Классно

Он сказал «там будет классно» и мы поехали. Сели на самолёт и поскакали через всё небо с остановкой в Брюсселе, чтобы попрактиковать свой французский фразами: «Мадам, где тут у вас туалет».
По пути первое знакомство с американцами:
- Какой у вас прелестный ребёнок.
- Сэнк ю, - это вслух, потому что это почти всё, на что способен мой английский. Дундуны американцы не говорят по-французски, а то бы я вежливо попросила этого слюнявого мужичонка перестать облизывать Леркины пальцы.
- Со-о кьют, - это уже дама справа и так 8 часов подряд.

Классно как-то сразу не вырисовалось. Во-первых потому, что негде было жить. То есть сначала находились добрые самаритяне с фразами «Ах, какой милый ребёнок» и «Живите, сколько хотите», что после третьего гостеприимства стало переводиться как «Ну недельку вы пожить у нас можете». Через неделю к самаритянам неожиданно накатывали гости и нам приходилось сваливать.
- Ах, как жаль, какой прелестный ребёнок, но вот такие непредвиденные обстоятельства, - врали нам хозяева дома.
- Ну, что вы, что вы, мы и так уже собирались, - врали мы в ответ, запихивая в машину орущую Лерку.
В машине к Леркиным воплям присоединялись мои и под тихие подругивания Карнавского ( «Тихо, бабы, завтра сонце встанэ») мы подруливали к очередным сердобольным аборигенам. И опять «Ах, какая милая девочка». И так пять раз.

А потом повезло – мы всё таки сняли жильё. Хотя не сразу, потому что у нас есть Гоша. С ним вообще всегда море проблем, но не взять его отыскивать наше классно мы тоже не могли, равно как и оставить Лерку у бабушки. Поэтому Гоша тоже вместе с нами проехал через всё небо и стал подыскивать жильё. А во всех объявлениях чётко и ясно было обозначено «Но пэтс». «Но пэтс» повторяла я вслух и Гоша, ловко лавируя в тонкостях английского языка, каждый раз поджимал уши и зарывался носом в яйца. «Но пэтс» и явная Гошкина непруха сердобольно отражалась в его терьерных глазах. Но на пятый день поисков, вдруг обьявление с припиской «пэтс вэлком» и мы на радостях скачем в коробчёнке к месту нашего безоблачного счастья. Пасмурно, идёт дождь. Включаем свет и сразу понятна любовь к животным – их тут у них целые стада по стенкам бегают. «У-у-у»- начинает Лерка, «у-у-у», подхватывает псина. «Классно» - выдыхаю я и теряю сознание.
Сознание возвращается через неделю – надо что-то жрать. Надо жрать, потому что чёртов тест на беременность высвечивает неправильные две палочки вместо нужной одной. Блин, как хочется жрать, а придётся тратить деньги на ещё один индикатор – этот явно испорчен. Вторую неделю блюю на американскую медицину и в слезах заявляю «Будет мальчик. Дмитрий». И опять валюсь в обморок.

Выползаю в 5 утра. Уделываю унитаз, варю Лерке манную кашу. Варю как положено, 7 минут, хотя на пакете, если верить словарю, указаны коротенькие 3. Лерка терпеливо возится на полу. Рядом весело возятся тараканы и Гошик со счастливой улыбкой пожирает их килограммами. Во-во, жрать-то надо. Карнавский мило целует утром живот, забывая про мои губы.
- Как поживает наш маленький?
- Посмотри на это пузо – какой маленький?

Пятый месяц. У нас есть живот, но нет машины, чтобы возить его на приём к доктору. Ещё есть куча эмоций, но это бесплатно, а потому не всчёт. Толстая медсестра возит чем-то липким по животу, нежно улыбается и говорит:
- У вас будет мальчик.
- Я знаю.
За дверью орёт Лерка. Не боись, Клара Цеткин давно внесла ясность. А пока улыбнусь на вопрос: «Мальчик?» и кивну головой – я же тебе говорила. Значит, тест не наврал.

