Как Иван Иванович Рождество справлял

Недовольно скидывая с кровати немытые с руном кудрявых жестких волос ноги, Иван Иванович страшно зевнул, обнажив ряд ржавых зубов. Рука с длинными как у вора пальцами потянулась за звенящим дурным голосом будильником, но не донесла его до владельца, конвульсионно дернулась и разбила единственные в доме часы.
Иван Иванович грязно выругался и, грозно помахав рукой разбитому будильнику, пошел включить радио с его неизменной утренней зарядкой, исправно исполняемой им каждое утро.
- Да освятится имя твое! – закричал незнакомый голос из репродуктора.
Иван Иванович скорчил недовольную морду и снова презрительно посмотрел на поверженный будильник: «Эх, ты!». Голос из репродуктора продолжал: «Да прибудет царствие твое!».
Другая программа.
- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…
Третья.
- Дорогие братья и сестры! Поздравляю Вас со светлым Рождеством Христовым!
- А-а-а! – заорал во всю мощь своей глотки Иван Иванович и в возбужденном порыве смахнул стакан с хранившейся в нем в ночное время вставной челюстью на пол.
Стакан, что называется, разбился вдребезги, а челюсть угодила прямиком в мусорное ведро – резиденцию клопов и тараканов всего дома.
Вконец обозлившись, Иван Иванович дернул раздвоенный провод, кое-как вставленный в некое подобие розетки, а точнее того, что от нее осталось, и незамедлительно получил сильный удар в эту самую злополучную руку, все и везде разбивавшую и тут же через миг тело его стало вытворять ужасающие движения, смутно напоминавшие те, что делал Иван Иванович во время зарядки. Наконец бедняга растянулся посреди восьми квадратных метров своей комнаты, предварительно спихнув со стола наполовину пустую бутылку с вином и сахарницу.
А в это время, невзирая на страдания Ивана Ивановича, радио продолжало: «Забудем все прежние обиды и огорчения, неприятности и несчастия и простим нашим врагам их злобу в этот светлый и праздничный день».
Иван Иванович не шевелился. Тело его посинело как у утопленника, а из-под дырявой майки червяками выползали набухшие вены. Иван Иванович лежал, а в голове его тем временем проносились важнейшие эпизоды его жизни: и убийственный хохот мясника, обвесившего его прошлым августом на сто граммов, и лошадиные зубы милиционера, отштрафовавшего его на тысячу рублей, и сократически-задумчивое лицо его друга, ударившего его месяц назад пивной кружкой по черепу.
Подобные воспоминания так крепко охватили Ивана Ивановича, что он и не заметил, что уже некоторое время лежит, открыв глаза и глядя в потолок, по которому туда-сюда бегали заботливые красные ежики, таскавшие на своих красных иголках красные яблоки, каждое из которых было с голову Ивана Ивановича.
Затем ежики куда-то исчезли, и взору Ивана Ивановича открылся сантиметровый слой паутины под потолком и целая ватага красных пауков или, вернее, паучищ, безо всякого стеснения жравших стаканами вино из бутылки Ивана Ивановича.
- Стойте, гады, - завопил Иван Иванович и, пошатываясь, вскочил на ноги, - брось посуду, - скомандовал он, но тут же увидел, что паучища куда-то исчезли, а на полу лежит разбитая бутылка вина рядом с треснувшей сахарницей. Иван Иванович осторожно предательски трясущейся рукой повернул колесико громкости у радио, и в уши ему рявкнуло сотней голосов: «Господи!».
Иван Иванович чуть снова не потерял сознание.
- Бляха-муха! Сегодня же и впрямь Рождество! – завопил Иван Иванович и как юла повернулся к будильнику, но тот лежал на полу разбитый. Бросившись к телефону, Иван Иванович набрал первые две пришедшие на ум цифры.
- Алло! Милиция слушает, - ответили ему на том конце провода.
- Скоко часов?
- Каких часов?
- Не валяй дурака, петух! Скоко часов?
- Перестаньте хулиганить!
- Что?! Тебе за что деньги, падлюга, платят? Отвечай!
- Ту-ту-ту…
Иван Иванович с размаху ударил трубкой по аппарату и расколол его надвое, как когда-то его друг расколол ему голову пивной кружкой. Затем бросился к соседу, с трудом отыскав в мусорном ведре челюсть и на ходу кинув ее в свою бездонную пасть. Судорожно сдавил кнопку звонка, не отпуская. Не открывали.
Иван Иванович начал барабанить кулаками в дверь и истерически орать на всю лестницу: «Скоко часов?!»
Наконец, из соседней квартиры высунулась испитая рожа девяностолетней старухи с синими подушками под буркалами. За полторы минуты она выдала весь свой лексикон, в заключение пригрозив Ивану Ивановичу газовым баллончиком.
- Нечего тут по ночам шляться, черт ты краснорожий, - прокричала она и захлопнула дверь.
- Ночь…
Иван Иванович выглянул в окно на лестничной площадке и увидел безграничную непроницаемую тьму. Он сел на ступеньку и залился хриплым сатанинским смехом.
А в это время набожная нажравшаяся старушка не раз перекрестилась, потеплее закутываясь в теплое одеяло, нашептывая непослушным языком: «Ишь, черт краснорожий, даже в праздник христианам покою не дает»,- и заснула спокойным рождественским сном.

 (1994 г.)