Отблески летнего солнца

Отблески летнего солнца

Не люблю праздников с их застольями, пустыми разговорами. Планируешь что-то сделать, почитать, но домашние обязательно найдут тебе применение - то им купить что-то срочно понадобилось – иди в магазин, то принести что-то из кладовки, наточи нож… День пролетает впустую, ни чувств, ни мыслей, ни надежд… Разве это жизнь! А может быть, в том и прелесть – пройтись по улице, поболтать с соседом о ценах, делах житейских, распить бутылку бормотухи в мужской компании, расслабиться…
Да, выпить можно где угодно, но напарники должны быть интересными, если не друзья-единомышленники, то хотя бы чем-то примечательные. Бывает, человека видел сотни раз, даже, может быть, толкался с ним в трамвае, автобусе, но кто он, чем занимается, не знаешь и никогда не узнаешь. А в случайной компании за бутылкой этот человек перед тобой вдруг раскроется личностью, с душой живой, и диву даешься: «Ну надо же, кто бы мог подумать…»
Нагрянул октябрьский праздник, то есть День примирения, послали меня домочадцы, не припомню за чем, в магазин. Во дворе у детской площадки, почти под золотыми и багровыми деревьями сидел друг детства и сосед по дому Иван с каким-то мужиком. Видел его несколько раз в магазине, трамвае… Перед ними на столике, где по будням старики засаживали в домино, стояла недопитая бутылка водки, пластиковые стаканчики, такая же беленькая тарелка с незамысловатой закуской. И так хорошо они сидели, что неведомая сила потянула к ним. Видимо, захотелось той неспешности, основательности, что веяла от них.
- Вить, заверни-ка на минутку !- крикнул Иван, и я через минуту не без удовольствия, примостился напротив него. Выпили, Иван, продолжил свой, видимо, давно начатый монолог:
-…Ну, нет, Гриша, душа просит открытий, радости, потрясений. Ей нужна великая цель. Даже сейчас, когда уже под косогор. Мы, мужики, и так устроены, что нам надо, рисковать жизнью, благополучием, плыть черт знает куда, в неведомые страны… Взбираться на эти вот, как их, неприступные скалы. Нырять на дно морское, покорять космос, воевать... Это, наверное, одно из основных назначений мужика, с ним сравнить можно только инстинкт самосохранения и продолжения рода. Продолжение рода ?.. Да… Дети, семья…
-А любовь ? – пьяно проговорил Гриша.
-Любовь ? Ну нахрен, любовь – штука опасная. Она - препятствие на пути великих свершений, карьеры. Если она, любовь, действительно, существует… Вить, как там в Писании святом: «Нельзя доверять путей своих женщине, губительнице царей…» Никогда им не доверяй своей судьбы, иначе будет швах. Так, Виктор или нет?
-Гм..
-И, вероятно, это справедливо.
-Ты опять за свое ! Сколько раз говорить надо – какой пример детям показываешь… - перебила Ивана на полуслове незаметно подошедшая сзади Люська – его жена. Она словно сам укор нам, сидящим у детской площадки, стояла с сумками и так грустно взирала на нашу бутылку и закуску.
Иван от неожиданности подскочил и, выхватив у Люси набитые снедью торбы, отправился домой, обещая жестом скоро вернуться. Так я остался один на один с закоренелым холостяком - Гришей, щуплым мужиком с обозначившейся лысиной на рыжей голове и невыразительными серыми глазами. Налили – выпили.
- Ну женись я тогда на Люде, что было бы ?.. Одни муки, я же ей не пара. А все-таки занятно, она это была или не она? – Она ! Странно, ты знаешь, я видел ее одну секунду. Всего одну секунду - у вещевого рынка она садилась в машину к какому-то барыге… А может быть и не барыге ...
«О-о, началось,- подумал я, заерзав на лавке, - сейчас пойдут сопли, потом разборы типа того – Ты меня уважаешь или хочешь в морду ?» Но Гриша оказался тихим мужиком, водка его не озлобляла, а вгоняла в меланхолию.
-…Ты знаешь, я ее по одному жесту, походке узнаю… Из тысячи других. Я ее чувствую на расстоянии. Правда, сейчас не так как в детстве… Они о чем-то переговорили, и она села в машину. Им секунды было достаточно, чтобы понять друг друга и оценить. Они встретились… и будут счастливы. Ну, довольны друг другом, хотя бы несколько мгновений. А я ? Что я ей могу дать…
Я хотел было встать и уйти, но любопытство и желание уловить смысл в этом бреде остановили меня.
