Девять рассказов как девять жизней

Валерий Болотов

ДЕВЯТЬ
РАССКАЗОВ
КАК ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ

Проза жизни


Владивосток
2005


Валерий Болотов. Девять рассказов как девять жизней. Проза жизни. Владивосток. 2005. – 490 с.

Данная книга – это «рассказы-путешествия» автора по родной земле. В ней наряду с незатейливыми, ирочными приключениями автора и его друзей на земле курагинской, фантастическими экскурсами в мир иной и обратно, описываются встречи с людьми, чьи драматические судьбы связаны с раскулачиванием, репрессиями. В приложении дан далеко не полный список репрессированных в Курагинском районе, который удалось установить.

Произведения автора в Интернете:
http://www.vld.ru/ppx/Bolotov/Bolotov.htm
http://vm.msun.ru/Litsalon/Litsalon.htm
http://www.proza.ru/author.html?bolot



© В.Болотов, 2005
© Морской государственный университет
 им. адм. Г.И.Невельского, 2005


Благодароности от автора

Благодарю друзей-курагинцев: Виктора Жибинова, Владимира Щербинина, Владимира Пленкина, Николая Возжаева, Алексея Возжаева, Игоря Илюшкина, Руслана Елина, Игоря Иллюшкина, Нину Нововиченко, Ольгу Конову, Людмилу Супрыгину, Любовь Топоркову, Зою Ивановну Булычеву, Ольгу Никонорову, Ольгу Курагину, Александра Новоселова, Сергея Петухова, Ивана Инжутова, Георгия Карповича Артемьева, Василия Крекова, Виктора Клименко, Владимира Никулкина, Анатолия Малюшкина, Владимира Конова, Ивана Лупина, Константина Пепеляева, Олега Родина – и всех остальных, кого не перечислил – героев рассказов-мистерий. Без вас, дорогие друзья, этой книги бы не получилось. Спасибо вам!



В. Болотов
28.10.2005



Об авторе
Прозаик. Родился 8.04.46 году, г. Петсамо, Мурманская область, Печенегенский район. Доктор технических наук, профессор Морского государственного университета им. адм. Г.И. Невельского.Когда ему было три года, в 1949 году, в автомобильной катастрофе погибла мама, Болотова Екатерина Андреевна. Воспитывался у бабушки в Саянах, пос. Курагино Красноярского края. «Курагино стало для меня родиной, здесь прошло мое детство,
здесь бываю частым гостем и ныне. Дорого оно мне...
Курагино стоит на берегу прекрасной реки Туба, и, как себя помню, мое детство было связано с этой рекой. Уже в школьные годы начались мои сплавы-путешествия по этой реке и ее притокам: Казыр, Кизир и Амыл» (Из «Предисловия от автора» к книге «Земля курагинская»). Кроме бабушки и дедушки, воспитателями были дядя и его два друга – художники-профессионалы, которые привили любовь к изобразительному искусству... Там же, в Курагино, закончил среднюю школу и отправился в «сторону моря», во Владивосток. Пять лет в «бурсе», и в 1969 году окончил ее – Дальневосточное высшее инженерное морское училище (ныне МГУ им. адм. Г.И. Невельского), по специальности инженер-механик.
С 1969 по 1971 год работал на судах Дальневосточного морского пароходства в должностях 4-го и 3-го механиков. За время плавания побывал в Японии, Канаде, США. В 1995 году посетил США (Сиэтл, Нью-Йорк, Бостон) читал лекции по компьютерно-изобразительному искусству, проводил выставки станковой и компьютерной графики.
С 1972 года работает преподавателем в ДВВИМУ (с 1993 Дальневосточной государственной морской академии им. адм. Г.И. Невельского) в должностях ассистента, начальника кафедры, профессора. Три года учился в целевой аспирантуре (1975-1977 гг.) Ленинградского высшего инженерного морского училища по специальности «Геометрия, САПР». В 1979 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1993 году – докторскую. Тема докторской диссертации: «Начертательная геометрия многомерного пространства и ее приложения в технике и в искусстве». В технике – это проектирование судовых поверхностей, космических аппаратов, в искусстве – создание эстетических форм в многомерном пространстве с последующими их конформными и топологическими преобразованиями.
С 1984 г. руководитель походов 4-й и высшей категорий сложности по рекам Камчатки, Саян, Приморья и Хабаровского края.
Творческая деятельность начиналась с рисования. Закончил художественную студию во Владивостоке (1969-1973 гг.), член Союза молодых художников Ленинграда (1974-1980 гг.), участник городских, краевых, зональных, республиканских и всесоюзных выставок. Техника исполнения работ – рисунок, офорт, литография, монотипия, компьютерная графика.
Выход к литературной работе начался с публикаций в газете «Меридиан», где были опубликованы очерки и статьи «Поход» (1989 г.), «Курсант Неделькин открывает тайну магического гиперкуба» (1992 г.), «Виртуальная реальность», «Мир и антимир» (1995 г.) и др. В сочетании художественного и научного, автор сталкивает две реальности. В 1997 году вышла книга «Повествование о походах в Саяны». Курсантские годы стали основой для литературного сборника «Бурса», в четвертый выпуск которой вошла и повесть В. Болотова «Записки двоечника, или на грани фола» (1998 г.). Особенность этой прозы – ироническая интонация автора. Жанр автобиографической прозы представлен в книге «Земля курагинская» (1998 г.), в повести «Особенности похода на Маю» (1998 г.). Стремление автора найти свои корни, не только родовые, но и национально-народные побудило Валерия Болотова обратиться к творчеству знаменитого русского бытописателя и ученого Андрея Тимофеевича Болотова. Так возникла оригинальная по жанру книга-диалог современника с писателем прошлого «Зов веков, или найти свои корни», которая обогащает читателя обращением к русской истории, урокам былого. Книга вышла в 1999 году и предполагает возвращение автора к диалогу со знаменитым предком, с далеким прошлым.
В 2003-2005 гг. автор работает над темой «В поисках познания сущего». Создание компьютерных программ-мистерий, анализ обширной литературы по древним мифам и легендам дали автору богатый материал для написания мистико-фантастического романа «В мир иной и обратно». В романе соединены сакральная геометрия, мифологии мира, фантастика и реальность. Автор не отходит и от своего любимого жанра «бытописать» – реальные люди, реальные сюжеты, рядом с фантастикой, делают роман интересным и необычным.
В 1999 году Валерий Болотов принят в Союз писателей России. Семья: жена, Болотова Валентина Павловна, – преподаватель-программист, работает в МГУ им. адм. Г.И. Невельского; дочь, Наталья Валерьевна – врач, инженгер-программист. Многие произведения В. Болотова даны в Интернете: http://vm.msun.ru.

Сочинения:
1. Повествование о походах в Саяны и на Маю. – Владивосток, 1998.
2. Рассказы из нашей жизни: Ироническая проза. – Владивосток, 1999.
3. Зов веков, или найти свои корни: Роман-диалог. – Владивосток,1999.
4. Бурса: Литературно-документальный сборник в 4 частях. –
 Владивосток, 1998-2000.
5. В поисках десятого откровения: Повесть-эссе. – Владивосток, 2001.
6. Земля Курагинская. Экстрим на Казыр-реке. – Владивосток, 2002.
7. В мир иной и обратно: Мистико-фантастический роман. –
 Владивосток, 2005.
8. Девять мистерий. Мистико-ироническая проза. – Проза.ру. Интернет: http://www.proza.ru/author.html?bolot, 2005.
9. Ни в чем неповинны (репресированные по курагинскому району). Интернет: http://vm.msun.ru/Litsalon/Litsalon.htm, 2005.

Литература об авторе:
1. Крившенко С. Ироничная проза Валерия Болотова. // Мореходы, 1999.
2. Крившенко С. Ироничная проза Валерия Болотова. // Океан,
 1999, № 1.
3. Крившенко С. Послесловие к роману-диалогу В. Болотова «Зов веков,
 или найти свои корни». – Владивосток, 1999.

Сергей Крившенко


Предисловие
Еще в прошлом году прислал мне мое интернет-сообщение об Андрее Тимофеевиче Болотове, взятое невесть откуда (м.б. из журнала «Москва»), ученый, преподаватель, писатель В.П. Болотов из Владивостока. Большой поклонник Андрея Болотова, моего героя из исторической повести «Тульский энциклопедист», мой тезка Валерий Болотов извлек Андрея Тимофеевича из Интернета.
Вот уж не думал наш энциклопедист из XVIII века, что попадет в такую техническую штуку, как Интернет, хотя сам-то он был изобретатель и исследователь того времени. Потом Валерий Павлович сам подготовил роман (виртуальный роман-диалог со своим пращуром Андреем Тимофеевичем Болотовым «Зов веков»).
На владивостокской встрече В.П. Болотов подарил мне свой труд «Йети». Ироническая фантастика, иронический диалог через вымышленного героя. Фантастический, насыщенный информацией и умными мыслями сюжет, ощущение того, что роман извлечен из Интернета. Как-то мне это непонятно, холодно. Может быть, надо вчитаться. Может, для кого-то это новая художественная реальность?
Мне больше понравилась его «Земля Курагинская». Он задумал серию книг о Курагино, куда он постоянно ездит. Книги ироничны, смахивают на пародии, но насыщены живыми картинами, говором, сегодняшними ситуациями, доброй мужиковской брехней. Живая книга. Может автор писать.
Валерий Ганичев
Председатель Союза писателей России


Предисловие от автора
2005 год. Очередное посещение Земли курагинской. Сначала, в июне, в Новосибирске, в международной конференции по компьютерной графике. За 15 лет, что проходят конференции, подобрался дружный коллектив – Галактионов из Москвы, Дебелов из Новосибирска, Бобков из Владивостока, Белов (его в этот раз не было) из Сан-Франциско и другие. Галактионов, узнав, что я пишу книги и являюсь членом Союза писателей России, воскликнул: «Среди нас писателей еще не было! За это, друзья, надо выпить!» Это положило началу активной части нашей программы. Я хотел было уйти от выступлений по типу: среди ученых он писатель, среди писателей он ученый. Однако не удалось. Один доклад «Система Вектор – диалог и методы», соавторы Юрий Роньшин, Михаил Гомзяков и Вячеслав Иванович Седых – ректор нашего Морского университета. Второй доклад «Мистерии, как способ организации учебного процесса». Доклад из-за слова «мистерии», мы думали, не примут: как-никак конференция академическая, а тут мистика. Однако приняли, и прошел на ура – живые скрипты-мистерии, книга «В мир иной и обратно» с приложением цветных композиций мистики и целительства сыграли свою положительную роль. Все это можно найти на сайте http://vm.msun.ru/, и любой может почитать и поупражняться.
Конференция вдохновила меня на главную задачу – поехать в Курагино, окунуться в его жизнь, собрать материал для следующей книги из серии «Земля курагинская». Задумал написать девять рассказов, по девяти основным поэтическим настроениям, которые согласно древнеиндийской поэтике должны присутствовать в художественном произведении. У Сэлинджера есть книга «Девять рассказов», построенная по этому принципу. Курагино – клондайк сюжетов и страстей, здесь есть все: явный слой, подтекст и 25-й кадр. Председатель Союза писателей России Валерий Ганичев – в отзыве о приморских писателях отметил, что у меня в серии «Земля курагинская» есть «хороший мужицкий треп». Это стало еще одним стимулом продолжить серию. В Курагино многие друзья обладают талантом образной речи, в которой все есть: метафоры, гиперболы, сравнения, мифы, сказки, маты – как без них. Записывай. «А если их рассказы усилить третьим слоем, ввести формальные приемы, то это же будет здорово!», – обнадёжил себя.
Итак, художественное произведение должно иметь три слоя: явный, метафорический и суггестивный. Первые два слоя понятны, третий слой – это то, что действует на читателя помимо его воли, сейчас его называют 25-й кадр. Самый простой путь к третьему слою, это безоговорочная вера. Верующий, читая Библию, сразу выходит на девятое чувство – Божественное наслаждение. Молитвы, ритуалы, медитации, инициации и прочие мистические действия – тоже дорога к божественным откровениям. Путь к просветлению, пониманию Библии – откажись от всего материального, скинь эту обузу, и будешь с Богом. Через отшельничество, медитации можно стать святым, лечить безнадежно больных, делать чудеса. В Библии есть все три слоя, и все три слоя служат одной цели – любви к Богу.
Это понятно. Вопрос в другом. Как приблизить к этому простой рассказ? В теории суггестии сказано: «Художественное наслаждение от литературного произведения достигается не благодаря образам, создаваемым посредством прямых значений слов, а теми ассоциациями и представлениями, которые этими образами вызываются». Таким образом, вводи больше метафор, сравнений, смелее ври, используй иносказание, ругайся к месту и не к месту – будет живая речь и живое повествование.
«Литературное произведение должно заключать в себе один из трех типов скрытого смысла: 1 – иметь простую мысль; 2 – вызывать представление о чем-то еще; 3 – внушать то или иное поэтическое настроение.
Различают девять поэтических настроений: 1 – эротика, любовь; 2 – смех, ирония; 3 – сострадание; 4 – гнев, ярость; 5 – мужество; 6 – страх; 7 – отвращение; 8 – изумление; откровение. 9 – спокойствие, ведущее к отречению от мира».
Как это отразить в сюжетах о Курагинской жизни? Эротики, любви, смеха, иронии, гнева, ярости – этих страстей хоть отбавляй. Каждая семейная ячейка, личность живут в кругу страстей. Сострадание? Чего нет, того нет. Мужество – не приветствуется. Страх – есть, и много. Страх за жизнь, страх перед завтрашним днем. Испытать страх – можно провести ночь одному на вершине горы, в лесу. Отвращение – это что-то сродни черным стишкам: в начале вроде бы ничего, а потом отвращение. Такое же чувство испытываешь после прочтения романа «Конец пути» Джона Барта. Спокойствие, ведущее к отречению от мира? У нас с Виктором Жибиновым в Курагино есть знакомый из Барнаула, который много лет подряд свой отпуск проводит на Базыбайском пороге. Ставит незатейливый балаган у водопада, немного пропитания – и полный уход от житейских проблем. Это, как он говорит, открывает ему канал связи с Космосом и Богом, и он в полном блаженстве. Что его подвигло на это? Что он испытал первый раз, находясь там? Известно, что таким образом он вылечился от тяжелой болезни – рака.
Теория поэтической суггестии для передачи поэтических чувств рекомендует некоторые приемы. Сэлинджер, используя их, а также элементы мистики, религиозно-философскую символику, индуистские криптограммы, сумел закодировать свои произведения на получение читателем того или иного настроения. Так, критической литературы, исследовательских работ, диссертаций написано о его произведениях в десятки, сотни раз больше, чем число самих произведений.
В названиях его новелл есть уже подтекст – указ на то или иное чувство. Вот перечень названий новелл в его книге «Девять рассказов». Число девять – уже несет символ.
1. Эротика, любовь – «Отличный день для банановой сельди».
2. Смех, ирония – «Дядюшка Виггили в Коннектикуте».
3. Сострадание – «Перед самой войной с эскимосами».
4. Гнев, ярость – «Человек, Который Смеялся».
5. Мужество – «В ялике».
6. Страх – «Посвящается Эсме, с любовью и сердоболием».
7. Отвращение – «И эти губы, и глаза зеленые».
8. Изумление, откровение – «Голубой период де Домьо-Смита».
9. Спокойствие, ведущее к отречению от мира – «Тедди».
Читателю не надо разгадывать в них ребус, чувства сами не заметно обволакивают его. Сэлинджер использует символы Востока. Всякое желание человека, в том числе и любовное, на Востоке расценивается как путь, ведущий к несчастью и злу. Есть шесть видов «нечистых» страстей: 1) любовь, 2) ненависть, 3) гордыня, 4) невежество, 5) ложные взгляды, 6) сомнения.
В нашей сегодняшней и прошлой жизни предостаточно своих символов и аллегорий. Другое дело – использование формальных приемов. Например, иронию можно выразить с помощью парных строф, по-разному интерпретирующих одну и ту же тему: явно мы хвалим, а в подтексте ругаем. Также требуется, чтобы скрытый смысл произведения воспринимался подобно тому, как после удара колокола слышится гудение. Многие чувства читатель, получает через действия героев – парадоксальных, ирреальных. Чувство сострадания выражается тем, что кто-то приютил бродягу, а тот его обокрал. Ярость можно передать через усложнение композиции, применение устрашающего стиля: кровь льется рекою, обагряя руки героев, на врага обрушиваются страшные удары палицы, доминирование красного цвета, употребление различного рода удвоенных согласных и длинных, сложных слов. «Горестный, душераздирающий стон вырвался из груди Человека. Слабой рукой он потянулся к сосуду с орлиной кровью и раздавил его. Остатки крови тонкой струйкой побежали по его пальцам…" – пишет Сэлинджер.
Используется в композиции параллелизм, именуемый "системой вложенных друг в друга коробок"; слова и фразы, которые могут повторяться; когда словами сказано одно, а выражено другое; когда выраженное словами совпадает с тем, что хотят сказать, но подчинено другому намерению – все приемы для вызова чувств у читателя.
Смелость, мужество выражаются через построение сложного сюжета, повествующего о смелости, мужественных поступках. Такое повествование строится по канонам детективного жанра.
Психическими состояниями страха являются уныние, депрессия, тревога, раздражение, безумие, испуг. Черный цвет: на дворе темно, погода стоит ужасная, мрачная, беспрерывно льет дождь, поздний вечер... Психическое состояние страха, ужаса рассматривалось древнеиндийской философией как следствие заблуждения, причина которого – вера в реальность видимого мира, в реальность человеческой жизни. А поскольку вся наша жизнь лишь иллюзия (майя), то, как можно испытывать перед чем-либо страх, приходить от чего-либо в ужас. «Осознав иллюзорность своего существования, сержант Икс избавился от страха». Выражено одно, а подразумевалось прямо противоположное.
Создание в произведении главного поэтического настроения не исключает внушения читателю других поэтических настроений.
Приемы формотворчества согласно древнеиндийской поэтике, бесспорно привлекают к себе внимание. Рассказы, своего рода мистерии-инсталляции, я писал по горячим следам событий, и ни о каком третьем слое не думал, однако, зная уже об этом, на интуитивном уровне кое о чем догадывался. При второй и третьей редакции попытался ввести формальные приемы, которые соответствуют тому или иному поэтическому настроению. И естественно, обращаюсь не к древнеиндийским символам и аллегориям, а к нашей реальной жизни и к той, что была недавно при наших отцах, дедах и прадедах. Число девять в названии книги не означает, что в ней столько мистерий рассказов или новелл. Число это мистическое и может означать, что угодно – девять кругов ада, девять сфер рая, девять спиралей разума и т.д. Причем сами цифры показывают ход развития жизни.
0 – это пустота; 1 – минерал; 2 – растение; 3 – животные; 4 – человек неразвитый; 5 – человек развитый; 6 – человек духовный; 7 – ангел (рай); 8 – архангелы Михаил и Люцифер (рай и ад, свет и тьма); 9 – Бог (нирвана).
Чтобы достичь цифры 9, нужно пройти все этапы эволюции. Достигнув рая, 7, еще не значит, что дальше любовь Бога. Цифра 8 может означать и рай и ад, подобно тому, как архангел Михаил и Люцифер – свет и тьма.
Цифры имеют свое начертание, и по ним можно найти их символический смысл. Горизонтальная черта – привязанность. Кривая – любовь. Пересечение – выбор. Послание цифр кажется простым, однако оно несет в себе все загадки и секреты, все тайны эволюции сознания. Мир развивается в соответствии с символикой цифр.
1 – простая вертикальная черта без изгибов и горизонтальных черт. Ни привязанности, ни любви у минерала нет. 2 – линия привязанности к Земле: корни удерживают растение на почве. Наверх – кривая любви, повернутая к небу: листья и цветы ловят свет. 3 – три кривых любви. Животное любит Землю и Небо. Но нет горизонтальной черты, оно ни к чему не привязано. Оно раздираемо лишь своими эмоциями. 4 – символ креста. У человека на первой стадии развития есть выбор. Он находится на перекрестке: опуститься на животный уровень или перейти на более высокую стадию. 5 – человек мыслящий: у него есть горизонтальная линия – стремление к Богу, и кривая – любовь к Земле. Он летает в мыслях и летит в небо. Он хочет освободиться от оков плоти Земли, которая причиняет ему страх и боль.
6 – сплошная кривая, человек духовный. Кривая любви. Любовь исходит сверху, с неба, спускается вниз, к Земле, и поднимается к центру. Это любовь, которая делает круг, чтобы вернуться и любить самого себя.
7 – это разрыв с Землей, это ангел на седьмой сфере, в раю.
8 – архангелы Михаил и Люцифер и их движение на девятую сферу к Богу или низвержение в ад, на Землю.
9 – Бог (нирвана).
Рассказы, своего рода мистерии, не претендуют на то, что читатель начнет проходить этапы эволюции, но проблема поставлена…
Названия рассказов такие:

