Глава 2 Еще одна жизнь

 Проснулась она от ползания мобильника по карману куртки. Она посмотрела на часы – до прибытия в Питер оставался час. Видимо, сеть появилась только что и на нее тут же посыпались сообщения. Это могли быть только сообщения Майка. С бешено
 -10-
бъющимся сердцем Настя вышла в тамбур, даже не вспомнив о своем обещании, закурила и быстро просмотрела сообщения. Все они были отправлены около двух часов ночи, когда Майк получил Настино сообщение.
«Что за шутки? Женька, ты сошла с ума?»
«Почему ты отключила мобильник? Что произошло?»
«Отзовись, черт побери! Я ничего не понимаю! Где ты?»
«Женька, я тебя убъю!»
«Я приеду куда угодно. Я люблю тебя. Не молчи!!!»
 Настя закусила губу и почувствовала, как по щеке ползет горячая слеза. Она вытерла щеку тыльной стороной ладони, убрала мобильник и поднесла к губам наполовину истлевшую сигарету. Дрожали нервно пальцы и огонек сигареты в темноте тамбура.
- Прости, Майк. Я бегу не от тебя. Я бегу от себя, а тебя я просто люблю и не знаю, что теперь делать. Настя затушила сигарету и зябко поежилась. Она уже собиралась вернуться в вагон – в тамбуре было холодно, когда зазвонил мобильник. Надпись на экране гласила, что звонит Майк, в чем Настя, впрочем, и не сомневалась. Сердце бешено забилось в такт перестуку колес поезда, Настя смотрела на мобильник и никак не могла решиться ответить. Наконец она тяжело вздохнула, открыла крышку мобильника-раскладушки и, чувствуя себя обреченной, произнесла:
- Да, Майк.
- Женька, ты где, черт побери?! – услышала она голос Майка.
- Я в поезде Москва - Санкт-Петербург, в сорока минутах от конечного пункта назначения, - ответила Настя и сама удивилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, словно не было дрожащих пальцев и бешено стучащего в груди сердца.
- Так, спокойно, – видимо, самому себе сказал Майк. – Вот что, солнышко, в девять я сменюсь, в десять буду на Ленинградке, около шести вечера я буду на Московском вокзале в Питере. Мы с тобой встретимся и поговорим, ты мне все объяснишь. Хорошо?
- Хорошо, - ответила Настя.
- Где мне тебя искать?
- Я тебя встречу у поезда. Постараюсь быть на связи, позвони, когда возьмешь билет.
- Ладно, обязательно позвоню. Только не пропадай из эфира.
- Постараюсь. Я тебя люблю, Майк, – ответом ей было молчание –сеть снова пропала. Она вернулась в вагон и до самого Питера просто бездумно смотрела в окно. То ли от волнения, то ли от холода Настю потрясывало, и она куталась в свою куртку, тщетно пытаясь унять дрожь.
 Московский вокзал встретил ее темнотой зимнего утра, снегом и ветром в лицо. Настя укрылась от непогоды в здании вокзала и стала размышлять, как скоротать время до приезда Майка. Было раннее утро субботы, 29 января. Питер спал, лишь вокзал жил круглосуточно оживленной жизнью.
« Есть три варианта – недорогая гостиница до вечера – очень уж спать хочется, кафе и кинотеатр. Лильке пока звонить не буду, очень рано. Да и не известно еще ничего толком. Так я ничего и не решила.Сначала Майка дождусь, а позвонить всегда успею. Гостиница – дорого, но ни в кафе, ни в кино до вечера не просидишь и уж точно не выспишься. А глаза закрываются, хоть спички вставляй», - размышляла Настя. Еще раз перебрав в уме все плюсы и минусы, она остановила свой выбор на гостинице. Большую спортивную сумку Настя оставила в камере хранения. Налегке, с одним рюкзачком, она пошла искать такси. В Питере она не ориентировалась и даже не думала о том, чтобы самостоятельно найти гостиницу с приемлемыми ценами. Если уж на то пошло, в Питере она не знала ни одной гостиницы, о ценах знала еще меньше – лишь абстрактное «дорого».
 Долго ждать не пришлось – перед Настей затормозила шустрая частная машинка, и водитель приглашающим жестом распахнул дверцу. В машине почему-то пахло сандалом, было тепло и уютно, и Настя еще острее ощутила, как устала и вымоталась, как хочет спать.
- Мне нужна гостиница, буквально до вечера, поэтому самая недорогая, но желательно без тараканов, - усмехнулась она. – Это реально в наши смутные времена? И будет совсем замечательно, если это будет не другой конец города, а где-нибудь поблизости, - Настя с надеждой посмотрела на водителя.
- Организуем, - кивнул он. Настя с облегчением плюхнулась на сиденье и захлопнула дверцу, оставляя снаружи холод, ветер и темноту раннего неуютного утра.
- Здесь недалеко есть маленькая уютная гостиница «Подушка».
- Забавное название и довольно странное для гостиницы, - заметила Настя.
- Вообще-то, изначально она задумывалась, как идеальное место для влюбленных, которым негде уединиться. Правда, сейчас она у всех пользуется успехом из-за низких цен, но, по большей части, там именно влюбленные обитают, наши, Питерские. Снимают номер на день или на ночь, не больше. Кстати, такая же «Подушка» есть и в Москве, недалеко от станции метро Домодедовская. Я сам недавно там останавливался. А вы откуда будете?
- Я как раз из Москвы, - улыбнулась Настя. Болтовня водителя не давала ей уснуть окончательно и она пребывала в сладком расслабленном состоянии. Ей наконец-то было тепло и уютно.
 Наконец водитель затормозил около пятиэтажного здания гостиницы. Веселеньких цветов новостройка выглядела почти игрушечной среди окружающей массивной и мрачной Питерской архитектуры.
- Метров двадцать вперед, перейти дорогу и будет автобусная остановка. Номер автобуса я не помню, по-моему он там вообще один, не ошибетесь. До Московского вокзала доберетесь без проблем, немного дольше чем на машине, минут за тридцать доедете.
- Спасибо, вы мне очень помогли, - Настя поблагодарила водителя, расплатилась и направилась к вожделенной «Подушке». Там действительно оказались приемлемые даже для Насти в ее положении цены и свободные места. Спустя двадцать минут она с облегчением закрыла за собой дверь номера и плюхнулась на кровать.
- Я готова заснуть даже стоя, - сказала она самой себе. Несмотря на усталость, она смогла заставить себя принять душ, затем заказала кофе в номер, с наслаждением его выпила, поставила на мобильнике будильник на четыре часа дня и только после этого с наслаждением растянулась на огромной кровати. Постельное белье было глубокого синего цвета, оно было шелковое и холодное, но Настя, даже не успев заметить этого, уснула.
 Проснулась Настя от трезвона мобильника. В комнате царил полумрак – жалюзи на окнах были наглухо закрыты. Настя посмотрела на часы – десять утра.