-Нет, я и сейчас все еще не готов с ней встретиться, говорить, хотя бы смотреть в глаза, - продолжал свое Григорий. - Да и захочет ли она этого ?.. Ведь, не захотела же тогда, не пришла. Пожалуй, она изменилась, но слегка … Постарела что ли ?.. Нет, стала еще увереннее. Мне нравилась… Скажу тебе, и сейчас еще нравится, эта уверенность красивой женщины, достоинство, простая величественность… Величественность? Величие красоты… Да, красоты духовной. Она отражается на ее лице… Лице ?.. Я бы сказал, лике. Духовная красота?.. Ты скажешь, у падшей, торгующей телом женщины не может быть лика… Мне ее подруга, Таня, говорила, что она по ресторанам, на трассе… Ну это с мужиками, понимаешь ? А почему падшей, почему торгующей ?.. Уверен, она это делает не ради денег… Не столько из-за денег… Нет, не падшая, у нее слабость такая. Ну, вроде болезни, страсти, хобби… - Григорий вопросительно заглянул мне в глаза, и я понял, что он не пьян, просто ему захотелось излить потревоженную встречей с бывшей любовью душу.
- Знаю, скажешь: Хорошо себе хобби. Так, ты бы оправдал ее, узнай, что она воровка ?.. Убийца?.. Да, да, да… Оправдал бы – сознаюсь. Во всем виноваты обстоятельства, жизнь. Жизнь ее сделала такой, может быть, даже я сам и виноват в том, что она такая…
Последний раз я видел ее как тебя, за прилавком магазина в фартуке, когда случайно зашел туда в обеденный перерыв. Никогда раньше не ходил в этот магазин, а тут зашел. Я что-то присматривал в витрине, поднял взгляд и встретился с ее глазами. Мы поздоровались, ни досады, ни злости в душе не было… Буднично так встретились после стольких лет. Я вышел из магазина, а сердце заныло и заколотилось. И так стало радостно и суматошно, как в детстве, когда она к тетке приезжала. Оно требовало: «Вернись ! Поговори, посмотри еще хотя бы раз в ее глаза. Договорись о встрече !» Но разум не позволял. Он требовал: «Беги подальше ! Забудь ! Выкинь все из головы, ничего не случилось».
Знаешь, птицы по-другому запели. Они вдруг так радостно заголосили; солнце засверкало в тысячу раз ярче; воздух наполнился необыкновенным светом. Я долго ворочался ночью, не мог уснуть.
Любовь – это, наверное, сумасшествие, она противопоказана серьезным людям. Но, ведь, так хочется вернуться в детство с его грезами, тайными желаниями, мечтами.
Я дважды обидел ее, дважды нанес удар по нашему чувству. Первый раз это произошло, когда мы были совсем детьми. Родители что-то отмечали, шумели за столом, кажется, встречали Новый Год, а я с Людой играл в прихожей. Мы сидели за столиком, писали друг другу письма, рисовали зверюшек, снежинки, елку. Да, наверное, был Новый Год или Рождество. Тетя Валя, ставила нам на стол тарелки с колбасой, наливала компот в стаканы. В общем - полная идиллия, я был счастлив, когда касался ее руки, встречался взглядом с ее чистыми глазами, любовался движениями тела, разлетавшимися в такт танца локонами золотистых волос. Иногда мы шептали на ухо друг другу какие-то слова, все было прекрасно до тех пор, пока мой отец, пьяный, с раскрасневшимся лицом, не взял нас за руки и не подвел к столу взрослых. Он заставил всех замолчать, и громко спросил Люду:
- Ты его любишь ?
- Да ! - ответила она.
- А ты ее ? – спросил отец.
Все притихли, и я, зная, что они станут хохотать, вызывающе выпалил:
- Нет! – вырвал руку и убежал в прихожую.
Все рухнуло; а что я мог сделать ? Не разбирая дороги, бежал по улице и долго стоял возле своего дома, не зная, что делать. Я убежал как трус, даже не простившись с Людой. Но она меня простила, конечно, простила.
Второй раз это произошло, когда Люда настойчиво требовала разрешить ей сесть за руль велосипеда. Разве я мог позволить ей везти меня, выставить себя на посмешище пацанам ?.. Тогда мне было лет двенадцать. Я наговорил ей глупостей и довел до слез. И даже после этого мы были счастливы, разговаривая где-нибудь в дальнем углу двора или сидя в комнате перед телевизором. Люда жила в другом конце города и часто на каникулах приезжала к тетке. Какими теплыми, яркими и стремительными были вечера у костра со страшилками, играми. Летом мы часто бегали купаться на речку. Однажды она сплела большой красивый венок из одуванчика и подарила мне. Я же отдал ей свою любимую книгу. Мне было лет пятнадцать, а ей тринадцать или четырнадцать, когда я поцеловал ее. Тетя Валя отправилась на базар, а нас попросила оборвать вишни. Люда рвала внизу, а я забрался на невысокое дерево, старался сорвать вишни наверху. Ветка подо мной с хрустом обломилась, ведро отлетело в сторону, а я упал прямо на Люду. Она рассмеялась и стала такой обворожительно красивой, что я, не удержавшись, поцеловал ее губы. Вряд ли можно назвать то касание губ поцелуем, и все же то был первый в моей жизни поцелуй. Смущение прошло быстро, и хотя Люда ничего мне не сказала, но я почему-то ее больше не целовал.