- Ну что ж, возьмите покататься. Бензин, так сказать ваш, колёса наши. Картина в поле: добрый сосед, без двух передних зубов, но с добрым сердцем даёт нам ключи от своего драндулета.
- Клёво - констатирует Карнавский, в экстазе заводя двигатель.
- Дыр-дыр-дряньдряньдрянь - ругается двигатель.
- Скотина, заткнись - ругаюсь я в ответ, но железному пердуну абсолютно пофиг, что я о нём думаю. Наверное он советует прикупить глушитель, но я ему популярно объясняю, что тут жрать нечего, не говоря уже о тишине.
Хотя о тишине надо. В пять утра на цыпочках подваливаю к Леркиной кроватке и, стараясь не разбудить, осторожненько беру на руки своё чадо. Нам надо отвезти Карнавского на работу – у него по причине отсутствия английского отсутсвует водительское удостоверение, а у меня нет работы, зато есть права. Посему мы с Леркой извозчики.
- Тише-тише, моя сладкая, спи ещё, - шепчу я своей годовалой доченьке.
- Дрын-дын-дын, - воет чудище американского автомобилестроения, будя не только Лерку, но и всё живое, случайно оказавшееся нашими соседями. В этот момент я пониманию, что душа у этого гиблого аппарата навсегда утеряна вместе с его глушителем.
- Чтоб ты сдох, - на свою голову желаю я Шеви Астро.
- Кто будет платить за ремонт? - Спрашивает хозяин усопшей.
- Пора сваливать, - глазами отвечает Карнавский и мы в срочном порядке съезжаем на квартиру.

Маленькая чистая квртирка в местном районном центре, гордо носящем фамилию одного из местных президентов, оказывается очень подходящей для вынашивания нашего семимесячного пуза и построек планов на будущее.
А будущее представляется туманным. Хотя теоретически на тот момент строилось несколько планов, но по причине наличия живота, реализовывался по сути только один. Тогда мне ещё хотелось задаться вопросом зачем мы остаёмся в этом провинциальном южном городке, где электричество висит на деревянный столбах и пятилетние мальчики разговаривают строго с приставкой «мэм». Ещё мне хотелось определённости и сознания того, что жизнь надо прожить как не поле перейти и вообще я в университете шесть лет корячилась не для того, чтобы потом некуда было одеть чёрные туфли с острым носком. Но потом ответы на эти вопросы перестали быть актуальными как и мысль о том, что правильно было бы взять ноги в руки и с круглыми ругательствами в адрес страны под названием ю-эс (сама ты эс) порулить в аэропорт, расплатившись с американцем африканского происхождения последним полтинником. Потому что вместо всех этих разумных действий, я, предварительно измочив околоплодными водами трусы, а также поверхность, на которой сидела задница, в эти трусы одетая бодро заявила: «Поехали». После чего Карнавский, соответсвенно, махнул рукой и порулил в больницу.

В приёмной меня усадили в кресло-повозку и оттранспортировали в родильное отделение. Я была готова к чему угодно (у меня был опыт родов в Киеве), но наличие в палате телевизора с видиком и душевой полностью вывели меня из равновесия. Добило же наличие на стенах весёленьких обоев и заявление: «Извините, но Вам пить ничего нельзя. Поэтому, разрешите, мэм, я смажу Вам губы влажной губкой». Карнавскому, напротив, можно было всё, даже прилечь на заботливо установленный диванчик, но он ничего не хотел, кроме оказания помощи любимой женщине. Но женщине помощь тоже не требовалась, поскольку подключённый к пузу аппарат безостановочно фиксировал мои схватки после чего в нужный момент медсестра строго приказала: «Пушь». Но я и без неё знала, что мне пора поднапрячься и потому сделала резкое движение головой. Истолковав это по своему медицинский персонал попытался втюхать мне обезболивающее и разгладить мученическое выражение моего лица, но я упорно повторяла, следуя заветам своей тёзки: «Я сама» и грубо огрызалась на нежные просьбы Карнавского словами: «Сам пушь».
Через восемь часов я уже совсем было выбилась из сил, но тут подвалил весёлый доктор, начавший травить анектоды прямо возле моего, так сказать, разверзнутого лона. И даже озаботился вопросом о том, как обстоят дела у стоящей рядом медсетрички. На что я, посчитав данную реплику интересом к своей персоне, вежливо ответила «ОК». Доктор ещё посмеялся и наконец, взялся за дело. Помню, что было очень больно и жарко и в голове сидело одно только слово «Скорее». На мониторе прыгали столбики, у лона колдовал доктор, а возле уха сопел Карнавский, повторяя своё вечное: «Всё будет классно». В тот момент, когда я перестала чему-либо верить и серьёзно представила перспективу лопнуть по швам, даже несмотря на их полное отсутствие, вдруг стало хорошо и пусто и у меня на груди оказалось нечто, покрытое плёночкой и в глазах приятным курсивом обозначилось: «Здраствуй, родной». Карнавский зашелестел в ухо гордостью за свершение акта перерезания пуповины, а Дмитрич в ответ разрезал воздух первым протяжным «уа».
Потом я хотела уже было потерять сознание, но передумала, потому что в голову закрались мысли одна счастливее другой и наконей всё это сложилось в очень ясное понятие «классно номер два». И вот тогда-то я и подумала, что ради такого момента стоило переехать не одно небо и наплакать не одно море, потому что если уж ехать за классно, то это вам не что либо как.