Пиво

 Ее звали Людмила Ивановна. Она появилась как солнышко, веселое жизнерадостное солнышко, хохочущее и радующееся жизни, согревающее и дарящее свет. Воспитательница средней группы детдома, она, конечно, бывала и в других, когда ее коллеги болели.
В Лизиной группе работали две пожилые женщины, более или менее устроенные в жизни и благополучные. У явно более благополучной Надежды Михайловны уже был взрослый сын и надежная семья. А менее благополучная Екатерина Николаевна - бывшая отличница, блистательно закончившая Университет, после которого ей открывалась широкая дорога научной деятельности, почему-то оказавшаяся всего лишь воспитательницей в детдоме, жила без детей с мужем.

 Ее недовольство судьбой выдавали саркастические и неожиданные для Лизы замечания по поводу всего, что она видела и слышала вокруг себя: по поводу взрослых, ее окружающих, детей, фильмов, которые показывали по телевизору, и песен, что неслись оттуда же, когда на экране была сетка. И Лиза, которая обычно слушала только мелодию песни как некий жизнерадостный фон, наполняющий энергией и свободой, вынуждена была прислушиваться к словам песни, которые до замечаний Екатерины Николаевны бездумно пропускала мимо ушей. А та ехидно повторяла отдельные кусочки песен, и песня рассыпалась в ее руках, как бессмысленный чудовищный бред.

 На фоне этих женщин Людмила Ивановна казалась Лизе веселой сверкающей бабочкой, счастливой и жизнерадостной, притягивая внимание всех, кто ее видел, к себе.
 Она была замужем, и недавно, и счастье, которым она была заполнена, разливалось вокруг нее горячим согревающим светом. Она обожала рассказывать девчонкам смешные истории о своей замечательной семье, состоящей из двух больших неуклюжих разных мужчин: мужа и отца мужа.

 В этом поселке она жила с мужем в доме свекра, приехав сюда после замужества. Она была счастлива и так удивлялась переменам, происходящим с ней, что делилась ими даже с девчонками из детдома.
 «Я никогда не любила пиво»,- начинала она, и дальше следовала замечательная история о том, как она для своих любимых мужчин шла на станцию поселка, чтоб купить им любимый напиток.

 Лиза представляла, как она, т. е., конечно, Людмила Ивановна, идет по давно знакомой тропинке через лес, а дома ее нетерпеливо ожидают, готовя стол, два ее больших человека и предвкушают появление пива.

 Людмила Ивановна весело и подробно рассказывала, как возвращалась, входила в дом, а они уже бросались ей навстречу, забирая бидон, в котором плещется холодное разливное пиво. Вот они наливают его в кружки, и появляется высокая пена, и они, еще стоя, сдувают и нетерпеливо, и в то же время сдерживая свое нетерпение, схлебывают первый глоток и замирают.

 Она рассказывала так вкусно, что Лиза, которая однажды пробовала пиво, и это была жуткая горькая гадость, начинала вместе с Людмилой Ивановной разделять их наслаждение.

 А потом они садились за стол и предлагали ей, т.е., конечно, Людмиле Ивановне, тоже попробовать, а она, заливисто смеясь и отказываясь, неуверенно брала протянутую кружку. Наконец, убежденная ими, она пробовала пиво, делая первый глоток, а они, замерев, ожидающе смотрели на нее, страстно желая разделить с ней свое удовольствие.
 И Лиза вспоминала, как в Москве, в тот единственный раз, когда все же ее отпустили к матери, они были на ВДНХ в жаркий солнечный день. Они долго ходили и гуляли, и мама уже купила ей и куклу, и книжку, которая понравилась Лизе, и даже красивый свитер в сине-желтую полоску, а они все ходили. Было жарко, и страшно хотелось пить, а лимонада нигде не было.

 Лиза уже сфотографировалась в своем нарядном, розовом, в мелкую клеточку, летнем платье, которое ей так нравилось, сфотографировалась вместе с мамой, которая была в красивом зеленом блестящем платье по фигуре, для снимков, вставлявшихся в круглые шарики. Эти шарики висели возле киоска фотографа на длинных крепких белых нитках. Шарики были наполовину белые, наполовину розовые или зеленые, с глазком, в который надо смотреть, чтоб увидеть четкие, освещенные светом, потому что шарик надо направлять на свет, фотографии.