Мы становились старше, и Люда стала приезжать к тетке все реже. Тетя Валя как-то намекнула, что у нее есть ухажер, и мне не помешало бы съездить вместе с ней в гости, помочь отвезти гостинцы. Я отказался. Прошло еще некоторое время; книги, астрономия, походы заняли все свободное от учебы время. Раз в конце лета неожиданно приехала в гости к тетке Люда. Она приехала вечером, и почему-то не пришла меня навестить. Но я спал в ту ночь, словно на необычайно мягкой перине, а утром, купаясь в пруду, прыгал с берега в воду с открытыми глазами, а сердце оглушительно выстукивало: «Она приехала ! Она приехала !»
Вечером мы сидели вдвоем в родительском доме на диване перед телевизором. Когда мне показалось, что родители уснули, я попытался ее поцеловать, но получилось грубо, и она, отбившись от меня, ушла ночевать к тетке. На следующий день, я узнал от тетки, что Люда уехала. А спустя еще несколько дней тетя Валя рассказала, что Люда бывает с парнями в ресторанах, и как будто собирается замуж. Потом я не видел ее лет десять, иногда скучал, но радовался от мысли, что она недалеко, и мы дышат с ней одним воздухом, а наши судьбы рано или поздно снова пересекутся. Я отслужил в армии, работал в депо, поступил в институт. О Люде мне рассказывали, что она вышла замуж, родила ребенка, как будто разошлась, вышла за другого, снова разошлась. Воспитывала ребенка одна.
Наша встреча в магазине произошла, когда я работал слесарем в трамвайном депо. Вероятно, осенью того же года Люда приезжала к тетке с подругой Таней. У Тани были нелады в семье, и она жила некоторое время у тети Вали. Таня была очень работящая, добрая и открытая девушка. Она часто навещала меня, и было видно, что на что-то надеялась. Как-то я пригласил ее в кино, а после фильма мы долго сидели на лавочке, разговаривали о пустяках. Неожиданно Таня рассказала мне, что несколько раз пыталась покончить с жизнью. Она, оказывается, была в семье изгоем, родилась от сожительства дочери с отцом. Непутевая мать куда-то уехала, а старая выжившая из ума бабка, даже будучи прикованной к постели, норовила ударить ее палкой. Таню мне было жаль, даже очень, но ничем помочь ей не мог. Тетя Валя устроила Таню работать на хлебзавод, и вскоре Таня перебралась в общежитие.
Как-то с тайной надеждой в душе я пригласил ее к себе на день рождения. Выпили, закусили, и я собравшись с духом, принялся расспрашивать Таню о Люде. И она рассказала мне, что Люда гуляет, часто бывает с сожителями в ресторане… Что она непутевая, и лучше выбросить ее из головы. Я понимал, Таня говорит правду, догадывался почему, но все же уговорил передать Люде привет, и что хотел бы с ней встретиться. Я даже назначил свиданием в парке. Прождал Люду больше двух часов, но она не пришла.
У меня были еще увлечения, немало любовных приключений. Женился после института, когда было уже под тридцать. Жена обстоятельная и во всех отношениях достойный человек. Дом держится на ней. На второй год после женитьбы у нас родился ребенок. Все как будто нормально, и все же воспоминания о Люде нет-нет да и посещают, скользя по сердцу каким-то смутным комом.
 Наши с ней судьбы, я знаю, уже никогда не пересекутся, и, это правильно, воспоминания о первой любви должны быть чистыми и непорочными, как отблеск летнего солнца по льду замерзшей реки».
Григорий смолк, а я оторвал взгляд от лужи, на поверхности которой в такт порывам легкого ветерка и шуму стоявших в двух шагах от тротуара берез и рябин причудливо смежались краски от золотой до багровой. Я невольно любовался игрой луч солнца на поверхности лужи, словно открыв их для себя впервые. «Вот как бывает, - думалось мне, - человек еще час назад был совсем чужым, одним из толпы, а теперь роднее брата родного». Его воспоминания словно отблеск солнца в луже, взволновали душу, напомнив ей о собственных чувствах к хрупкой смуглой однокласснице, красотой которой любовался классе в пятом во время бесконечных уроков и которой когда-то в приливе нежности дарил на перемене букет золотых кленовых листьев.