Метла в облаках

В свои пятьдесят семь Харламов был еще крепким стариком и мог дать фору любому молодому. Всю жизнь его носило по свету и потрепать должно было основательно, но невзгоды только закалили: окутали все тело жилами и обветрили кожу, не тронув внутренностей. Конечно, как сказали бы многие, если не брать в расчет голову, точнее то, что внутри нее. Впрочем, это уже были не его проблемы, а окружающих его людей. Как говорится - безумцы редко догадываются о своем безумии. И хотя ярлык сумасшедшего к нему приклеить было сложно – вполне разумной хитростью и изворотливостью он славился всегда, но “дома у него точно было не все в порядке”. При всех тех странностях характера и поступков, которыми он славился, нельзя было не отдать должного его неимоверной работоспособности и принципиальной честности, иногда даже излишней.
Приехал он в лесхоз зимой. Еще на станции расспросив где, что и как, ввалился в контору и оставляя за собой грязные следы и мокрый, быстро тающий снег, протопал к приемной директора. Когда Харламов с размаху пролетел мимо секретарши, она, опешив, даже не успела ничего сказать. Минуя двойные двери директорского кабинета, он прочно уселся на стул, стоявший у стола, за которым сидел “сам” и не давая опомниться опешившему хозяину кабинета, сразу “взял быка за рога”.
- Я тут по-простому, извини, сынок. Дело у меня. Работа нужна – сказали, у вас есть, где устроиться.
- А вы, собственно, кто? – раздраженно спросил тот. – И почему без приглашения?
Директора звали Юрий Валерьевич и был он тоже не прост. Отдельным наглецам и морду бивал. Да и язык был подвешен - за словом в карман не лез.
- Харламов я, - заявил старик и не обращая на второй вопрос, продолжил, - а дело у меня такое: лесник вам нужен? Дело знакомое для меня, сил хватает…, - тут он оживился, засучил правый рукав, выставил локоть на стол и предложил, - Поборемся? Еще вопрос, кто кого! – хохотнул, затем, спохватившись, продолжил по делу, - Только жилье бы потеплее, люблю погреть кости. Ну, сынок, что скажешь?
Юрий Валерьевич, поначалу задумавшийся о способах выдворения нахального типа из кабинета, склоняясь к более действенному, теперь задумался по-другому поводу. Лесник действительно нужен был, а еще нужен был истопник и разнорабочий для одного из лесничеств. Молодежь работать не хотела, уезжала в город. Стариков не было, а остальные все были при деле. “Задвинуть такого в лес, подальше от всех. Если работать будет – хорошо, нет – уволить всегда успеем. Шустрый старик. Закалка видать – не дай бог на узкой тропе встретить. Посмотрим…” В задумчивости, он непроизвольно стал постукивать по столу ногтями и, наконец, решив все для себя, сказал:
- Значит так. Работа вам найдется, но впредь, чтобы подобных бесцеремонных вторжений не было. Радуйтесь, что нам позарез нужны люди, иначе бы тут уже не сидели, - он сделал паузу, внимательно посмотрев на Харламова, и только затем продолжил, - У секретаря напишите заявление, оставите паспортные данные, трудовую книжку, дальше она все сделает сама. Жить пока будете в лесничестве, в доме, часть которого занимает контора, часть - лесничий. Вход там отдельный. Отопление за счет лесхоза. Лесничий - я с ним созвонюсь - объяснит обязанности. По коридору направо третья дверь, спросите Михалюка. Он довезет. Все.
Харламов, без тени смущения на лице, хлопнул ладонью по столу и заявил:
- Вот это я понимаю. По деловому. А то попадаются, некоторые… Сопли на кулак наматывают, что-то решить пытаются, а у самих глаз бараний. Ни бе, ни ме, ни кукареку. Устроюсь, обязательно приглашу, пол-литра куплю, закуски - не пожадничаю, - видно было, что он настроен еще и дальше разглагольствовать, но поймав взгляд прищурившегося Юрия Валерьевича видимо что-то понял для себя и заторопился:
- Все, все. Занятой человек, важный, дел много – понимаю. Ну, бывай. Нет меня, - и легко вскочив со стула потопал к двери.
“Мать вашу…”, - подумал Юрий Валерьевич и, покачав головой, крикнул: - Юля, зайди ко мне!

***
Михалюк оказался молодым, веселым парнем. Уговаривать заехать туда, куда было надо Харламову, его не пришлось.
- Ну, куда едем, старик, - хохотнул он, открывая дверь машины.
