Заветное желание

 Этот город не боится спать по ночам. В этом городе много живых душ. Каждая живая душа может однажды перестать быть ночной птицей.
 Он заболел. Подцепил какую-то вирусь в институте. Ещё бы – теперь это уже Академия, матерь божья!
 Ему было неприятно всё, чем раньше он с радостью занимал свою голову. Безразлично наблюдал он, как чертежи и эскизы плавно кружат, уронённые с подъездного балкона. С горьким сожалением подвёл крест под последним виршем, что недавно признал лучшим словом о любви. Пиво отдавало плесенью, вино – дрожжами, чай – лежалым табаком и сыростью. Друг влюбился и одурел, а ведь был так близок и духом, и разумом! Последнее, чего хотелось – любви, или хотя бы женщины, но подруга ушла в тину без предупреждения. Он сам поймал себя за погрызкой собственных ногтей.
 Заплёванное всем чем только можно зеркало ему вдруг очень захотелось протереть, и, отодрав последний мутный потёк спиртовой тряпкой, он выпустил тяжёлое стекло из рук и оно разбилось о толстый пыльный ковёр. Он плюнул, собрал осколки и забрался на подоконник.
 В последнее время ему вплотную надоело мечтать о второпришествии Прекрасной Дамы, и бродить по подворотням, где, как прежде считалось, Она непременно должна была явиться, тоже не тянуло. Он смотрел за стекло, в написанное по сырой основе чернилами небо, в прихотливо спутанную корзину ветвей старого тополя и болел. Сны по ночам едва ли отличались от яви, медленно и бесстрастно всплывая из бледного моря сизой живописи декабрьской погоды, опалесцирующие по краям, у самых век. Он долго и раздражённо искал мало-мальски удобное положение в опротивевшей постели, и просыпался к полудню разбитым декадентом. Так бы и длилось ещё сколько-то времени, но - не сегодня.
 Сегодня во сне он видел ночь. Ослепительно синюю до черноты, страстно горящую тысячами огромных и мельчайших, как пыль под монитором, гранёных звёзд, мощную и бескрайнюю, как океаны Юпитера, кипящую, как ледяные котлы Падшего Ангела, густую и прозрачную, как самый тонкий вздох. Она обтекала и внимала всё, что он помнил вокруг себя. Она ласково трепетала у краёв его ушей. Она обещала и соблазняла самыми простыми и незнакомыми чертами. Он молчал и сдавался.
 Она засмеялась мелкой щекочущей струёй и внезапно поднялась мощной тёмной волной. Он ощутил вдруг, что между им и Нею тает некая незаметная преграда, неотвратимо… и вот сейчас она бессильно трескается, и вот её уже нет. Лопнуло радужное стекло, и он ещё долгое мгновение наблюдал, как оно покорно и самозабвенно рассыпается в искрящуюся пыль. Он лежал в пустой осязаемо шероховатой чаше, и высокая волна медленно падала к противоположному краю. Она была захватывающе могуча и уничтожающе прекрасна, в сверкающих созвездиями украшениях, темная и нежная. Она затопила чашу и закружила его в себе, как если бы вода могла стать самым драгоценным шёлком, оставаясь живой и текучей. Она была безумием его самых сладких и тонких чувственных струн. Они касались друг друга всей кожей, всеми мельчайшими нервными окончаниями, и с каждым поцелуем, слаще прежнего, он чувствовал, как Она проникает всё ближе к его сердцу, маленькой пульсирующей звезде где-то далеко. Она хохотала, сводя его чувства с последних крючков памяти, растопляя, растворяя всё, что когда-то давно пребывало наяву в его обличье, в наслаждении, недоступном для представления наяву. Она не задумываясь смывала с него страх, способный в тот момент вернуть его в явь, раз и навсегда растворяла даже саму память о нём…
- возьми зонт, дождь идёт!
- я что, сплю ещё, или на дворе декабрь? Какой на фиг….
 С жемчужных небес стремительно рушился чёрно-синий поток искрящихся незамерзающих капель, растворял грязный снег и впитывался в асфальт. В серое небытие, сон земли. К вечеру он поредел, затем иссяк и город затих, убаюканный свежим вечерним снегом.
 Этот город не боится спать по ночам…