- Да, - сонно ответила она.
- Женька?
- Ну, я, - также сонно пробормотала она.
- Ты спишь что ли? – удивился Майк.
- Не поверишь, но я действительно сплю.
- Где?
- В «Подушке». Ты приедешь?
- Господи, какая еще подушка? Я с тобой окончательно свихнусь или поседею раньше времени!
- Все нормально, Майк.
- Да уж, - недовольно буркнул он в ответ, потом назвал номер поезда и вагона и добавил: - В Питер он прибывает в 17:55.
- Я тебя встречу, - заверила его Настя, счастливая от того, что совсем скоро он приедет, но все еще совершенно сонная.
- Не проспи. Я с тобой точно раньше времени поседею.
- Я тебя люблю, - мяукнула Настя в трубку, отключилась и тут же снова уснула.
 Проснувшись от звонка будильника, Настя наконец-то ощутила себя отдохнувшей и выспавшейся. Ей как раз хватило времени, чтобы привести себя в порядок, сдать номер и добраться на автобусе до Московского вокзала. Поезда, на котором должен был приехать Майк, пришлось ждать всего десять минут. Настя стояла на платформе, нервничала и, снова не выдержав, закурила.
 Майк вышел из вагона и сразу заметил Настю. Она стояла похожая на замерзшего воробья и пыталась дыханием согреть окоченевшие пальцы. Щеки покрывал морозный румянец, а на волосы и рюкзак нападал целый сугроб снега. Майк бережно прижал Настю к себе. Он целовал ее холодную, мокрую от растаявшего снега макушку, прижимал к губам ее ледяные ладони.
- Пойдем, я совсем окоченела на этой платформе, - потянула Настя Майка в сторону здания вокзала.
- Может, ты мне расскажешь, что произошло? – тихо спросил Майк, держа Настю за руку и боясь потерять ее в вокзальной суете.
- Конечно, сейчас все расскажу
 Вниз, к выходу, вела длинная лестница. Настя остановилась наверху. Она дождалась, пока на верхних ступеньках никого не останется, кивнула каким-то своим мыслям и повернулась к Майку:
- Постой здесь две минуты, я сейчас.
Не успел Майк ответить, как Настя уже куда-то убежала. Через пару минут она неожиданно появилась рядом с озирающимся по сторонам Майком. В руках она держала два тонких пластиковых стаканчика. Один она протянула Майку.
- По идее – это кофе. На самом деле – редкостная гадость, но я так замерзла, что готова даже это выпить, только бы согреться.
Майк с удивлением смотрел, как Настя бросает на ступеньку рюкзак и садится на него.
- Иди сюда, Майки, не стесняйся, - Настя кивнула ему на ступеньку рядом с собой. От ее тона и дурацкого производного от его имени, которого она раньше никогда не произносила, Майка передернуло. Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул, стараясь не впасть в ярость, подошел к Насте, забрал у нее пластиковый стаканчик и вместе со своим выкинул в ближайшую урну, затем вернулся к Насте. Легко, словно куклу, он поднял ее с пола, ощутимо встряхнул, поднял ее рюкзак, демонстративно отряхнул и впихнул его Насте в руки.
- Вот что, детка, не зли меня. Хватит ломать дурацкую комедию. Я не мальчик-зайчик ловить тебя по городам и весям. Ты сейчас же объяснишь мне, что происходит и какого черта тебя понесло в Питер. Или я сажусь на ближайший поезд и уезжаю в Москву, наплевав на все светлые чувства к тебе. Ты решила отомстить мне за десятилетнее отсутствие? Не выйдет, детка. Я уже слишком взрослый мальчик. Не надо играть со мной. Я десять лет без тебя жил, обойдусь и теперь! – в этот момент Майк понял, что на сей раз палку перегнул он. Не стоило этого говорить. Он и сам не мог понять, почему вдруг так завелся.
 Настя посмотрела на него колючим и холодным как льдинка взглядом:
- Уходи. На ближайший поезд не опоздай. Ты сказал достаточно, я все поняла, - ледяной тон, ледяное спокойствие, ни намека на давешнюю дурашливость. Настя привычным жестом закинула рюкзак на одно плечо и , не оглядываясь, стала быстро спускаться по лестнице. Майк догнал ее , преградил дорогу и схватил за руку.
- Женька, подожди! Я болван, сам не знаю, что несу! Прости меня!
Настя подняла на него усталые глаза:
- Я не Женька, Майк, я уже давным-давно не Женька. Я Настя. И оставь меня в покое. Ты сказал достаточно, я все поняла. Я думала, у меня есть друг, я ошиблась. Извини, что сорвала тебя сюда, не подумав, что не имею на это права. Просто не хотела исчезать по-английски, как ты десять лет назад. Я хотела просто поговорить.
- Ну зачем было ломать эту дурацкую комедию...
- Не знаю,перенервничала. Дурацкий характер, - Настя равнодушно пожала плечами.
- Послушай, ну хватит. Выпустили пар, наговорили друг другу гадостей. Давай теперь поговорим спокойно. Не могу же я теперь все бросить и спокойно уехать.
- Да? Пять минут назад ты очень торопился на ближайший поезд.
- Ну Женька! – почти заорал Майк, снова теряя терпение.
- Да не Женька я! – так же заорала в ответ Настя. На них оглядывались удивленные странными репликами люди, а они стояли и смотрели друг на друга. Первой сдалась Настя.
- Хорошо. Я тебе все расскажу, а потом ты сядешь на свой чертов поезд и оставишь меня в покое, удовлетворив свое дурацкое любопытство!
Майк стиснул зубы и промолчал, побоявшись в очередной раз ляпнуть что-нибудь лишнее.
- Только пойдем куда-нибудь. Кофе хоть выпьем, я сейчас стоя засну. С суток, в поезде больше измучился, чем поспал.
 Настя улыбнулась, вспомнив, как недавно сама была готова заснуть даже стоя.
- Пошли, - согласилась она.

 Неподалеку от вокзала уже ничто не напоминало о суете кочевой вокзальной жизни. Очень скоро они наткнулись на кофейню «Шоколадница». Цены были запредельные, но они уже готовы были отдать целое состояние за чашку хорошего двойного эспрессо. После второго глотка Майк прикрыл на секунду глаза и произнес:
- Теперь я снова живой и весь внимание.