- Какой я тебе старик, огурец ты зеленый, - осерчал Харламов.
- Да не переживай ты так, батя. Все сделаем по первому классу, - все так же весело продолжал Михалюк.
 Ему не составило труда на директорском уазике съездить до станции, где они забрали вещи Харламова, оставленные, чтоб не таскать с собой. Затем зашли в магазин, закупились продуктами и поехали в лесничество. Добрались туда за полчаса. Михалюк высадил Харламова, сослался на дела и, не заходя к лесничему, развернулся и уехал.
Старик стоял перед домом, в котором ему предстояло жить дальше. Здание было большое, старое, громоздкое – видимо, еще дореволюционной постройки. Принадлежало, наверно, раньше какому-то помещику. За невысоким забором от калитки к фасаду дома шла ледяная, посыпанная песком дорожка, справа от которой стояла небольшая беседка. Калитка не запиралась и, открыв ее, он подошел к высокому крыльцу. Над входом висела табличка “Залесское лесничество Лесского лесхоза”. Дверь оказалась закрыта на большой навесной замок. Сбоку, от фасада, отходил еще один забор повыше, тоже с калиткой. Он делил весь огороженный участок вокруг здания на две половины – лицевую и тыльную. За ним были видны хозяйственные постройки, а еще дальше начинался лес. От сильного порыва ветра калитка слабо скрипнула и распахнулась. Обходя дом по протоптанной в снегу тропинке, Харламов наткнулся еще на одну запертую дверь. Только третья оказалась открыта. Она вела внутрь небольшой застекленной веранды. Там, сразу за крутой на подъем лестницей была еще одна дверь, обитая дерматином. Потянув ее за ручку на себя, он почувствовал, как из приоткрытого дверного проема пахнуло домашним теплом, в холодную веранду стали врываться клубы пара.
- Хозяева, встречайте гостя! Не ждали, а он на пороге! – громкоголосо ворвался внутрь Харламов.
Навстречу из комнаты вышел немолодой, седовласый мужчина в шлепках на босу ногу, спортивных трико и полосатой рубашке. Был он невысок и в меру полон. Следом за ним вышла миловидная женщина одного с ним возраста. Харламов представился, затем узнал как зовут хозяина и его жену. Хозяин поздоровался, осмотрел гостя и сказал:
 - Юрий Валерьевич звонил. Предупредил, что соседа привезут. Лесником значит?
- Да. Поработаю у вас, если понравится, осяду, остепенюсь может. Есть же хозяйки, - хитро улыбнувшись, он кивнул в сторону женщины и добавил, - Молодухи. А пока осмотреться надо. Показывай мою половину и давай от нее ключи. Отдохнуть хочется.
- Пойдем. Соседняя дверь. Ты мимо нее проходил. Вот ключ. Поленица во дворе, дрова можешь брать. Там небольшая печка есть, но и без того тепло. В конторе с утра топили, а печка общая. За матрацем зайдешь, если еще один нужен. Вообще, если что нужно будет, поможем, чем можем.
Они подошли к двери нового жилья Харламова. Он с трудом провернул ключ в замке, открыл дверь, напоследок дружески ткнул кулаком в плечо соседа и с заговорщицким видом заявил: - А хороша у тебя женушка, Дмитрич. Шалите еще? Силенки остались? - хохотнул и захлопнул дверь за собой.
Дмитрич в недоумении посмотрел на закрытую дверь и зло сплюнул в снег. Затем внезапно ухмыльнулся и, что-то бурча себе под нос, пошел домой.

***
Стояло лето, июнь. Неделя заканчивалась; была уже пятница, а в пятницу был банный день. В новой бане, недавно отстроенной вместо старой, сгоревшей, собралось почти все мужское население небольшого лесничества. Кто-то еще приехал из соседнего поселка, но всего было не более пятнадцати человек. Не было Дмитрича, который уехал на день в город в гости к дочери и Харламова.
В небольшой парилке на полатях сидело шесть человек, еще два, не поместившись, стояли ниже на ступеньках. Все были из местных жителей. Они только вернулись из леса, с прочисток, потные и уставшие.
- А где это наш Харлам? Что-то я его сегодня не видел, - спросил один из сидевших.
- Радикулит прихватил. Заодно и простудился где-то. Отлеживается дома, - ответил сосед по полатям.
- Водку холодную пить меньше надо, - вставил сидевший в углу молодой парень.
