поглощает ничто.