1. На праздник к Виссариону и на Шалоболинскую писаницу.
2. Семь дней сотворения мира Костана Пепеляева.
3. В гости к Ольге Коновой и целительнице Надежде Шотт.
4. Ляпсик – Анатолий Шишкин – человек-легенда.
5. Сталин вернулся.
6. Как Сурен и Виктор в Китай ездили.
7. Генка – сосед Витька – в цугундер попал.
8. Как с Кольком на писаницу сплавали.
9. Как Толька Нос к брату в Красноярск съездил.


1.На праздник к Виссариону, а потом на писаницу

«Сборы были недолги от Кубани до Волги». У нас же сборы на праздник к Виссариону как раз были долги. К нам едет ревизор, точнее, две барышни-миллионерши: Ленка и Людка из Красноярска. Ленка Дом мод свой в Красноярске имеет, Людка ее помощница. Обычно они на Кипре или Канарах отдыхают, а тут решили в народ пойти, как дворянки столбовые в Сибирь за декабристами. В первый раз Ленка с Ольгой из Москвы – племянницей Виктора – приезжали, а в этот решила на праздник Виссариона сама приехать, а остановиться – у нас или у Толясика в доме, где они в первый раз базировались.
– Валерка, к нам едут две миллионерши, потому мы не должны упасть лицом, подготовиться по высшему разряду, – Виктор трезво оценивает ситуацию.
– Давай, командуй, – соглашаюсь.
Ленка участвовала с нами в экспедиции от Усть-Можарки до Курагино, дорогу в те края знает, поэтому не рискнула на своей машине ехать. Тем более у нее колесо выстрелило, а запаски – нет. Ехать на своей машине из Красноярска побоялась, а на поезде – не солидно, тем более, она не ездила на поезде. Ленка каждый день звонила. Виктор подробно объяснял ей, как ехать и что надо, чтобы в «в народ пойти» – до Курагино на поезде проехать. Поезд из Красноярска в двадцать часов выходит, а в Курагино в пять приходит – в это время нам на точке надо быть. Однако страх не в том, что рано встречать, а в том, что нам надо приготовиться к встрече – из нашей квартиры-бедлама сделать что-то удобополагающее. Мне пал жребий – двор прибрать и баню приготовить, а Виктору – квартиру убрать. Я днем двор вымел, посуду, бутылки убрал. Новость, что к нам едут миллионерши, общекурагинской стала, и отовсюду советы идут. Ольга Никонова позвонила:
– Витя, давай окна покрашу!
– Еще не настало время, – Виктор сопротивляется. – Надо сначала у печки колосники-трубоходы прочистить. Не торопись, Ольга, в сентябре позову.
Виктор бы давно покрасил, однако Костя, знатный печник, загулял, вот уже второй месяц «гулят» – как говорят бабушки в Курагино. Костя – старовер, специальность печника под Москвой получил, у богатых камины в коттеджах выкладывал, дело шло неплохо, женился, а потом что-то случилось, а точнее, одна беда – винцо и водочка. Вот в Курагино и оказался, ни кола, ни двора. Сейчас у Сурена прописался, у него стройка века – дом в Курагино строит, перед этим баню, времянку выстроил. Вот в нее и впустил Костана к себе на постой, да толку нет. Кстати, мы всех Кость Костанами называем.
– Выгоню Костана, пьет сильно! – Сурен каждый раз грозит и тут же: – Не могу выгнать, мамка любит его, он ей огород поливает, а иной раз поплачет ей в платок, она и прощает, десяточку-другую на прокорм дает.
– Мы Костану уже на две печки денег передавали, – Виктор возмущается, – плут твой Костан! Сурен, гони ты его!
– Придется, – каждый раз обещает Сурен.
Пардон, ушел в сторону от генеральной линии. Виктор – волынщик, затянул уборку и ночью колотится. Помыл полы, почистил плиту, постелил дорожки. Я ночью не люблю колобродить, однако тоже бдю, по горячим следам строки на компьютере слагаю. Но где-то к двум часам все равно вырубился…
– Валерьян, вставай! Едем миллионерш встречать, – в 4 часа утра Виктор меня будит.
– Что?! Где?! – спросонья не могу ничего понять.
Я до последнего момента не верил, что миллионерши в Курагино поедут. Однако целую неделю Виктор каждый день по телефону говорил и заболтал их.
– Виктор, а ты знаешь, что принимающая сторона от мобильного телефона тоже платит? А минута 6 рублей стоит – вот и считай, во что разговоры выльются, – как-то напугал друга.
– Как платит? – воскликнул Виктор. – Так никакой моей зарплаты не хватит. Крэк мне названивает, Игорь-миллионер по часу и более диалог ведет, Ленка-миллионерша.
– Вот так! Ты бы не платил, если бы у тебя сотик был, а так плати.
– Не может быть, давай я на почту позвоню, а лучше 07 – в справочную.
Позвонил, девчонка-оператор успокоила: не платит.
– Смотри, Виктор, не успокаивайся, мне кажется, все равно принимающая сторона платит.
Поток звонков по мобильному к Виктору не уменьшился – тут тебе и Абакан и Москва подключились, Сергей Белов из Сан-Франциско нет-нет дай позвонит. Из-за этих длинных разговоров мы нужной информации несколько раз лишились. Успел я эту информацию через себя прогнать, просыпаясь.
Итак, 4 часа утра, мы на станцию выезжаем. Встречающих много. Толька Нос – брательник Игоря-миллионера – подъехал. Он матушку встречает – в Красноярск на операцию ездила. Перед этим Толька сам в Красноярск ездил, с братом Игорьком встречался, пока у того жена с дочкой на курорте, развлеклись малость. Нос все еще под эйфорией той поездки находится и все пытается нам детали рассказать, как они ужин по-королевски заказывали.
– Верим, верим, Толька! – успокаивает Виктор. – Нашумевшее дело, в анналы классических похождений войдет; Валерьян уже накропал рассказ «Как Толька Нос в Красноярск ездил».
– Мне дайте почитать.
– Обязательно.
А рассказ я написал...
«Болотов, ближе к делу – Лев Николаевич Князев – приморский писатель – замечание делает, – а то пока едете до станции, целый роман напишешь. Наверное, не приехали ваши, как ты говоришь, чувихи?»
- Приехали. Встречайте! Вот и мы! – объявили девчонки.
- Виктор кинулся обнимать, целует, мне их багаж передает.
– Где машина? – спрашивают прибывшие.
– Как где? Вон окастик стоит! – Виктор на наш лимузин показывает. – Конечно, не паджерик, на котором ты ездишь, но все равно машина хоть куда, везде пролезет, с Хамро на лесозаготовки на ней ездили.
– Хамро помню, а вот окастик не помню. Да не переживай, Витя, на окастике даже лучше.
На окастике, конечно, ехать за сто километров к Виссариону опасно. Одно успокаивало: на бензин минимум расходов – на двадцать литров утром заправились.
– К Виссариону два раза можно съездить, – говорит Виктор.
И действительно, где только мы не побывали – после Виссариона и на Шалоболинскую писаницу съездили.
– Дай мне тыячу рублей – я тебе писаницу покажу! – Виктор отвечает на мои мысли.
Посадили мы гостей в окастик и к своему двору повезли. Двор, знаю, чистый. Мусор сожгли, пустых бутылок две ванны собрали – с Василием Крековым на курагинскую свалку свезли. Перед этим с Виктором разговор произошел.
– Валерьян, тебе надо в нижние миры окунуться, на свалке среди бомжей пожить. Вот где мир истины – это тебе не шестой континент осваивать в Запредельном мире.
– А что и у вас бомжи на свалке проживают?
– Сам увидишь.
И точно, приехали на свалку, картину страшную увидели: две еще молодые женщины картошку выброшенную перебирают, два мужика-бомжа бутылки отмывают, кто-то шашлыки жарит из выброшенного мяса. Контингент молодой – стариков и старух не видно.
– Молодежь одна. А где старшее поколение? Где Галя Дуракова со своим Гераклом, помнишь, года два назад их встречали? Где они?
– Старые вымерли, а Галю в соответствующее по ее фамилии заведение отправили. Гали не стало, Геракл на другие просторы Вселенной двинул. Он герой мистический, как твои герои.
– Виктор, не окажемся ли мы в ситуации бомжей перед миллионершами из Красноярска. У них в квартирах все блестит, джакузи, а у нас, как здесь, – удобства во дворе, туалет покосился и два Лащевых в доме. Почему мы два Лащевых, дальше узнаете.
– Окунутся в народ, еще пищать будут! Правда, Ленка требует, чтобы я к ней в Красноярск ездил. Зимой на улице не может.
– Вот видишь, а ты говоришь «в народ».
– Ничего, ничего, – Виктор успокаивает. – Туалет мы поправили. Два таких туза курагинских трудились на стройке. Тебе богатый материал предоставили о своем жизненном пути.
Да, рассказ о них писать надо...Событий в Курагино много, и каждый шаг хочется запечатлеть, поэтому сплошные отвлечения. После встречи гостей Виктор нас по ночному Курагино повез. Молодежь из кафушек, по-нашему, гаштетов, по домам расходится.
– В Курагино гаштетов и магазинов больше, чем людей, – комментирую.
– В прошлый раз заметила, – соглашается Ленка. – Драки видела. Что, у вас так положено?
– Весной в одном гаштете трех девчонок убили, сейчас этот гаштет прикрыли, – Виктор страхи нагоняет.
– Сразу убили?
– Нет, медленно убивали.
– Что так ополчились на женский пол?
– Крученые были, вот и поплатились.
– Зачем мы приехали?! – Ленка заволновалась.
– Но вы же не крученые, вам нечего бояться, – Виктор успокаивает, выруливая на очередную улицу.
– Вот здесь, за ветлечебницей, Любка Лесова живет – писательница, – объясняю. – Место в тупике на преступления навевает, вот она детективный роман «Жить хорошо…» и написала… Виктор там выведен крупным планом – чеченский след отслеживает, за золотым запасом гоняется.
– Чеченцев она зря ввела, – Виктор замечает. – Начала с наших мест, а закончила за бугром.
– Роман ориентирован на красивую жизнь под страхом смерти. Герои погибают, только Виктор (по книге Толик) и Селик, который помог у героини машину угнать и сжечь, живые остались.
– «Встретил Селика – убей Селика», – Виктор вспомнил фразу из моей книги «В поисках десятого откровения». – Селик у нас на встрече с одноклассниками розы подрезал. Сейчас бы они как пригодились! Девчонок с цветами встретить.
– Ему надо было свою подругу Нину Ивановну подсластить.
– С какого боку нам Нина Ивановна? Не ему принесли цветы, и не бери. Вот моду нашел: чуть что плохо лежит сразу к себе прет.
– Может, заедем? Вон его дом.
– Нет-нет! Да и дома нет его, он у Нины Ивановны. Говорю ему: «Не вздумай прописать ее, а то жизни и дома лишишься». Она двух мужей на тот свет свела.
– Да, Виктор, поездить с тобой по Курагино, можно много чего услышать. Давай домой вези, девчонок спать укладывай, утром пораньше надо выезжать, в 11 часов Виссарион слово произносит.
– Не будет он в 11 часов выступать. В 11 открытие праздника, – Виктор не хочет рано выезжать и потому заболтать пытается.
Спорить с ним бесполезно – все равно на свое выведет. Пытаюсь пожестче вопрос поставить:
– Виктор, мне миллионерши и прочие развлечения, как говорит Колек, по барабану – мне надо Виссариона увидеть, если не увижу, значит, пропало лето. Едем или нет?
– Хорошо, хорошо, в 9 часов выезжаем.
Прибыли на базу. Я баню затопил: спичкой чиркнуть – через полчаса можно париться. Однако куда там, народ за музыку сел: Ленка DVD привезла – битлов и прочих рок-музыкантов. Виктор в свою стезю попал – пиши, все пропало. Я, видя такое дело, в баню сходил, спать улегся – завтра дело важное. Проснулся в 8 часов. Виктор с девками не ложился. Хотели, как лучше, получилось, как всегда. Выехали только в 10 и прибыли на праздник в 12. Спасло Виктора от гнева, что Виссарион вообще не стал выступать.
-Не почувствовал он, что нужен народу, – сказали нам из его паствы. – Вечером на слиянии выступит».
Чего «слияние» с чем – непонятно. Новое это у них – постоянно ищут новые формы познания истины. Организация праздника в этом году сильнее на два порядка, чем в прошлом. Народу много, машины ставят на охраняемую стоянку.
Мы решили, что до 16 часов гуляем – обходим павильоны, встречаем знакомых, знакомимся с новыми лицами, слушаем концерт, посещаем выставки, покупаем сувениры, а после едем на Гуляевский порог.
«Дай тысячу рублей, Гуляевский порог покажу», – стало для нас присказкой, как и с писаницей: «Дай тысячу рублей, писаницу покажу».
Меня на празднике больше интересуют знаки: кого встречу, что увижу, и самое главное, увидеть Виссариона надо. Английскую и немецкую речь слышим, значит, иностранцы наехали. Вглядываюсь в лица, пытаюсь знакомых встретить.
– Ты не Пшенай? – спрашиваю у похожего на него мужика.
– Пшенай, – узнал меня бывший министр у Лукашенко.
Поговорили, вспомнили, как несколько раз встречались на Казыре, на Горе и на таких праздниках.
– Володя, помню, у тебя две жены сразу оказалось: одна из паломниц – здесь женился – и законная приехала. Виссарион еще тебе разрешил сразу две жены иметь. Чем кончилось? С кем живешь? Или с обеими сразу?
– С законной.
– Не собираешься отсюда уезжать?
– Не собираюсь.
Поговорив еще, далее двигаюсь. В шатер зашел, там лобзиком сувениры и амулеты вырезают из акации. Два мужика-паломника разговор ведут, как надо тексты Виссариона читать.
– Учителя надо между строк читать, – говорит один из них.
– Что читать между строк надо – это ясно, – встреваю в их разговор. – При развитом социализме мы этому научились, а вот как писать между строк? Меня это больше волнует.
– Есть пособие у меня, могу дать, – один из них отозвался. – Принести?
– Интересно будет почитать. Неси, – соглашаюсь.
Действительно принес мужик два опуса – где-то страницы по четыре. Текст в основном о том, как прозрел он. История такова: пять лет назад у него беда случилась, защемление позвоночника, потерял память. Кто он? Откуда? Не помнил. Шел по улице и полное забвение. Кто-то его в Сибирь взял – к Виссариону: мол, там тебя вылечим и в обиду не дадим. Круг деревни Кордова принял его.
– Стал всему заново учиться. В учение Виссариона поверил, – рассказывал Степан. – Если раньше слева направо жил – от рождения к смерти, то теперь справа налево – от смерти к дню рождения. Память восстановилась, вспомнил, кто я. Съездил домой. Брат болел аналогичной болезнью – умер. Мать, отец – живы. Но я для них стал чужим – похоронили они меня и не могли понять... Сейчас монастырь мужской создаю.
– Почему? У вас и так монастырь. А если ты что-то пытаешься создать, это же пойдет против Виссариона – на его учение покушение будет. Вот если ты хочешь помочь кому-то, наркоману или человеку, подобно той ситуации, в которой ты оказался, это другое дело. Владимир Высоцкий хотел в конце жизни нишу найти, в глухой тайге от наркомании вылечиться. Может, надо было радикально поступить – памяти лишить, как с тобой случилось, тогда бы жив остался?
– Наркоманов я могу лечить. Через смерть. Умер, а мы его воскрешаем.
– Шаманские практики в этом вопросе больших успехов достигли – они своих сородичей только так лечили.
– Они сами путешествовали – из больной души болезнь выгоняли.
– Ну, а ты как предлагаешь, человека в смерть загонять? Топором по затылку?
– Зачем? Есть простой способ – через мухоморы. Подсыпал дозу – вот человек и в том мире.
– А вернуть как?
– Дозу надо знать.
– А если переборщил дозу?
– Может случиться, что и уйдет насовсем. Другого варианта нет. Я сам ядовитыми грибами восстанавливался, знаю.
– Да, Степан, ты самоучка, а надо на научную основу ставить. По одному примеру, что с тобой произошел, рискованно обобщать.
– Вера должна быть и чистый лист, что с тобой до этого произошло, забыть все, только тогда человек по правильному пути пойдет.
– На это мало кто согласится, многие хоть и приехали сюда, но своих привычек не бросают...
После диалога «о чтении между строк» я дальше по кругу острова двинул. Вот Боц веревки вьет. Он девчонок, свою дочь, дочь Вовки Щербинина, ее подругу, на праздник привез, здесь же его брат Валерка Лысак с Витькой Рыжим из Красноярска трутся. Увидев Витьку Рыжего, вспомнил, что его в Красноярске таксисты Чубайсом зовут, а друзья в Курагино не знают. Вот рассказать, а то все: б-р-рат? А – б-р-рат? Мы к двум знакомым пузачам подходим.
– Пузачи, привет! – здороваюсь, похлопывая их по животам.
– Привет! Почему ко мне не появились? – один из них накинулся на меня. – Была оказия на вертолете в этом году на Казыр вас отправить, на установку барельефа Лебедю, что у вас хоронится. Цел он?
– Цел, – пытаюсь вспомнить, кто все же они такие.
Ба! Вспомнил. Карих! Помощник депутата Зяблова.
– Поостыли мы в этом вопросе, – отвечаю. – Многие говорят, вертолет вам обеспечим. А на деле – пусто.
– Заволынили вы, – не сдается Карих. – В этом году, говорю, была оказия. Я звонил пару раз Жибинову, а он отмахивался.
– Мне он ничего не говорил. Я бы начал суетиться. Хотя народ в этом году в Тыву на рыбалку махнул, и собрать некого.
– Давайте на следующий год заранее отработаем вариант. Подключим еще силы: в Законодательном собрании мой однокашник Сашка Чебатарев какой-то отдел возглавляет, поможет, спикер палаты обещал содействие, Генка Инжутов, как и ты, пузач, представитель Красноярской думы в Москве, обещал кого-то привлечь; Алексей Иванович Лебедь не должен в стороне остаться.
– А как Михаил Кожухов? Под него вертолет мы дадим.
– Сурен звонил ему. Ответил, что в этом году не сможет – программа его «В поисках приключений» на новую меняется. А вот в рамках новой программы на следующий год обещает приехать.
– Не бросайте это дело, мы поможем! – заверил нас Карих.
– Заграница нам поможет! – смеюсь.
С Боцом мы дальше двинули, еще с парой мужиков поговорили: один паломник, архитектор из Москвы, меня не помнит, однако я с ним фотографировался два года назад. Потом к мужику из Кордова пристали: дочь в инязе учится – здесь практика с иностранцами, поговорить.
– Боц, что мы к мужикам пристаем? Что, нет женского сословия на празднике?
– Ты же сам говорил, что паломницы зашоренные и с ними опасно говорить, порчу могут навести.
– Это точно, в этом году только узнал от цыганок, что меня две женщины сглазили.
– Тут я вспомнил, как было дело. Два года назад две паломницы-ортодоксы на меня насели: верь в учение Церкви последнего завета, и баста. А если не будешь верить, проклятие на тебя напустим. И напустили – два года не мог до обеда пить, выпью – давление начинает зашкаливать. Хорошо, цыганки сглаз сняли, попробовал ее, родимую – пьется, правда, сам уже табу наложил.
– Хорошо отделался – сто рублев всего отдал, – Виктор смеется. – Мог всех денег лишиться.
– Поэтому не хочу испытывать судьбу, с женщинами этой веры связаться. Хотя вот Владимирская концертное представление с детьми собирается ставить – с ней можно, она продвинутая. Подошел, напомнил, что лет пять назад знакомились – фотографировались. В прошлом году ее концерт смотрели – понравился.
– Помню, помню вас, – Владимирская кивает, – вы мне свою книгу подарили.
– Я написал еще оду книгу «В мир миной и обратно» – мистический роман. Будет ли у нее успех?
– Издашь большим тиражом – будет.
– Из Красноярска Игорь Илюшкин – миллионер – обещал помочь.
– С Игорем я знакома. Он помогал нам с гастролями. Желаю успеха!
– Вот мир тесен! А за пожелание – спасибо!
Только прощальные слова сказал, вижу, к ней еще одна звезда эстрады и паствы Вадим Редькин – певец и первый евангелист Виссариона – подходит.
– Вадим, привет!
Десять лет с ним знакомы. Встречаемся, правда, вот так случайно, хотя один раз он мне аудиенцию с Виссарионом на Горе в их городе Солнца устроил, тогда мы втроем долго беседовали.
– Привет! Вижу, новую книгу в руках держишь, что-нибудь про нас написал?
– Книгу «В мир иной и обратно». Вы обещаете в рай небесный людей после апокалипсиса на вечность отправить, мы же туда для познания путешествуем. Научный центр «Синергия» для этого создали – людей лечим. Отправили в мир иной больного на полчасика, оттуда здоровенького возвращаем. Ноги не было – оттуда с ногой. У вас дела тоже процветают, смотри, сколько людей за вами идет. Ты вот восьмой том «Последнего завета» издал, на концертных подмостках выступаешь.
– Восьмой том еще не вышел, седьмой есть.
– По Интернету мелькают сообщения, что вы со Светланой Владимирской по гастролям стали тусоваться. Светлана на каком-то бомонде фужер красного вина позволила.
– Пригубила, а корреспонденты уже и подхватили, – Владимирская улыбается.
– Вадим, почему Виссарион к народу не вышел? Вон сколько людей его ждали. Первых лиц власти и тех обнесли.
– Поэтому и не вышел. А точнее, не почувствовал, что он народу нужен.
– А вечером на слиянии будет?
– Почувствует, что его люди зовут, обязательно выйдет. А так он здесь, в Петропавловке, и люди его чувствуют.
– И я чувствую. Однако увидеть его надо – потребность возникла.
– Если хочешь, обязательно сбудется.
– Спасибо. И еще вопрос. Слышал, ты физический тонус упражнениями, «Восемью кусками парчи» поддерживаешь. Там музыка и еще какие-то таинства есть. Что это такое?
– Спиною назад семь раз опрокинься – сто болезней исчезнут.
– Здорово! А сто восемь шагов по ручью, как монахи замка Шаолинь?
– Не сто восемь, а больше делаю. Я к горному ключу каждый день за ключевой водой хожу. А какие таинства-упражнения, смотри сигун-терапию – оттуда выбирай, что тебе подходит.
– Китайская грамота все это. А так, привет Виссариону, если он помнит.
– Передам, и помнит, твоя книга «Земля курагинская»у него в сохранности, присылай еще и звони мне прямо на Гору – телефон на нашем сайте есть.
– Да, видел и позвоню, новую книгу «Земля курагинская – 2005» вышлю или на следующий год сам привезу.
На этом расстался с главным евангелистом и к своей братии направился – они уже под бережком устроились…
– Исчерпал я себя на этом празднике. Давайте на материк – в Петропавловку двинем, – предложил.
В деревне не меньшие торжества идут. Паства Виссариона тут много разных строений для связи с Богом настроила. Церковь, часовни, монастырь, вспомогательные постройки – для Божего промысла. Вот, типа ангара: на первом этаже мастерские, на втором – выставка живописи. Работы Виссариона и его сподвижников – сильные вещи. В одном из шатров-павильонов ожерелья из акации продают.
– Почему из осины амулеты не делаете? – спросил мастера. – Они лечебными свойствами обладают. Мы осиной во Владивостоке, по рецепту писателя Сергея Крившенко, суставы лечим, чурочки к больному месту – и выздоровел человек.
