История одного чувства

 Править все, кроме любви!

 1.
Не знаю. Столько хочется сразу сказать, написать, выплеснуть, что начала, похоже, не предвидится. Что ж, бывает. Кто узнает, как тяжело, когда у тебя в руках было что-то главное, лучшее главное, лучшее из главного, а потом раз, и с одной стороны ушло, потому что ты не ценил этого, а напротив, смешивал это с полным калом, считая себя крутым, классным, возомнившим себя выше этого, а с другой – лежит рядом, мирно спит и улыбается, и ты неподдельно счастлив от этой улыбки и понимаешь, каким идиотом ты был тогда, когда (пусть даже не намеренно) отталкивал это чудесное сокровище от себя, тот тихо помолчит, отойдет в сторонку, и тихо и искренне поплачет над своей потерей, без размахивания руками, без криков. Но это, впрочем, не вернет того, что было, не вернет желанный взгляд. И остаются маленькие осколки надежды на «когда-нибудь», которые впиваются в сердце невыносимой болью, сочащейся из глаз чем-то жидким и соленым. И плач перерастает в истерику с воем, воплями и соплями. И ты понимаешь: это – любовь. Единственная любовь. Другой нет и не было. Маленькие осколки надежды на то, что будет, радостно собираются в целое, когда она дышит у тебя на плече, но стоит только ей отойти, как снова все рушится, оставляя тебя наедине с необоснованностью мечты, только на первый взгляд кажущейся реально осуществимой «когда-нибудь». Вот такая маза, да ты и сам мазохист. Чувство, как честное целое, лизнет и не отпустит никогда.

Боже, как давно этого не было! Я даже позабыл, что такое боль. Самые нежные вещи пишутся болью своих авторов, потому что все, что идет от сердца, увы, фильтруется мозгом тогда, когда ты реально счастлив. А боль сбрасывает своим стремительным потоком часть этих фильтров посредствам оголяющихся нервов. Так кажется мне. До всего этого, до потери ты не задумываешься, как ценно то, что ты имеешь сейчас. Ты просто живешь, просто смотришь ей в глаза, споришь о чем-то – «никакой интриги». Это становится обычным и скучным, повседневным, хочется если не революций, то хоть каких-то перемен. Вот причина, из-за которой человек не может быть счастлив в начале своего пути – через это нужно пройти, чтобы отношения выдержали все это. Зачем? Как ее избежать, обойтись без причин? Или как-то можно жить с нею и выслушать иногда все хамство и нелюбовь, чтобы потом любить еще сильнее и нежнее, чем прежде? Но все дело в том, что настоящая любовь не проверяется: она либо есть, либо будет. В моем случае есть, но тогда не было, хотя что-то доказывать и объяснять любви никогда не бывает поздно или рано, а иногда и вовсе бессмысленно и не нужно.

Боже, как давно это было! Кажущаяся давность длинною в десяток месяцем.

Придуманная память – самая страшная и злая сила пишущего человека. Она зачастую не видима, и потому опасна, и, если ее не учитывать при написании и/или чтении, можно нанести удар по тем, кто тебе дорог, даже не заметив этого. Такое коварство можно простить и даже необходимо, но до этого нужно сначала тщательным образом разобраться самому, в чем именно ты был не прав или не точен. В отношении этого очень важно принимать сторону того, кого ты любишь, видеть его точку зрения, хотеть, стремиться к этому.

Июль 2005.

 2.
…Я был счастлив. О боже, как я был счастлив! Я был несчастен. О боже, как я был несчастен!..

Вчера поздно вечером по «Питеру» был какой-то ни то испанский, ни то португальский триллер. Так, ничего особенного. Но (не знаю, на сколько можно доверять такому сомнительному источнику) там была одна фраза, одна мысль, взятая из одной из древних сатанинских книг:

 …ибо имя – это слово, а значит оно, как и любое другое слово – ложь.

