Утро...

…было уже наверное под утро, когда я наконец оторвался от экрана компьютера. Сна не было, лишь отупевшее до дикости чувство усталости в мозгах и горящие воспаленные глаза. За окном то ли светало, то ли уже рассвело, сознание с трудом воспринимало действительность. Сейчас похоже лето… Да, наверное, или поздняя весна, за окном зелено, но июльской духоты, приходящей даже по утрам, ещё нет… Надо лечь, заснуть хоть на пару часов. Но я не засну, так и войду в новый день с не спавшей тяжестью последних, двух, трёх суток? Я уже не помню… Сотая сигарета, за всё это время, вьётся тонким дымком моих непрожитых лет. По комнате плавают клочья сигаретного дыма и запах не увиденных сновидений… Вяло одеваюсь, мозг с трудом отдает функциональные приказы рецепторам, и до рук они доходят с опозданием. Надо пройтись, может свежий утренний воздух проветрит мозги, и я усну немного, до…
 …до чего, неизвестно. Я не работаю, по крайней мере не припомню, чтобы сейчас была какая-нибудь работа. И дел, вроде, никаких срочных нет. Есть книга, которую я пишу, пишу безнадёжно долго, и вряд ли допишу когда либо. Но она висит у меня камнем на шее, поселилась многотонным грузом у меня в душе, и я уже не знаю что с ней делать, как дописать… Да и надо ли вообще? Кому надо? Мне она уже до того опротивела, что сама мысль о ней вызывает геморройную боль. На улице светло, но солнце ещё не взошло. Воздух не показался свеж, несмотря на раннее утро. Как же душно в этом городе, в этом районе, в этом мире. Он душит меня, мир этот, и с каждым днем удавка на шее затягивается сильнее. Снова закуриваю, давлюсь дымом, кашляю, иду куда-то бесцельно. На улицах никого нет, кроме одинокого дворника, хорошо…
 Останавливаюсь у арки, за домом слышится нарастающий гул. Возникает мимолётный интерес, побеждающий в конце концов безразличие, я прохожу на другую сторону. Поначалу ничего не видно, но гул нарастает, наконец над дальними деревьями показывается силуэт огромного самолета, раза в два больше «Руслана». Я тупо разглядываю его белую сверкающую поверхность, с утробным гулом самолет садится на трассу, сшибая фонарные столбы и светофоры, разрыхливая толстым брюхом ровную серую поверхность. Войдя в нирвану от эстетичного изящества этой картины, я стою ступором и зачарованно созерцаю последние сантиметры движения самолета, пока, наконец, он не замирает окончательно.
 Минут десять я стою, глядя на застывший аппарат, и совершенно не знаю, что мне делать. Вокруг, по прежнему ни машин, ни людей, ни малейшего движения. Постепенно начинает доходить, что это несколько странно. «…ещё не время…», приходит мысль. Первый раз вспоминаю о времени, зачем? Сейчас оно не надо, мне оно вообще не надо… Из-за киоска показывается движение. Сначала одна фигурка, но больше за ней никого не было. Фигурка пометалась, до дороги и помчалась обратно, за киоск. Чисто механически, без мысли я двинулся в ее сторону. Вокруг было фантасмагорически тихо, точнее ветер был, воробьи чирикали, не было лишь искусственного шума, шума людей. Дойдя до киоска я оглядел двор магазина, там никого не было, ни дворников, ни пьянчуг, никакого движения. Потом я её увидел. Она сидела, спрятав лицо в ладонях у закрытой пивнушки.
 Не успев придумать заторможенным мозгом, чтобы ей сказать, я расслышал позади мерный шум и мне стало не по себе. Шум шагов, шагов идущих строем. Я обернулся, вдоль дороги, из-за угла появилась шеренга людей. Они шагали ровным строем, по тротуару, мимо севшего самолета. Прошагав не остановившись, они прошли мимо меня, их лица были пусты, глаза ничего не выражали, это был взгляд зомби. Стук-стук, в ногу, мерным потоком, куда-то туда… Они не остановятся, и не закончатся… Я всё смотрел и смотрел, загипнотизированный нескончаемым конвейером. Нет, не закончатся…
 Я ощутил лёгкое прикосновение к локтю. Обернулся, там стояла она. Невысокая девушка, с длинными каштановыми волосами и смотрела на меня. Полуудивлённым, полупросящим, полутребовательным взлядом. Я смотрел на нее и не знал, что сказать. Тогда я снова взглянул на шеренгу, и заметил, что из стоящих вдоль дороги домов, выходят вереницы людей и вливаются в шеренгу. Но выходы из подъездов длинного дома, возле которого приземлился самолет, были пусты.
 Что-то это значило. Только что, я уловить не мог, но чувствовал – это важно.
 - …дети. Не могу их найти, - её голос оказался совсем не таким, как я себе представлял несколько минут назад, - …а они идут и идут…
 Я совсем не заметил, но мы уже шли. По траве вдоль тротуара, по которому шли шеренги. Прекрасная девушка, почему-то мне хотелось называть ее прекрасной, все что-то говорила мне. Я даже не знаю что, хотелось слушать только ее голос. Скользивший над ещё не взошедшим утром, матовой, серой шеренгой шедших зомби, но я их уже не видел, и взлетая в нежную гладь утреннего неба, дарил мне глоток Нового Смысла Жизни.
 Мы подошли к переходу, светофор горел зелёным светом. Мы держались за руки. Шеренга закончилась. Восходило солнце. Я посмотрел в сторону самолета. Из него выбегали маленькие темные комочки, и в беспорядке, гурьбой, в рассыпную бежали к опустевшим домам. Это были ёжики. Маленькие, игольчатые ёжики.
 - Мне пора… - Она пронзительно смотрела мне в глаза.
 - Куда?
 - К моим детям. - Она плавно махнула рукой в сторону лавины разбегающихся ёжиков.
 Все ещё держа ее пальцы, я закрыл глаза. Они выскользнули у меня из руки, но я не почувствовал потери. Меня окружил теплый белый свет…
 Открыв глаза, я ещё успел увидеть ее тонкую, стройную фигурку, исчезающую на той стороне… Когда-нибудь, с рассветом, и я отправлюсь вслед за ней.
Наступило утро…