Дед Мороз и Снегурочка

Возле памятника высокопоставленному святому организаторы новогодних празднеств установили высокую елку. Стадовидно висели на ней игрушки. Аналогично толпились около нее люди. Группа актеров-малолеток устроила под елкой новогодний утренник для родителей с детишками, которые пришли на местный рынок за харчами. Зло сморкающиеся вследствие сырой погоды папаши мало мешали сильно прыщавым актерам озвучивать под фонограмму свои роли. Особенно старались играющие злодеев, которых воплощали только юноши. Один из них, Вася Недоделкин, с имитационными наручниками на шее выглядел не главным, но самым талантливым, так как говорить ему было положено мало, и двигался вокруг своей оси он еще меньше. Малопонятные тексты разносились громкоговорителем, установленным на автобусе, на многие километры. Далекие от искусства горожане думали, что идут участившиеся в последнее время учения по гражданской обороне. Да и праздничная разноголосица коллег Недоделкина о злых колдунах и непослушных детишках походила на монотонные скорбные объявления о зараженной воде и дезинфекции.
Постановка, естественно, шла в русле гарипотеризма и новогоднюю тематику затрагивала не очень. Никаких дедов морозов не было, что не печалило ни актеров, ни зрителей. Имелись в инсценировке и хорошие персонажи. Хорошее играли тетки. По сценарию они словесно уродывали парней и не ласково прикасались к ним холодными телами. В конце концов, первым перевоспитался и сделался правильным Недоделкин. Остальные вскоре тоже подчинились тетконажиму, после чего устроили совместные мамафильские танцы с детишками и их родителями.
Но как оказалось, дед мороз был, только устраивал представление в другом месте без фонограммы и без зрителей. Это был Василий Васильевич Трупинин. Он расположился на автобусной остановке недалеко от малолетского представления в окружении огромных полиэтиленовых пакетов, набитыми несменным бельем и объедками. Жизнь его сложилась так, что он был бомжом. Замерзший он сидел один на скамейке. Несмотря на красную шапку и огромную седую бороду, как у типичного деда мороза, никто вокруг него не собирался, не было даже бомжей и алкотов. Наверное, всех смущало детское пальто, надетое на крупное тело Трупинина, и нехороший запах, исходивший от него. Не помогало ничем ему сходство с дедом морозом. Ноги мерзли в летних порванных ботинках, а мотня не застегивалась из-за отсутствия пуговиц. Тайные мысли Трупинина об актерском признании никого не интересовали. Люди спешно проходили мимо. А ведь он сидел уже второй час с самого начала малолетского спектакля, отказываясь от поиска использованной жратвы. Впрочем, на этом псевдостранности в его поведении и заканчивались. Как только малолетки закруглились, Трупинин встал с лавки, нагрузился пакетами и поплелся по направлению к стойбищу его коллег бомжей на соседней улице.
А в это время через забор основной спецшколы для калечных детишек перелазила Маша Овечкина. С зажженной сигаретой во рту она успешно преодолела разрушенную кирпичную кладку, не путаясь в своих церебральных ногах. Несмотря на то, что ей нужно было учить роль снегурочки к неминуемому новогоднему представлению, она ушла в самоволку. В школе она была самой красивой, умной и стойко ходячей, и ее каждый год старшие воспитывающие товарищи назначали на роль снегурочки. Раньше ее прельщала трудная многословность снегурочки в ее исполнении, но в этом году она увлеклась философией, и навязанная роль ее нудила. Недавно она твердо решила поступать в следующем году на философский факультет местного университета, поэтому каждый день сбегала из интерната и бродила одна по близлежащим улицам, любуясь людьми, как философскими категориями. Вообще ее размышления были книжны, но теплы и не лицемерны.
Вот и сегодня, обойдя умело все глубокие лужи и грязевые элементы на улицах частного сектора, она вышла на площадь Победителей, где очень любила рассматривать большой памятник с идентичным названием в виде стелы с барельефом, изображающим схватившего грудью пулю солдата в каске и с автоматом в руке. Она и на этот раз не поняла смысла этого памятника и пошла дальше. Пингвиновидная походка не мешала ей быстро двигаться, а сплющенная голова помогала рассматривать в киосках газеты и журналы. К местному рынку она подошла уже проголодавшейся, и у нее текли слюни от изобилия корейских салатов и грильных запахов. Напоследок она понаблюдала за мужиком, резальщиком капусты с огромным ножом, и всем довольная отправилась домой, в интернат. Она вернулась как раз к ужину, за которым жадно съела вечернюю инвалидскую пайку.