Сон чиновника Святочный рассказ

Сон чиновника
Святочный рассказ


 Николай Иванович Балуев шёл, как обычно не спеша в горку от станции метро «Охотный ряд» по улице, ранее называвшейся улицей Горького. Шла вторая половина ноября, под ногами чавкала характерная для России слякоть, брюки Балуева были наверняка зашлёпаны снизу – в этом он не сомневался, но и не огорчался по этому поводу: для москвичей это явление вполне обычное, а чем он лучше других? Лучшим он перестал признавать себя не более пяти лет тому назад, когда ещё не чувствовал одышки, шума в голове и ломоты в суставах. Шутка ли прожить в загазованном городе всю жизнь? Собственное изображение в зеркале во время бритья тоже не радовало: мешки под глазами, морщины на шее, кустики волос в ноздрях и ушах. Волосы в ушах иногда подстригали не ленивые парикмахерши, а с волосами в ноздрях раз в неделю приходилось бороться самому с помощью ножниц с узкими концами с риском поранить ноздри. Не хватало и зубов. Раньше подобный вид знакомых стариков казался ужасным, а теперь ему было всё равно, что подумают о нём коллеги и женская половина общества.

- Наверное, устал я от жизни! Помирать пора! А эта улица давно уже, слава Богу, Тверская. Понемногу, хоть ощупью, возвращаемся к русской России, - подумал Балуев, забыв о слякоти и щербатом рте своём.

 Он не отдавал себе ясного отчёта, почему ему непременно надобно войти в большое здание по левую руку, показавшееся сразу за Телеграфом у Газетного переулка. Как не напрягал свой мозг, с сосудами, давно забитыми кальцием, не мог вспомнить, кому принадлежало это здание и какого чёрта ему потребно там быть.
 Его бывшее министерство, с тех пор поменявшее несколько названий, от японского аналога до немецкого, находилось совсем не здесь. Правда, где-то по соседству должен быть бывший Государственный комитет по науке и технике. Но этот комитет должен быть дальше, ближе к бывшей Советской площади, в Малом Гнездниковском и Леонтьевском переулках, совсем уж на горке. Балуев терпеть не мог ходить в горку – в груди стало тесно, ноги уже начали гудеть.
 Здание показалось длинным, оно состояло из двух половин, поделённых аркой. Насколько Николай Иванович помнил, в этом месте совсем не должно было быть административных зданий – на красной линии должны стоять массивные жилые дома-комоды, выстроенные для советской номенклатуры и отделанные гранитом и безо всяких арок. Арки делали меж комодами над въездами в переулки.
 У Николая Ивановича случилось предчувствие, что между левым крылом этого здания, весьма небольшим в длину, и правым, более длинным, есть внутренний переход, идущий то ли по первому, то ли по цокольному этажу. Именно в правое крыло ему, скорее всего, и надо было попасть к чиновнику по фамилии Верещагин. Теперь он вспомнил. Начальник приказал: «Иди к Верещагину! Он в правом крыле!» Значит, к нему и следовало бы пробираться во что бы, то ни стало.
 Балуев пощупал свои карманы, но корочек пропуска в министерство не обнаружил. Конечно! В ведомствах тенденция – регулярно, хоть раз в пять лет обновлять пропуска! Его давно уже вычеркнули из списка доверенных лиц – Балуев это знал точно. Куда там! Память плохая, могу правду в глаза министерским рожам сморозить, многие зубы выпали, остальные шатались, а к стоматологам идти с пустыми руками не к чему. Не к чему и много говорить, чтобы не пугать собеседника щербатым ртом.
 Балуев решил подождать, когда выпадут все зубы. Вот тогда и можно вставить целиковые челюсти или говорят специалисты – съемные зубные протезы. За протез живодёры желают получить аж двадцать тысяч рублей – всё моё месячное жалованье. Да по триста рублей за каждый удалённый зуб. А на что, скажете, питаться, лечится, одни лекарства, сколько стоят? Чем за квартиру платить? Откладываю по пять тысяч в месяц, на челюсти да на чёрные дни, коими можно смело считать все оставшиеся дни жизни неработающего пенсионера московского значения. Значит, без зубов придётся на кашу переходить, хотя от каши у меня изжога. А изжога потому, что в животе живёт неистребимая сволочь по имени Хеликобактер Пилори! Держат пока в подведомственной организации в качестве эксперта – хорошо, что начальник учился на одной студенческой скамье с Балуевым в юные годы. Начальник, можно сказать, московский интеллигент, коих нувориши почти всех извели под корень с этой новой экономикой. А так бы давно ногой под зад.
 Левое и правое крыло оказались разделёнными не обычной, как оказалось, аркой. Чрез арку можно было пройти и даже проехать на трёхэтажном троллейбусе с рогами во двор, настолько она помпезна и высока, до самого полу последнего этажа. Однако во двор соваться было нечего. Обычно, по-крайней мере, в рабочие дни, там должны толкаться дворники-наблюдатели или прохожие из местных обывателей, которым до всего и всегда есть дело.
 В правом крыле виднелся главный подъезд с помпезным фронтоном с пилястрами, наверняка напичканный милиционерами, проверяющими пропуска. Значит, путь туда заказан. По-чешски «заказан» - значит «запрещён». Вот откуда выражение, часто используемое друзьями, которых заподозрить в знании чешского, да и других языков, было невозможно. Балуев решил проникнуть в левое крыло любым способом, а потом уж искать проход в правое крыло и в кабинет этого чёртового Верещагина. Но как, интересно, проникнуть по цокольному или первому этажу из левого крыла в правое, если арка на то и арка, что через неё ни низом, ни верхом не проскочить? Разве что верхним этажом? Надо пробовать, делать нечего.
 Балуев развернулся, прошагал вниз под горку к левому крылу и смело вошёл в подъезд. Здесь толкались посетители. Холл был большой, справа виднелось окошко бюро пропусков. Впереди маячили среди толпы люди в погонах. Очереди в бюро пропусков не было, уже хорошо. Балуев повернул голову налево и увидел дверцу, паршивую такую дверцу, обшитую узкой вагонкой. Обычно такими дверцами пользуются изгои чиновничьего общества – люди в нестиранных спецовках, в сальных шапках в любое время года, со «струментом» в руках. Ход показался знакомым, помниться лет двадцать-тридцать тому назад он проходил через эту дверцу. Балуев толкнул её, так и не вспомнив, откуда ему знаком этот ход. Дверца открылась легко, без скрипа.
 Балуев вошёл в коридорчик и тихо прикрыл за собою дверцу. В коридорчике было покойно и темно, а собственные шаги не были слышны и ему самому. Ковром покрыли, что ли? - мелькнула мысль. По счастью в конце коридора был виден рассеянный свет. Балуев осмелел и быстро пошёл по коридорчику, делавшему плавный правый поворот. По числу пройденных шагов, а их было не менее ста, Балуев понял, что успешно обошёл холл и оказался где-то в недрах левого крыла. Пред ним оказалась дубовая дверь, хорошая такая дверь с бронзовой ручкой. Балуев нажал на ручку вниз, ручка поддалась, а дверь легко открылась наружу. Балуев перешагнул порог и вышел на мраморную площадку великолепной лестницы со стёртыми мраморными ступеньками и мощными деревянными перилами, почерневшими от времени. Никого тут не было, слава Богу. Свет был тусклый, лился он от тёмно-жёлтых светильников, развешенных вдоль стены уходящей вверх лестницы.