С первым заявлением мое развуалировавшееся на сегодня «я» не согласно: имя – не только слово и не столько слово, чтобы быть просто словом. Имя – несколько большее. Мне не дает покоя вторая часть фразы, ибо с ней я согласен полностью. Любое слово лживо. Да, но мысли мы высказываем так или иначе словами. Значит ли это, что любая мысль лжива? Нет, напротив любая мысль истинна, а значит правдива. Но можно ли найти другой способ выражения мысли, который бы исключал слова? Музыка, живопись, скульптура – этого мало, ибо этому учат, учат словами, и потому не всякое искусство истинно. Как же общаются годовалые малыши, еще не наделенные речью, письмом и другими способами общения? И ведь понимают, чего хотят друг от друга. Вот что истинно абсолютно. И, пожалуй, телепатия. И вера, истинная вера, та, которая в твоем сердце, а не та, о которой ты можешь что-то сказать, не та, которая у тебя на языке так и елозит. И потому меня чрезвычайно бесит и пугает всем известное и затасканное: «В начале было Слово, и Слово было Бог». Написать это гораздо проще, чем вложить правильный и единственно истинный смысл. Понимаете? Единственно истинный, понятный даже тому самому годовалому малышу; единственно истинный, который не нужно пояснять, правильность которого и так ясна, помимо вкладывания своей субъективной части, заведомо лживой и порочной. Я говорю о чувствах. «В начале было Чувство…»? – нет, это тоже слова, и пугают они меня не меньше предыдущих. И хоть о чувствах нужно говорить исключительно чувствами, я просто вынужден говорить словами, греша. Чувства – единственно истинный способ выражения мысли и ее познания. Надеюсь, так думаю не я один, уверен в этом. Но это еще не значит, грубо говоря, «ненавидишь – убей», так как ненависть – это, хоть и ужасное, но чувство, а убийство – действие, а любое действие можно описать словами, и потому природа любого действия греховна. Я бы позволил себе развивать эту мысль и дальше, но совестливо как-то.

…Она была слишком особенной, чтобы ее любить. Она была слишком особенной, чтобы ее ненавидеть. Она была, есть и всегда будет такой – такой, как все. Потому как все люди одинаково разные, и она этому – самый ярчайший пример. Хотя и не любит она подобных пафоснопарадоксальных высказываний, но сама сплошь и рядом состоит из них. И мое счастьеце тут не причем…

Да нет. Все это лишь жалкая попытка оправдания себя и своих поступков. Словно махание кулаками после драки. Попытка реабилитироваться за что-то; возможно, за выкрашенные нежными ласками слова, не подкрепленные ничем, кроме слепоглухонемой страсти. Ни к чему это совсем.

…После Тошиного дня рождения мы сначала завели переписку по сети и смс. У меня все меньше шансов оставалось ответить отказом. Так наступила суббота, первая суббота ноября. Мы встретились и почему-то решили погулять на Крестовском, где я часто проводил свободное от ничего-не-деланья время…

Сейчас поймал себя на мысли, что не хочу продолжать писать об этом. Хочется прекратить, заткнуться. Просто неожиданно возник вопрос: «Зачем все это я пишу?». Ведь к литературе это не имеет никакого отношения, на мемуары тоже не очень похоже, на мной несказанно любимый полный бред совсем не катит. И я теряюсь. Надеюсь, мои потери не существенны…

…я что-то рассказывал ей; что-то говорила она. Я знал, что ей должно понравиться там, куда мы шли, куда я вел ее, где был мой мир, мой пирс, мое солнце, мой ветер. Страсть овладевала мной. Я не выдумывал тогда ни стратегии, ни тактики, говорил то, что думал, что всегда мечтал сказать девушке, которая шла со мной, была со мной, хотела меня, и я был рядом, все еще робкий, но счастливый:

 Твои волосы так прекрасны в лучах заходящего солнца!

Первый поцелуй! настоящий. Не по легкой пьянке, не абы кого, а так красиво и такую, как тогда грезилось, красивую. Не об этом ли я мечтал все то время, которое прошло после первой любви? Ну, конечно же об этом. Мечта сбылась – счастье, эйфория. И тут бы подождать, пройти, переступить через это состояние, не доводить до сдвига по фазе, но… она хотела быть счастливой как можно скорее, сейчас, в ближайшее время. И ее можно понять. А я не мог остановиться: желание достижения чего-то главного сильнее разумной оценки ситуации – мы слишком хотели этого вместе. А это сладкое «хочу быстрее» еще не значит «хочу надолго». И вся паскудность той ситуации была в том, что я не задумывался над этим, а хотел, просто хотел любви. Думаю, и она тоже. И на двенадцатый день знакомства мы сделали то, что хотели. Она лишила меня девственности, не зная, не разобравшись, кто я. Да это и не нужно было – до этого момента я был таким, каким казался ей тогда, единым, единственным, четким, целым. Теперь же моя личность была будто разорвана на куски, такие разные, не понятные даже мне самому. В чем была причина этого расхождения? В моих ли сомнениях? В том ли, что я еще не знал ее? Да, но не только это. Есть причины, которые скрыты для сознания; всегда есть то, что еще предстоит понять, и то, что человеку понять невозможно. А тогда один кусок противоречил другому, внутри меня разразились целые баталии. И та эйфория вскоре прошла и открыла мне все эти «прекрасные» кусочки, выпустив их на волю. Но она заметила это только через месяц, будто говоря о моей личности:

 «А король-то голый!»

Но я этого тогда не услышал и только незряче отвлекался на обиды и беспочвенную ревность, кажущуюся боязнь потерять эту эйфорию, и ее вместе с ней.

Я не ожидал, что это будет именно так, не знал, когда целовал ее нежные прекрасные губы на пирсе, и после этого. Вся картинка открылась только через полгода, но ее уже рядом не было. Да и меня тоже, целого, единого, верящего в любовь, так искренно и так честно.