- Он и не пьет почти. Сколько раз предлагали, почти всегда отказывается. Гордый больно, правильный. То нельзя, это не тронь – “жилистый” он. Я бы ему морду набил давно, да из-за возраста его жалко, - завелся один.
- За что ты его так не любишь? – поинтересовались остальные.
- Гад он. Я полотно и цепь старую в конторе для пилы своей взял – все одно лежат без толку. Так он узнал - Жорику стуканул, тот меня вернуть их заставил. Я чуть выговор не схлопотал.
- Слушай, со мной примерно то же самое было. Вообще, он странный. Видели, что он напротив своего окна поставил? Взял четырехметровое бревно на сорок, вырубил на нем какую-то рожу страшную и вкопал во дворе. Может, молится на нее? Я у него спрашиваю: “на кой она тебе нужна”, а он мне - ”так, для красоты”. Точно с головой у него не все в порядке, - заявил еще один из парящихся.
- А откуда он родом?
- Кто его знает? Из него разве вытащишь?
Как оказалось из дальнейшего разговора, у каждого были свои претензии к Харламову. Все больше по мелочам, но в результате все сошлись на том, что тип он странный и неприятный, и решили впредь с ним быть поосторожнее.

***
Директору Лесскогого лесхоза
Ч. Юрию Валерьевичу
Заявление
Не хочется молчать и своим молчанием покрывать все те темные делишки, которые творятся в подвластном Вам лесхозе, поэтому решаюсь на эту меру – прямое письмо с разоблачением вопиющих фактов воровства. Вот уже продолжительное время я наблюдаю за беззаконием и вседозволенностью, процветающими на территории как всего лесхоза в целом, так и в отдельно взятых лесничествах, в частности. Хотелось бы в этом письме особо коснуться положения дел в Залесском лесничестве. Помощник лесничего, хорошо Вам известный товарищ В., выписав себе сухостойную древесину в объеме десяти кубов на дрова и иные личные хозяйственные нужды, вырубил в несколько раз больше деловой древесины, которые тут же были им проданы неизвестным лицам. Я имею сведения, что это делается им не в первый раз. Необходимо, чтобы Вы разобрались в этом возмутительном происшествии и приняли соответственные меры, чтобы впредь подобное не совершалось. С уважением, доброжелатель.
12/08/..г.

Юрий Валерьевич раздраженно прочитал анонимку и устало швырнул ее на стол. “Бред какой-то, - подумалось ему, - уже третий месяц пишет, писака. Как там ему никто морду не набил? Все же все знают. За такие дела и покалечить могут. Но если в самом деле все так, как он описывает, действительно придется разбираться”. Он поднял телефонную трубку и набрал номер главного лесничего. Тот ответил сразу.
- Зайди ко мне, Егор Иваныч, поговорить надо.
- Сейчас буду. Срочное что-то?
- Да как сказать…? Но поговорить надо. Жду.
Через минуту в дверь стукнули и, не дожидаясь ответа, порог переступил главный лесничий. Был он старше директора лет на десять–пятнадцать, но выглядел намного старше своих лет. По сравнению с ним директор выглядел не так солидно. Юрий Валерьевич пальцем подцепил со стола листок и подтолкнул его к вошедшему.
- Возьми, почитай.
Тот взял бумагу, вынул из нагрудного кармана очки в мягком футляре и надев их, внимательно стал читать.
- И вот такой ерунды у меня накопилось пачка. К десятку уже приближается, - открывая ящик стола, раздраженно произнес директор.
- А ты знаешь, Юрий Валерьевич, у меня ведь тоже есть образцы подобной писанины. Поменьше, правда, но от этого легче не становится. Похоже, один и тот же человек пишет, - отозвался Егор Иванович. – Хочешь, почитать дам?
- Давай, почитаем, коль такое дело. Неси.
Егор Иванович ненадолго вышел из кабинета и вернулся с несколькими листами бумаги.
- Держи. Все, что нашел. Еще несколько где-то между бумаг затерялись. Но там, в общем, то же самое.
Юрий Валерьевич начал читать.

Главному лесничему Лесскогого лесхоза
В. Егору Ивановичу
Заявление
Не стоило бы говорить об известном Вам и всем остальным пьянстве, которое приводит к систематическим прогулам рабочих. Этим Вы можете и не заниматься, имея более важные дела. Но! Об этих прогулах не знают в бухгалтерии при начислении зарплат по табелям, поскольку происходит покрывательство со стороны мастера и помощника лесничего Залесского лесничества. Я не трогаю пока уважаемого мной лесничего Фетина, но и его некоторые действия вызывают сомнения. Возвращаясь к прогулам, хочу отметить, что в течение прошедшего месяца товарищ С. не выходил на работу три дня, К. – два, а Л. – пять. Все это, с учетом покрывательства вышеуказанных лиц приводит к систематическим припискам, выплате денег, не являющихся заработанными и возникновению нечистоплотной круговой поруке. Хотелось бы верить, что мое письмо будет тем тревожным звоночком, который разбудит дремлющее руководство, и виновные понесут наказание. Оставляю за собой право и далее сообщать о подобных нарушениях. Искренне ваш, доброжелатель.
