восемьдесят 8

А может, это и вправду стало подарком на День рождения, тяжелым, многообещающим, коварным подарком?..
В тот день Саша, раздав своим одноклассникам по совсем старой, еще с детсадовских времен захватившей его традиции кулек конфет «Цитрон», после окончания четвертого урока бежал домой – надо было всё приготовить, всё купить, всё прибрать к приходу Оли. Мама и папа придут поздно, специально поздно, а потому надо всё успеть сделать самому.
В классе к Саше относились вообщем-то хорошо (поздравил даже кое-кто с Днем рождения), правда, отношение то было несколько с долей прохладного пренебрежения – «какой-то у нас Шурик больно необычный…», и друзей у него в классе не было (поздравили со словами: «Ууу, хорошие конфеты…»).
Как всегда, когда он шел из школы, навстречу ему подвернулась палатка с заманчивой надписью «Пончики». Странно, но традиционно выстраивающейся очереди жаждущих наесться до отвалу горячими кругляшами, Саша не увидел. Остановился, подумал несколько секунд, нашарил в кармане мелочь, аккуратно сложенную десятку, что дал папа на празднование, решил купить три пончика. Те, завернутые в серую, мгновенно пропитавшуюся жиром бумагу, взглянули на Сашу совершенно без аппетита.
Они действительно оказались невкусными, кислыми, и после них стало как-то тяжеловато передвигаться. «Эх, знал ведь, зачем ел?» - подумал Саша, запивая незадачливые пончики водой «Лесная ягода», что налила ему в картонный стаканчик сумрачная тетушка, даже лицо которой не помещалось в окошко палатки. Быть может, не купил бы он этих пончиков, и не было ничего, что произошло чуть-чуть позже, впрочем, словосочетание «может, и не было бы» одно из самых бессмысленных, как понял Саша потом.
Доедая последний пончик, он остановился у входа в Универсам. Сквозь двери было видно явное оживление внутри, стало быть, завезли что-то редкое, что-то вкусное. Папа с мамой советовали всё купить «на колхозном рынке», но… Заглянув внутрь, Саша увидел огромную толстую очередь, растянувшуюся во весь зал – давали венгерские маринованные огурчики “Globus”, не больше одной упаковки в одни руки, по десять маленьких восемьсотграммовых баночек… «Вот было б здорово купить эти огурцы, Оля их так любит, так будет рада…», - подумалось Саше, когда он уже становился в равнодушный с виду конец очереди. Прошло не более минут пятнадцати, а за Сашей выстроилось еще десятка три покупателей, именно они стали больше всего ожесточенно беспокоиться после того, как по залу прокатилось тревожное известие – коробок с огурчиками осталось не более пятидесяти штук, на всех явно не хватит. Саша и не понял толком ничего, когда его поначалу начали толкать, кто-то очень больно, потом очень сильно, затем просто потащили вперед как посторонний, случайно попавшийся на дороге предмет. Это стоявшие сзади люди, несогласные с тем, что кому-то огурцы достанутся, а им – нет, решили прорваться к желанным банкам с боем.
Саша упал. Пытался встать, но это не получалось – вокруг были одни ноги… Увидел только лицо возмущенной бабушки с сумкой на колесиках: «Ты чего, милок, разлегся-то?!». Волосы на голове рядом с правым виском стали отчего-то липкие, одежда - перепачканная… Последнее, что он тогда почувствовал – боль от опустившегося на его руку огромного ботинка. «Какой… грязный!...»

Всё мне это, или почти всё рассказал сам Саша, а точнее, теперь уже посидевший слегка, с невесомыми морщинами вокруг глаз – Александр Игнатьевич.
- Вот с тех пор это и началось у меня… Это самое… Да всё просто, проще и… не бывает, так сказать, - Александр Игнатьевич сидел у меня дома, пил уже… пятую чашку кофе, я же делал пометки на уже порядком исчерченном листе бумаги, стараясь поспеть за рассказом. - Ну я Вам вкратце… Говорил уже об этом… Понимаете, как вот Вы, или кто другой… Помнит то, что с ним было, помнит прошлое, так я помню, что будет… Неясно так, смутно – чаще всего, а иногда… Очень ярко так, как Ваши слова, например. Да, я знаю будущее, и плохое в том числе… Поначалу не понимал ничегошеньки, глупым был… Старался сделать что-то, исправить, спасти… Нет, всё уже существует, все мои, наши действия бессмысленны… Чтобы я не делал, всё так и выходит, как мне виделось…
Александр Игнатьевич, умолкнув, посмотрел сначала в пустую чашку, затем взглянул на меня.
- Конечно, конечно, пейте еще кофе, - я пододвинул к нему френч-пресс. – И что, никогда, ни одного раза у Вас не получилось что-либо изменить, как-то исправить нечто ужасное, увиденное Вами в будущем?
 - Нет, хуже… Несколько раз мне казалось, что это я сам сделал то плохое, что случалось… Пытался помешать, вмешаться, изменить, а получалось, что я сам становился творцом чьих-то бед, при том тех, о которых я знал заранее…Успокаивался, что всё равно, так и было бы… Но когда видишь, что произошедшее – дело твоих рук, хоть ты и пытался этому самому помешать… Знаете, как мучителен этот вопрос… Ведь всё это я сделал, да? Или нет? Нет, уже давно решил, пусть, пусть всё так и будет…
- И что, Вы знаете даже, когда умрете? – я постарался изменить явно неприятную для Александра Игнатьевича тему, но, пожалуй, чересчур неловко.
- Конечно. Забыть это, как забыть свой День рождения…
- А мне скажете, когда я… Умру?
- Нет. Не буду… Говорить человеку что-то о его будущем… Это тоже самое, что пытаться его изменить…Я же сказал, что никогда я этого не делаю.
- Интересно… - несколько неловкая пауза повисла где-то между нами.
- Ладно, пошел я, - Александр Игнатьевич встал. – Приятно было познакомиться. Надеюсь, Саша… Мы с Вами еще увидимся.
Я этого ждал. Конечно, он неправильно произнес моё имя, хоть я ему и представлялся при встрече. Александр Игнатьевич настолько же хорошо помнил будущее, настолько ничего не знал о прошлом. Всю историю, мне рассказанную, он заучил со слов своих родителей, а было ли так на самом деле, никто не знает. И никогда уже не узнает. Он сказал мне в самом начале разговора, что прошлое намного обманчивей, ненадежнее, лживее будущего, что его попросту нет, и вот что удивительно, это очень похоже на правду. Дни, что идут вслед за «сегодня» мы сможем увидеть, посмотреть как там всё в действительности, а вот прошлые – уже никогда. И дело не в том, что Александр Игнатьевич не помнит, что я был его одноклассником, что ел в тот роковой день конфеты «Цитрон», а то, что я сам не уверен, этот ли человек учился со мной, его ли я звал Сашкой Герасимовым, и никогда я этого точно уже не узнаю. Сашка Герасимов и Александр Игнатьевич – один и тот же человек? Это похоже на бред, так похоже…
На прощание он не сдержался, сказал мне всё же нечто из моего будущего.
- Рассказ обо мне задумали написать? Что ж, пишите… Дело не бессмысленное, прочтет кое-кто, рецензию получите на него, вот такую