– Осина лечит, а акация к Богу приближает. Человек духовней становится. Из осины мы по заказу делаем.
– После услышанного купил браслет из акации...
Тут с Шалоболинской писаницы директора экспедиции Александра Леонидыча увидел:
– Привет, Санька! Вот мир тесен! Только что на писанице у тебя болтались – и вот на другом духовном празднике. Отправил студентов на каникулы?
– Да, вчера. Осталось пять человек – надо кальки снять с новых петроглифов. Приезжайте. Ты же оставил футболку «Хакасия» и кепку.
– Приедем. Девчонки из Красноярска, да и Виктор не видели ваших раскопок, хотят посетить.
– Дай тыщу рублей, писаницу покажу! – Виктор смеется. – Леонидычу эти гости уже в горле стоят.
– Нет, ничего, мы гостям всегда рады и рассказать можем. Приезжайте!
После этого к стоянке двинули – пора на пороги ехать. Программа выполнена. Одно не выполнили – Виссариона не увидели. Напоследок решили сфотографироваться на фоне церкви. Вид отличный, место выбираем. Тут на нас машина едет – мы на дороге устроилась. В машине Учителя узнал, рядом Вадим сидит и самый приближенный – меценат, как мы узнали, потому ему и почести. Нас не переехать, затормозили. Виссарион и Вадим, вижу, узнали меня. Выйти – сан не позволяет. Они к первому лицу района Турчину не вышли, а тут простые помазанники. Поэтому я замахал: проезжайте. Виктор успел картуз снять и поклониться. Так что задача увидеть Виссариона, выполнена. Немногие удосужились такой чести, а нам, пожалуйста. Вадим как в воду смотрел, пообещал, что увижу. А знаменитых людей на празднике много: – Алла Пугачева инкогнито паломницей бродит – никто не узнает, а мы срисовали. Губернатор Хлапонин, говорят, здесь. Александр Лебедь не побывал у них, хотя обещал на Гору наведаться – паства даже вертолетную площадку подготовила. А побывай, судьба уберегла бы. Нас в позапрошлом году ангел-хранитель уберег – в верховья Казыра собирались с Михаилом Кожуховым лететь. А сверху была запланирована катастрофа. По закону Вселенной не мы, значит, кто-то другой должен на небеса попасть. Вот вертолет на Камчатке и грохнулся. Мы об этом на шестом континенте Истины узнали.
По размышлении мы к нашей машине двинули, там немного потусовались с Боцом – он девчонок ждал. А в 16 часов двинули: Боц в Курагино, а мы на Гуляевский порог. Через час на место прибыли. Машин десять собралось, народ порогом любуется. Мы на больших камнях-плитах растянулись от усталости. Кайф! Наш визит на праздник к Виссариону, можно сказать, закончился.
Дальше дела пойдут житейские. Как Костан Пепеляев женился – это отдельный рассказ, а мы перейдем к тому, как назад в Курагино вернулись и на Шалоболинскую писаницу съездили...
С порога выехали потемну и даже в Петропавловку на слияние Учителя с народом успевали. Могли и тузов эстрады послушать: Вадима Редькина, Светлану Владимирскую, еще каких-то знаменитостей.
– Там сегодня мощный концерт будет, – Виктор явно клонит к тому, чтобы заехать.
– Нам надо было палатку взять, – сокрушаюсь, – поставили бы: кто утомился, в ней и отдохнул. А так ночью придется ехать. Выдержит ли Виктор – две ночи не спал.
– Я выдержу! Как девчонки?
– Устали мы! – Ленка отмахивается. – В Курагино поехали.
А зря. На празднике, как потом узнали, здорово было. Виссарион с народом слился, и концерт за концертом пошли. В следующем году на три дня приеду, палатку поставлю – и всю ночь концерт буду слушать. А так наше посещение куцым получилось. Десять лет назад, когда я на их праздник первый раз попал, на берегу лагерь разбил. Была опасность, что местные растащат все у меня, однако обошлось – на празднике побывал по полной программе. Хотя тогда все скромнее было, но зато Виссарион несколько часов перед народом говорил.
К Ивану Степанычу в Тюхтата не заехали. А он наш друг, еще со времен походов через Тофаларию. После Тюхтат Усть-Можарка. Сюда в 30-х годах кулаков сослали, где они обустроились и зажили так хорошо, что в 1938 году их заново раскулачили – кому расстрельную статью дали, кого в лагерь отправили. Сейчас деревня из одних паломников – дома добротные. «Вот бы на них Сталина!» – слышишь еще такие возгласы «доброхотов».
Далее дорога, как по алее, среди деревьев идет. В этих местах то заяц выскочит, то глухарь, а то и сокжой – так мы всех диких копытных называем. И в этот раз пара зайцев метнулась – один через дорогу успел проскочить, а другой замешкался – у обочины застрял. Оба спаслись.
Имисс ночью проезжаем. Виктор вспомнил, что его отец здесь родился. Его прадед – курагинец – потомок Тютчева, декабриста, сосланного и всю жизнь прожившего в Курагино. Уже не раз об этом писал.
– Чем дед промышлял? – спрашиваю.
– Учительствовал, директором школы был.
– Вот видишь, какие у тебя корни.
– Предлагали мне здесь директором школы стать. Не согласился. А сейчас жалею. Квартиру давали, и от Курагино близко.
– Смотришь, хозяйство бы завел: куры, свиньи, коровы, поросята...
– Это не для меня. Не люблю это, а вот корни пустил бы...
– Корни ты во всех деревнях пустил, везде узнают.
– Это не в счет, они на старости лет куска хлеба не подадут.
Так с шутками и прибаутками до Бугуртака доехали.
– Ленка, помнишь, когда сплавлялись, мы сюда за провиантом ходили, – напомнил. – В магазин крупного купца Пашина, на этот край деревни пришлось топать.
– Зато сколько интересного увидели, – Виктор вспомнил.
– Как тетка и пацан на пустой улице на велосипедах не могли разъехаться. Тетка кричит: «Васька, сворачивай! Сворачивай!» Так и свернули в одну сторону – столкнулись на пустой улице. Или у магазина сцена. Магазин закрыт, народу много, и непонятно, они продавца ждут или просто отдыхают. «Продавец где?» – ты еще спросил. – «Она больная, у кумы чай пьет, – женщина, что на велосипеде ехала, сказала. – Могу передать, чтоб в магазин шла». – «Гони ее! Гони! – ты возмущался. – Солидные люди собрались, вот профессор, писатель, мигом про это безобразие напишет». Не прошло и пяти минут, как продавчиха нарисовалась. «Приболела, – начала оправдываться, – но сказали, уважаемые люди ждут...»
– Ну и что дальше? – Ленка не выдержала.
– Продавчиха, Витькина знакомая оказалась. Он ей: «Светка, не видно, не видно, что ты больна! Давай отпускай народ и дальше продолжай чаевничать».
– Детишек у нее не было, на Виктора похожих? – Ленка смеется.
– Не было, не было, – Виктор заминает вопрос.
Сейчас нам приятно вспомнить это, проезжая мимо Бугуртака, где эта история случилась.
В Курагино приехали – опять то же самое: баня, шашлыки, телевизор, музон на всю катушку. Мне отдушина – на компьютере поколотить, описать, что сегодня произошло.
Другой день – знаки подсказывали – бездарно проведем, планов никаких, у Виссариона не остались, на писанице с Кольком не медитируем. Однако есть приятность, праздник на площади в Курагино состоится – День цветов и еще что-то. Днем концерт, а вечером дискотека – молодежь веселится, девочки веселятся.
***
На третий день, в субботу, на писаницу поехали. День выдался славный, легкие облака, и никаких намеков на дождь. На окастике едем. Вот деревни Ойха, Пойлово. Там и там мои родственники живут; в Пойлове по линии бабушки – половина Артемьевых, а зайти не к кому, стакан молока не поставят, не оттого, что нет или жалко, а просто к обеду все пьяные. Правда, такую картину я давно наблюдал, сейчас пьющий класс, может, и вымер, а молодежь другая – не пьет. Хотя верится с трудом... Вот Шалоболино.
– Виктор, к хлебному королю заедем? Я же про него рассказ написал, когда он у вас в ООО «Белая Елань» трудовую службу нес.
– Сейчас он в другом король. Как получит пенсию, к нему сразу одна учителка из Алексеевки объявляется с баяном. Вот они неделю, как ты говоришь, по-библейски «семь дней сотворения мира» и веселятся. А деньги кончились, она баян под мышку и в Алексеевку.
– Курок же женат? Жена, дочь?
– Жена в Норильск вернулась. Один живет.
– Чем занимается?
– Зимой на подельщине, а летом на рыбалке и «гулят». Сейчас не время пенсии, значит, он на рыбалке. Кстати, вот его дом.
– Останови! Вдруг дома.
Дом у Курка большой, ворота крепкие, во дворе дрова заготовлены. Покричали, однако тишина.
– Виктор, ворота наглухняк закрыты.
– Значит, Курок на рыбалке, – Виктор заключил. – Поехали, церковь посмотрим. Может, какой клад найдем. Мы с Лысаком, братом Боца, когда в школе учились, два царских червонца нашли бумажками – в школьный музей сдали.
Церковь объезжаем – вход ищем. Ленка гадает, какой стиль у церкви, что-то она не похожа на христианскую, больше на готическую.
У нас на Угловой такую церковь в точности строят. Первый купол уже возведен, а второй – нет. Картина в точности такая, как здесь.
– Да у этой церкви два купола было, два креста, – Виктор объясняет. – Американцы реставрировать собрались, а молния возьми и ударь, меньший купол напрочь сгорел, только основание осталось. Американцы пожили месяц и уехали – отказались реставрировать.
– Значит, знак. Кому-то надо было, чтобы, как говорит кто-то из моих друзей америкозы, не касались святыни. Здесь бы помедитировать, истина бы открылась, а может быть, и чудо. Я сейчас ищу святые места, где чудо мгновенно происходит: подошел к этому месту, коснулся – и вот откровение получил, болезнь вылечил.
– Ты лучше ищи, где клад зарыт, – Виктор замечает. – Нам такое чудо нужно.
– Клад большевики отрыли, когда грабили церковь, а церковников по тюрьмам пустили, хотя не исключено, где-нибудь червонцы и зарыты. Надо миноискатель приобретать, сейчас с помощью его многие чего находят. Этот бизнес на Западе процветает, а мы тут на таком месте сидим – два века в Артемовске золото добывали, золотыми червонцами оплата шла, напрятано много.
– О том я и говорю, вон сколько в каждой деревне богатых домов каменных дореволюционной постройки – в них подвалы, тайники есть. Твой дед деревянный дом ломал – 170 червонцев нашел, а если эти каменные ковырнуть – тысячами посыпятся.
– У нас во Владивостоке на моих глазах экскаватором бывшую парикмахерскую на Ленинской ломали, из ковша золотые червонцы посыпались. Народ враз бросился собирать.
– Ты-то успел?
– Нет, милиция опередила – оцепила, простой народ погнала. Потом начальника милиции Касатонова с этими червонцами в Средней Азии накрыли.
– Касатонов у нас начальник, что-то врешь, братец.
– У меня начальники милиции – все Касатоновы.
– Много, видать, золотых монет было – если и людям хватило, и милиция нахапала. Сознайся, Валерьян, сколько золотых червонцев прихватил?
– Колись, что там! – Ленка смеется.
– Если честно, – голову наклоняю в смущении, как Костан на Гуляевском пороге. – Парочку золотых успел урвать.
– В это еще можно поверить, – Виктор смеется.
«А церковь какая в Шалоболино?» – спросит читатель.
Церковь как церковь – большая. Разрушенная и поруганная комсомольцами и молнией. Внутри на уцелевшем куполе росписи видны, кстати, «Семь дней сотворения мира». Видите, как символично – мы семь дней сотворения мира с Костаном Пепеляевым пережили, и вот, пожалуйста, роспись. На писанице о сотворении мира надо поискать рисунки. Семь – священное число. Я удовлетворен исследованиями. Дальше наш путь на Ильинку. Дорога – гравий, но живописная. Впереди мост через речку Шушь, перед мостом остановились. Вид за речкой на высоченные скалы, которые в доступных местах разрисованы всякими надписями: кто, когда и откуда. В бинокль узрели трех человечков у плит, на самом верху что-то делают. Как потом выяснили, петроглифы на кальку снимают. Мы же на скалах видим надписи современных писателей, типа «Вася + Маша = Любовь». Налюбовавшись другими надписями, дальше двинули – а это вверх по серпантину, мимо сосновых рощ на гору и вниз к Ильинке.
– Вид, с ума сойтци! – восклицает Виктор. – Однако в дождь мы отсюда не выедем. Видите, сплошная глина.
– Виктор, а где же мастерство водителя?
– Мастерство водителя как раз выручит! – Виктор улыбается, правда не наклоняет голову в смущении, как Костан на Гуляевском.
Однако тучки стали появляться, как бы не застрять.
– Виктор, давай Женьку-проводницу возьмем, она вот в первом доме живет.
– Ты что, без нее дорогу не знаешь? Вы с Суреном уже ездили-переездили.
– Дорогу знаю, но тебя с ней хочу познакомить. Она собирается в Канаду – документы оформляет, может, ты надумаешь в сопровождающие, как-никак языки знаешь. С нами по Америке не захотел поехать, а зря – мог бы там остаться. Сейчас бы в гости ездили.
– Тогда не мог, сам знаешь. Предки болели. Помогать надо было.
– И то правда.
Подъехали к Женькиному дому, постояли, однако никто не выходит, значит, не знак Виктору в Канаду ехать, а на писаницу будем самостоятельно путь прокладывать. Вдоль кошар едем. Здесь хоть и не в гору, но болотина: пойди дождь – трактор нас не вытащит. Далее дорога в гору – один крутой косогор преодолеваем, второй; вид на Тубу, дальше на Минусинские и Хакасские степи открывается. Здесь граница.
– Вид отличный, однако, смотри, направо обрыв, чуть дождь, и мы туда мигом скатимся, – Виктор подмечает.
– Не пугай!
– Нас одно спасет – мастерство водителя.
На втором подъеме лагерь археологов открылся. Спускаемся к нему. Дорога круче, чем на подъем. Подъехали, в лагере ни души.
– Видать, на раскопках или вон в том лагере на острове, там норильчане стоят – мэр Норильска отряд юных археологов каждый год сюда направляет. Давайте я вас сам проведу к петроглифам, до дождя надо успеть – за полчаса управимся.
Бросились по тропе. Метров через сто от лагеря на первые петроглифы вышли – рисунки чуть выше, надо по лестнице забираться. Залезли. Народ в восторге.
– Посмотрели? Дальше, дальше двигаем, – тороплю.
Тропа вдоль Тубы идет. Две женщины на ПСНе к берегу подчалили и палатку устанавливают.
– Ба! Кого вижу! – узнал я Зинаиду Ивановну Булычеву – главного моржа клуба «Льдинка». – Вы, что, вдвоем? Из Курагино?
– Да. Будем ночевать, а завтра за нами Хамро на такси приедет.
– Сейчас мы дальше пробежим, – объясняю. – Там самые интересные рисунки, а на обратном пути, если не будет дождя, к вам заскочим, – пообещал смелым женщинам.
Не стал больше дискутировать, дальше по тропе двинули. Вот и главный участок раскопок. Здесь работа в самом разгаре. Петроглифы на кальку снимают. Огромные листы кальки смачивают чем-то белым, может, зубным порошком или мелом, накладывают на плиту с рисунком, продавливают мокрой тряпкой, и на ней рисунок отпечатывается. Потом по характеру рисунка изучают, какой век, тысячелетие и какой цивилизации принадлежит. Также на цифровой фотоаппарат со штатива с мощным объективом съемка идет.
– Леонидыч, привет! Как обещали – прибыли. Но задержаться не сможем, дождь вот-вот накроет, быстро посмотрим и назад.
– Давайте. Вон мой коллега фотографирует, может вам кое-что рассказать.
У девчонок вопросов много – насели по полной программе и на Александра Леонидыча, и на фотографа. Он тоже большой дока в петроглифах, доцент, только что с ректором Дроздовым совершили путь по «Золотому кольцу Хакасии, изучали такие же рисунки в других местах.
– Здесь самые значимые, – объясняет, – сильней Томской писаницы будут. Там одна эпоха, здесь наслоение многих эпох и по площади больше – на километры тянется. Впереди норильчане новые откопали. Сами мы в этом году открытий не сделали – вторую руку скелета откопали, и все, ниже плитняк, целых скал нет, поэтому и рисунков нет.
– А определили, сколько скелету лет?
- Много, в Москве уточняют.
- А не Чингизхана ли эта могилка? Она до сих пор не найдена. Предполагают, что на Байкале или вот в Саянах его перезахоронили. Один из его сыновей здесь был наместником. С этой горы свои владения рассматривал.
- Насчет Чингизхана – навряд ли. Слишком посредственное захоронение. Скорее это ритуальное жертвоприношение, – Леонидыч объясняет.
- Я во Владивостоке одному знакомому медиуму Сергею покажу, он по фотографии точно скажет, кто такой, когда умер и как.
- Наши менты это дело не раскроют. Глухарь, – Виктор смеется.
– Леонидыч, показывай, где сцены сотворения мира?
– Вот смотрите, – давай нам показывать петроглифы брачной жизни.
– Оказывается, люди и тогда знали об этом, – смеюсь. – Не по Библии происходит. Покажи, где первый день, второй...
– И это есть, но иносказательно, в символах. В наших трудах читай об этом.
– Вот лодка мертвых хорошо изображена, – Ленка гладит.
– Рисунок этот такой же по стилю и форме, что в Сахаре, в высохшем русле реки нашли, – Леонидыч объясняет.
– Так, кто здесь рисовал? Европейцы?
– Три волны людей из Африки, Европы сюда кочевали. Сначала первобытные из Африки – рисунки есть схожие с африканскими, затем скифы…
– Девчонки, надо к ритуальной чаше подняться, – предлагаю. – Там загадать сокровенное можете, и сбудется.
– Небезопасно это, – замечает Леонидыч, – надо к этому подготовленным быть. У нас кто ни пойдет туда, обязательно змею встретит.
– Я ночью один в этой чаше медитировал, когда с Кольком здесь на косе лагерем стояли. Видел небо, связь с Космосом поимел. Об этом я в другом рассказе пишу.
– У меня в прошлом году был опыт с этой чашей, – Леонидыч подхватил. – Утром на восходе в центр этой чаши сел и НЛО увидел. Не смейтесь! Реально все было. Тарелка приземлилась, оттуда гуманоиды вышли, вокруг нашего лагеря походили, в палатки заглянули и удалились. Все я это видел, когда внутри чаши сидел.
– Эх, я не догадался на рассвете посидеть! – пожалел.
– Оставайся, посидим, двоим НЛО откроется, – Леонидыч предложил. – Один я уже боюсь.
– Если вы примете нужную дозу, не то еще увидите, – Виктор смеется.
В прошлое посещение мы с Леонидычем собирались ночь в чаше провести, но как раз по этой причине не состоялась у нас встреча не только с Космосом, но и с инопланетянами. Насчет того, что Леонидыч инопланетян видел, он мне в прошлом году рассказывал. Тогда я не поверил. Но после того как сам там побывал и увидел, что открывается там, – верю.
– На следующий год приезжай, по полной программе встречу с инопланетянами организуем, – Леонидыч предлагает.
– Загадывать не будем. В этом году хотели, но помешало что-то. Как и сегодня – погода не дает, вот-вот ливень пойдет
– Все, бежим! – глядя на небо, Виктор команду дает. – Не до чаши!
– Бегом к машине побежали. Минут двадцать потратили, промокли до нитки, хорошо не град. В Алексеевке в это время градины с голубиное яйцо по полям Сурена прошлись. Мы в лагере переоделись, благо дополнительной одеждой на поездку запаслись, и быстрей в машину.
– Быстрей! Быстрей! – кричит Виктор. – Еще немного, и нам крышка! Не выедем.
Не мешкая, мы в окастик забрались и по опасной дороге в обратный путь двинули. Первый крутяк с трудом взяли, колеса буксуют. После – вниз, не менее опасно, можно свалиться с обрыва.
– Только мастерство водителя нас спасет! – Виктор кричит в азарте.
– Спасет, спасет! Как мы с заднего сидения вылазить будем, если машина юзом пойдет?
– Валерче, не боись! Вызволю вас на Божий свет.
– Божий нам не надо, давай земной.
– Вон, видишь, радуга, к хорошей погоде и к удаче. Может, ты сегодня свое счастье найдешь.
Действительно дождь быстро кончился, и из Ильинки при солнце выезжали. Радугу, как через ворота, проехали. Такой случай второй в этом году. Один раз в Скалах сквозь радугу я прошел, причем так близко, что можно дотронуться до нее. И здесь так же. Не зря мистическими делами занимаемся. Кто-то следит за нами и дорогу дает. Сны снятся соответствующие. Тут во сне недавно летал. Говорят, если во сне летаешь, то растешь. Если духовно расту, тоже неплохо. А летал так. Сначала по реке плыву. За мной целая компания друзей гребет – тоже вплавь. Заплыли в какую-то протоку, которая вся камнями забита. Мне надоело бултыхаться, я и подумал – в воздух бы подняться. Попробовал – получилось. Толпа тоже пытается, но не может. У меня же восторг: лечу! Высота метров двадцать. Пытаюсь опуститься, не получается. В воду прыгнуть? Боюсь – мелко. Смотрю, на берегу большая куча песка – завис над ней и прыгнул. Решил дальше лететь. Взлетел запросто. Поднялся высоко, над курагинским мостом пролетаю. Оказался он многоярусным – мост из будущего. Тонкости постройки изучаю, хоть зарисовывай. Полетал я, и у меня мысль возникла: а не слабо рекорд поставить – с поездами и автомобилями, что по мосту двигаются, посоревноваться. Попробовал параллельно мосту лететь. Однако не могу – на месте завис, сил нет сдвинуться. Что-то изнутри не дает, подобно тому, как прыгнуть с большой высоты в воду боишься. Знаешь, что можно прыгнуть, а внутри что-то держит. Так и здесь. До этого же летал как птица: парил вверх, вниз опускался, а подключил сознание – зажимы пошли. Перед этим я не мог на землю опуститься – прыгать пришлось, и вот вдоль моста не смог пролететь со скоростью мысли. С этой проблемой проснулся. Ощущение реальности поразительное: вот умею летать, и все! Сны забываются, а этот в голове во всех подробностях долго стоял. Это знак, чтобы я мистическими практиками дальше продолжил заниматься, а то, что не мог скорость набрать тоже предупреждение, чтобы не увлекался сильно. Может, и с ритуальной чашей не все задуманное осуществил – тоже знак. Хотя здесь понятно: еще рано испить из нее чашу тайн мироздания. Надо теоретически готовиться – дальше мистические практики осваивать, скрипты-мистерии создавать.
А Виктор свой окастик через гору на спуск к Шалоболино вывел. Вид красивый. Спустились. За мостом через речку Шушь опять остановились, полюбовались и дальше двинули. До Курагино быстро доехали. Чем в этот день еще занимались – не помню. Как говорится, был день оный, и было радостно. И подумал Бог: хорошо, однако. В этом и счастье, которое предрекал Виктор.

