43. Обман

«Ночь была, был рассвет, словно тень крыла,
У меня другого нет, я тебя ждала,
Все ждала и верила, сердцу вопреки,
Мы с тобой два берега у одной реки»

Песня из к/ф «Жажда»

Вы когда-нибудь чистили селедку? Пальцы покрыты соленым рыбьим жиром и вдруг зачесался глаз, не у селедки, а у вас. Однако, локтем глаз не почешешь. Можно, конечно, забросить селедку к чертовой матери, вымыть руки и растереть капризный глаз до полного покраснения и физического облегчения. А потом… Наверное, селедку все-таки придется дочистить. Бывает, что чистящий поступает по-иному, зажмурится, перетерпит, надавит на веко тыльной стороной ладони, дочистит рыбку, уложит в селедочницу, украсит лучком беленьким и зелененьким, залюбуется на свое творение и удивится, потому что предатель-глаз больше не чешется. Перестал. Само прошло чесучее состояние.
Да ладно, ну ее, эту селедку. Я о другом. Я о Саше и Люде. Они дружили еще со школы, а когда Саша вернулся из армии, сразу поженились. Друзья-приятели, да и сами молодожены упаковали в свои альбомы кучу фотографий невесты в фате и без, жениха с гитарой и без, жениха с невестой и без, и наоборот. Особенно хорош был снимок, на котором фотограф-виртуоз запечатлел часы жениха в полете на фоне распахнутых глаз ничего не понимающей невесты. Фотография излучала аплодисменты, встречающие счастье.
После свадьбы Саша и Люда жили в трехкомнатной квартире вместе с родителями Люды, но недолго. Сашина мать, в материальном смысле никакая, отдала свои сбережения, и молодожены сняли квартирку, дабы полнее ощутить сладостный миг семейной свободы. Люда заканчивала учебу в педагогическом на бюджетном отделении, а Саша устроился охранником в частное агентство с регулярной работой по ночам. А как иначе? Хочешь выжить – умей не поспать ночью. Однажды Люда не пошла в институт, потому что ждала мужа. Он пришел навеселе часов в одиннадцать утра. Поссорились. Сашка разозлился. Потом все повторилось и повторялось, размолвка затянулась и забеременела разводом. Люда… А что Люда? Таблеток наглоталась! Умирать она не собиралась, хорошо усвоив классика, провозгласившего, что самое лучшее средство заглушить боль душевную – это боль физическая. Она, Люда, мечтала, что ей будет плохо-плохо, а Саша придет, увидит, поймет все-все и станет ее целовать, спасать и больше никогда не уйдет на ночь глядя, и не оставит ее одну в чужой квартире, где и соседи чужие, и тараканы жирные и шустрые, как сытая сволочь, от которой нет спасения человеку скромному и тихо красивому.
Когда Люда прочно засыпала, окунаясь в надежду, как в смелые Сашкины руки, в дверь позвонила востроносая тетя Дуня. Унюхала-таки баба сенсацию, знала, что молодая жиличка дома, а тишина, как в гробу. И откуда только берутся такие тети Дуни? Вызвала, короче, востроносая и «скорую», и Александра. Сашка влетел в квартиру, как огородное пугало, ожившее под воздействием укола мочи в задницу. А «скорая», белая птица с красной отметиной, врубила все свои медицинские аппараты по своевременному спасению на водах Леты. Вот тут-то и вскрылся обман, потому что не было никакой тети Дуни. Ни востроносой, ни любопытной. Люда успела заснуть и умереть. Саша увидел ее первым, и никто теперь уже не знает, кто и когда вызвал бесполезную «скорую».
… Наступила весна. Пришла, рассыпалась цветами. Сашка уволился с работы и, возможно, думал. Когда жалкий лесок, плывущий по соседству со школой, хранящей парты, Людину и Сашину, напитался зеленью, Сашка в нем повесился. Вечером ушел, утром нашли. Возможно, была записка, текст которой не имеет исторического значения, что-то похожее на: «я твой муж и буду всегда с тобой».
… На поминках присутствовали друзья и подруги, обряженные в черное, и демонстрировали насупленную серьезность и грусть с короткой памятью. На белой скатерти янтарела селедка в уксусе, почищенная, порезанная, а потом, разумеется, съеденная приятелями в черных одеждах. Под водочку. Возможно, у кого-то чесались глаза, а виртуоз-фотограф фиксировал часы в полете, но не те, которые на свадьбе Сашка снял со своего запястья и подбросил вверх, как счастливый человек, а те, которые надолго поселились в альбомах. Да и фотограф был уже не тот. Да и Сашкина мать была уже не та, потому что она уже не была матерью, то есть раньше была, а потом перестала ею быть. Все вдруг сделалось бывшим. Я не верю тому, кто утверждает, что прошлое – ради будущего. Это обман. Будущее только фиксирует прошлое и хранит в альбомах старые фотографии с летящими вспять часами.