10/07/..г.

Быстро пробежав глазами по остальным анонимкам, директор откинулся в кресле и спросил у Егора Ивановича:
- Как думаешь, кто пишет?
- А то не известно, кто, - ответил тот. – Харламов. Кто же еще? До его появления их не было, - он сделал паузу, видимо что-то вспомнив. – Давно не было. Да и лесничество упоминается то, в котором он работает. Что скажешь с этим делать? Может, убрать их с глаз подальше? – и он кивнул на листы бумаги, усеянные крупным почерком.
- Что делать…? – задумчиво повторил директор. – Значит так: вот тебе все его “заявления”. Мелочевку отбросишь, а обвинения посерьезней – проверь. Просто так вряд ли бы писал. Подтвердиться – примешь соответственные меры. А с ним надо как-то разобраться отдельно. Уволить его, что ли, чтоб не перессорил всех?
- Его теперь так просто и не уволишь. В лесничестве его прописали, куда его теперь денешь? Да и по работе к нему нет претензий. Тут уж даже Дмитрич ничего сказать не может, хотя и недолюбливает его. Выселить его только надо из здания конторы лесничества. Мы ему дом предоставили – развалюха, конечно. Но если руки приложить - крышу подлатать, полы перестелить, оконные рамы заменить, да печка там никакая, перекладывать надо - то для него одного дом подойдет. Со всем в ремонте поможем. Пусть сам только все делает, а материалы есть, печник даже найдется. Так ведь не хочет переселяться. Требует в уже отремонтированный дом вселить. А сам пока за электричество не платит, отопление за счет лесхоза. Конечно, кто бы в его положении захотел переезжать?
- Интересный тип.
- Еще бы не интересный. Посмотрел бы ты Юрий Валерьевич его трудовую книжку. Почти за сорок лет стажа, самый долгий срок на одном месте, четыре с половиной года. И кем только ни работал…
- Ладно, об этом позже. Тут и без него дел хватает. Что там с химцехом?

***
Во дворе одного из стоявших на отшибе деревянных домов лесничества хозяйка развешивала только что постиранное белье. На длинных шнурах, туго натянутых в пять рядов от стены сарая до забора, пожалуй, можно было развесить все вещи, которые только были в доме. С сомнением поглядывая на небо, затягивающееся облаками, она неторопливо занималась своим делом. За забором, на крыше соседнего дома был виден сосед, снимавший старый, покрытый мхом, местами пробитый шифер. Соседом был Харламов, которого все же уговорили заняться ремонтом выделенного ему жилья. Изредка поглядывающая на него хозяйка видела, как тот по лестнице спустился вниз, взял старый березовый веник и насадил его на черенок. Затем, с получившейся метлой под мышкой, он поднялся по лестнице обратно на крышу. Думая, что он собирается сметать старые, гниющие листья, принесенные ветром на крышу и прилипшие к почерневшему шиферу, она продолжала заниматься своим делом. То, что произошло дальше, заинтересовало ее больше.
Забравшись по скользкому шиферу до конька, Харламов оседлал его, перекрестился и поплевал на ладони. Затем, схватив покрепче метлу за черенок и приподнявшись на коленях повыше, он стал махать ей в воздухе. Словно подметая, он несколько раз как бы отбрасывал что-то в одну сторону, затем повторял те же телодвижения в противоположную. Пораженная происходящим, соседка бросилась к своему дому и раскрыв дверь, крикнула внутрь:
- Ваня, выйди! Скорей!
Поначалу там было тихо, затем послышались негромкие шаги и раздался голос мужа:
- Ну, что случилось? Подожди. Сейчас выйду.
- Скорей! Пропустишь все! – еще раз нетерпеливо крикнула женщина и, отпустив дверь, которая тотчас же захлопнулась, повернулась посмотреть на Харламова. Тот продолжал заниматься своим загадочным делом.
Наконец дверь распахнулась и вышедший на крыльцо мужчина, недовольно спросил:
- Ну, что надо?