2. Семь дней сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

Со знаменитым человеком из Жаровска встреча на Гуляевском пороге произошла после посещения праздника Виссариона. Я под палящим солнышком прямо на камнях заснул, меня оставили досыпать, а сами повыше за барским столом уселись – паломники для отдыха специально построили. Они во многих местах такие удобства возводят, однако находятся сволочи из местных – бомбят все это. Костан Пепеляев – человек-легенда
– От недостатка культуры-шмультуры все это происходит, – Виктор замечает с намеком на анекдот от Игнатыча – героя наших туристических экспедиций.
– Этот навес недалеко от дома старовера Васьки Полуянова, потому не смеют сжечь, – заметил я, подходя к компании.
– Васьки нет, где-то на рыбалке в верховьях Казыра, – Виктор объясняет, – однако вот Костан Пепеляев здесь, ему опохмелиться надо, потому он рад нашей встрече.
Действительно, Костан уже пиво пьет и байки травит, как женился он, покуда из Гуляевки в Жаровск шел. Сюжет на библейский тянет. По Библии семь дней сотворения мира, а у нас семь дней брачной жизни Костана Пепеляева. Вначале я его басни мимо ушей пропускал, а потом увлекся – стал в диалоге сам участвовать.
 – Костан, давай по порядку, что за невеста? Откуда? Сколько лет? Какая первопричина женитьбы твоей? Какой-нибудь знак был дан свыше?
 – Знак один – получку получил. Пришел в магазин отовариться, – ванну продуктами загрузил.
 – Как ванну! – воскликнула Ленка – городская жительница, – Она же тяжелая.
 – Да не та ванна, а цинковая, помнишь, в фильме «Неподдающиеся» герой приз взял за лучшее исполнение чечетки, – Виктор уточнил.
 – Дело зимой было, – дальше двигается Костан в своем изложении, – я ванну на сани и так груз тащу, иногда собаку подпрягаю – она тащит.
 – Как собаку зовут у тебя, Костан? – любит Виктор высветить в разговоре тонкости.
 – Туман. Перестал, сволочь, соболя брать, придется согнать со двора, не буду кормить, застрелю!
 – Тебе бы все стрелять, вон он тебе сани таскает. Ты давай не отвлекайся, рассказывай, как семь дней женат был, по библейски: когда еще ничего не было, и витал только дух в Великой Пустоте.
 – Закупил я, значит, полные сани продуктов и в путь собрался. Тут Маринка – дочка моей знакомой – подбегает: «Костя, я с тобой в Жаровск. Я люблю тебя!».
 – Как, так и воскликнула: “Я люблю тебя!”
 – А что? Так и воскликнула.
 – У тебя, наверное, чувства разыгрались, сердце заколотилось?
 – Приятно стало, подтверждаю, – Костан покраснел.
 – Что дальше?
– Дальше она выпить предложила, чтобы веселее идти было.
 – Бичевка, наверное, если сразу на выпивку тебя разводить начала. Сколько лет ей?
 – Семнадцать, я с ее матерью дружил когда-то.
 – Не дочка ли? А то мы с Виктором в какую деревню не заедем, все у него дочка или сынок, – смеюсь.
 – Нет, не похожа.
 – Ну и что? Угостил?
 – Да. Пришлось доставать четушку.
 – Так у тебя вся ванна, наверное, и была заполнена водочкой – полный боезапас.
 – Почему водочкой? Галмиру накупил – ролтану, спичек, соли, сахару, водочки бутылок пять всего, что на нее, родимую, деньги тратить, лучше я самогонки в Жаровске у кума куплю.