- Моя безумная любовь и твое чертовское обаяние... За прошедшие десять лет в моих мрачных представлениях ты уже сто раз женился и обзавелся кучей детишек. Ждать тебя вошло в привычку, но в твое возвращение я уже не верила. Я не жила эти десять лет монашкой, ты же понимаешь. Много всего было, но счастья я ни с кем не обрела. Я похоронила Женьку, сменила имя...Я даже собралась замуж, Майк.Его зовут Антон. Полтора года он добивался моего согласия. И добился. После этого я проплакала всю ночь и поставила жирную точку на всей своей жизни.. Антон праздновал свою победу, а я свои похороны... Мне все стало безразлично. Мы подали заявление. Свадьба должна была состояться 30 марта. Теперь никакой свадьбы не будет. Сразу после нового года Антон уехал в командировку по работе, на месяц, а я на свою голову согласилась на Димкино приглашение и встретила тебя. После этого ни о какой свадьбе и речи быть не могло. Мне теперь Антон даром не нужен. Я никогда не любила его. Разве что не возненавидела через неделю, как всех прочих. Он еще ничего не знает до сих пор. Он приедет во вторник вечером, первого февраля. Но я не из-за этого сбежала, Майк. Конечно, родственники меня закопают, когда узнают, что я передумала и никакой свадьбы с Антоном не будет. Но, кроме всего прочего, я беременна, Майк. И я не знаю, чей это ребенок – твой или его. Я не предохранялась с Антоном – мне было совершенно все равно, и я совсем потеряла голову с тобой, чтобы подумать об этом. Я не знаю чей это ребенок. Но ребенка Антона я не хочу, а потерять твоего ребенка тоже не могу, поэтому я не побежала делать аборт. Я просто решила сбежать, забыв о том, что от себя не убежишь. В Питере живет Лилька – моя подруга со времен учебы в колледже. Мы сто лет не общались, но она моя последняя надежда, мне больше негде спрятаться. А что дальше, я не знаю. Сейчас в голову приходит много всяких вариантов, наверное, более приемлемых, но уже поздно. Я послала Димке письмо, чтобы забрал мою трудовую с работы и все такое...Я устала и запуталась. Детская формула защищенности – хочу домой к маме... Но она же первая меня и задушит за такие вещи...
- Настя, - Майк впервые назвал ее не Женькой. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза. - Настя, почему ты молчала раньше?
- Я боялась, что если ты узнаешь о предстоящей свадьбе, ты снова исчезнешь, решишь, что появился в моей жизни не вовремя. А твоего исчезновения я во второй раз не переживу. Я боялась снова потерять тебя, надеялась как-нибудь все уладить, а когда узнала о беременности не выдержала и сбежала, сама не зная, от кого и зачем.Я ничего не планировала, просто нервы сдали. По дороге хотела выкинуть симку в окошко, но побоялась остаться совсем без связи, а потом немного успокоилась и решила, что просто обязана поговорить с тобой. А то ведь подумаешь, что это некрасивая месть с моей стороны, особенно, когда до Димки долетит мое письмо. А потом мне вдруг показалось, что я не справлюсь с этим одна, хотелось с кем-то поговорить... Минутная слабость, уже прошло, - Настя закрыла лицо руками, но не плакала, а лишь рассеянно терла глаза ладонями.
- Да, ситуевина, - произнес растерянно Майк.
- Тебя ждет ближайший поезд на Москву. Я удовлетворила твое любопытство, теперь уходи. Это мои проблемы и решу я их сама. Ты жил без меня десять лет, обойдешься и теперь, - ее глаза снова превратились в две холодные льдинки.
- Насть, не начинай, а? – устало отмахнулся Майк.
- Ну что ты можешь сделать? Ты даже не знаешь, чей это ребенок. Что, если он не твой?
- А если мой?
- А если нет? Хватит, Майк. Дискуссия окончена.
Они сидели в полупустом зале «Шоколадницы» и устало смотрели друг на друга.
- Ну вот что, давай вернемся на вокзал – Лилькины данные у меня в сумке остались, в камере хранения. Позвоню ей, а дальше видно будет, мало ли ...
- Подожди, я счет попрошу.
- Я тебя на улице подожду – покурю. Не бойся, не сбегу, - усмехнулась Настя в ответ на настороженный взгляд Майка.

 Когда через пять-семь минут Майк вышел из кафе, Насти нигде не было, а на проезжей части начала собираться шумная толпа зевак. Майк почувствовал, как по спине медленно ползет капля липкого холодного пота пополам с дурным предчувствием. Полминуты,потребовавшиеся ему, чтобы , растолкав любопытных граждан, пробраться к центру сборища, он еще надеялся, что Настя просто бросилась на помощь пострадавшему, а с ней самой, конечно, все в порядке.
 Настя лежала на проезжей части, словно просто выбрала не самое удачное место для сна. По обрывкам фраз из толпы Майк понял, что Настю сбила машина, водитель скрылся, милицию и скорую вызвали, но пока они приедут... А девочка, в любом случае, вряд ли доживет до больницы. Майк опустился на колени рядом с Настей, непослушными пальцами нащупал пульс на сонной артерии... Господи, сколько раз он выезжал на авто... Он вдруг забыл все, что знал. Он сидел на коленях рядом с Настей, совершенно раздавленный случившимся. Настя была без сознания и он впервые в жизни не мог заставить себя сделать хоть что-то, отказываясь верить в произошедшее. Майк не понял, откуда так быстро появилась скорая. Его отстранили люди в синих форменных костюмах со светящимися в темноте полосами, Настю положили на носилки и только тут он очнулся.
- Ребята, она из Москвы, медик. Я тоже на скорой работаю в Москве. Я поеду с вами? Не возражаете? Она ведь без сознания и...
- Давай уже в машину, быстро, - прервал его мужчина в форменном костюме.
Мысли в голове путались, Майк с трудом сдерживался, чтобы не впасть в панику в этом чужом городе, в этой безумно нелепой и ужасной ситуации.Но постепенно ступор проходил, паника отступала и к Майку возвращалась способность думать трезво и рационально.

 С тех пор, как Настю увезли в реанимацию, а ребята со скорой уехали, ободряюще похлопав Майка по плечу, прошло три часа. Майк сидел, тупо уставившись на облезлую стену напротив и терпеливо дожидался аудиенции у врача.
 - Вы ведь тоже медик? – поинтересовался врач, поздоровавшись с Майком.
- Да, я работаю на скорой в Москве.
- Чтож, тем проще мне будет обрисовать вам состояние пациентки. У нее кома, тринадцать баллов, дыхание самостоятельное, давление не стабильное, но в пределах допустимого, перелом лучевой кости правой руки, со смещением, сотрясение, субдуральная гематома десять кубов. Пока мы можем только ждать. Состояние, конечно, тяжелое, но стабильное. Во всяком случае на данный момент. Пока это вся информация, - врач развел руками.
- Она была беременна, очень маленький срок...
- Вы что-то путаете, нет у нее никакой беременности.
- Это точно?
- Да, это абсолютно точно. Неужели вы думаете, что мы упустили бы это из виду. Обследование ей провели всестороннее. Не беременна она, поверьте.
- Хорошо, спасибо вам. Я могу завтра прийти?
- Конечно, можете. Не думаю, что до утра что-то изменится, но прийти вы можете. Вести ее буду я. Приходите утром, я сменюсь с дежурства и уделю вам время . На всякий случай вот моя визитка, - врач протянул Майку белый прямоугольник из плотной бумаги. Майк отыскал в кармане использованную карточку метро, написал на ней номер своего мобильника, имя и протянул врачу:
- На всякий случай. До свидания.