 Пить хотелось все сильнее. Наконец, Лиза не выдержала и согласилась на предложение мамы попробовать пиво, которое продавалось во всех ларьках.
 Они подошли к киоску, возле которого стояли круглые уличные столики на высоких ножках, по одной ножке на столик. В ларьке торговали еще горячими сосисками, и мама взяла две бутылки пива, сосиски – себе и булочку для Лизы.

 Так же, как Людмила Ивановна, Лиза неуверенно попробовала сделать глоток и тут же сплюнула жуткую гадость, решив, что, пожалуй, потерпит до дома. И больше никогда во время маминых прогулок она не соглашалась пробовать этот омерзительный напиток.

 Между тем, Людмила Ивановна продолжала рассказывать свою историю о том, как она, удивляясь самой себе, стала замечать, что когда муж отправляется на станцию за пивом, она, так же, как когда-то он и его отец, с нетерпением ждет его возвращения, готовя стол и предвкушая, как будет сдувать пену с кружки. А потом она хохотала, переполненная счастьем, и начинала новую историю.

 Прошло время. Лиза, увлеченная своей жизнью, не замечала, что куда-то пропала Людмила Ивановна. Это было нормально, ведь она работала в другой группе. А потом, как гром среди ясного неба, пришло известие о том, что муж Людмилы Ивановны погиб. Девчонки рассказывали, что это случилось здесь, в поселке.

 Муж Людмилы Ивановны возвращался поздно вечером домой с работы. Дойдя до поселка, он свернул на тропинку к своей улице. И Лиза почему-то представляла, что случилось это возле детдома, там, где, перейдя через асфальтированную дорогу, ведущую на их территорию, вступаешь на тропинку, огибающую угол забора детдома, а потом выходишь на улицу поселка. Оттуда часто доносились голоса деревенских мужиков.

 Мужчина еще шел по тропинке. Неожиданно впереди в темноте раздался пьяный хохот и девичий крик: «Помогите! Помогите!». Мужчина, не раздумывая, устремился на крик. Двое местных парней приставали к девушке.

 Для Лизы так и осталось непонятным, была ли это одна веселящаяся компания, парни и девушка, или парни приставали к незнакомой. Но результат оказался холодным и неумолимым: муж Людмилы Ивановны получил удар ножом в живот. Перед глазами Лизы вставали картины, как медленно валится большой смелый мужчина, как склоняется к нему спасенная девушка, и в полной тишине, нарушаемой лишь лаем потревоженных собак, замирает вдалеке неуклюжий пьяный топот удаляющихся ног.

 Мужа отвезли в больницу, и он там скончался, а в спальне девчонок раздавались восторженные голоса: «Нет, ну какой герой! Надо же, побежать на крик. Я бы так не смогла». Ореол героизма мужа окружал упоминание о Людмиле Ивановне, и в группах, спальнях, коридорах, казалось Лизе, везде шелестел этот восторженный шепот: «…герой…герой…герой…».

 А в группе Лизы Екатерина Николаевна, с болью в голосе, саркастически ворчала: «Кому нужно это геройство. Лучше бы тихонечко прошел мимо, сами бы разобрались, и пришел бы живым домой к жене».

 Людмила Ивановна появилась еще на некоторое время и уже окончательно пропала из Лизиной жизни. Нинка Николаева, обожавшая подслушивать, рассказывала девчонкам, как Людмила Ивановна говорила завучу Анне Ивановне: «Не могу я больше здесь. И отца жаль, такое горе, и остаться не могу: слишком все напоминает о нем. Уеду я отсюда, уеду».

 Лиза слушала эти разговоры, замерев. Ей было жалко расставаться с Людмилой Ивановной, жалко, что больше не увидит она эту молодую женщину, которая быстро промелькнула на горизонте ее жизни и так же внезапно исчезла, оставив в душе Лизы медленно остывающий, еще искрящийся след судьбы, разрушенной жестокой неумолимостью жизни.

 А еще она оставила после себя ощущение предвкушения пива, которое Лиза, как и Людмила Ивановна, его не любившая, в своей взрослой жизни постепенно, только помня ее рассказ, со временем полюбила, и полюбила, видимо, только за это, удивительно переданное Людмилой Ивановной наслаждение предвкушения.
2003