Первый день сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

Этот день мы назовем “День первый сотворения мира». День должен быть ответственным – все таинства в этот день начинаются.
И сказал Бог: «Да будет свет». И отделил Бог свет от тьмы. И был вечер, и было утро – день один.
– Значит, выпили мы по первой, – Костан рассказывает, как все было.
– Пили прямо из горлышка?
 – Дно от банана отрезал – вот и стакан.
 – Откуда банан оказался?
 – Туристы оставили, их под каждым кустом сейчас можно найти.
 – Обманываешь ты, Костан. Сейчас бросься искать, ни одной не найдешь по дороге Гуляевка-Жаровск, – Виктор решил подначить дружка.
 – Спорим, найду! – загорелся Костан.
 – Верим, верим! – закричал я. – Не отвлекайся от темы. Значит, помаленьку вы свой путь прокладываете. Молодуха за тобой идет? Еще не дала обратного хода? На сколько лет моложе тебя?
– Мне сейчас пятьдесят лет, а ей семнадцать. Вот и считай, на сколько лет.
– Как в старые времена, из деревни брали в солдаты, девчонка рождалась, новобранец смеется: вернусь из армии, женюсь. Возвращается, а невеста уже не первой свежести – в девках задержалась. А у тебя с запасом.
 – Сколько идти до Жаровска?
– От Жаровска до Черемшанки – двадцать километров. От Черемшанки до Гуляевки – пять. – В цепь длинных рассуждений кинулся Костан.
– Долго шли?
– Часа четыре.
 – Природой любовались, о смысле жизни говорили? Может, свою дальнейшую совместную жизнь рисовали? Ребеночка не загадывали купить?
 – Зачем нам покупать, своего народим.
 – Я про своего и говорю. Просто мы так говорим “ребеночка купить”. А когда вы ребеночка начали покупать? Прямо по дороге? Или все удовольствия до места дислокации, до Жаровска оставили?
 – Все вам расскажи.
 – Свадебная ночь, значит, намечалась. В предчувствии радостей жизни весело шагалось и с песней. Ты перед этим вон какие песни выводил. Ты, Костан, отсидку поимел, сколько?
 – Восемь лет и семь месяцев. Давали десять.
 – За что?
 – За «убивсто».
 – Как так? Ты же старовер, и вера твоя – не убий ближнего. Как же ты нарушил обет, данный твоими предками?
 – Ближнего не убий, а врага можно. Ночью ко мне в дом ввалились трое и давай требовать выпивки, одну пулю из двустволки в потолок всадил, не понимают, прут на меня, вот вторую и всадил в ближайшего. Двое других напали на меня, скрутили в ментовку и «скорую» пошли вызывать. Я из веревок выпутался и к матери по тайге через горы в деревню Березовку. Там отсиживался, а потом в Курагино с повинной явился.
 – Кто судил? Не Чебруков?
 – Нет, женщина, а адвокат Иванова, она мне все советовала: свали все на ревность, меньше получишь.
 – И что не свалил?
 – Эти двое – свидетели долбаные не дали. Если бы их застрелил, можно было что угодно показывать, а тут все карты против меня. Хотя в моем доме происходило. Я спал с женой, они ввалились, угрожали…
 – Да, много дали... Где сидел?
 – В Красноярске… – давай Костан нам дальше раскрывать тонкости мест не столь отдаленных.
Для тех, кто прошел это, – это университеты. А для нас сокрыто тайной, потому не будем вдаваться в святая святых того мира. Хотя, как говорится, от тюрьмы и сумы не зарекайся. Упаси, Господь!
 – Из десяти лет восемь отсидел? За что скостили? За примерное поведение и прилежание?
 – По амнистии.
 – Костан, мы отвлеклись от генеральной линии – как ты семь дней женат был. Сколько раз прикладывались по дороге, пока невесту до дому довел?
 – Четушку мы сразу выпили, а потом банан самогонки употребили. К дому еле приползли – уже в темноте.
 – Ты не тогда обморозился?
 – В другой раз, минус сорок шесть градусов было. Я не заметил, что ноги мерзнут, пусть, думаю, мерзнут, а пришел домой, они все белые, подошв не чувствую.
 – Как спасся?
 – Самолечением, а пошел бы в больницу, оттяпали бы. У нас в Курагино лечить не будут.
 – Это хорошо, что не гангрена, а то можно было и погибель найти. Чем лечили?
 – Облепиховое масло из Алексеевки доставляли.
 – Не Сурен поставлял?
 – Он.
 – Вот, подлец, куда забрался.
Это было во времена, когда он снежного человека на гольце Козя опекал, лесозаготовками руководил – и вот, оказывается, Костана спасал. Что одним облепиховым маслом лечил, он туфтит, наверняка от снежного человека какой-то рецепт поимел, вот и вылечил Костана. Нам поэта Бочинина надо была на рецепты Сурена садить, а то у него ногу оттяпали, а потом и жизни лишили.
 – Хорошо, Костан, приползли вы с подругой на свадебное ложе – к дому своему. Дома, наверное, холод собачий. Не топлено. Печку надо топить – не до свадебных утех.
 – У меня буржуйка – быстро топится, мигом, как на юге стало, тепло, и пой, душа, веселись!
 – Гостей на свадьбу не приглашал? Народ не прослышал, что ты свадьбу играешь? С хорошими же подарками из Гуляевки прибыл.
 – Сунулся кум узнать, что у меня за веселье, я его отшил. Свадьба чисто по-семейному проходила.
 – Значит, первый день закончился. Где вы спать улеглись? В горнице? Или на печке?
 – На лавке, – смеется Костан, – она у меня широкая, на двоих по ширине будет.
 – На ночь иконостасу поклонился, перекрестился, как вы староверы креститесь? Двумя перстами?
 – Двумя. Вот посмотрите, крест у меня на груди. Он, что тебе христианский, что староверческий, – одинаков.
 – Что-то он у тебя стерся. Сколько лет носишь?
 – Как крестили, так и ношу. С детства.
 – Костан, а наколки на твоем теле есть? Столько лет сидел, могли и подвести на это дело?
 – Чист, можете проверить, – начал было раздеваться Костан.
 – Верим, верим! – закричали мы в один голос. Не хватало нам Костана голым созерцать.
Не стали мы расспрашивать другие интимные подробности первой брачной ночи, решили ко второму дню перейти.
 
Второй день сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

И сказал Бог: «Да будет твердь». И назвал Бог твердь – небом. И был вечер, и было утро – день второй.

– Костан, вот вы проснулись на второй день, твоя невеста не заплакала, видя, куда попала? Быт-то у тебя, наверное, не фонтан. В полном запустении. Или все же порядок? Староверческий уклад держишь? Для гостей отдельная посуда. Кстати, твоя невеста из старообрядческой семьи?
 – Вопросов задал много. Дом у меня – пятистенка, от деда по матери достался, – как потом выяснилось, стуфтил Костан.
 – Ты же говорил, что в Туве родился.
 – В Туве, в селе Ильинка.
 – Там я был, – «я все знаю!» – с Василием Денисовым оформиловкой занимались. Точно помню, вся деревня из русских староверов состояла. Значит, там ты родился? Образование какое получил?
– Стыдно сказать.
– Не стыдись, говори.
– Честно?
– Честно! Честно!
– Шесть классов. Отец меня запряг в работу. Приходишь из школы – идешь на толчок хлеб молотить молотилом. Утром на лошадях съездишь за хлебом, покушаешь, идешь в школу – уроки не подготовил. Стал отбиваться от школы, хитрить. Отца нет – я дамся больным, а то возьму у обуви отпорю подошвы и матери говорю: “В чем я пойду, обуви нет у меня”. Так и отбился от школы.
– А тут и женилка, наверное, не дает покоя. Во сколько лет женили тебя, Костан?
– Честно? – опять Костан краской пошел.
– Честно, честно! Колись.
– Сравнялось мне семнадцать лет, отец предложил жениться. Я не захотел волю отца снять: пусть будет по отцовской воле!
– В школу по отцовской воле не захотел ходить, а жениться, значит, захотел. Как невесту нашел?
– Одну посватали, она отказала, мы ей дегтем ворота намазали. А потом с двоюродным братом в соседнее селение поехали: у него там ухажерка была – он решил там свое счастье испытать. Тетка его с нами была, он и пустил ее ухажерку выманить. Смотрим – идут вдвоем. Лошади у нас наготове. Приходят невеста и провожатка, садим в ходок, поехали. Приезжаем домой, нас встретили. Вскоре приступили к гулянке, – Костан на старом лексиконе речь построил.
– Украли, значит, невесту. Не говорили вам, что это аморально, аполитично.
– Ругали, но что сделаешь: невеста согласна была.
– Ну, а как тебя определили в женихи?
– Брат поехал в район расписываться, я с ним. Тут я присмотрел провожатку, к ней приступил. Мне помогли. Прихожу домой, поклонился отцу и матери. Отец прослезился – что я сделал, не посоветовался с ним.
– Видишь, как удачно: и волю отца выполнил – женился, и невесту нашел по душе.
– И где сейчас жена твоя? Долго прожили?
– Пятнадцать лет, а потом умерла.
– По-настоящему умерла? В Курагино у нас бывших жен мужики покойницами называют.
– Моя жена при родах умерла.
– Извини, Костан.
– У нас долго детей не было, а потом забеременела и умерла. Ребенок, дочка, выжила. Сейчас замужем за старовером, в Кызыле живет.
– Сталовером, – Виктор на лад Кузьмича переводит.
– Потом поехал на тракториста и на шофера выучился. В армии на машине ездил и после армии шоферил.
Костан далее так и сыпет именами, фамилиями, кто учитель, командир, начальник тюрьмы. Тут же песни поет, свои стихи и других авторов читает. Память потрясающая.
– После армии домой вернулся. С отцом жил. Купили дом с коридором.
– С колидором, – Виктор опять подначивает Костана.
– Виктор, пускай по-старинному говорит. Ты сам же любишь с такими людьми общаться. Андрей Кузьмич из Таят любил говорить; галмир: вместо гарнира, шалмир вместо шарнира. «Вчера ко мне приезжали крутые на шалмирах», – объяснял нам, когда мы к нему приезжали. Кстати, он тоже десять лет имел отсидки, но по другой статье: – «семь на восемь».
– Валерьян, ты путаешь, – Виктор меня остановил. – Знаменитая статья «семь-восемь» от 07.08.1932 года была – «закон трех колосков» еще назывался. Взял три колоса на поле – пять лет, будь добр, отсиди. А Кузьмич сидел за «японского городового» – десять лет по 58-й статье. В деле он как «японский шпион» фигурировал. Спроси его, где Япония находится, ни за что бы не ответил. А в мире политзеков он много слов и песен выучил: полустационар – полуценар, поликлиника – полуклиника.
– Воспоминания истинных участников тех страшных событий красноярский «Мемориал репрессированных» собрал в Интернете. Читаешь, ужас берет. Думаешь, надо так было над народом издеваться, какие он муки пережил.
– Валерьян, это как-то описано, а вот воспоминаний простых каторжанцев нет, – Виктор замечает. – Шукшин описал это в «Калине красной» и «А поутру они проснулись» – и все.
– Однако это рассказы не самих каторжанцев, а литературный вымысел, и много приукрашено. В действительности все драматичнее.
– Вот, профессор, и возьмись за эту тему. Правда, и у тебя тоже опыта нет – мы только один раз с тобой в курагинских казематах побывали, когда напросились «ощущения получить», и все. А посидеть бы надо.
– «Сесть мы всегда успеем!» – помнишь, говорил Куравлев в роли князя Милосердова. – Лучше давай запишем рассказы самих героев этих событий, на видео заснимем – еще не перевелась русская земля. Вот Костан – наш герой.
– Костан, образование ты по тем меркам хорошее получил. Что тебя подвигло в тюрьму попасть? – опять мы к нему приступили
 – Уже рассказывал, убийство совершил.
 – Я не об этом. Что перед этим было? Может, знак какой? Убийство совершить – тоже знак, по которому тебе десять лет тюрьмы определили. Но все равно перед этим что-то еще должно быть. Кто-то тебя в дорогу звал? На голову камень свалился? Вещий сон увидел? Подумай! Почему у тебя ружье дома оказалось заряженное?
 – Сон? Да, был сон. Будто я шланг тащу, а ему конца нет. Я тогда на Ирбинском шоферил, машина досталась списанная. У нас комиссия в это время, мне начальник: «Костя, езжай на карьер, там машину спрячь, пока комиссия нас проверяет, а сам дома побудь». Я и схоронился на свою голову – с дружками сначала попьянствовал, а потом их ночью приволокло на погибель одного из них. Вот какие знаки ему были – это поинтересней будет. Для меня убийство – это знак, согласен. Это меня и спасло – я потом сон видел, будто на машине со скалы летел и разбился. А этот выстрел и затем тюрьма спасли меня.
– К этому можно все превратности жизни подвести. Жизнь, конечно, главное. Жив, значит, кто-то дарует ее тебе. Однако цель и знаки могут уберечь не только «быть или не быть», но и в мелких делах, например, от тюрьмы и от сумы. Однако отвлеклись мы. Второй день твоей супружеской жизни идет. Здесь поинтересней. Вы утро второго дня встречаете. Жизни радуетесь. Что делаешь?
 – Решил я печень налима пожарить. Перед этим большого пузача из-подо льда вытащил. Лед очистил, он и всплыл. Я его топором оглушил, затем лед разбил и достал.
Я бы не поверил, однако один раз сам одиннадцать налимов таким образом вытащил. Вот и Костан наладил добычу рыбы. И свою молодую жену решил печенью налима накормить.
– Жарил печень на собственном жиру, – рассказывает Костан. – Печень отменная получилась. «Ешь, Маринка, печень!» – приказывал я своей ненаглядной. А она, зараза, отвечала: “Не буду я есть твою печень!”. А я ее заставлял: “Ешь!”
 – А что ты к ней пристал: ешь да ешь! – Виктор пытает. – У вас, староверов, обычай такой, в первый день жену после свадьбы печенью налима кормить? Если рыбный день, так это четверг. Кстати, первый день – что за день недели был?
 – Понедельник – день первый, вторник – день второй, и тэ дэ.
 – Значит, целый день твоя Маринка печень ела? После такой диеты действительно налимом станешь или печенью.
 – Да, под самогоночку и разговоры мы печень ели и день коротали.
 – Вечером что, опять молодую жену в опочивальню повел? Чем у тебя горница от кухни-столовой отделена? Простыночкой?
 – Занавеской.
 – Вот здоровье у Костана! – восклицает Виктор. – Каждый день супружеские обязанности выполняет.
 – Костан, к тебе надо ехать, с твоим бытом ознакомится, а то по представлению не сильно картину имеешь.

Третий день сотворения мира или брачной жизни
Костана Пепеляева

В этот день Бог творчески работал – красоту из зелени ваял, злаки сеял. Готовил почву, чтобы человек на Земле мог жить.

Так и наши друзья: а проснулись они поутру голенькие, изба вся в инее.
 – Костя, проснись! – взмолилась Маринка. – Иди печь топи, да я и есть хочу.
 – Маринка, давай вместе будем хозяйством заниматься, я печь топить, ты еду готовить.
 – Сначала тепло в доме сделай, – Маринка на Костана наседает. – Музыки не слышу.
 – Потом услышишь. Я на гармони сыграю, давай сегодня песни будем петь. Я много знаю.
 – Что сегодня будем есть? – Маринка наседает. – Блинчики бы.
 – Будут тебе и блинчики, однако давай налима варить.
 – Не хочу налима, хочу блинчиков.
 – Нет-нет, сегодня постный день, ты жена моя и должна слушаться, что тебе скажу.
 – Будем варить уху из налима. Хочешь мяса, тогда я сегодня должен сходить на охоту. Рябчиков пострелять. А пока хожу, ты уху свари.
Однако не тут-то было, Костану самому пришлось варить – картошки быстро начистил, налима и картошку холодной водой залил и на огонь – пусть варится. Уху так и надо варить. Отец меня научил – мы по целому ведру варили из ельца, окуня, хариуса, и нормально. Вот и Костан этим рецептом пользуется. Уха варится, а муж на добычу мяса двинул – за околицей рябчиков пострелять. Удача сопутствовала, подстрелил с полдесятка – к молодой суженой с добычей вернулся. А у нее уха готова.
 – Что плохо ешь? – Костан опять пристал к молодой жене.
 – Под уху налить бы надо.
 – Да, ты права. Надо.
Налил Костан себе и жене по стаканчику самогоночки – уха на ура пошла, и жизнь веселей стала. А через некоторое время и запели, как два голубка, по-семейному. Вот и день третий кончился, утро – вечера мудренее, день четвертый близится. Молодожены в постель на лавку улеглись...

Четвертый день сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

В этот день Бог создал светила и отделил день от ночи.