- До свидания.

 Теперь, когда впереди забрезжила слабая надежда, Майк вдруг почувствовал, что дико хочет есть. Он так удивился посетившему его банальному человеческому желанию, что даже не сразу сообразил, что с этим желанием теперь делать. Облезлая стена напротив вызывала уже ощутимое физически отвращение. Майк направился к выходу. Немного поплутав по больничным коридорам, а затем выдержав бой с сонными охранниками, Майк наконец выбрался на улицу. Половина двенадцатого ночи, сонный Питер, зверский голод. Больница скорой помощи находилась в каком-то захолустном спальном районе. Майк огляделся – дома, дома и еще раз дома, тяжелая, мрачная Питерская архитектура. Немного поплутав, он вышел на относительно оживленное шоссе и поднял руку, «голосуя». Вскоре «шестерка» с мрачным пожилым водителем доставила его в центр к маленькому круглосуточному кафе. Майк открыл дверь и оказался в уютном зале. В кафе он оказался единственным поздним посетителем. Воздух был наполнен ароматами кофе и выпечки, от которых приятно кружилась голова.
 Наконец-то Майк смог спокойно перекусить, выпить кофе и обдумать случившееся. К половине первого ночи Майк понял, что ему просто необходимо позвонить Димке. Он заказал вторую порцию крепчайшего изумительного двойного эспрессо и достал мобильник. Димка ответил после второго гудка и Майк понял по его бодрому голосу, что тот еще не спит.
- Дим, это Майк. Включай мозги и соображай быстро. Настя в больнице, в коме, после авто. Мы в Питере.
- Шуточки у тебя, Айболит, - Димка еще пытался бороться с обрушившейся на него действительностью, но голос звучал тревожно.
- Слушай теперь внимательно. Никаких шуток. Тебе на днях придет письмо от Насти, ты его не вскрывай и не читай. Я тебя очень прошу. Все подробности, в том числе и зачем нас понесло в Питер, потом. Дальше – на работе скажешь, что она в Питере в больнице, когда она вернется в Москву я тебе сказать не могу. Ты знаешь этого ее Антона? – голос Майка зазвучал напряженно, и Майк почувствовал, что Димка тоже напрягся.
- Знаю, - ответил Димка с неохотой.
- Ему и родителям можешь сказать, что угодно, даже правду, но огради меня от их визита, к ней все равно не пускают, она в коме. Я понимаю, что напрягаю тебя, но у Же... Насти кроме тебя, видимо, друзей нет, раз письмо она тебе послала. Я пока останусь здесь, на работу сам позвоню, а тебе еще одно партийное поручение – как хочешь раздобудь Жень... Настину карту с результатами последней диспансеризации.
- Мне ее не дадут.
- Дим, как хочешь, мне позарез надо знать,что Насте написал гинеколог во время последней диспансеризации.
- Кто?
- Гинеколог. Ты меня понял. Извини, старик, все остальное я тебе потом объясню. У меня и так денег уже, наверное, нет на мобильнике, я с тобой в роуминге целое состояние проговорил. Все, отбой.
- Пока. Позвоню, когда будут новости.
 Утро воскресенья Майк встретил в «Подушке». Пойдя тем же путем, что и Настя, он вскоре был привезен водителем в самую недорогую и уютную Питерскую гостиницу. Позавтракав с утра в маленьком ресторанчике при гостинице, Майк поехал в больницу скорой помощи. По дороге он долго и нудно улаживал по мобильнику вопрос своего отсутствия на работе. В больнице он не услышал ничего нового, как и обещал ему врач накануне, поэтому ему пришлось вернуться в гостиницу. Немного помаявшись, он смог наконец уснуть. На душе было муторно и тошно.
 Димка позвонил поздно вечером в понедельник, первого февраля.
- Привет, Айболит. Как у вас там дела? – голос у Димки был бодрым и , как всегда, жизнерадостным.
- Никак, Дим. Она в коме, - Димка сразу заметно скис.
- Ладно, выкладываю новости. На работе я все уладил. Домашние и Антон в курсе, но от их появления я тебя избавил, проявив чудеса изворотливости. Так что мне надо поставить памятник при жизни. Даже два. Настькину карту я тоже раздобыл. Ей гинеколог написал сколько-то там недель беременности. Сколько точно – не помню, но какой-то совсем маленький срок. Она что, правда, беременна?
- Нет.
- Как это нет?
- А вот так. Она мне сказала, что беременна, но когда она попала в больницу, выяснилось, что не было никакой беременности. Я хотел узнать, придумала она эту беременность или ее самою ввели в заблуждение. Врач ее ошибся. Это была просто задержка, а она ей поставила беременность с минимальным сроком. Убил бы. Вот черт, из-за дурацкой ошибки она теперь в реанимации! Блин!

- Майк, я письмо Настино получил, удивительно, что оно так быстро дошло. Вскрывать не стал, хотя меня гложет любопытство. Только из уважения к вам двоим и ситуации я со своим любопытством справлюсь, но вы двое теперь просто обязаны мне все рассказать.
- Женька расскажет тебе все, что посчитает нужным, хорошо?
- Какой Женька?
- Не какой, а какая. Ну не Женька, а Настя. Какая, к лешему, разница?
- Айболит, ты смерти моей хочешь? – взмолился Димка. – Почему ты ее Женькой зовешь?
- Ее так раньше звали, десять лет назад. Давай не по мобильнику, я и так тут разорился на гостинице, кафе и телефоне.
Димка попрощался и отключился. Майк откинулся на подушки. «Значит она ничего не придумала. Просто врач ошибся. Как обидно и глупо» - с отчаяньем думал Майк. «Остается тихо тупеть в этой Питерской гостинице и умирать от беспокойства за Настю. Когда все это закончится? Теперь Питер навсегда останется для меня раскрашенным в черно-красные цвета смерти, боли, крови и отчаянья. Я возненавидел этот прекрасный город. Мы могли бы бродить здесь вдвоем ночи напролет, смотреть, как разводят мосты и путешествовать от одного ночного кафе к другому, любуясь на Питерскую архитектуру. Но этому сбыться не суждено. Я ненавижу этот город, ненавижу эту уютную гостиницу для влюбленных, которая стала моей тюрьмой...»
 Во вторник после обеда Майк снова караулил Настиного врача около ординаторской. Пробегавшая мимо медсестра сказала, что он на операции, но скоро должен освободиться.
 Майк не помнил, как вышел из больницы и добрался до гостиницы, доверив это мудрому автопилоту. В голове все еще звучали произнесенные врачом слова: «Состояние ухудшилось, мне не нравится, как она дышит, возможно, придется интубировать.» В себя он пришел только когда первый глоток сорокаградусного спиртного обжег пищевод. Дыхание на миг перехватило, Майк огляделся и понял, что находится в своем номере в гостинице, на полу, в ботинках (куртка валялась рядом), с двумя бутылками водки, пластиковым стаканчиком и пачкой «Парламента».
