Влюбленный дьявол. Глава шестая

Вдруг Настя заметила, что нет вокруг нее ночной Москвы с ее огнями, огоньками, огнищами, с разноцветными гирляндами вселенского пламени, прирученного хитростью человека. Тьма вокруг наступила кромешная, из-под ног вспархивали жирные хлопья пепла, да и гарью наносило неслабо, настойчиво, откровенно.
Настя подумала, было, что Москвы больше нет, или что это сон, или что это глюк из будущего обрушился на нее. Но Капитан Копилка бодро шествовал впереди, и по временам вокруг него и Насти вставали из тьмы то арка сталинской подворотни, то чугунный ампирный забор, то рифленая жесть гаража-«ракушки».
И каждый раз тогда, на фоне мгновенно мелькнувших стен, возникала фигура бойца, — суровая, исковерканная, в военном рванье и совсем непохожая на творения великого Церетели, потому что каждая из этих фигур внешне была живой. И все эти изломанные войной бойцы отдавали честь Капитану Копилке и Насте. И Бармалеева не могла не заметить, что у всех них мощные скулы, бицепсы и впадины вместо глаз. И еще… они были… Ну это, как его… Короче, все они ничем не скрывали своего мужского достоинства, — никакою свернутою газетой, никаким обмозоленным войной кулаком…
Настя понимала, что это все неспроста, — все это так волнительно, символично и, может быть, это даже ее искушение. Кольцо дьявола горело на пальце Насти красноватым натужным светом и почти обжигало кожу.
— Ты можешь с любым, с любым… И даже со всеми сразу, ты только мигни им! — шептала кромешная темнота.
Бармалеевой было и жалко этих чудовищных калек, и страшно, и, — ну да, отчего бы и нет, между прочим?.. Атенаис ведь сказала ей про беременность как единственный путь к спасению, избавлению от него…
Но тут Настя просекла, что весь этот парад калек, быть может, был как раз ЕГО, Романовой, провокацией! И что безопасней всего завести уж ребенка от Капитана Копилки, ведь он точно слуга Атаса, — а Атас верняк зла Бармалеевой не желает…
— Но мы же идем к Андрею!.. — искусительно прошептала ночь.
И Насте тотчас сделалось стыдно за свое девчоночье малодушие. «Лишь Сергей будет отцом моего ребенка!» — подумала она с каким-то оперным пафосом бабки со стороны Бармалеевых, злостной поклонницы Сергея Лемешева, — ту не раз выводили из Большого за нарушение общественного порядка и даже приличия, а однажды в фойе, по наущенью НКВД, ее всю избуцкали программками поклонницы Ивана Козловского…
— Нет, не Сергея — Андрея; мы же к нему идем! — поправилась тотчас Настя.
И ей стало сразу легко и просто. Бармалеева пришла, наконец, в себя.

…Она пришла, наконец, в себя, но тотчас промочила ноги. «Блин!» — ругнулась Настя. И сразу слева мелькнули стройно высокие пролеты Крымского моста, похожие на кардиограмму чемпиона по бегу в момент его победного финиша. «А может, это и не лужа была, а Москва-река?..» — подумала Бармалеева с ужасом.
В этом чертовом зазеркалье все имело непривычные формы, и все обманывало, и всё норовило поддеть, задеть, а может, и истребить Настю как человека, личность и женщину. И уж точно бросить ее в объятия сатаны…
Бармалеева судорожно стала припоминать, как нужно перекреститься. Она даже хотела спросить об этом Капитана Копилку, но тут же вспомнила, что он не по этому, верно, ведомству, — в крестном знамении явно не шарит, не рубит и не сечет… «И вообще, он военный. А им, военным, голова всегда только мешает, потому что она у них — самое уязвимое место… Бедный Копилка! И эти кальсончики на нем такие трогательные, прямо как ползунки…»
Бармалеева хотела прочитать, что там написано на их клейме, — там, на сильной Капитано-Копилкиной ягодице, — но тотчас строго одернула себя мыслью об Андрее.