- Ты только посмотри, что он творит, - отозвалась женщина и указала рукой на соседскую крышу.
- Подумать только, совсем сдурел, - загоготал Иван, увидев живописную картину, которую представлял собой Харламов сидя на крыше и размахивая метлой в воздухе, – Харлам, у тебя “крыша” поехала.? Ты что там делаешь? – крикнул он соседу.
- Дал же бог соседушку. С таким рядом и жить опасно. С виду мужик вроде нормальный… в меру, - тихо сказала мужу женщина. Тот махнул в ее сторону рукой: - Не мели ерунду. У каждого в голове свои тараканы. Ну, у кого-то покрупнее.
Не отвлекаясь на окрик, Харламов еще немного пошаманил, затем снова перекрестился и, наконец, обратил внимание на соседей.
- Не мешай, что орешь? Не видишь, делом занят - облака разгоняю. Не нужен мне сегодня дождь, - хитро улыбаясь, заявил он.
От удивления соседи даже рты раскрыли в ответ. Наконец Иван нашелся что сказать:
- И что – помогает?
- Поживем – увидим, - буркнул Харламов, сбрасывая вниз метлу.
- Ладно, занимайся своим делом, - сказал Иван жене и отправился в дом. Разговорчивостью он не отличался. Глядя на соседа и улыбаясь, та постояла еще и продолжила развешивать вещи. Харламов молча продолжил ремонт крыши.
Дождя в этот день действительно так и не было.

***
- А если вот так? Чем крыть будешь? Бери, пока еще не накидали!
- Не-е-ет. Мы поборемся. Король.
- Ты смотри, он еще надеется. Топи его. Подкинь бубнового!
- А как же… Не отобьется. Вот тебе!
Все эти выкрики сопровождались громким шлепаньем карт по столу: в небольшой квадратной беседке, стоявшей во дворе конторы лесничества рабочие азартно играли в дурака. Игра шла пара на пару. Периодически были слышны ликующие, подбадривающие и разочарованные возгласы самих игроков и нескольких болельщиков. В беседке на двух скамейках, стоявших по обе стороны прямоугольного стола, находившегося в центре, сидело пять человек – двое - с одной, трое - с другой. Еще один свесив ноги сидел на перилах, один стоял у входа. Рабочий день закончился, но все ждали лесничего, попросившего собраться к шести. Он должен был скоро вернуться из лесхоза.
Во двор, скрипнув калиткой, зашел помощник лесничего – молодой еще парень, немногим более тридцати лет. Ростом он был выше всех собравшихся, но не потому, что был высок, а по причине невысокого роста остальных. Малый он был шустрый, себе на уме и общаясь, умел всех непонятно чем раздражать. Особой любви к нему никто не испытывал, поэтому игроки, посмотрев на него, продолжили играть, равнодушно дожидаясь пока он подойдет и поздоровается.
Подойдя к беседке, он поздоровался и все стали по кругу обмениваться с ним рукопожатиями. Когда очередь дошла до Харламова, бывшего среди прочих, вышла заминка. Харламов не торопился подать руку. Словно задумавшись, он медлил, затем посмотрел в глаза и все же подал ее.
- Ну, здорово, коль не шутишь, - Харламов подождал, пока все поздороваются с помощником лесничего и встав со скамьи, добавил: - Давай, Игорь, отойдем, скажу тебе кое-что.
- Позже поговорим, к Дмитричу зайду сначала, - резковато ответил тот и отвернулся.
- Нет его еще, не приехал, - сообщил один из игравших.
- Не обижу, пойдем, - и Харламов, похлопывая рукой Игоря по спине и одновременно подталкивая его, повел от беседки.
- Жизни учить пошел, - пошутил, усаживаясь на освободившееся место, стоявший у входа парень.
 - Его учить не надо, сам любого научит, - ответил один из игроков и шлепнул по столу картой, - Бито!
Отошедший с Харламовым Игорь стряхнул со спины его руку и раздраженно спросил: - Что хотели мне сказать?
- То, что я хотел сказать, я скажу – не переживай, - спокойно сказал Харламов, и так же спокойно, слегка сочувственно, продолжил. – Ты в следующий раз, когда будешь со мной здороваться при всех, не спеши руку совать. Я ведь могу и не подать свою. Неудобно может получиться.
- Что за ерунда? О чем ты?
- Я тебя предупредил, а ты уж понимай, как хочешь. Мы с тобой уже разговаривали. Если не глупый – дойдет, - Харламов развернулся и пошел обратно к беседке.