« «Парламент» курит Настя» - подумал он и тут же в его голове зазвучал голос врача: «Состояние ухудшилось, возможно, придется интубировать». Майк зажмурился, помотал головой и залпом допил прозрачную жидкость, налитую в пластиковый стаканчик. Бутылка пустела. Через некоторое время нетвердой уже походкой он пошел в ванную, вытряхнул мыло из мыльницы, вернулся в комнату, поставил мыльницу на пол рядом с собой и распечатал пачку сигарет. Он закурил, стряхивая пепел в мыльницу. Пепельница укоризненно взирала на него с маленького столика у окна...
 Вскоре мыльница была полна зверски удавленных окурков, а две бутылки водки опустели. Майк свернулся клубочком на полу, положив под голову куртку и, не снимая ботинок, заснул. Ворочаясь в беспокойном сне, он опрокинул свою импровизированную пепельницу и окурки веером разлетелись по светлому пушистому ковру. Рядом опрокинулся стаканчик с недопитым глотком водки и пустые бутылки, задетые ворочающимся Майком.
 Сначала перед внутренним взором Майка проплывала череда неясных образов, в которых с трудом угадывалась Женька – вчерашняя школьница, синяя скамейка в парке, комната с перегоревшей лампочкой в Димкином коттедже, мелькающие за окном поезда деревья, Московский вокзал в Питере, сидящая на грязных ступеньках со стаканчиком кофе Настя, кафе «Шоколадница», Настя, лежащая на дороге в окружении зевак, облезлая стена больницы скорой помощи, обшарпанная дверь ординаторской, гулкий, словно с неба исходящий голос: «Состояние ухудшилось,возможно, придется интубировать...» Майк заворочался во сне, пиная пустые бутылки и сминая пластиковый стаканчик. Он водрузил ногу в ботинке в мыльницу и снова затих. Картины из прошлого перестали беспокоить его и сменились другим сном.
 Он стоит в ванной и смотрит удовлетворенно на свое отражение в зеркале – преуспевающий сорокалетний хирург-травматолог, работа в прстижной клинике и две почти совсем взрослые дочери. В его коротких темных волосах пробивались уже кое-где серебристые ниточки седины, но он чувствовал себя молодым душой, бодрым и веселым. Жизнь удалась. Процесс бритья и наведения лоска по утрам был для него сродни священнодействию. Некий божественный ритуал, заряжающий его на весь день хорошим настроением и приносящий удачу. Восемнадцатилетняя Кристина и шестнадцатилетняя Алина притихли на кухне, не смея мешать отцу, хотя обе торопились – в институт и в школу. Мужчина в зеркале довольно улыбнулся. Он вышел из ванной, благоухающий изысканным парфюмом и девочки наперегонки побежали в освободившуюся ванную. Жена поставила перед ним тарелку с завтраком и кружку кофе и села напротив, заварив себе крепкий чай. В свои тридцать девять она немного располнела, седины в волосах было больше, чем у него – он знал это, но она тщательно скрывала это за неброскими цветами краски для волос. Глаза ее с возрастом приобрели по-кошачьи зеленый цвет и магическим образом завораживали его. Он залюбовался ею. За двадцать лет совместной жизни он полюбил ее любовью более глубокой и осмысленной, чем былая юношеская страсть. Никакой быт, перестроечный дефицит, квартирный вопрос, пеленки и бесконечные детские болезни не охладили его пыл к этой женщине. Семейная жизнь была для него не привычкой, а даром небес, которые он не уставал благодарить за подаренных ему женщин – жену и дочерей.
 Но с некоторых пор покой исчез из его жизни. Причиной тому была его пациентка, синеглазая и черноволосая девочка Саша. У нее был очень сложный перелом, несколько операций, едва не начался сепсис... Четырнадцатилетняя Саша стоически переносила все удары судьбы, он никогда не видел, чтобы она плакала. Вчера, войдя в палату, он впеовые увидел, что глаза ее покраснели от слез.
- Сашенька, что случилось, где болит? – встревоженно спросил он.
- Все в порядке, Михаил Андреевич, у меня все хорошо и ничего не болит.
Минут двадцать они разговаривали о пустяках, а также обсудили ее планы на будущее и прогнозы. Саша немного повеселела и отвлеклась от невеселых мыслей, о чем бы они ни были. Он поднялся со стула около кровати Саши и ласково погладил ее маленькую ладошку.
- Я еще загляну, не скучай.
У самых дверей палаты Саша окликнула его:
- Михаил Андреевич!
- Да, Саша? – он обернулся к ней.
- Вы знаете, кем были в прошлой жизни? – серьезно спросила она.
- Нет, но я никогда об этом и не задумывался как-то... А что ?
- Ничего, извините, - Саша отвернулась от него, но он все равно заметил, что она снова плачет.
- Что с тобой, Сашенька?
- Уходите, у меня все хорошо, - прошептала она срывающимся от слез голосом.
Он вздохнул и вышел из палаты.
- Никто не встречается случайно, - услышал он Сашин голос, прикрывая дверь палаты. Он нахмурился, но вернуться не решился.
 С тех пор разговоры с ней получались скомканными и он уходил от нее озадаченным. Злополучный перелом перестал наконец-то преподносить неприятные сюрпризы и дело шло к выписке. И вот он уже входит в ее палату, всем видом изображая радость.
 - Ну вот, дружок, завтра выписываемся.
Саша встала с кровати, подошла к окну и стала молча смотреть на улицу. Он подошел к ней.
- Ты не рада, Саша? – удивленно спросил он.
- А знаете, Михаил Андреевич, я тоже не знаю, кем была в прошлой жизни, но мы с вами там определенно встречались. И уж точно я не была вашей пациенткой. Спасибо за радостную новость, я очень рада. И очень постараюсь никогда больше к вам не попадать, - тихо сказала она.
- Да уж, к нам только в гости, - растерянно произнес он.
- Можно, я побуду одна?
- Конечно... Да, я разговаривал с твоими родителями. Они приедут за тобой завтра в 11 утра.
 «Господи, неужели этот неразумный ребенок влюбился в меня? Только этого мне не хватало для полного счастья» - растерянно думал он, идя к своему кабинету.
 К одиннадцати часам Саша была полностью готова покинуть клинику. Она сидела на кровати в ожидании родителей и совсем по-детски болтала ногами, когда он вошел в палату. Ничто в ее облике не напоминало о вчерашнем разговоре, но в глазах застыла боль. Она поздоровалась с ним и совсем уже было собралась что-то сказать, но тут в палату вошли родители Саши. Всем своим видом девочка изображала радость, но он видел, что это игра. «Меньше всего на свете ей сейчас хочется изображать этот спектакль. Но она не может иначе. Слишком много будет вопросов, на которые она не сможет ответить. Я ее понимаю, как ни странно» - подумал он, глядя на Сашу.
