Дизельпанк

Черно-белые военные фотографии и кадры кинохроники теперь модно раскрашивать, выходит очень красиво но цвета получаются паскудненькими, лишенными какого то очень важного существа. Лучше выходят кадры для которых фоном служит небо или море и все равно в картинке остается слишком много ядовитой синтетики. Кажется, начало войны было именно черно-белым. В условности стиля, как игры современного артхауза или «маленькое платье» от Коко Шанель.
События также раскрашены в два цвета и в этом еще одна условность.
История всего лишь обертка сегодняшней политики, как старая газета в которую завернута свежая рыба. На моей памяти учебники переписывали трижды и с каждым разом в авторском коллективе было все больше подонков.
Есть еще мемуары написанные через двадцать лет после полной замены всех химических элементов памяти и рассказы моего покойного деда в которых война была совсем другой.
В этом деле можно верить только мертвым. Лицам на фотографиях, складкам поношенной формы, пыли смешанной с дизельным выхлопом в движении танковой колонны.
Я верю моторам, мыслям людей заключенным в металл. Как средневековье сжатое доминиканскими челюстями проросло в готических сводах, так довоенный Мир воплощен в каждой завершенной линии боевых машин.
Они были отважны и уверенны в себе эти люди тридцатых, как взрослые дети, покидающие родительский дом. Строили дома до неба, обживали воздух и в космос глядели без трепета но с тревогой как на этап пути, их войны были всего лишь самой жестокой игрой.
Я плохо знаю художников тех лет, но их картины оставшиеся в памяти безнадежно лгут против совершенства форм сверхдредноутов и поршневых истребителей. Каждый корабль и аэроплан конца тридцатых это шедевр национальной школы, исполненный индивидуальных особенностей и мастерства в котором можно отгадать руку конструктора. Невозможно спутать британский Спитфаейр с французским Мораном, а худого BF-109 с японским истребителем типа «0». Они сходились в небе как воины темных веков, оружие которых ковали и заклинали ворожбой мастера писавшие на клинках свои имена.
Я не хочу знать почему жестокая игра превратилась в настоящее скотство. Кто первый принялся сжигать города с живыми людьми, для чего работали печи крематориев. Виновные если они были среди людей давно мертвы.
Важно другое. После пережитого страх поселился в костях нашего Мира, он уже никогда не будет так весел и яростен, человек более не хозяин своего могущества. Он бинтует свой разум бесконечной лентой цифрового кода, перед ним качественная цветная картинка. Я думаю это конец.