- Почему так тускло? – спросил себя Балуев.
- Понятно, - ответил он сам себе, у меня вторичная глаукома и катаракта на обоих глазах. Хорошо хоть так видно. Куда идти? Внизу темнота уже, наверное, там подвал. Пойду наверх, - решил Балуев, сызмальства боявшийся подвалов.
 
 Он медленно взбирался по лестнице, прошёл уже пять площадок. Не хватало дыхания – ясно, что эмфизема лёгких. На каждой площадке он, увидев дубовую дверь, нажимал на бронзовые ручки, но они не поддавались. Только на шестом этаже ручка поддалась, и он открыл, потянув к себе, старую дубовую дверь. Вошёл в широкий коридор, устланный потемневшим паркетом и красной дорожкой поверху. Дверь сзади затворилась сама, видимо под действием тихой, но мощной пружины доводчика.
 Коридор был длинный и казался бесконечным. По обе стороны, как он и ожидал, были дубовые двери в кабинеты. В коридоре было тоже пусто – ни одного чиновника. Балуев медленно шёл по коридору, освещённому потолочными, опять же тусклыми плафонами. На дверях крепились стальные потускневшие овальные таблички с номерами – слева нечётными, а справа чётными. Пройдя почти весь коридор, Балуев по количеству шагов понял, что прошёл над аркой. Стало быть, цель достигнута – он в правом крыле. Коридор заканчивался опять таки дубовой дверью с бронзовой ручкой. Балуев нажал на ручку и успешно открыл дверь, выйдя на мраморную лестничную площадку, подобную первой. Ни души.

- Где искать тут Верещагина? Спросить совершенно некого. Идти вперёд? В следующий коридор идти или спуститься ниже?