 Потом Саша стояла у окна, а он давал ее родителям различные медицинские рекомендации, с трудом сосредотачиваясь на том, о чем говорил. Его взгляд все время соскальзывал на застывшую у окна Сашу, на ее худенькие плечи и черные волосы, собранные в трогательный хвостик.
... Он проводил их до дверей клиники и с грустью смотрел на удаляющуюся Сашу.
«Ничего, все это у нее пройдет. Просто детская дурь.» - он поймал себя на мысли, что успокаивает он себя самого. Он вдруг понял, что не хочет отпускать ее.
«...Мы с вами там , определенно, встречались. И уж точно я не была вашей пациенткой.» - вспомнил он ее слова.
- Старый дурак, ей четырнадцать лет. Ты-то хоть будь умнее, - пробормотал он себе под нос.
Саша уже открывала дверцу машины, но вдруг обернулась и бесконечно долгую долю секунды смотрела в его глаза, проникая в самую душу. Он вздрогнул от ее пронзительного взгляда. Она подбежала к нему, по-детски чмокнула в щеку... Словно в замедленной съемке наблюдал он, как она снимает путающийся в волосах кожаный шнурок с камешком и одевает ему на шею.
- Это тебе на память, Майк, - произносит она ему на ухо тихим словно шелест опадающих листьев шепотом. – Мы обязательно встретимся с тобой... в следующей жизни. Может, тогда мне будет не четырнадцать, а тебе не сорок.
Ее теплое дыхание, ее мягкие губы, почти касающиеся его кожи...
 Майк вздрогнул и проснулся. Он растерянно потряс головой, прогоняя остатки сна, по кусочкам избавляясь от чужой жизни, в которую его занес сон. И стоило из кусочков сложиться его собственному образу, как огромной бетонной глыбой обрушилось на него похмелье. Головная боль, тахикардия, запах окурков и перегара в гостиничном номере и его собственная, обутая в ботинок нога, почему-то покоящаяся в мыльнице.
- Вот идиот, - он тихо застонал. Некоторое время он растерянно взирал на учиненный им бардак – смятый пластиковый стаканчик, пустые бутылки, рассыпанные по светлому ковру окурки, нога в мыльнице – он тут же отдернул ее, словно обжегся. Он потянулся к мобильнику, чтобы узнать время , мобильник был выключен. И тут он осознал наконец, что просто не мог вчера не напиться, что Насте стало хуже, а сейчас, может, ее уже и вовсе нет... От этой мысли его словно пронзило током. Он хотел все забыть, ничего не помнить... Он включил мобильник – семь утра, третье февраля.
- Давай реанимироваться, Айболит, - сказал он сам себе, вспомнив данное ему Димкой прозвище, которое, почему-то тут же намертво к нему прилипло.
 Изувеченный стаканчик, пустые бутылки, окурки и пустая пачка от сигарет отправились в черный мешок для мусора, затем Майк распахнул окно, проглотил две таблетки пенталгина из своей походной аптечки и убрал куртку и ботинки в шкаф. Критически осмотрев плоды своих трудов, он пошел в ванную. Немного подумав, он разделся и решился взглянуть на себя в зеркало. Всклокоченные волосы, небритая физиономия, красные, как у кролика-альбиноса глаза и черный кожаный шнурок с камешком на шее...
 Девочка Саша и врач Михаил Андреевич обрушились на него второй за сегодняшнее утро бетонной глыбой. Он сел на бортик ванны, закрыл лицо руками и тихо застонал. Мысли разбегались, как тараканы, а на щеке горел поцелуй девочки Саши, прожигая кожу насквозь. Он медленно встал и снова посмотрел на себя в зеркало – всклокоченные волосы, небритая физиономия, красные, как у кролика-альбиноса глаза и ...нет, кожаный шнурок с камешком упорно не желал растворяться в утренних зимних сумерках вместе с остатками сна.
- Кто бы сомневался, - сказал Майк своему отражению.
 Когда спустя час он вошел в гостиничный ресторанчик, о вчерашнем вечере напоминали лишь покрасневшие глаза, что, впрочем, нередко бывает и после ночного бдения за компьютером, а потому не вызывает лишних подозрений. Плотный завтрак и вошедший в привычку двойной эспрессо окончательно вернули Майка к жизни. На душе было тоскливо и тревожно, есть не хотелось, но отлынивать от комплекса реанимационных мероприятий было нельзя. Надо быть в форме, нельзя же в таком виде ехать в больницу. Майк допивал кофе, когда ему пришло сообщение : «Срочно позвони на работу». Делать нечего, пришлось звонить.
- Майк, ты отличный парень, да и мы все просто золото. Но ты по-прежнему стоишь в графике. Мы готовы все поочереди выходить в твою смену, но ты скажи хотя бы как долго, у всех свои планы...
- Когда у меня следующая смена? Я тут потерял и голову и счет времени, -обреченно произнес Майк.
- Вообще-то завтра.
- Хорошо, завтра я буду на работе.
- Слушай, ты не обижайся, если все совсем плохо мы тут справимся, просто...
- Я все понял, не надо. Спасибо, ребята, я завтра буду на работе. Отбой, а то у меня денег мало в роуминге трепаться, - перебил собеседника Майк.

 - Здравствуйте, Игорь Александрович. Есть какие-нибудь новости? – Майк с надеждой посмотрел на врача.
- Нет. Состояние очень тяжелое. Она по-прежнему в коме. Пока обошлось, правда,без интубации, но обещать ничего не могу.
- Я все понимаю. Ее, конечно, нельзя в таком состоянии отправить в Москву. Я понимаю, что ничего не могу изменить и ничем не могу помочь, но мне очень хочется быть здесь. У меня возникли проблемы на работе. Мне нужно на какое-то время уехать в Москву. Я вернусь, как только смогу. Можно я вам буду звонить?
- Конечно, можно.
- А у вас остался номер моего мобильника?
- Остался.
- Вы не могли бы позвонить мне, если в мое отсутствие ее состояние изменится... в любую сторону, - Майку отчаянно не хотелось уезжать. Ему казалось, что стоит ему уехать и обязательно случится что-нибудь страшное и непоправимое.
- Я очень постараюсь взять отпуск и приехать послезавтра...
- Майк, вы ничего не сможете изменить своим присутствием. Мы сделаем все, что сможем. Уладите свои дела, тогда и вернетесь. Даже если ей станет лучше, ее не переведут из реанимации в отделение сразу, а значит, увидеть ее вы не сможете. Я позвоню, если срочно потребуется ваше присутствие.
- Спасибо.
 Майк вернулся в гостиницу, сдал номер и поплелся на Московский вокзал. Ближайший поезд отправлялся через двадцать минут. Майк едва успел купить билет и устроиться на своем месте в вагоне, как поезд тронулся.