Наши же молодожены в полном здравии и покое. Костан вчера мясом запасся – потому утром суженые не торопятся вставать: мясо в холодильнике, на улице в кадке. Однако мороз гонит – печь топить. Тепло по хате пошло. Костан быстренько опять к милой под бочок. А пока поутру милые тешатся, нам их образ надо обрисовать.
Костану, как мы выяснили, пятьдесят лет, Маринке – семнадцать. Костан – ростом где-то сто семьдесят, здорово на артиста Пуговкина похож, глаза голубые, с прищуром и с такой же, как у артиста, хитрецой:
 – Ты, голубоглазенькая, нравишься мне! – Костан, как красная девица, глаза потупил, к Ленке обращается.
 – И ты мне нравишься!
 – Но-но! Ты наших девок не отбивай! – Виктор начал нервничать, а то вижу Ленка в Костана уже втюрилась.
– А что, Костан красивый мужчина, на Пуговкина похож.
– Красивый, как я, но я красивее, – смеется Виктор.
– Меня всю жизнь сравнивали с Пуговкиным и даже путали.
 – Во славе великого артиста купался? Не говорили: “Дурик, ты зачем бороду отрастил? Ты же Пуговкин!”
– Все было.
– Костан, воспроизведи образ Маринки, мы же ее не видели.
– Ростом небольшая. Смуглявая, личиком симпатичная, на цыганку похожа.
– Ноги не в синяках? Признаков тяжелого детства, похмельного синдрома не наблюдалось?
– Что пристал? – Виктор решил оградить Костана от расспросов. – У Маринки главный козырь – молодость. Вот и все признаки.
– Правильно, – Костан облегченно кивает. – Молодая, кровь с молоком.
Этот диалог у нас с Костаном на Гуляевском пороге происходил, а при сотворении мира – день четвертый начинается. Утренним утехам Костана и Маринки конец пришел – голод и холод из постели выгнал.
 – Есть хочу и выпить! – Маринка хнычет.
 – Еду готовить надо, – Костан упокаивает. – Сегодня будет шурпа из рябчиков.
 – А что мне делать? – потягиваясь, спрашивает Маринка.
 – Картошку почисть и рябчики общипай – нам хватит на день.
 – Не умею я, лучше, дядя Костан, ты сам это сделай, – почему-то Маринка на четвертый день замужества Костана дядей стала называть.
 – Хорошо. А ты картошку, лук почисть.
В такой идиллии утро проходит. Костан быстренько печь подшаманил – с утра жар еще сохранился – и давай рябчиков общипывать. Все чинно, благородно в доме Костана происходит, как и должно быть в четвертый день сотворения мира.
 – Дядя Костан, дай опохмелиться, – вспомнила Маринка.
 – Маринка, сегодня четверг, пить не будем, баню топим, а после баньки подам, сам не буду, обычай – по четвергам не пить – своих прадедов чту.
 – Ты чти, а я не буду, – Маринка на своем стоит.
Милые бранятся, только тешатся – в таком духе четвертый день сотворения мира или брачной жизни молодоженов проходит. Шурпа отменной получилась, Костан не устоял, налил Маринке самогоночки, сам не пьет – решил после баньки позволить.
 – Маринка! – кричит Костан. – У нас хлеб кончился, завтра будем лепешки печь, а лучше блины. Умеешь блины печь?
 – Не умею, они у меня не получаются.
– Чему тебя только мать учила! Надеюсь, лепешки-то умеешь?
– Лепешки умею.
– Вот и славно!
После обеда Адам и Ева – точнее, Костан и Маринка – в баньку двинули березовыми веничками душу отпаривать. Костану приятно молодое тело супруги похлестать, особенно по упругим ляжкам горячим веничком провести, рукой похлопать. Смех и радость в бане – молодые супруги резвятся.
После бани самогоночка и песни под гармонь. Вечер четвертого дня настал. Он повторяет вечер вчерашнего дня – песни про Казыр собственного Костана сочинения, молодожены поют. Вот так день прошел.

Пятый день сотворения мира или брачной жизни
Костана Пепеляева

 – Костан, чем в пятый день ты с молодой женой занимался? – давай мы пытать дружка на Гуляевском пороге, где мы и сами свою жизнь куражим. – Что Библия толкует об этом?
– И сказал Бог: «Да будет жизнь на Земле – всякие живые твари». И был вечер, и было утро – день пятый. И сказал еще Бог: «Плодитесь и размножайтесь».
– Костан, вижу, ты Библию хорошо знаешь, особенно в части размножения. Тебя, может, и откровение посетило, знаешь, что после смерти будет?
– Царство небесное будет, но до него надо добраться – семь сфер пройти.
– Ба! Мы тут целый год бьемся над проблемой, что там за порогами рождения и смерти, а ты запросто ответ даешь. Как на тебя снизошло это откровение? Обычно для этого клиническую смерть надо испытать.
– Испытал, в тайге с медведем в схватку вступил и побывал там по ту сторону.
– Рассказывай, рассказывай. Это не овечку медведю задрать у Васьки Полуянова, как в этом году случилось, а с самим Костаном надо сразиться.
– Что меня понесло в тайгу по весне, когда медведи из берлоги выходят, не знаю, – Костан начал рассказ. – Попал под горячую лапу косолапому. Он из берлоги, а я тут, он меня и зацепил – одним ударом лапы на тот свет вырубил.
– Что-то ты привираешь, Костан? – сомневаюсь в его рассказе.
– Дедом клянусь, так было. Вон у меня на голове сколько шрамов.
– И что дальше? – Виктор верит, что Костан правду говорит.
– Что? Очухался уже ночью. Под валежником лежу. Медведь, когда из берлоги выходит, еще жирный и ему не до меня, ему надо из состояния голода выйти. Потому меня и схоронил под корягами, чтобы от меня душок пошел.
– Медведь что? Из голода соком выходит? – смеюсь, вспоминая, как я голодаю по методике Порфирия Иванова – с пятницы вечера до воскресенья обеда и как из состояния голода выхожу.
– Березовый сок пил, – Костан смеется, – талой водички ему достаточно попить.

Шестой день сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

И сказал Бог: «Сотворим человека по образу и подобию Нашему». И увидел это Бог и доволен остался.

Хорошо Адаму в раю – ему все зверьки подчиняются, однако змей-искуситель на грехи подбивает. Так и Костан с Маринкой решили ребеночка сотворить.
 – Маринка, я ребеночка хочу, сына, чтобы защитником был, кусок хлеба на старости подал. Не вижу, что ты понесла от меня?
 – Если понесу, тебе всю жизнь кормить меня придется и сынка нашего.
 – Сначала мы будем кормить, а потом он нас.
Костану через шестнадцать лет шестьдесят шесть будет. В Сибири жизнь суровая, особенно здесь, в суровой тайге – доживет ли Костан до этого срока, еще вопрос, хотя вот женится, сын народится, мощный стимул жизнь дальше тянуть. Если не подорвет здоровье водочкой, болезнями, то до девяноста лет доживет и больше – как другой наш друг соболятник Филипп Егорыч тянет. До сих пор так же, как Костан, семь дней сотворения мира совершает, а если не получается, то к своей старухе под бок: «Где тут у тебя пуговички, пиявочки?» Старуха в ответ: «Не приставай, окаянный, иди туда, где три дня гулял». Филипп Егорыч до семи дней не дотягивает – три осиливает, а лет десять назад, когда ему было семьдесят шесть, мог и неделю «гулят». Так что Костану пожелаем такого же здоровья – до ста лет в здравии и покое прожить. Шестой день закончился.

Седьмой день сотворения мира или брачной жизни Костана Пепеляева

И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в этот день почил он от все дел своих, которые творил и созидал в другие дни.

 – Костан, как ты седьмой день в своем улусе провел? Как Бог почил от дел своих, что раньше творил?
 – В этот день Маринка забузила.
 – Как забузила! – Виктор воскликнул. – Она зеленого змея еще не вкусила и уже забузила! Или вкусила?
– Она с первого дня вкусила по полной программе. Вот и сегодня я уже пить не могу, а ей подавай. Утром так и объявила: «Дай выпить». Я ей налил, а сам за добычей зверя в лес пошел. В этот день марала подстрелил. Пришел с добычей, а в доме Маринка и ее брат – пришел ее забирать домой, говорит: «Мать требует назад возвращаться. Погуляла и хватит».
– И что?
– Что! Пришлось отпустить, а чтобы не обижались, что Маринку у себя пригрел, полсохатого отдал.
– Как же ты сохатого – сокжоя – добыл?
– Туман выгнал прямо на меня, я его завалил.
– Вот видишь, какой у тебя Туман «вумный», а ты его стрелять собрался.
– Здесь он молодец, а на соболя перестал идти, другую собаку нужно брать.
– А что ж ты мясом сокжоя не откупился? Маринку бы спас.
– «Овец в стойло, холодильник в дом!» – смеется Виктор. – «Ой, ой! Какую невесту увели».
– «Садитесь. Пока». «Белий, белий, совсем горячий». «Ты не путай свою личную шерсть с государственной! Плата по таксе. Такса один рубль», – поддержал я друга изречениями из Кавказской пленницы.
– Скучно ей со мной стало без выпивки, – Костан вздыхает, – обещала мамку проведать и вернуться.
– Ну, что вернулась?
– Замуж вышла. Два раза, и оба неудачно. Сейчас в Красноярске продавцом работает. Видел ее, говорит, что со мной лучше всех было.
– Пока к тебе шла, по дороге замуж вышла, – Виктор смеется, вспоминая обычную картину из курагинской жизни.
– Пока к жениху шла, по дороге «ребеночка купила». Это точнее будет, – добавил я, познав тоже курагинскую жизнь, и дальше продолжил. – Костан, ты семь дней по Библии прожил – это замечательно. У меня картина перед глазами стоит: мифические образы тебя и твоей невесты. Похожую картина «Адам и Ева» у художника Макеева видел. Попрошу у него разрешения вставить в книгу.


***
– Костан, ты что-то не договариваешь, – после перерыва разговор продолжили. – Что ты на артиста Пуговкина похож или на помещика Ноздрева у Гоголя, это одно, но в тебе другая изюминка, дворянская кровь чувствуется. Ты, как красна девица, краснеешь. Говоришь толково. Внутренняя интеллигентность наблюдается. Кстати, Пепеляевы же известная фамилия в России. У Колчака два брата, генерал и премьер-министр служили. Первый прославился как бандит – генерал Пепеляев; второй судьбу с Колчаком разделил – вместе их в 20-м году расстреляли. Не потомок ли ты их?
Видим, Костан покраснел опять.
– Колись, Костан! Колись! – Ленка насела. – Не бойся, сейчас не те времена, что за отца или деда сажали.
– Честно? – Костан голову опустил, как красна девица.
– Честно, честно!
– Если честно – внук я генерала Пепеляева, но об этом никто не знает, только вам открываюсь.
– Вот это да! – воскликнули мы с Виктором.
– Однако постой, – вспомнил я некоторые подробности, – жена у генерала в Харбине проживала и два сына с ней, оба потом двадцать пять лет в советских тюрьмах срок канали.
– Все правильно. Два сына от первого брака, а второй брак у генерала в Советской России в тридцатые годы произошел.
– Так генерал не был расстрелян большевиками?
– Не был.
– Тогда рассказывай, как дело было.
– Много не знаю, боялись говорить. Но отец кое-что знал, сейчас его в живых нет. Я запомнил вот что. Родители деда – генерала Пепеляева – дворяне были, мать из купеческой семьи. Прадед приехал из Петербурга в Омск, где он продвинулся до генерал-губернатора. Шестеро сыновей было у них и две дочери. Сыновья все военными стали, только первый брат – политиком. Сначала он в думу продвинулся, а потом премьер-министром у Колчака. Дочери – одна актриса, другая – учительница. Все боролись с большевиками. Все братья сгинули в гражданской войне или в тюрьмах НКВД. Последним полковник медицинских войск Аркадий Пепеляев в тюрьме сгинул в 1946-м.
– Ты давай про своего деда Толика Пепеляева – по-нашему Толясика – рассказывай. Как он, известный бандюга по тем меркам, жив остался?
– Взяли его в 1923 году, приговорили к расстрелу, который на десять лет тюрьмы заменили. В 1933 году вышел, женился на моей бабушке – староверке. Все время искал пути как бы перебраться через границу. Хотел сначала в Туву, оттуда в Монголию и далее в Манчжурию – в Харбин – к первой жене и детям.
– Костан, вот почему ты здесь оказался. Жаровск, где ты сейчас живешь, границей с Тувой был. Сейчас Тува Тывой называется, но мы будем ее по старинке Тувой называть. Дед твой – генерал Пепеляев отсюда и навострил лыжи за границу. Где-нибудь здесь и награбленное спрятал. Золотой запас Колчака не весь обнаружили большевики, большая часть шла в Монголию как раз через эти места, и затерялась – доказанный факт.
– Здесь родина моей матери, я приехал сюда после армии, а до этого мы жил в Туве, в деревне Ильинка.
– А когда твой отец и мать туда попали? Там они что, спасались от преследования за грехи папаши – твоего деда?
– Грехов не было. Дед мой за правое дело воевал. Не повезло ему, что он не сумел границу перейти. А где переходил? Да, в этом месте – пограничная застава на Нижней Тридцатке стояла. Ему родственники жены помогали, но кто-то предал, схватили.
– А что, он жену, тебя не пытался забрать?
– Он до этого меня и мать как староверов в Туву переправил – тогда староверам разрешалась миграция, а самого его не пустили, вот он и пытался границу перейти незаконным путем. Ему надо было и кое-что переправить, знамя своего полка и другие бумаги. Недавно я это все нашел – здесь на Казыре в одной из пещер.
– Костан, врешь!
– А что мне врать, я это все в музей передам. Что только одно полковое знамя стоит. Знамя 3-го батальона 1-й Сибирской штурмовой бригады Пепеляева – на нем череп и кости изображены, в углах полотнища четыре буквы "П" – Пепеляев.
– Костан, знамя покажешь?
– А что не показать? Покажу, приезжайте в Жаровск, все в целости и сохранности.
– Приедем обязательно, – пообещал. – Однако давай все же с твоим дедом разберемся. Дед твой в Аяне, на Охотском побережье, шорох наводил, на Якутск шел. Как он попал туда?
– Слава армии Пепеляева в то время была огромной, его имя в полках и дивизиях гремело

За любимым вождем
К Вятке путь мы пробьем,
Мы – могучая рать,
И врагу не сдержать
Пепеляевской Северной группы...

– Откуда, Костан, слова знаешь?
– Листовки с тех времен сохранились, могу показать.
– Обязательно. Ну а дальше что?
– После удачных побед Колчак отступать стал. Прикрывая отход, известный еще по советским фильмам армии Каппеля, деда разбили. Он, свалившись в тифу, чудом избежал плена, уехал в Харбин.
– Ну и что? Живи там, поживай, добра наживай.
– Не захотел. Золотой же запас в Сибири остался. Поэтому он стремился вернуться, золото забрать.
– Откуда все знаешь?
– Длинная история. Жена деда от первого брака и два их сына в Харбине проживали. В 1945-м сыновьям двадцать пять лет дали. Мой отец узнал про это, ездил к ним в лагерь, они ему все и рассказали. Многое также из газет знали – мой отец по крупицам собирал.
– А где семья брата Виктора Пепеляева – премьер министра Колчака – после его расстрела оказалась?
– Она вышла замуж за двоюродного брата, фиктивно, и с дочерью перебралась в Москву. Дочь ее работала переводчицей, вышла замуж за американца Арнольда. В 1938 году он покинул Россию, а она, как дочь Колчака, выехать не могла, боялась, что всплывет ее прошлое. Умерла в 1991 году, забрав собой в могилу письмо, которое перед смертью написал отец.
– Что-нибудь закодированное?
– Нет, ничего особенного. Просто, что любит жену, дочь.
– Не скажи, Костан. Эти строки как раз и позволяли потом им выжить. Письмо – знак в жизни важный.
– Да, – кивает Костан, думая о чем-то.
– Костан, как же дед опять в России оказался?
– Ему шли предложения возглавить ту или иную повстанческую армию, шли они и от красных. Но в Якутии случилось восстание, дед согласился им помочь, скорее, не помочь, а собрать силы, дойти до мест, где спрятано золото, взять его и вернуться назад в Манчжурию. Они в 1922 году в августе выплыли с отрядом в семьсот человек из Владивостока в порт Аян. Оттуда дойти до Якутска, силой взять его, а уж от Якутска двигаться к Иркутску.
– Костан, это же явная авантюра. В семьсот штыков, не имея ни хорошего снаряжения против надвигающейся зимы, ни хороших средств передвижения, что они могли сделать? А красные были уже везде и уже Владивосток взяли.
– Да, после тяжелого перехода в Якутии армию деда встретил дивизион ОГПУ, из Владивостока подоспел другой отряд красных, генерал Пепеляев сдался.
– Да, бездарно. И что дальше?
– Уже рассказывал – арест, тюрьма, опять арест и расстрел. Между первым и вторым арестами женился на моей мамке. Что интересно, его победитель комиссар Строд в Якутии был расстрелян вместе с ним.
– Да, Костан, от этих рассказов тоскливо становится. Вот и ты по пути своего деда пошел – почти десять лет отдубасил. Скажи честно, а если бы сейчас случилось человека убить. Убил бы?
– Тут один настырный меня достал, так я ему напомнил, за что я сидел, мигом отстал.
– Ладно, Костан, на этом беседу с тобой заканчиваем. Я по Интернету информацию поищу о роде Пепеляевых и их подвигах. Наверняка есть фотография твоего деда. Сравним, как схож ты с ним. Говорят про генерала Пепеляева, что он всегда был подтянут, чисто выбрит, безукоризненно отутюжен. Однако ты не в него: зарос и не отутюжен, хотя выправка офицерская – этого не отнимешь.
– У него имидж – бороду носить, как у староверов, – Ленка за Костана заступилась. – Вон на груди какой крест висит.
– Костан, жди нас, – Виктор пообещал другу, – с миллионером из Красноярска с Игорем приедем, подробно о тебе фильм снимем, артефакты твоего деда в реестр занесем, песни твои про Казыр и о славных делах деда запишем. Потом писатель – вот перед тобой сидит – книгу напишет.
– Ты только, Витя, сообщи мне заранее, когда приедете, – Костан напоминает.
– А куда сообщать? С тобой же связи нет.
– Вы Степанову в Гуляевку позвоните, а он мне передаст.
– Костан, я все же хочу спросить тебя, как дальше собираешься жить? Почему к Богу опять не вернешься? И жениться бы тебе надо.
– Вот на этой голубоглазой женился бы, – Костан смеется, на Ленку показывает.
– Молодая она, семь дней поживет и скроется или ее мамка заберет, – Виктор замял поставленный вопрос. – А одному жить нельзя.
– Решил я как-то с одной сходиться, с Евдокией, – Костан решил раскрыть карты в этом вопросе. – Перехожу к ней. Приступили к жизни.
– Вот это уже по-христиански.
– Сначала было все хорошо, потом Дуська начала выбрасывать номера. Вижу – дело так не пойдет. Собираюсь, иду к дочери Надежде, живу у ней.
– Опять двадцать пять! Что так?
– Что-что! – Виктор комментирует. – Выбрасывать номера начала.
– Потом я с Екатериной Шикиной сошелся – та же картина. Затем перехожу к Соколовой и так пять или шесть жен поменял и никакого толку.
– Все номера выбрасывали?
– Все.
– Может, надо было жениться по закону, обвенчаться.
– Церковный закон связывает людей – это правильно, – соглашается Костан. – Обличает их совесть, удерживает от бешеной грубости.
– Видишь, как толково излагаешь. И что же помешало? Ведь сказано в писании: пошла жена заблудством, ты ее Божьим словом на путь истинный ставишь. У нее совесть появилась, она бросает все глупости, возвращается к жизни. Ты пошел заблудством – жена тебя обличает. Начинаешь пить, драться, ругаться, делать безобразия, она тебя на путь праведный ставит. Взял бы жену верующую, она бы тебя и наставляла на путь истинный.
– Ты, как мой отец, заговорил. Если муж верующий, жена – нет. Жена освящается мужем. Жена верующая, муж неверующий – то муж освящается женой. Дети их приходят на свет освященные.
– Видишь, как закон предписывает.
– В Библии сказано, если вы не приняли религиозный закон при замужестве, то вы не считаетесь мужем и женой – а будете полюбовники.
– Во, еще любимое слово Андрея Кузьмича – «полюбовники».
А насчет сказанного Костаном надо понимать: все у нас полюбовники – мало кто венчался, правда, и венчание не спасает от блудства, но это уже исключение.
– Еще Иисус говорил: держишь мужа, это тебе не муж, а полюбовник. Религиозный закон связывает мужчину и женщину. Сейчас народ пошел грубый, – разошелся Костан не на шутку, – матершинники, просмешники. Люди не принимают церковный обряд, отсюда только безобразия, беззакония, разврат жизни. Я принимал два раза венец церковный: первый раз крестили, второй – венчали. А потом Бога прогневал и пошли несчастья.
– Еще раз надо тебе Костан принять венчальный обряд. Взять в жены не молодую полюбовницу, как Маринка, а своих лет или чуть моложе. И будете жить. Ты вон в каком соку...
– Нет, не получится. Вот голубоглазую бы взял в жены, – смеется Костан хитро.
– Костан, у тебя своих невест хватает, с нами поделись, ты же свой пиджак нам просто так не подаришь? – Виктор опрометчиво, не подумав, вопрос задал.
– Пиджак?! На, бери! – Костан быстро пиджак скидывает. – А голубоглазую забираю!
– Костан, я без пиджака с карманами за тебя не пойду замуж, – смеется Ленка.
– Так что не получается, Костан, – обрадовался Виктор. – Покупай себе два пиджака с карманами, тогда сватайся.
На этой ноте мы и расстались с Костаном.