У Андрея тоже по приколу сохранились его армейские кальсоны, и однажды Настя надела их, и у них была любовь в этих кальсонах, и несколько сразу раз. И они (кальсоны, естественно) по шву вдруг разъехались… Андрей весь блестел от пота, и когда ткань треснула, он грудью аж покраснел. В ту ночь Андрюшка был просто незабываем!..
Жалко, что все хорошее в жизни так внезапно кончается…
Справа замелькали ветки в саду Первой градской больницы, а за ними — кое-где свет в окошках приземистых старинных корпусов.
Теперь уже ночь не была такою кромешной, Настя как бы шла по реальной улице, вдоль забора, а Капитан Копилка превратился в быструю тень, что скользила по забору впереди Настены.
Вот он свернул в проулок.
Настя последовала за ним. Сердце ее сжалось: в низком двухэтажном здании она угадала морг.
Над входом под скошенным козырьком горел бессонный ярко-белый фонарь, а в глубине здания, сквозь маленькие окошки, светился другой огонек, — синий и призрачный. Таясь, он как бы заманивал…
Капитан Копилка сделал знак Насте остаться снаружи, а сам нырнул за черную железную дверь где-то сбоку, — дверь совершенно видом квартирную…
Правда, главные двери были двустворчатые и по виду старинные. «Отсюда вывозят их…» — догадалась Настя.
Впервые за все это время ей стало вдруг холодно.
Тьма вокруг стояла почти кромешная. Редкие звуки ночной магистрали долетали сюда словно бы из другого мира.
— «И везде ведь — ОН! — подумала Настя. — Лучше б я сразу дала Копилке…»
И она дала себе слово, что даст Копилке, как только он даст ей такую возможность… «На всякий пожарный…» — добавила Бармалеева про себя, как бы оправдываясь.
Настя стала с завистью размышлять о судьбе Атенаис, у которой и на чужбине есть всё, а она, у себя на родине, ничего почти не имеет, спала с чертом, как дурочка, а любимый ее, наверно, теперь вот в морге лежит, и один Роман, поди, знает, какие части от Андрюши остались.
А бокор сказал, что части как раз должны быть самые важные для жизни и для любви… Иначе колдовство не удастся, — и что же, жить всю жизнь потом с пяткой любимого человека? И зачем тогда вообще затевать все это? Ох, какая же дура она, что ввязалась в это гнилое дело… «Понаехалэ-э!» — вспомнила Настя слова того погранца. Интересно, как бы он ее там, на скамейке у магазина, трахал?..
Уж наверно б не пощадил…
К задним воротам морга подкатил пикап, захлопали дверцы машины, заскрежетали воротца морга, и Настя услышала недовольный голос молодого мужчины:
— Ой, блин, опять тухляка привез! Давай на лед его, Леха…
Настя почувствовала запах тления, пока там, за ее спиной, волокли мешок, и он шуршал, — и услышала мат-перемат санитаров.
Ночь словно бы улыбнулась Насте с леденящим сарказмом.
— И это всё! — словно ветер прошептал у нее над ухом.
— Нет, не всё! Ты врешь, дьявол!!! Ты гонишь, гад!!.. — почти закричала Настя во тьму и нажала на черную дверь, за которой исчез Копилка…

Она увидала перед собой коридор, стены были покрашены в бежевый очень спокойный цвет. Лампы дневного света потрескивали над головой. Из открытой двери текло совершенно домашнее бормотание телека. Там смотрели футбол.
Это успокоило Настю. Она прокралась на цыпочках мимо распахнутой двери. За нею сидели на кушетках три санитара и мигал квадратный глаз телевизора.
Где-то раздался скрип каталки и лязг дверей лифта.
Настя вздрогнула. «Привезли кого-то… Нет, наверное, увезли…»
Бармалеева заглянула в соседнюю комнату. Там на полу валялось несколько толстых шлангов, из трех кранов сочилась вода, а в углу висел длинный темно-зеленый прорезиненный фартук. Пахло хлоркой.
Насте ужасно вдруг захотелось пить. Но пить здесь? Нет, ни за что на свете!
Бармалеева все же шагнула в комнату.
— Ах ты, гнида! С-снова у-вылеззла?! — услышала она за своей спиной.