 На лице Игоря мелькнула злая гримаса, он скрипнул зубами и прошипел: - Вали разгонять свои облака. И смотри, чтобы ума хватило не стоять у меня на пути.

***
Старик Харламов давно уже по-свойски заходил к своим соседям – чете Фетиных. Мила, жена Дмитрича, понравилась ему сразу. Его что-то притягивало в ней и это сразу стало заметно Дмитричу. Ощутив непонятное чувство тревоги, он поначалу даже хотел серьезно поговорить с Харламовым, но побоялся показаться смешным. Чувство тревоги, которое он испытал не было ревностью – в его-то возрасте после стольких лет в браке…, скорее, это походило на обострение ощущения собственника к давно принадлежавшей ему вещи – нужной, но привычной до незаметности, которая вдруг понравилась и понадобилась кому-то еще.
Харламов же чувствовал необходимость заполнить свою, в сущности, одинокую жизнь старика домашним теплом. Теплом, которое пусть создал и не он - его жена умерла много лет назад, а детей у них не было - то хотя бы чужим, соседским.
Миле он поначалу не нравился, хоть и был с ней вежливым и добрым, насколько позволял его бурный характер, но постепенно она прониклась к нему странным чувством жалости. Она чувствовала – его сердце, потерявшее гибкость молодости и приобретшее жесткость старого, закаленного человека не зачерствело и очень одиноко.
Поначалу он просто, как мог, помогал ей по хозяйству, поскольку своего не было. Со стороны это выглядело как помощь хозяину, но хозяйку всегда была для него на первом месте: воду от колодца помочь донести, когда Дмитрича нет дома, белье выкрутить – все, что мог. Постепенно супруги привыкли к его постоянному, даже незримому, присутствию. К тому же он не был глуп, скорее упрям, многое пережил и мог интересно об этом рассказать. Они обратили внимание, что он даже разговаривает с ними иначе, чем с остальными жителями лесничества. В ответ на его помощь, Мила предложила ему свою – в стирке и уборке по дому; благо, далеко идти не надо было. Мужчины стали подолгу засиживаться за игрой в нарды, которые Харламов собственноручно вырезал и за этими посиделками обсуждать дела лесхоза и многое другое. У них нашлось немало общего, о чем они с удовольствием и разговаривали. В таком небольшом подворье, где всего-то с десяток домов, редко найдется хотя бы один человек, способный рассуждать на отвлеченные темы, а двое – это почти фантастика.
Когда Дмитрич узнал об анонимках, которые писал Харламов, для него это стало шоком. Этот, один из немногих пунктов в перечне их разногласий вызвал разговор, доведший почти до ссоры.
- Ты знаешь, что директору кто-то шлет анонимки, в которых расписывает все наши дела в лесничестве? Их уже больше десятка накопилось? Ты об этом что-то знаешь? - Дмитрич был вне себя; он только что узнал то, что многие знали уже давным-давно и его душила ярость, что этого человека он принимал дома как друга.
- Конечно. Я их и писал. Чай будешь? - невозмутимо ответил Харламов и сев за стол налил себе в чашку заварку. Он был у себя дома и собирался ужинать, когда ворвался Дмитрич.
- И ты так спокойно говоришь мне об этом? Ты каждый вечер сидишь в гостях у меня дома, разговариваешь как ни в чем ни бывало и при этом пишешь анонимки на мое лесничество? – Дмитрич задыхался от негодования.
- Скажем так: я писал их, пока не был уверен в тебе, в твоей честности, порядочности. Когда я в этом убедился, просто стал говорить тебе о том, что происходит в лесничестве, о чем писал до этого. Ты не обратил внимания? Кое-что ты даже проверил и принял меры.
- Ты меня оценивал? – потрясенно переспросил Дмитрич и зашарив перед собой руками, оперся на стол, нависнув над Харламовым, - Да ты сумасшедший!
- Нет, я привык в жизни проверять людей, прежде чем доверяться, - начал раздражаться Харламов.
- А ты знаешь, скольким ты напоганил?
- Это их проблемы. Если бы работали честно - не за что было бы отвечать. А вот ты, почему со всем этим сам не разобрался? Неужели совсем ничего не знал? Или, что хуже, не хотел знать? – Харламов умолк и выжидающе посмотрел на Дмитрича, но тот безмолвствовал. Тогда Харламов продолжил. - У меня были хорошие учителя, объяснившие, что надо быть честным и не уступать всяким уродам. Я это хорошо запомнил и с тех пор так и делаю.