***

Рассказ про Костана на этом не кончился. Нам захотелось его в Жаровске увидеть, его дом посмотреть, артефакты, о которых он говорил. Сначала с Игорем-миллионером планировали поехать, но он на сентябрь свой приезд в Курагино отложил. Поэтому решили с Виктором Клименко из Абакана вояж совершить. Наша поездка в целое путешествие вылилась, потому о ней подробней расскажу.
– Клим Ворошилов, – обратился я к другу по телефону. – Есть предложение к Виссариону съездить и к дружку нашему в Жаровск.
– Вы что не позвали меня на праздник! – Клим начал с наката. – Жена увидела по телевизору праздник у Виссариона, меня изводит: почему ее не свозил? Особенно ей ткацкие маленькие станки понравились, хочет научиться ткать на таком станке.
– Вот поедем и разузнаем. Завтра приедешь?
– Приеду, – Клим пообещал, а если он пообещал, то это железно.
Клим к вечеру, как и обещал, прибыл. Как всегда, с подарками – огурцы помидоры и полный багажник яблок, груш.
– Не успел снять, ворюги на даче за ночь все поснимали. Вот остатки. На коттедже еще не созрели, потом привезу.
– Спасибо, спасибо, Клим Ворошилов! Будем тебя Климом звать. Не в обиде?
– Вы что меня с праздника отшили? Не мешал бы я вам, если с вами чувихи ехали.
– Клим, звонил тебе, хотел сказать, чтобы приезжал, но не мог дозвониться.
– Я вчера весь вечер вам звонил. Занято и занято. С кем это вы весь вечер базарили?
– У Виктора спрашивай. Он со своей любовью по полтора часа разговаривает. Вчера рекорд поставил – два часа говорил. Два ча-са!
– «На фотку я твою смотрел, от любови корчился», – пропел Виктор словами Гарика Сукачева. – Втюрился я, друг мой. И сильно втюрился. Валерьян алиби, что у нас сильная любовь будет, дал на два года. Но я боюсь, что на всю жизнь втюрился.
– Виктор, придется драму писать: виновата ты только лишь в том, что любила, капали, капали, капали горькие слёзы, песню любимую тихо кассета пропела.
– Валерьян, почему драму? Любовный роман пиши. Другие слова для этого есть: «Я навечно твоя, буду жажду твою и тоску утолять, песни добрые петь, вслух романы читать, вечера, коротая опять и опять».
– Нет, на драму твой сюжет тянет. Ты же на всю жизнь втюрился, а Ленка на два года, а дальше трагедия: ты ее любишь, а она – нет. Треугольники появляются – Чубайсы и прочие ухажеры. Вот и будешь «от любови корчиться».
– Чубайсы нам не страшны, вот Витьку Рыжего или Сурена подпускать нельзя, уведут товар прямо со двора...
– Ладно, заканчивайте разговор, – Клим прервал нас, – вытаскивайте продукты из машины – я шашлык – полуфабрикат привез, вино отличное.
– Виктор, это мы завтра с собой в поездку заберем, а сегодня у нас день печальный – год, как матушка Вити Серафима Николаевна умерла. Надо помянуть. С женщинами мы утром помянули, а сейчас: Боц, Василий Креков, Толясик, Татьяна Селика, Борода – посидим, по стопочке выпьем. Они вот-вот придут.
Мы стол накрыли: салат из помидор, огурцов, курица отварная, галмир из картофана и гречки, хариус и окунь, яблоки, груши – целый тазик стоит на лавке, водочка качественная – «Шушенская». Гостей ждем. И точно, все перечисленные лица в назначенное время собрались. Креков ворота, давно обещанные, привез. Себе он новые ворота поставил, а Виктору – старые подогнал, но еще добротные. Ворота отвлекли – все бросились советовать, как их поставить. Вариантов много, больше от Бороды исходят – он двухэтажный дом недалеко от Виктора построил и знает толк в строительстве частного сектора. От Клима идут дельные предложения, как от идеолога государственного домостроения.
– Сам начальник строительного треста из Абакана приехал, – комментирует Боц его выход на авансцену.
Однако не останови их, дискуссия могла долго о воротах продолжаться.
– Все, все к столу! – пытаюсь народ вернуть на землю. – Ворота – это хорошо, и Серафима Николаевна одобрила бы их установку: «Давно пора от соседей оградиться, а то они второй год нашими дровами, как своими, пользуются».
– Ограда одна, дрова общие, – Боц, как всегда, емкие слова находит.
– К столу, к столу! Помянем матушку, – уже и Виктор к порядку призывает. – Сегодня мы на могилки съездили, венки отцу и матушке возложили, в церкви за упокой свечки поставили.
После слов таких народ к столу потянулся. По первой, второй и третьей выпили, не чокаясь – так положено на поминках. И дальше этот ритуал соблюдали. Вспомнили Серафиму Николаевну добрым словом, как учила нас химии. На ее уроках всегда проделки случались, я в эпицентре всегда находился – так получалось. Лозунг тогда был: «Коммунизм – это Советская власть плюс электрификация и химизация всей страны», потому в морском училище надо было химию сдавать. Я на «хорошо» сдал. Виктор на «отлично», как и положено: гены от родителей – яблоко от яблони недалеко падает.
Однако ворота не дают народу покоя, все разговоры к ним сводятся – как правильно установить. Так и хочется в шукшиновском стиле рассказ написать: «Как ворота у князя Жибо ставили», причем из нескольких серий. Действующие лица: Вася Креков, Борода, Клим Ворошилов и Виктор. Сурен – главный герой в другой серии. Сегодня его нет, из Красноярска позвонил: там он сына после успешного поступления в институт – нашумевшее дело – в общежитие устраивает. Остальные действующие лица – статисты.
Засиделись мы допоздна. Хотели в ночной ресторан поехать, там стриптизерши залетные из Абакана на шесту крутят. Однако цены – по пятьсот рублей с человека – напугали. А если они начнут еще и медведя показывать, то по тыще выйдет. В гаштет-кафе прособирались, не поехали, вспомнили по какому случаю, собрались мы. Лучше выспаться. Завтра к Костану в Жаровск ехать неблизкий путь.
На другой день часов в десять выехали. Поехали Клим, Виктор и я. За рулем Виктор. Дорога знакомая: Бугуртак, мост через Кизир, Имисс, Можарка, Тюхтята...
В Тюхтятах Лупина навестили.
– Иван Степаныч, привет!
– Валерка, ты! Редкий гость стал! Слышал, приехал… Давно жду тебя.
– Все некогда, новый роман на компьютере колочу у Виктора дома. На следующий год с ноутбуком приеду прямо к тебе – буду байки твои описывать.
«Случайный роман, случайный роман, отчего не уходит твой образ в туман?» – Лупин фальшиво поет.
– Степаныч, показывай свое хозяйство. Один живешь? Знаю, Мироновна умерла. Не гонят тебя ее родственники? Ты хоть прописан?
– Прописан, вот прописка, – давай Степаныч паспорт показывать. – А живу один.
– Спрячь документы подальше, а то выкрадут, и потом крыть нечем, дома лишишься, ты же не хозяин по документам.
– Если в течение полугода претензий не было, то ты, Степаныч владельцем становишься, – Виктор объясняет. – Я знаю! Я все знаю!
– А зачем им ждать? Они на тот свет Степаныча отправят и хозяевами станут – дом им достанется, – опасения высказываю.
– Поэтому смотри, Степаныч, не пей что попало, – Клим тоже совет дает. – Вот тебе бутылочка, мы специально для тебя купили. Вот эту пей.
– Ты, как Ткачук у нас – председатель писательской организации – нам с Крившенко и Вещуновым советы дает: «Вы чем закусываете?! Беляшами из собачатины! Лучше сходили бы в ресторан, взяли бы хорошей водочки, хорошей закуски, посидели бы как люди». Ткачуку хорошо – он владелец ресторана, вход бесплатный и доходы у него по заслугам. Так и ты Клим советы Степанычу даешь – пить водку качественную. Степаныч пьет все, что градусы имеет, а на благородные напитки просто денег нет.
– Нет, только эту пей! – на своем Клим стоит.
– Что пристал, пусть он скажет, знает ли Костана Пепеляева. Это важней для нас.
– Меня возьмете, – Степаныч уловил, о чем разговор идет.
– Не можем, дорога плохая, и вдруг чувихи подвернутся – их подвезти надо. На обратном пути заедем.
– Не обманете? Я сейчас дома порядок наведу.
– Так у тебя порядок. Раньше такого не было. Никак жениться собрался? Девки заходят?
– А куда им деться? Особенно, когда пенсию получу. Как на мед слетаются.
– Куда ни кинься, все в денежные знаки упирается.
– Их еще никто не отменял.
– Однако виссарионовцы обходятся.
– Они не пьют, не курят, остальное – бартер.
– Степаныч современным понятием «бартер» владеешь.
– Бартером я давно живу.
– Витя, смотри, – обращаюсь к другу, – к нам твоя подруга Алька-цыганка идет, что-то не вижу с ней ее дочку, на тебя похожую.
– Алька поехали с нами! – Виктор сразу предложил.
– Не могу! Вот-вот муж вернется из Курагино. А вчера бы поехала. Хотя можно и поехать...
– Витя, ты что! – я перепугался. – Нам только кровавых разборок не хватало! Муж – его видел – чистый уголовник. Места свободного от наколок нет. Перестреляет нас, как куропаток.
– Ладно, Алька мужа жди, – Виктор соглашается с моими доводами. – Где дочка наша?
– Где? У матери. А что, на тебя похожая, надвое еще бабушка сказала.
На этом распрощались и дальше поехали: в Петропавловку, здесь Климу надо про ткацкий станок узнать – на день рождения жене подарок сделать.
Нашли поместье, где эти станки делают. Однако главный мастер только вечером будет. Дальше на пути Черемшанка, Гуляевка. По деревням народ гуляет.
– Девочки веселятся. – Виктор произносит сокровенную фразу, увидев двух обалденно красивых чувих, обвитых всевозможными кольцами, бусами и прочими аксессуарами, и с пивом в руках.
Остановились.
– Девчонки, Костана Пепеляева не видели? – Виктор задает коронный вопрос, подобно тому, как мы раньше «Колька не видели?» всегда задавали.
– Нет, не видели и не знаем такого, – серьезно отвечают.
– Как не знаете! Это же знаменитый человек! Вот о нем книгу пишем. Писатель-шмисатель с нами.
– Поехали в Жаровск, его живьем увидите.
– Нет, не поедем. Нас дома потеряют, – не хотят девчонки путь Маринки повторять.
– Тогда скажите, где Степанов живет, он должен знать про Костана.
– На берегу живет, однако утром видели, он у Мишки Табачного пьянствовал. Вот его дом.
– А вы водку пьете?
– Нет, не пьем! Только пиво.
– А чем занимаетесь?
– В Красноярске учимся, в институте.
– Ладно, на обратном пути заедем. Вон в том кафе пивом вас угостим.
– Хорошо! – улыбаются.
Мы к Мишке Табачному направились. В ворота только постучали, мужик вмиг нарисовался и сразу:
– Мужики, трубы горят! Дайте опохмелиться, и моей жене… Умираем...
– Хорошо мысли излагает, – Виктор замечает. – Учитесь!
– Ты сначала на вопрос ответь, – я перешел к делу, – потом водочки нальем тебе и твоей женке. А вопрос такой: видел ли ты сегодня Костю Пепеляева?
– Отвечаю: не видел. Три дня назад он гулял у меня.
– Может, у Степанова?
– У Степки нет его, они были бы у меня. Утром Степанов сам искал, где похмелиться.
– Ладно, давай стакан, нальем.
– Вы ко мне заходите, закуски, огурцов достану, там и выпьем.
– Зашли во двор, под навес, откуда вход прямо в дом. Под навесом печка, стол и другая деревенская утварь, довольно опрятно и уютно. Летом днем прохладно, а вечером у печки уютно, как у Андрея Кузьмича когда-то было в Тюхтятах в его ресторации.
– Сегодня молоко не смогли продать, вот со старухой и мучаемся – опохмелиться не на что, – объясняет Михаил. – Жена – сожительница моя, на десять лет старше.
– Что так? Наверное, тебя после мест отдаленных приютила.
– Да, десять лет сидел.
Что-то везет нам, с кем ни познакомимся, все по десятке срок отбывали. Костан, его дед, потом расстреляли, Кузьмич, и вот Мишка Табачный... Только я налил ему рюмку, как его старуха показалась, довольно еще энергичная женщина, но с похмелья – свою рюмку мигом опорожнила.
– Как звать? – обратился к хозяйке.
– Матрена.
– Зачем пьете?
– А что делать? Мишка пьет, и я пью, – Матрена объясняет.
– К Виссариону бы шли, в его веру. Там народ, община.
– Ну его к лешему.
– Вот и нет цели у вас, жизнь в похмелье прожигаете. Мишка, вот чем на жизнь зарабатываешь?
– Чем? Да ничем! Старухе помогаю. Корову держим, огород, иной раз на рыбалку или охоту схожу.
Не стал я их про жизненные ступени пытать, здесь можно такой кладезь жизненных страстей и коллизий найти, что не на одну книгу хватит.
– У нас в Сибири, куда ни ткни, кругом Пепеляевы, Полуяновы со своими страстями и трагедиями! – Виктор восклицает. – Не надо тебе ни Шекспира, ни Достоевского!
– Это точно, – соглашаюсь. – Особенно вот здесь, в селениях на границе с тайгой – ссыльные, беглые и староверы. У Черкасова вон какие страсти описаны – ничего не изменилось. Тогда люди с природой за выживание боролись и побеждали, потом их под корень рубанули, а сейчас сами себя сводят. В коммуне приучили жить, а как не в коммуне – нет.
– Прекращай, Валерьян, дискутировать, оставляй Мишке бутылку, и дальше поедем – к Костану. Вижу, прикипел ты к нему душой.
– Василий Креков должен гостям порог показывать, в 16 часов договаривались встретиться, – Виктор вспомнил.
– Дай тыщу рублей, Гуляевский порог покажу! – шучу.
Вот и порог, на смотровую площадку выехали. Машин штук пять стоит. Василия не видно. Не увидели мы и Костана, где в прошлый раз дискуссию вели.
– Я бы сейчас через порог поплыл, – Клим произносит мечтательно, глядя на волны.
– Клим, тебе что мало, как ты в прошлом году в пороге ногу убил – потом три месяца в гипсе ходил.
– Я тогда неправильно в вал вошел, – давай Клим объяснять, так и не уяснив печальный урок.
– Клим, если был знак, значит, не надо больше судьбу испытывать. Один раз – нога, другой – голова, а третий раз и того хуже. В этом году только в Курагино тринадцать человек утонуло, майор ФСБ на ровном месте споткнулся – а он-то умел плавать. Я сам в этом году отличился. Дождь, молнии вокруг сверкают, а я один километров семь вплавь в Скалах проплыл. Спасательный жилет министра Валерия Степаныча вызволял, а потом, в другой экспедиции, судьба все равно по-своему распорядилась – он сам золотые часы там оставил. Казыр дань потребовал. Жертвоприношение люди в древние времена, наверное, не зря совершали, это человека от других, более существенных неприятностей уберегало и очищало – на более высокую волну жизненной энергии выводило.
– Кинь монету в порог, вот и жертвоприношение, – Виктор реагирует на мои философские размышления.
– Может, как Степан Разин, царевну в набежавшую волну бросить? – намекаю на Витькины страсти.
– Такое жертвоприношение Разина не спасло и меня не спасет. Вот Руслана с Боцом спасло, когда они много вещей, магнитофон и прочее, в Гуляевском пороге утопили, – до сих пор колобродят.
– Тогда чудом одна девчонка живая осталась – плавать не умела.
Постояли мы у порога, полюбовались и дальше двинули – на Жаровск.
– Дорога, я знал, что плохая, но не думал, что она совсем плохая! – Виктор вместо Дмитрича за рулем чертыхается, проклиная дорогу на чем свет стоит.
– Терпи, терпи, мил человек, – успокаиваю, – нас Костан Пепеляев спасет. Помнишь, ты кричал: «Порог нас вырвет!»
– Порог нас не вырвет, порог нас погубит!
Тут на повороте со встречной машиной чуть не столкнулись. Полная машина бородатых мужиков, в Гуляевку, а может, и дальше в Курагино гонят.
– Кажется, Васька Полуянов ехал, – высказываю мысль.
– Валерче, что ты всех Васьками Полуяновыми называешь. Васька Полуянов в Таятах живет, в Каратузском районе, на той стороне Казыра. Это у него нынче медведь овечку задрал.
– Для овец Ваське Полуянову мы вон сколько травы накосили, ехать надо к нему.
– У нас в огороде еще коси и коси, а ты ленишься. Как мы без сена поедем к Ваське Полуянову?
– К нему мы поедем в следующем году, а сейчас давай к Костану жми.
– Не застанем мы Костана. Он или на рыбалке, или в Черемшанке водку пьет и, скорее всего, на встречной машине ехал. За рулем его дружок сидел – я его знаю, он из Курагино, а кто на заднем сиденье, не успел разглядеть.
– Там Костан сидел, – Клим заметил, – бородатый, на Пуговкина похож, он еще на нас смотрел.
– Надо было сигналить, хотя сам Костан нам не нужен, нам надо его дом осмотреть.
Так по бездорожью мы часа два ехали. Клим вспоминает, как он школьником по этой дороге в походе ходил, я, как мы с Панковым на рейсовом автобусе ехали до Жаровска, оттуда со староверами до Базыбайского порога и затем вниз по реке до Курагино сплавлялись.
Вот и Жаровск. Мы как будто в рай попали. Ни я и тем более Клим не узнали деревню – все изменилась. Красивые дома, лес вокруг, волшебный мир да и только. Я мистический настрой почувствовал. К дому Костана выбрались. Поместье: дом, баня, дрова под навесом, туалет – четыре елки обиты досками, небольшой двор, огород, и все. Еще во дворе будка и собака Туман. Собака старая, агрессивности никакой. Дом пятистенным нельзя назвать. Обычное зимовье, которое каким-то чудом затерлось среди добротных домов паломников. Крыша у дома почти плоская. Замок на двери накинут на петли. Заходим в сени, в углу камусные лыжи стоят и два или три хороших спиннинга. Дальше – само зимовье: двое нар, стол, над столом маленькое окно. Печка кирпичная, небольшая. Обычно в зимовье – железная печка, а здесь из кирпича сложена. Старинный умывальник, на столе керосиновая лампа, что-то еще из рыболовецких принадлежностей и несколько лепешек.
– Лепешки горячие, – Виктор щупает. – Костан, значит, недавно был здесь.
– Навстречу нам Костан попался, я у соседей узнал, – подтвердил Клим его убытие, затаскивая жбан вина в зимовье, чтобы отметить это событие.
– Виктор, смотри, на стене двустволка висит. Как это Костан не боится хранить так просто? От Туман толку никакого. Алпамыса – нашего песика – надо сюда.
– Алпамыс нарасхват. Нинка его в Москву хочет забрать, Ленка в Красноярск, ты во Владивосток, и вот Костану подавай.
– Толясик тебе правильно сказал: «Все хотят его забрать, а в итоге у тебя останется, будете вместе зимовать».
– Витя, тащи грибы, я в сенях видел, – командует Клим. – Мы ими закусим. А чтобы Костан не обижался, бутылку водки оставим.
– Подарок хороший – водка сама пришла в дом. Костан в свою горницу, а тут ему бутылочка. Костану будет одна приятность. Интересно, где он артефакты своего деда – генерала Пепеляева – хранит? Полковое знамя с черепом, листовки, другие документы. Что-то насчет золотой шашки, медалях еще говорил.
– Только не здесь, – Виктор пытается оградить меня от поисков. – Был бы с нами Зеленин-борода, он бы с помощью рамок быстро нашел артефакты. Зря он не приехал. А без Костана мы ничего не будем искать, я с Илюшкиным приеду – Костан нам сам покажет.
– А где же у него гармошка, на которой он Маринке играл в свои семь дней сотворения мира.
– Вон, в углу на стуле стоит, – Виктор обращает внимание.
– Клим, сыграй что-нибудь, ты же в детстве играл. Помню, с тобой разучивали: «Ты Подгорна, ты Подгорна, ты глухая улица». Мои познания на этом закончились, а ты продолжил учебу – в институте на барабане стучал в духовом оркестре
– Могу сыграть, если гармонь пиликает. Однако давай, Валерьян, выпьем. Виктору нельзя – он за рулем, а мы можем.
Не выпить в такой красоте был бы грех превеликий. Пьем из алюминиевых костановских кружек.
– Виктор, смотри, на кружках вензеля, буква «П» просматривается. Кружки-то генерала Пепеляева!
– Где! – Виктор загорелся. – Если так, то им цены нет. Костан безответственно такие реликвии в обиход пустил.
– А вот и ложка с такими вензелями и чашка, – давай мы дальше кухонную утварь рассматривать.
Сели на лавку, от восторга отойти не можем. Я нечаянно спиной оперся на вешалку и за шубами картину увидел.
– Толпа, смотрите, а за вешалкой картина висит. Какой-то пейзаж, река Волга, кажется, неужели кисти Левитана! Может, подлинник? Висел же у Алексеева подлинный Шишкин.
– Ты на обратной стороне подпись посмотри, – Клим советует.
Я так и сделал. Убрал одежду, картину от стены отодвинул. И что такое? Тряпки, какие-то бумаги посыпались.
– Ба! Так вот оно знамя Пепеляева! – воскликнул. – Вот и листовки. Песня 30-й армии Пепеляева, нам Костан ее пел.
– Все! Все на место кладите, – Виктор заторопил нас. – В святая святых залезли! Костан нам не простит, за святое он нас, как куропаток, перестреляет. Я приеду и сам с ним поговорю, чтобы он это быстрей в музей отдал, пока любители старины его самого не отстреляли. У него где-то еще ордена, золотая шашка от деда осталась.
Короче, положили мы все на место. Вердикт вынесли, что картина подлинная – Левитан. А чтобы успокоить страсти, давай вино употреблять.
– Толпа, богатство не в золоте и не в этих артефактах, посмотрите вид какой, – пытаюсь народ на красоту окружающей природы отвлечь. – С ума сойтци! Где-то там голец Козя со снежным человеком в пещерах. В этом году не добрались туда, а жаль. Вон там останцы, как средневековые замки, стоят.
– В одном из них мужской монастырь, – Виктор в бинокль смотрит и комментирует.
– Не может быть! – Клим восклицает, принимая все сказанное на полную веру.
– Клим, дедом Костана Пепеляева клянусь! – поддерживаю Виктора.
А останцы на самом деле на стены монастыря похожи и много тайн хранят. Виктор про то, что там монастырь, любит баки заливать. Врет – и все верят. И что удивительно, все измышления сбываться стали – материализация мысли произошла. Уже несколько лет как там монахов стали видеть в старинных одеждах. Чем питаются – непонятно. В деревню не спускаются. Я собирался сам там недельку пожить, но, узнав про монахов, испугался. Мистики я на Шалоболинской писанице достаточно нахватался, поэтому на это год хватит. Другой подобный монастырь, правда, женский, на горе Бурундат в Каратузском районе, напротив нас находится. Тот монастырь тоже много тайн хранит. Про это я пишу в другом рассказе «Ляпсик – человек-легенда» – там сплошная мистика с моим другом происходит.
– Давай, Валерьян, еще выпьем, – Клим взмолился, – а то у меня голова кругом идет от ваших рассказов. Жути нагнали.
– На землю спустись, ты же из кружек самого генерала Пепеляева пьешь. Жаль, фотоаппарат мы не взяли, память бы была, как из этих кружек вино пьем.
– На Виктора будем надеяться, что он в сентябре экспедицию организует. Может, и с тобой, Клим.
– Постараюсь, постараюсь, – Виктор кивает. – В случае чего, один поеду, на своем окастике.
– Боливар не выдержит двоих.
– Выдержит!
На этом мы стали закругляться. Напоследок обратили внимание, что икон у Костана нет, наверняка, молельня у него где-то отдельно, в пещере какой-нибудь. «Не может старовер без иконы», – решили мы. Обратно дорога быстрей и веселей пошла. Мы с Климом от выпитого и увиденного в состоянии эйфории находимся. Виктор тоже в приподнятом настроении. Вот и Гуляевка. В гаштет, как обещали, зашли. Заведение приличное. Столики внутри и на улице, группа каторжанцев за одним из столиков собралась. Видно, что из мест не столь отдаленных недавно прибыли – все в наколках и беседу ведут степенно, цену себе знают.
– По наколкам на какое звание тянут? – Виктор спросил, как всегда, главную суть затрагивая.
– На генерала, не меньше. Особенно вон тот. Однако у нас, каторжанец, которого на пляже в Курагино видели, чином выше будет – генералиссимус.
Я из уважения к народу бутылочку взял, выставил братии: «От писателя из Владивостока». Мужики поблагодарили без спешки, степенно, но и с видной благодарностью.
– Валерьян, видишь, как они зауважали тебя. Ты им братом стал.
– Братков таких мне не надо, но жизненный кладезь в них чувствуется, поговорить с ними по душам – многое можно почерпнуть.
– В Курагино знатных каторжанцев мало осталось, – Виктор вздыхает, – все поумерли. А сколько было! Каждый – личность, легенда.
– Да уж, – отвечаю и по сторонам девчонок ищу.
– Нет их, Лащевы (значит, старые) мы для них – старики, – Виктор зациклился на Лащеве. – Они попозже прибудут, когда молодые места их займут.
– Ты у Костана, Виктор, бери пример. Он вон какой Лащев, а с семнадцатилетней Маринкой совершил семь дней сотворения мира.
– За Костаном не угнаться.
На этой ноте мы дальше поехали. Опять, как с Ленкой и Людкой, с красноярскими чувихами-миллионершами, по темноте возвращаемся. Виктор машину, хоть и не свою, но классно ведет – быстро до Курагино доехали. Опять баня, шашлык. Соседям одно расстройство – от запахов. Светка из соседнего дома не выдержала, к нам позвонить зашла и осталась… Еще кто-то пришел, Колек заглядывал. В итоге заполночь улеглись. День прошел – много чего увидели, много чего услышали. «Аминь» сказал бы мой друг Федор Конюхов. Так и мы скажем: «Аминь!»