20 июня 2005 г.

 3.
Теперь это уже неважно. Теперь это маленький постскриптум моей бурлящей молодости. Осталось все в своей великой целостности и масштабности. Зачем люди выдумывают глобальность там, где ее нет? Сосут из пальца, лезут вон из кожи – ради чего, спрашивается? Не ради ли того, чтобы потом было что вспомнить на старости? «Вот в этом году я посмотрел первый порнофильм, а в этом лишился девственности, а в том я пил водку с мочой дикобраза…» - и так сидишь себе и смотришь на свою дерьмовую жизнь, и умиляешься, а смерть шепчет тебе:
 Эй, дурак! посмотри. Ты же полное ничтожество. Ты отстранился от себя, от своих мыслей и идей, от своего я. И ради чего? ради счастья? Ну, и где же оно? В чем его цена?
 В смысле.
 А смысл?
 В цене.
 Но трава зеленая. Не фиолетовая, не розовая – зеленая. А солнце блестит: его никто не учил блестеть, но оно блестит. Капля воды спасает жизнь, питает кровь, но когда мы обнаруживаем кровь на мини-юбке своей любимой девушки, то рваные мысли сразу превращаются в точные действия. Но при этом состав крови не меняется.
 Но за одним летом приходит другое.
 Да. Но кроты роют норы, а женщины рожают детей. Суть жизни в ее повторении, а повторяться скучно.
 …хочется перестроиться, вырваться из этой будничности и трезвости.
Да, все так и будет, и я живу для любви. Для оставшихся в неведении должна найтись своя скидка. Да, у квадрата четыре угла: один из них для травы, другой – для солнца, третий – для воды, четвертый – для свободы. Все квадраты рано или поздно превращаются в круги; круги сплетаются в кружева; кружева рвутся и на их маленьких частицах образуется сладкая бутафорная пена с известной долей толерантности и нежелания собственного сопоставления с чем-либо вероятным.
Мотив осени врывался в ноябрь пустоты. Вскрылись. Вскрылись. Не важно, что именно это значит – сам факт того, что это что-то может значить, не значит ровным счетом ничего. Туман. Лестница. Лестница в тумане или туман на лестнице – юной девственнице такие сны не снятся. Впрочем, убереги Вас господь от юных девственниц! Им палец в рот не клади – клизма не поможет.
Радость от того, что она ушла. Наконец-то свобода! Даешь демократизацию личности! Пошлости и пороки позади, усталость тоже. Все это – давно придуманная кем-то драма, которая всегда с тобой! Даже если ты об этом не догадываешься.
Но ты об этом прекрасно знала. Ты хотя бы пыталась любить. Пытаться любить – это самый великий грех, грех быть со мной, но не быть мною. Да будьте вы все мною!
Это мое небо синее изнутри; это моя воля быть счастливым. Ослепляющая сила зла да прибудет с Вами!
 Так наступила суббота, первая суббота ноября.
 Да. Но кроты роют норы, а женщины рожают детей.

25 ноября 2005 г.

 4.
Чего же я хочу теперь? Того же, что и всегда, или того же, что и все? Ведь это не одно и тоже. Что я хотел всегда? – взаимной любви. Чего хотят все? – слушайте, все, чего вы хотите? Каждый хочет своего – это понятно. Но выражается это испокон веков одними и теми же словами – счастье, здоровье, богатство, хороших друзей, славы, власти и так далее. Все так, но я этого не хочу. Теперь я хочу ничего не хотеть. Это невозможно, но это правда. Хочу взаимной любви, хочу счастья, здоровья, славы; хочу любить всех и быть всеми любимым. И это невозможно, но и это правда. Хочу иметь детей, хочу сладкого секса, хочу жить красиво и поступать благородно. Но что я для этого делаю? Пишу стихи? Рассказываю о своих чувствах и переживаниях? А смысл, если правда невозможна? Но сейчас мне хорошо. Я счастлив, я спокоен, я ни на что не претендую и ничего не хочу, я свободен, я всем открыт и рад, я хорошо сплю и питаюсь, я радуюсь этому миру, я общаюсь с хорошими людьми и строю планы на жизнь – вот она, история одного чувства, история одного мнения, история одной болезни, история одной смерти. Это все возможно, но это неправда. Это жизнь или это я? Нет, это решительно нечто среднее. А что отделяет меня от моей жизни? – лень и оправдания.
Так все это возможно или все это правда? И на какой я стороне? Я на стороне любви, а любовь нуждается и в том, и в другом. И приходится выбирать что-то, ставить. Зачем? Чтобы устоять на этой стороне.
Хочу быть любимым больше, чем жить. Но трава зеленая. Не фиолетовая, не розовая – зеленая.

23 декабря 2005 г.