Решив спускаться, Балуев прошёл один пролёт и тут услышал глухие мужские голоса и кряхтенье.
 Балуев посмотрел через перила и увидел в сумерках группу из восьми немолодых чиновников, тащивших на себе открытый гроб. Процессия ползла наверх по ступенькам, приближаясь к затихшему Балуеву. Ноги его от нахлынувшего страха стали ватными, он сделал попытку бежать вверх, но не тут было, ноги не двигались.
 Процессия медленно поднималась, как будто и не было тут никакого Балуева. Балуев прижался плечом к стенке, вознамерившись пропустить процессию. По счастью ступни его, поставленные вблизи стены, не могли сильно помешать замолкшим носильщикам. Николай Иванович, развернувшись спиной к стене, насколько это позволяла гибкость суставов, смотрел прямо, боясь рассматривать содержимое гроба. Ему стало страшно, также страшно, когда у него семи лет отроду случилась неожиданная встреча с подобным нехорошим предметом.
 Когда ему было лет восемь, он шёл к своему товарищу, чтобы пригласить его поиграть во дворе. Дело было зимой, на улице стемнело, а в подъезде оказалось ещё сумрачнее. В те времена электричество экономили: в Москве из-за нехватки мощностей периодически отключали свет на час-два, а то и на более долгие сроки. Балуев поднялся на два этажа, товарищ его жил на четвёртом. На третьем этаже стояла крышка от гроба, которую кто-то прислонил к стене. Видимо покойника уже упаковали в ящик и ждали утра для выноса тела в комплекте с гробом и крышкой. Балуев не смог преодолеть себя, побоялся проходить мимо крышки в одиночку. Вернулся и пошёл домой, отложив игру в снежки. Ночью ему приснилась крышка гроба, стоявшая как будто наяву у стены их комнаты в коммунальной квартире.
 Процессия вдруг остановилась около Балуева, мужчины по-прежнему молчали. Балуев, взволнованный гнетущим молчанием чиновников, бросил взгляд вниз и увидел лицо покойника. Пепельно-серый покойник с седыми редкими волосами лежал неподвижно, как ему и положено, с закрытыми глазами. Лицо покойника показалось знакомым, но признать его Балуев не смог. У него давно была амнезия, в чём он никому не признавался, кроме как своему начальнику.

- Почему, - спросил Балуев, пытаясь выйти из неловкого положения, - почему вы несёте его вверх?
- А потому, что у Верещагина пропуска нет. Правое крыло ему заказано. Идём верхом к левому крылу, там внизу есть коридорчик такой, через который можно без пропуска проскользнуть! – ответил мужчина почти в лицо Балуеву совершенно спокойным и глухим голосом, как будто говорил с ведром на голове.

 Балуев повернул голову к говорившему, рассматривая его лицо – им оказался престарелый чиновник, которого Балуев в жизни, как будто, встречал. Чиновник шамкал, передних зубов у него было. Правым плечом он поддерживал гроб.

- Ба! Да это мой двойник! Зеркальное отражение! – промелькнуло в голове Балуева.
- А где Верещагин-то? - спросил Балуев дрогнувшим голосом, подозревая недоброе.
- Хи-хи! – засмеялся деревянным голосом двойник Балуева. Захихикала и вся процессия.
- Верещагин в гробу! – наконец угрюмо ответил двойник, когда хихиканье его товарищей прекратилось.
- А я к нему собирался! – дрогнувшим голосом ответил Балуев.
- Цель достигнута! Прошу любить и жаловать! Вон внизу крышка от гроба к стене прислонена! – продолжил двойник, не выражая удивления словам Балуева. - Бери её и тащи вверх до шестого этажа. Обгоняй нас, крышка должна впереди идти. Там направо по коридору в левое крыло пойдём. Хотя ты и без нас знаешь!
- Не могу я идти, товарищи, - прошамкал Балуев, - ноги не ходят.
- Хи-хи! – опять захихикал двойник. - Вот ты и попался! Мы покажем тебе, как без пропуска в государственное учреждение вваливаться! Шучу! Не бзди, ложись в крышку гроба пока. Прикинься покойником! Мы тебя тем же Макаром вытащим. Сейчас только Верещагина эвакуируем, вынесем на тротуар и за пятнадцать минут обернёмся!
 
 Балуев проснулся в холодном поту. В груди было тесно. Открыл глаза, в окне алела утренняя заря. Вспомнил, что сегодня должно быть воскресенье, до похода в присутствие оставалось 24 часа.

- Интересно, - подумал он. - Это что же, без пропуска и покойнику нельзя войти и выйти? Наверное, это результат административной реформы.
 
 Николай Иванович улыбнулся, обрадовавшийся, что это всего лишь сон, но неприятный, надо сказать, сон. Он приподнял одеяло и услышал запах тухлого яйца – не послушался чиновника, взбзднул во сне! На ногах его отдыхал преданный скотч-терьер Вовчик, не давал ногам шевелиться! Вот почему ноги ватными были. Или ватные они от остеохондроза? Поясницу ломило.

- Надо сонник посмотреть. К чему бы покойника во сне видеть? К счастью что ли? Какое сегодня число? Вот оно что! Сегодня первый день Святок – 25 декабря! Христос сегодня ночью родился! – подумал Балуев и медленно спустил одну ногу с кровати. В пояснице кольнуло.
 
 Скотч-терьер Вовчик спрыгнул с кровати и начал вилять хвостом, приглашая хозяина на утреннюю прогулку.


Фома Заморский 12 декабря 2005 года.