Наконец Дмитрич прервал свое затянувшееся молчание:
- А ты сам никогда так не поступал? Ты разве не мог их понять, по-человечески?
- Мог. И даже разговаривал с ними. Но ты же не первый день на свете живешь и знаешь, как всем наплевать на всех и вся, кроме себя любимого. Но нельзя же быть такими равнодушными к неправде, злу, воровству.
 - А к несчастью, принесенному твоей принципиальностью? Чертов идеалист. Людей не изменить. Как стыкуются с твоей честностью анонимки, сами по себе? - устало произнес Дмитрич. Он уже успокоился. – Тебя когда-нибудь прибьют. В следующий раз, когда у тебя проснется совесть, приходи ко мне, я ее подлечу.
- Анонимки…, - вздохнув, повторил Харламов, - Это уже жизнь внесла свои коррективы, - он помолчал и внезапно засмеялся, - Ладно. Я подумаю. Ты успокоился? Налить чаю или чего покрепче?
- Иди ты к черту! Я домой. Мы с тобой еще не договорили. Понял? – Дмитрич стукнул кулаком по столу и выпрямился.
- Понял, понял, - сказал Харламов, встав со стула, чтобы проводить гостя, - Чуть позже зайду.

***
- Здравствуй, хозяюшка! Снова я. Напоишь чаем? – уже привычно для Милы сказал Харламов, заходя в гости. - Я и печенье принес.
- Здравствуй, здравствуй. Что ж не напоить, проходи, - хозяйка радушно пригласила гостя к столу.
- Когда Дмитрич будет? – поинтересовался Харламов.
- Так скоро уже. Должно быть с машиной что-то случилось. Ты его дождешься?
- Да, если не совсем поздно приедет. Как дочка?
- Совсем скоро уже рожать. Боится, словно в первый раз. Зять взял небольшой отпуск, иначе никак не справиться. А так – все как всегда. Скоро опять поеду к ним, хоть чем-то помогу. Внука хотела взять сюда, так не отдают. Волнуюсь за них, - обеспокоено стала рассказывать Мила.
- Ничего, все так живут. И ничего в этом страшного нет. Поменьше волнуйся. У них ничего не изменится, а ты сама разболеться можешь, - сидевший за столом Харламов неторопливо стал разворачивать обертку леденца. – Ты лучше расскажи мне вот о чем…, - и дальше пошел разговор на житейские темы: по хозяйству, про урожай на их маленьком огороде. Затем как-то коснулись воспоминаний…, в общем, не успели оглянуться, как приехал Дмитрич.
- Мила, дай шлепки и треники, я на веранде разденусь, - приоткрыв дверь, крикнул он. В дом грязь нести не хочется. Промок почти по пояс. Даже плащ не помог. На улице такой ливень – за десяток метров не рассмотреть почти ничего, - было видно, как он аккуратно снимает плащ, с которого ручьями течет вода, - У нас что, гости?
- Это я! – крикнул Харламов.
- Это хорошо. Мне с тобой поговорить надо! – в ответ крикнул Дмитрич, - Мила, я все грязное здесь оставлю, потом простирнуть надо будет.
- Не впервой. Раскомандовался тут. Иди, греться будешь, - ворчливо отозвалась жена, - Я уж рюмки поставила.
- Вот это дело. В самый раз, - из веранды показался Дмитрич, - Ух ты моя…, все понимаешь, - он попытался чмокнуть жену в щеку, но она ловко увернулась.
- Пойду, брошу в таз замачиваться твои портки, - так же ворчливо продолжила Мила и вышла на веранду.
- Ну, за здоровье, - тост был естественным и особенно подходящим случаю. Мужчины сразу без разговоров выпили и стали закусывать тушеным мясом с овощами.
Прожевав, Харламов спросил:
- О чем хотел поговорить?
- Игоря уволили. Добился, чего хотел? И меня по головке не погладили. Ну, я-то ладно, а вот на него чуть не повесили возврат денег. Не знаю, кого и как он уговорил, но эту проблему он сумел уладить.
- Туда ему и дорога. Одним вором меньше. Ты чем-то недоволен? – возмущенно воскликнул Харламов.
- Ты понимаешь, я с ним не один год работал – не очень приятный человек и что хуже – мстительный. Понимаешь, на что я намекаю?
- Брось ты. Что он может сделать?
- Не знаю, не знаю. Ты поосторожней будь. С оглядкой все делай, пока не пройдет хоть немного времени. У тебя и без него врагов хватает.