Следом в комнату влезло существо в драном черном халате и в зеленом прорезиненном фартуке. На голове у существа блестела шапка из целлофана, а сивые гляделки на широком красном лице были мутны и осатанелы. От существа несло смесью дешевых одеколонов, особенно изо рта, совершенно беззубого, отчего существо и шепелявило, как дитя.
— Че ты там, Марго? Опять глюкуешь? — закричал молодой мужской голос из комнаты, где бормотал телевизор.
— Это вы, блин, глюкуете! А я з-здесь десять лет уж шуршу, я-то знаю: они все — живехоньки-ие!
— Вот глюколовка-пеструшка! — сказал все тот же мужской бодрый голос, и в комнате с футболом лениво поржали.
— А ну брысь на место! — зашипела «глюколовка-пеструшка», топнув на Бармалееву ногой в резиновом бахиле. — На лед! Кому я сказала?!..
Марго стала наступать на Настену. Та вывернулась, проскользнула в дверь и побежала по коридору.
Настя помчалась по коридору, — как ей казалось, к выходу. Марго топотала за ней, сипя и изрыгая ругательства, — тяжелые, как фантазии пожилой монашки.
Вот, наконец, и черная железная дверь. Настя юркнула за нее…

Увы, это был вовсе не выход!..
Бармалеева оказалась в помещении, залитом густым, фиолетово-синим светом. Это был вроде бы коридор какой-то, с рядами стеллажей по обе стороны, с малым черным окошечком в самом конце.
Но коридор оказался довольно просторным, в проходе помещалось несколько столов и ванн. То, что было на столах, покрывали черные клеенки, а в ванне плавало что-то, смысла чего Настя угадать не посмела.
С порога Настю охватил дикий, стоялый холод. Словно Северный полюс сомкнул на ней свои ледяные челюсти. Настя, правда, тотчас заметила, что кольцо на ее пальце аж побелело и жаром пышет, но палец не прожигает.
Настя стала водить окольцованною рукой вокруг себя, посылая тепло то ко лбу, то к груди, то на ноги…
И хотя жар кольца согревал только частицу Насти, но перстень имел здесь, как видно, свое влияние. Потому что дверь огромного холодильника прямо перед нею вдруг растворилась, и Бармалеева чуть не упала от накатившего оттуда запаха.
Настя что было силы зажмурилась и жарко зашептала про себя молитву Роману, чтобы он вынул ее отсюда и что она, она…
Настена готова была произнести и это роковое, бесповоротное для всего дальнейшего для нее слово «люблю, люблю!», как вдруг явственный, демонстративный даже какой-то шелест заставил ее прерваться и приоткрыть глаза.
Она еще успела заметить, как с ближнего от нее стола упадает черная клеенка, мягко планируя на осклизлый от хлада пол.
В синем натужном свете Настя увидела ее, свою великую тетку. Она была совершенно обнажена, страшный рубец паталогоанатомической экспертизы чернел на ее синевато-бледном теле, сразу под подбородком.
С диким усилием, исказившем ее лицо, мертвая Елена Павловна приподнялась на столе и молча простирала к Настене тощую белую руку.
Настя тотчас заметила судорожно вытянутый безымянный палец.
— «Кольцо! Кольцо!» — поняла Настена.
Бармалеева поняла, что хочет получить кольцо сатаны.
Настя вся обмерла. Страшный, роковой подвох чудился ей в желании тетки обвенчать себя с дьяволом после смерти.
А стол медленно, поскрипывая, катился к Бармалеевой, и Настя успела заметить грубоватый грим на лице старухи. Глаза ее были полуоткрыты, но из-под век светлели одни белки, а на подбородок, туго прихваченный белым платком, сочилась слюна…
— «Может, это он так хочет…» — засомневалась Настя.
Она дотронулась до кольца и вскрикнула от ожога. Камешек сатанинского перстня пылал настоящим жаром!..
И тотчас ледяная, как струйка воды, рука, схватила Настю за обоженную руку.
Настена вскрикнула.
Это был Капитан Копилка.
Другой рукой он сжимал прозрачный мешочек с чем-то темным и серовато-бледным.
Капитан Копилка бесстрастно кивнул на дверь.
