Театр

Жил-был театр. И был он театром оперы и балета. А в том городе больше театров не было. И постоянно в нём ставились спектакли, и были они так хороши, что народ валом валил. И в газетах часто писали: «Как хорош наш театр оперы и балета!». А ведь надо бы нам разобраться, что такое театр: театр – это здание, в котором могут даваться и спектакли оперы и балета, и драматические, и сатирические. Так вот это самое здание театра было очень тщеславным и ужасно важничало, читая в газетах о прекрасном театре оперы и балета, и слушая по радио о великолепных спектаклях, представляемых в нём. А был сам театр очень красив и снаружи, и внутри. Стены его были отделаны лепными украшениями, кресла зала были изящны и мягки, а балконы блистали позолотой. А какие были люстры! Особенно та, что в зале. Она была огромна и состояла из десятка тысяч хрустальных висюлек, и подсвечивалась сотнями ярких лампочек. Вот какой блистательный это был театр. Так вот однажды, когда в газетах вновь отмечали очень удачный спектакль, в голову ему, театру, если у него когда-либо вообще была голова, пришла мысль, как ему показалось, очень удачная. «А что это обо мне пишут в газетах и журналах, показывают по телевидению, говорят по радио, и везде упоминают меня как театр оперы и балета, то есть внимание, уважение и восхищение мной распыляется - подумал он - на, собственно, сам театр, то есть на меня, и на какие-то там оперу и балет. А ведь хотелось бы, чтоб упоминали только меня лично, это будет так приятно, и я буду один купаться в лучах славы. Но как это сделать? Можно, конечно, обратиться к журналистам, к радио- и телерепортёрам, и попросить: мол, будьте кратки, упоминайте коротко «наш театр». Отдельные журналисты, глянув на мой блеск и красоту, богатство, позолоту, пойдут навстречу и будут писать «наш славный театр» без упоминания оперы и балета. Но ведь могут найтись писаки, которые посмеются надо мной, над моим тщеславием и претензиями, и ещё опозорят в своих изданиях. Нет, надо бы придумать что-нибудь, да похитрее». И театр придумал причину, которая могла бы убедить всех, а именно: в нашем городе театр один, краткость – сестра таланта, а также сестра экономии, и места в статьях упоминание о театре без слов «опера и балет» будет занимать меньше, и меньше занимать времени на радио и телевидении. Все эти аргументы в последующие дни после новых удачных спектаклей театр и предъявил журналистам и, в общем-то, убедил их. И вскоре в газетах и журналах, в теле- и радиопередачах упоминался «наш любимый и прекрасный театр!». Театр был счастлив как никогда, и так продолжалось довольно долго. Но в то же время на публикации в прессе обратили внимание опера и балет. «Как же так, мы, опера и балет, трудимся в поте лица своего, а все лавры достаются некоему театру, то есть зданию?». Они были возмущены и обратились к театру с просьбой вернуть полное название театру – театр оперы и балета. Но он и слушать их не стал, обидел даже, сказав: «Кто вы тут без меня, как моллюск без раковины – дома своего, укрытия от бурь и ураганов!». Так на высокий слог слоганов театр наш снизошёл вдруг и оскорбил словами он обоих. Так опера в слезах, балет же гордо, ушли незаметно из города. А ведь театр струхнул, ведь он был всего лишь оболочкой, формой, а без содержания кому он был нужен. Срочно он объявил, что у него каникулы, чтобы жители не заметили, как он пуст и никчёмен, без духа искусства, без наполнения. Но ему повезло. Узнав, что театр пустует, из другого города к нему пришла драма, у которой не было там пристанища, и театр милостиво пустил её. И начались спектакли, и по началу не всё у драмы клеилось на новом месте. Но публика города была так доброжелательна, так радовалась даже небольшим удачам театра драмы, что её поддержка вдохновила драму, спектакли стали настолько успешными, что весь город стал на них ходить, и о театре драмы скоро узнали и в соседних городах, а затем и по всей стране. И вновь нашего героя стала одолевать гордыня. Захотелось славы, да такой, чтоб не делить её. И чтоб избавиться в названиях от слова «драма» театр, не мудрствуя лукаво, пошёл по проторенному пути. В ближайшее же время собрал он журналистов и вновь привёл им свои доводы, что в городе он один, и краткость – сестра таланта, и места в газетах упоминание о нём будем занимать меньше, а это экономия типографской краски и экономия времени на радио и телевидении. А на сэкономленные средства театр предложил приобрести побольше позолоты для украшения его – храма искусства. Так и сделали, и вскоре наш герой заблистал ещё больше в лучах славы, ещё сильнее заблистало убранство. И был он награждён за такое своё сияние и красоту коллегией архитекторов страны медалью с орденами.
Но ведь история, бывает, повторяется, и драма, как ранее опера и балет, обратила внимание, что она пропала в названии театра, что покоробило и оскорбило её. Ведь сколько трудностей, невзгод перенесла она, и в муках творчества стала любима публикой и известна в стране. И также как опера и балет, драма обратилась к театру с просьбой вернуть в название слово «драма». А что театр? Он только снизошёл, ответив: «кем бы ты была, не дай тебе я кров? Уйди неблагодарная, не порть мне кровь!». И громко позвенев он орденами, сказал: «Ступай ты прочь отсюда, думать не мешай». Ушла та драма, сгинула в ночи. И вновь один театр остался. Срочно объявил ремонт.
И ничему ошибки тех не учат, в чьей голове претензий пустота, а вместо головы – чердак. Но ведь везёт таким, упоминать не будем ругательных иль бранных слов. И в скоре во дворе сатира показалась. Всю жизнь она по весям кочевала и долам. Случайно, вроде бы, к театру и пришла. Сатиру принял наш герой. В ближайшие часы спектакль уж дан был – публика в восторге, уж как смеялись все, животик надорвав. И пресса запестрела громкими хвалами. Всё населенье шутки повторяло, и вскоре по стране все анекдотом стали, цитаты, поговорки, что в спектаклях были. По миру уж известность театр наш получил, но был он здесь хитрее, и сразу же в названиях сатиру опустил.
 История опять, как прежде повторилась. Сатира обратилась, театр её отверг и по миру пустил.
Но бесконечно в мире и дуракам, простите, не везёт. И объявив каникулы, ремонт, затем и отпуск, театр пустовал, тихонечко ветшал. Забыли все о нём.
Красивый, но бездушный, пустой и бестолковый любимым не бывает. Додумалось то здание, театром раньше бывшее, с рекламой обратилося к торговцам и жулью – пустует, мол, здесь здание, готов он сдать его под офисы и лавки, конторы и склады. И вновь в нём закипела жизнь. Народ так и валит! Но был он уж не тот, что за искусством шёл, а шёл что погрубей и бескультурней. И лавочники и торговцы обхожденьем не блистали. И вскоре позолоту бывшего театра мешками, грязной тарой быстро ободрали. В уборных, где артисты отдыхали, дельцы построили уборные-клозет. А здание ветшало, в негодность приходило. Хозяева лавчонок ремонтом заниматься не хотели. И вскоре, побыв немного складом, заброшено было то здание, что было театром известным и славилось аж на страну.
 - Ну а вывод? – спросит нетерпеливый читатель.
Отвечу вам: я не шучу, я жизни мудрости учу. Подобен будет тот тщеславия мешку, кто о душе и доброте забудет, никчемным насекомым будет, кто творчества не знал и вдохновения вершин трудом своим он покорить не смог.
Вот так-то, брат, сестрёнка и сынок!
И дочка. Ну всё уж, точка.