- Молокосос он еще. Забудь, - Харламов, взяв бутылку, стал наполнять рюмки, - И вообще, между первой и второй даже не дышат.

***

В нескольких километрах от лесничества, как раз в пределах обхода Харламова, протекала небольшая лесная речушка. Русло ее постоянно извивалось, резко меняло направление, иногда образуя тихие, глубокие заводи. В самом широком месте она была не больше пятнадцати метров. Местами, повалившиеся по берегам деревья полностью перекрывали ее поперек, создавая естественные мостки. Имея много свободного времени, Харламов часто брал с собой удочку и сидел на ее обрывистых берегах, с удовольствием подсекая все, что ни попадется на крючок, иногда на живца беря даже щуку.
Починив старый велосипед, валявшийся в сарае у Дмитрича, он стал ездить рыбачить на нем. Проезжал по шоссе километра четыре к грунтовке, сворачивал на нее и еще немного покрутив педали, останавливался. Затем вниз или вверх по течению шел пешком, ведя рядом с собой велосипед, выбирая место и, наконец, устраивался рыбачить.
Наступила осень и темнеть стало раньше. Чтобы вечерами не возвращаться домой в полной темноте, он прикрепил на крыле переднего колеса динамо и фонарь. Поэтому на дороге его было видно издалека, когда в вечерних сумерках он возвращался в лесничество.
Сегодня улов был как обычно не очень богатым. Как только небо над верхушками деревьев начало темнеть, он начал собираться в обратный путь. В пакете бились с десяток плотвичек и несколько окуней. За спиной, в рюкзаке, куда он положил пакет с рыбой, еще некоторое время чувствовалось их трепыхание, но оно скоро затихло. Вести велосипед по узкой тропинке, бегущей вдоль речки, было не очень удобно. На пути то и дело попадались ветви деревьев и корни, вылезшие из лесной подстилки, о которые то и дело запинались ноги и колеса велосипеда. Чертыхаясь, он выбрался на дорогу. На грунтовке под колесами велосипеда дорога полетела веселей. Свет фонаря, закрепленного над передним крылом, выхватывал из сгустившихся сумерек дорожные выбоины, канавы по обеим сторонам и ветви деревьев и кустов с уже поредевшими листьями на них. “Хорошо тут, - подумалось Харламову, - Нигде мне не было так спокойно, как здесь. Может возраст берет свое? А может плюнуть на всех? Пусть живут, как могут, как умеют, и пожить для себя?”.
Когда показался поворот на асфальтированное шоссе, кромка затянутого облаками неба уже почти сливалась с лесом. Темнота. Несколько придорожных фонарей были только в лесничестве. Неторопливо поскрипывали педали – по прямой до лесничества оставалось не более километра. Его темпом – не более пяти минут.
Сбоку у дороги рассеянный свет фонаря выхватил из темноты какие-то человеческие тени и Харламов скорее почувствовал, чем увидел, что в его сторону что-то полетело. Велосипед словно запнулся; переднее колесо, перестав крутиться, замерло, заднее приподнялось и раму развернуло вдоль оси. Седока приподняло и он, почти сделав кульбит, полетел через руль на асфальт.
Харламов лежал на асфальте и чувствовал, как из рассеченной брови льется кровь, заливая глаз. Рукав куртки также стал влажным, нога странно вывернулась. В первый момент он почти не почувствовал боли, но через секунду она обрушилась на него водопадом. А следом за болью обрушились и удары: он не видел тех, кто оказался рядом, слышал только звук частых шагов нескольких человек, подбежавших к нему. Удары все продолжались и продолжались. Он почти потерял сознание, когда они, наконец, стали реже и не такими чувствительными. Он услышал чей-то глухой голос у себя над ухом:
- Старик, ты все понял? Мы тебе доходчиво объяснили, что бывает со стукачами? И будет еще хуже, если ты не уберешься из лесхоза.
Харламова еще несколько раз ударили и он услышал, как тот же голос приказал: “Все, сваливаем”. Звуки шагов постепенно стали удаляться. Ненадолго он потерял сознание, а когда очнулся через пару минут, услышал шум приближающейся машины. Пытаясь не обращать внимания на боль, он медленно отполз к обочине и когда свет фар приблизился, с трудом поднял руку и стал ей махать. Но машина только вильнула в сторону, чтобы объехать велосипед и прибавила газа - ее габаритные огни быстро исчезли за пригорком. Темнота сгустилась и Харламов остался один на пустынной дороге.



г. Светогорск
10/05