 В полночь Майк был в Москве. Уезжая, он бросил машину на подстанции и теперь мучительно думал, куда ему ехать. Пока своим ходом доберешься до Димки, пора уже будет снова собираться на работу, так как без машины добираться опять же безумно долго. В конце концов он решил поехать на подстанцию и привести себя в рабочее состояние там – так даже останется немного времени на сон.
 Приехав на подстанцию, Майк кое-как отбился от расспросов сослуживцев, наскоро привел себя в порядок и забился спать в самый дальний и темный угол, чтобы никто не мешал. Из своего угла Майк слушал приглушенные звуки рабочей жизни подстанции, но они оставляли его равнодушным, сердце его осталось тревожно биться в гулких коридорах Питерской больницы скорой помощи. День казался бесконечным, сон не шел. Майк нащупал на груди камешек на кожаном шнурке и понял, что после произошедшего минувшей ночью почти боится спать. Он боялся снова застрять в каком-нибудь неведомом, загадочном и интересном сне. В том сне, где у него не будет его Женьки-Насти. Все чудеса всех миров и снов будут сейчас не кстати. Он не может снова бросить ее одну сейчас. Он стал бояться самого себя. Только не сейчас. Со всеми чудесами своей жизни – уже произошедшими и еще не сбывшимися, он был готов расстаться. Только бы Настя (он уже начал привыкать к ее новому имени) снова была рядом.
 Утром пятого февраля Майк сменился с суток и наконец-то добрался до Димкиного коттеджа – своего единственного пристанища. В коттедже никого не было. Майк позвонил Димке и тот обещал приехать вечером, после работы. До вечера Майк приводил в порядок себя, одежду и мелкие дела, накопившиеся за время его отсутствия, а за пару часов до приезда Димки заснул, положив голову на стол, не допив свой кофе. Приехавший Димка был мрачным и подавленным, но в своей обычной манере заявил, что не отстанет, пока Майк не выложит ему все страшные тайны, связывающие его с Настей. Пришлось Майку найти в себе силы рассказать Димке всю историю о них с Настей, которая началась еще двенадцать лет назад. Димка все больше и больше мрачнел.
- Знаешь, а Антон оказался редкостной сволочью. Он узнал, что Настя в больнице в коме и сказал, что ему не нужна жена-инвалид. Исчез в неизвестном направлении. Вот подонок.
- А почему инвалид? – удивился Майк.
- Ну, он же не медик. Он считает, что Настя вернется домой чуть ли не растением, а ему придется остаток жизни менять ей памперсы.
- Идиот.
- Не думал, что он такая сволочь, давно бы морду набил. И чего в нем Настька нашла?
- Да к лешему его. Ушел и скатертью дорожка. Одной проблемой меньше. Ты-то чего такой мрачный? Из-за Насти или еще что-то?
- На работе проблемы. Я уже заявление написал, не могу больше там работать.
- Хочешь, я тебя в Склиф устрою в общую реанимацию? У нас на скорой многие оттуда. Я поговорю, примут тебя, как родного.
- Я с удовольствием. Мне еще две недели отработать и не свихнуться окончательно в нашем веселом домике.
- Ну ты отрабатывай свои две недели, а я пока со своими поговорю, узнаю, как у них там с местами.
- Было бы здорово. Это Настасья у нас фанатик психиатрии, а меня эти придурки уже достали. Ужасно хочется сменить профиль.
- Вот-вот, тогда тебе, однозначно, в «общагу» дорога.
- Отлично, спасибо. У тебя-то самого какие планы?
- Через десять дней отпуск. Раскидал ребятам свои смены с пятнадцатого февраля и взял отпуск. Народ у нас Настасью немного знает, она ко мне приезжала несколько раз, они ее все уговаривали выучиться на фельдшера и прийти к нам работать. Так что там все из числа сочувствующих, отпуск дали без звука, даже не за свой счет, а нормальный , оплачиваемый. Так что моя благодарность коллегам не знает границ. До отпуска нет смысла в Питер ехать. А потом поеду, конечно. У меня душа не на месте, да и врача ее я уже достал – каждый день названиваю, ничего не могу с собой поделать.
- Хочешь, я с тобой поеду?
- Дим, я-то, может, и хочу, только какой смысл нам двоим там торчать. К Насте все равно пока не пускают, мы там от безысходности друг на друга бросаться начнем. Я уж лучше один. У меня отпуск, как-никак, а ты давай в Склиф пока устраивайся. Я на днях туда загляну, поговорю насчет тебя. Отработаешь свою двухнедельную повинность и дуй туда, они будут в курсе.
- Конечно, но ты хоть сообщения в пару слов присылай, как там Настя.

 Было отчаянно больно ногу. Когда же срастется этот дурацкий перелом? Саша открыла глаза и увидела все те же надоевшие стены палаты в платной клинике, куда ее запихнули родители, не доверяющие медицине бесплатной. Она помотала головой пргоняя остатки сна и непонятно откуда взявшегося образа взрослой тетки – не то Насти, не то Жени. И все в это утро было не так. Стоило ей вспомнить своего лечащего врача Михаила Андреевича и на глаза наворачивались слезы. Неясный образ взрослой тетки, растаял, как клочок тумана в жаркий день, ее воспоминания поспешно разлетелись с приходом утра. Только какие-то странные чувства к лечащему врачу стали переполнять Сашу. Она вспоминала его и начинала плакать. Что-то смутное стучалось в ее сознании. «Словно воспоминания из прошлой жизни», - пришло ей в голову. Сознание, зацепившись за эту ниточку, размотало клубок бурной фантазии четырнадцатилетней девочки.
 Пришедший к ней Михаил Андреевич тревожился из-за ее заплаканной мордашки и старался отвлечь ее разговорами ни о чем, о перспективах и прочей мути. А ей не давала покоя мысль о тысячах жизней, которые переживает человеческая душа, храня в себе тысячи запечатанных упаковок памяти о том, что было когда-то. «Почему же так муторно на душе? Что за сентиментальная блажь нашла на меня сегодня?» - думала Саша, невпопад отвечая на вопросы врача. Он уже почти ушел, но она все же не выдержала:
- Вы знаете, кем были в прошлой жизни? – спросила она, окликнув его и вернув от самых дверей палаты.
«Вот балда, что за бред» - ругала она себя за несдержанность и за то, что не смогла скрыть от него слезы. С тех пор все пошло не так, разговоры получались скомканными и между ними повисло напряжение, которого не было раньше.
 Наконец настало утро, когда Михаил Андреевич пришел к ней с новостью о том, что завтра ее выписывает. Саша подошла к окну и уставилась на опостылевший пейзаж внутреннего двора клиники. Заставить себя смотреть ему в глаза не было решительно никакой возможности.