РукИ Насти он так и не выпустил, и Бармалеева потащилась за ним, словно завороженная.
В спину ей угодил горестный теткин всхрип.

…Так, неслышно и незаметно, прошли они через ярко освещенный коридор. В санитарской все так же бормотал телек, а поперек коридора храпела в своей же луже глюколовка-пеструшка. Сизые куриные ноги ее торчали из-под задравшегося халата и уходили в короткие резиновые бахильчики.
Санитары тоже не обратили никакого внимания на прошмыгнувших зомби и голую девушку. Они смотрели теперь старые записи хохм замечательно проницательного Хазанова.
Дверь морга неслышно закрылась за спиною у Насти.
Ф-у-у, — все ужасы и впрямь остались, наверное, позади. Сероватый свет предутренних сумерек уже брезжил меж облаков, и холодок снова обтянул кожу на Настиных груди и ключицах.
Вокруг разрастался, расцветал светом мир, в котором могущество Романа уже не было таким безнадежным, бездонным. Он снова сделался лишь одним из возможных вариантов на этой Земле.
И чуя это, Роман дал последний знак своей власти. Кольцо аж шипело, испуская искры, и палец Насти прямо горел. А ведь как бы хотелось Бармалеевой стянуть его и закинуть далеко-далеко от себя!
— «Только бэрременность…» — вспомнила Настя наставленье Атенаис.
Настя глянула на мешочек с тем, что осталось у нее от Андрея. Темный комочек сердца, потом черная лепешечка печенки и это, беловатое, похожее на грибок, — что она ни за что не смогла бы узнать… «Только бэрременость!..»
Настя испытующе глянула на Копилку. Тот был по-военному бесстрастен и четок, и держал ее за руку прохладной своею рукой.
— «Сейчас или… никогда?..» — подумала Бармалеева.
Она сильно-сильно зажмурилась, вдохнула побольше воздуху и вжалась всем телом в приятно освежающий, словно душ, поток потусторонней телесности отважного зомби. Ей сразу представилось купанье в июньской, еще непрогретой реке, беззаботный хохот и брызги до самых задумчивых, светом пронизанных облаков. «Сын будет герой!» — подумалось ей мечтательно. И как эхо, ее слова подхватили и бабка со стороны Бармалеевых, и бабка со стороны Степанчиковых.
Капитан Копилка проник в нее с мастерской, ухарской даже мгновенностью. Он не тратил время на слюнявые поцелуи и пустые объятья. Он — ДЕЙСТВОВАЛ. Рывки разнеживающей прохлады пронзали Настю мощными и ласковыми ударами. Еще… еще… и еще… И вот уже настойчивая картина летнего шального купанья окатила ее мощными взрывами и белых, и серебристых брызг.
Тотчас Капитан Копилка заскрежетал зубами. Настя нехотя разомкнула веки. Безглазое мужественное лицо над ней жутко корчилось, — словно кожа пыталась содрать себя с широких отважных скул.
О, это не были корчи страсти… На груди Капитана Копилки, зияя, дымилась круглая рана.
— «Дура, дура, дура! Что ж я наделала!!!» — завопило все в Насте.
В порыве страсти она вжала кулачок с кольцом Капитану Копилке в спину, — и вот, перстень Романа… Он продолжал мстить ей…
Впрочем, как только Настя отняла кулачок, лицо Капитана Копилки тотчас встало на место и опять обрело свое бесстрастно отважное выражение.
Он пошел на второй заход.
— Смали-и, Дениска! Бомзики опять тлахаюцца… — услыхала она над своей головой девчоночий восхищенный голосок.
Настя с ужасом уставилась вверх.
Белобрысая девочка лет пяти смотрела на них с лоджии и хихикала. На щечках ее играли ямочки. На призыв сестренки из комнаты выставился ее восьмилетний чернявый брат. Он молча пытливо уставился Насте в глаза.
— «За-ши-бись!..» — подумала Настя почти жеманно.
Она широко отвела кулачки от бугристой и прыгающей спины героического Копилки…
А он, в свою очередь, заботливо отводил руку с мешочком, в котором мерно и покорно вздрагивало сейчас все, что осталось ей от Андрея…