- А знаете, Михаил Андреевич, я тоже не знаю, кем была в прошлой жизни, но мы с вами там, определенно, встречались. И уж точно я не была вашей пациенткой. Спасибо за радостную новость, я очень рада. И очень постараюсь никогда к вам больше не попадать, - тихо сказала она, с отчаяньем понимая, что теперь ей точно пора к психиатру – это были какие-то абсолютно чужие мысли и чувства.
- Да уж, к нам только в гости, - рассеянно ответил он.
«А что я? Что я? Я сама обалдела!» - вспомнила Саша старый дурацкий анекдот.
- Можно, я побуду одна? – Саша поняла, что не может больше спокойно выносить его присутствие и ей почему-то отчаянно хочется кинуться ему на шею.
«Раздвоение личности, не иначе. Кажется, одна из запечатанных коробок памяти была повреждена при транспортировке. И теперь из нее просачивается то, чего я помнить не должна», - думала Саша.
 День выписки. Она уже открывала дверцу машины, собираясь навсегда покинуть эту клинику и забыть о своих размышлениях про прошлую жизнь. Но внезапно что-то неподвластное ее воле заставило ее кинуться к нему и одеть снятый с себя кожаный шнурок с камешком. И этот дурацкий поцелуй и непонятные ей самой слова:
- Это тебе на память, Майк. Мы обязательно встретимся с тобой... В следующей жизни. Может, тогда мне будет не четырнадцать, а тебе не сорок...

 Исчезла странная девочка Саша и больничный двор... Настя сидела за столом и держала в руках листы с извивающимися буквами. Она отчаянно пыталась прочитать написанное, почему-то это было жизненно важно. Буквы неохотно складывались в слова и позволяли Насте прочитать себя. Но она никак не могла донести их до сознания, они вновь превращались в извивающихся насекомых. Отчаянная борьба с копошащимися на бумаге буквами-козявками совсем вымотала Настю.
 Она открыла глаза, но вокруг было темно.
- Пить хочется, - тихо, почти шепотом сказала она. Она чувствовала какое-то движение вокруг, слышала голоса, кто-то дал ей сделать глоток воды и сказал, что больше пока нельзя. Последнее, что она помнила – ее сбила машина около какого-то Питерского кафе, где они были с Майком.
«Значит, я в больнице», - подумала она, и удивилась вслух:
- Почему здесь так темно? Включите свет, - голос ее показался ей самой едва слышным шепотом.

 Утром пятнадцатого февраля Майка разбудил трезвон мобильника.
- Здравствуйте, Майк. Это Игорь Александрович. Я с благой вестью. Настя пришла в сознание. Пока о чем-либо говорить рано, но новость, как не крути хорошая.
Майк издал радостный нечленораздельный вопль, рассыпался в невнятных благодарностях и заверил врача, что прибудет в Питер ближайшим же поездом. Уже в поезде Майк вспомнил про Димку и тут же написал ему сообщение. Им так и не удалось поговорить – у Майка стала периодически пропадать сеть, но сообщение Димка получил и Майк посчитал свой долг перед ним выполненным.
 
 Еще пять дней Настя провела в реанимации и к ней никого не пускали. Пока врачи уточняли причину ее внезапной слепоты, она уговорила медсестер раздобыть ее мобильник и поставить на зарядку в сестринской. Так она смогла поговорить с Майком и Димкой. От них она узнала, что Антон исчез в неизвестном направлении, узнав, что она в больнице. Впрочем, ее этот факт скорее обрадовал, чем огорчил.Так же она узнала, что Димка переходит работать в Склиф, в общую реанимацию по протекции Майка и что вся подстанция и добрая половина Склифа очень за нее переживает.
 Утром, на шестой день Настю перевели в отделение.Ее пребывание в отделении началось с визита нейрохирурга.
- Настя, ты же сама медик и должна все понимать. Твоя слепота вызвана гематомой, она довольно большая, у тебя есть два варианта. Я могу предложить тебе операцию и есть большая вероятность полного возвращения всех функций. Это даже не предположение, а утверждение. Операция не такая уж сложная, а нейрохирурги у нас опытные. Но я тебя должен предупредить, как коллегу, что лазить лишний раз в черепушку я не посоветую никому – только по жизненным показаниям. У тебя их нет. Второй вариант – только ждать. Опять же я не могу тебе сказать – сколько. Зрение может полностью восстановиться очень скоро и неожиданно или не скоро и постепенно. Восстановление гомеостаза – дело тонкое, а внутричерепное давление у тебя пока все равно остается повышенным... Выбор за тобой.
- У меня есть время подумать?
- Конечно, я загляну к тебе завтра и мы с тобой поговорим об этом.

Встречи с Майком Настя боялась. Потеряв зрение она чувствовала себя беспомощной.
«Антон прав. Никому не хочется возиться с инвалидом. Если только из жалости. Не хочу быть жалкой в глазах Майка, не хочу, чтобы он меня жалел – жалость унижает. Не хочу, чтобы он из жалости мучился рядом со мной. На работе можно поставить крест. Жить одна я тоже не смогу, придется перебираться к родителям... Решиться на операцию? А если я стану растением? Не могу я взвалить на маму такую тяжелую ношу. Слепая дочь все же лучше дочери-растения.»
Встреча с Майком получилась трогательной и вовсе не такой ужасной, как представлялось Насте. Она не могла видеть выражения его лица, но голос его был абсолютно счастливым, а Настина слепота, по его словам, была не более, чем временным неудобством. Насте очень хотелось поверить ему, но почему-то все его слова казались ей словами безумного оптимиста, не имеющими ничего общего с реальностью. Слушая его оптимистические заверения, она дала себе слово, что если зрение не восстановится через два месяца, она не позволит Майку мучиться рядом с ней.
 Майк навещал Настю каждый день в течении всего месяца, что она провела в отделении. Надежды в ее глазах становилось все меньше. Результаты всех обследований оставались прежними – никакой динамики. В день выписки Настя была похожа на фарфоровую китайскую куклу – таким безжизненным стало ее лицо.
 Шестнадцатого марта Майк привез Настю в Москву. Димка, Майк и родители приняли самое деятельное участие в обустройстве ее быта. Но на решение всех вопросов все равно ушло два месяца. Со всеми этими заботами Насте некогда было впадать в депрессию и она через силу, но заставляла себя шевелиться, понимая, что не имеет права взваливать все заботы на друзей и родителей, которые и так делали для нее все возможное. Настя переехала жить к родителям, сдав свою квартиру, чтобы внести свой вклад в семейный бюджет и не сидеть на шее у родственников. Пришлось оформлять инвалидность и увольняться с работы, решать целый ворох самых различных бытовых и производственных вопросов.

 Все вокруг уверяли Настю, что зрение со дня на день обязательно восстановится, но она слышала, как плачет вечерами мама, думая, что Настя уже спит и не слышит ее. Она чувствовала, каким подавленным стал отец, а оптимизм Димки и Майка стал в последнее время откровенно фальшивым.