Генерал Пепеляев –дед Костана
Костан Пепеляев с Виктором
 
Артефакты: флаг генерала Пепеляева
 
Шалоболинская писаница и роспись «Семь дней сотворения мира»


3. В гости к Ольге Коновой и целительнице Надежде Шотт

Воскресенье – день праздничный. Проснулся в девять утра. Время во Владивосток уезжать, поэтому желание с курагинским народом пообщаться. Боц на дежурстве, зовет к нему в банк заехать. Кинулся велосипед оседлать, а нет, гараж закрыт. Ключей не могу найти – где-то в доме или в предбаннике. Вчера сам лично гараж открывал и куда дел, не помню.
 – Виктор, ключи где? – поднимаю друга с постели.
 – Ты что ни свет ни заря разошелся! – Виктор давай возмущаться. – Девчонок разбудишь.
 – Ключи нужны, на велосипеде хочу в одно место съездить.
 – Ты же сам сарай открывал! Куда дел? Ищи.
 – Все проверил... Кажется, тебе отдавал. Ты в своих карманах поищи, – на Виктора наседаю.
 – Ты, как Нинка – полоротый. Все теряешь, – Виктор сравнение со своей теткой из Москвы, проводит. – Та каждый день теряла ключи от Толькиной избы. Только и занималась, что вчерашний день искала.
 – В прошлом году я дедуктивным методом ей ключи нашел и в этом году пару раз выручал.
 – Вот и воспользуйся этим методом, вспомни последовательность действий.
Послушался. Давай от сарая вымерять… Вот сарай, баня... Нет, не вижу ключей. Дальше двигаюсь: гараж на замке – там их не может быть. Окастик перед гаражом, в замке зажигания ключей не видно. На сиденье бинокль лежит, может, под ним? Точно. Вот он!
 – Виктор, отдыхай! Нашел потерю!
 – Это хорошо! Куда ехать собрался? Дело какое?
 – Прокатиться хочу!
 – Тьфу! Тысяча чертей! Я думал, у тебя дело какое-нибудь, а ему прокатиться надо. Разбудил ни свет ни заря!
Поехал по Курагино, как будто чувствовал, что события будут. И действительно, сегодня день поселка, и народу на площади – яблоку некуда упасть. Буфеты работают – толпа пиво пьет. У ДСМ – Дома сельской молодежи – на авансцене концерт идет: сначала дети Таньки Курагиной выступают, потом хор девочек – лет за шестьдесят барышни. Среди них знакомый мужик Филя в косоворотке горло рвет. С детства его к хороводам тянуло, и вот на сцене – тоже мужество надо иметь, чтобы так на людское обозрение выйти. Среди знакомых корреспондент газеты "Тубинские вести" наш хроникер – Сергей Петухов. От него узнал, что очередная статья про нас готова – в понедельник надо подойти вычитать: что-то изменить, что-то добавить. Боц тут же попросил, чтобы его не обнесли. «Чем не обнесли? Рюмкой, – обычно смеется Виктор и продолжает: – Особенно Боц любит фотографироваться. Предложи ночью сфотографироваться – ни за что не откажется. Я ему говорю: работай, становись передовиком – слава тебя сама найдет».
Далее встретил Фросю Бурлакову, пардон, Нину Булдакову – передает приглашение от Любы Топорковой на презентацию ее детективного романа «Жить хорошо...». Мне книга понравилась, и я рад ей реферамбы выдать.
– Любань, рекомендацию в Союз писателей могу дать. А лучше сама в Москву езжай – книга стоящая. В Союз писателей могут сразу принять. Двоих из Владивостока у нас таким образом приняли.
– Дай подумать, – Люба сомневается. – Вот напишу еще книгу...
– Думать не надо. Пиши в год два романа и Агатой Кристи станешь, точнее, Несовой, по твоему литературному псевдониму.
Дальше я к Селику заехал. «Встретил Селика – убей Селика» – из книги «В поисках десятого откровения» цитирую. Однако нет его – ворота на запоре. «У Нины Ивановны, своей полюбовницы, колотится», – Виктор обычно замечает.
Смотрю, по переулку, дальше за домом Селика, Ольга Конова процессом колки дров командует. Дрова ей два мужика колют. Один помоложе, другой постарше – Вовка Непомнящих – узнал сына друга моего отца.
 – Ты, ебун, сколько рюмок выпил? – Ольга кинулась на него с кулаками. – Вы так мне до вечера дрова не исколете!
 – Две, – оправдывается Вовка.
 – Смотри у меня! – Ольга сменила гнев на милость. – А ты, Валерьян, что разъезжаешь? Дай проверю твой потенциал, – с этими словами руку на голову приложила, потом на живот, а затем на интимное место.
– Валерьян, алиби даю.
 – Спасибо, спасибо! Значит, даешь алиби?
 – Не так, чтобы сильно, но даю, – успокоила Ольга Сергеевна.
 – Ты, как твоя двоюродная сестра знаменитая Надежда Шотт-Корчагина, анализ ставишь. Тебе целительницей надо быть. Я в новой книге «Земля курагинская» пишу, что у вас по женской линии все целительницы, предсказательницы и сильные личности – на руководящих должностях работали, а по мужской – природа отдыхает.
 – Все правильно, – соглашается Ольга Сергеевна. – сестра Надька в Москве свою полуклинику имеет. Кстати, это государственное учреждение, там все законно – деньги за лечение все на благотворительность поступают. Ее куда только ни приглашают. Из Японии приглашение пришло, кого-то там вылечить надо. Надька отказалась. Говорит, пусть сами приезжают.
 – Ольга, знаешь, что мне не понравилось. Лечит она только одних верующих в Бога.
 – Неправильно. Она лечит всех. Требует, чтобы люди поверили в себя и в нее, и в то, что она их вылечит. А тогда она от имени Бога действует.
 – Он ей алиби дал – лечить, как тебе предсказывать погоду.
 – Вот именно.
 – Ольга, скажи, какая церковь в Курагино была? Деревянная или каменная? А то у нас спор: одни говорят, деревянная, другие – каменная.
 – Каменная и деревянная – две было церкви. Обе в парке стояли, деревянная на месте Дома пионеров, другая, к берегу ближе. Каменная купцу Пашину принадлежала, от него по Партизанской улице банк, сберкасса, кулинария – все здания подземным ходом соединены, до сих пор существуют. Американцы приезжали, хотели восстанавливать церковь, долго не могли решить, какую. Я все знаю.
 – Что ты все знаешь, не сомневаюсь, особенно в выражениях. Сильнее тебя по колориту никого нет. Вот хочу бестселлер написать твоих изречений.
– Говори уж прямо, маты-перематы. Слушай.
Ольга после этого такой спич выдала, что никакой субперевод не выдержит. Главное, в этой речи все есть: и пластика, и интонация, и образность, и метафора, и сравнение. Короче, здорово!
 – Ольга, запомнить, что ты говоришь, невозможно, надо диктофон тащить и записывать. А что за история разыгралась на кладбище? Когда ты по просьбе своей сестры Надежды Шотт ее учительнице Осколковой могилку подправляла.
 – Ебуны! Я им опалубку заказала – двадцать сантимов по высоте, а они, козлы драные, на десять сделали. Я таких им ****... выдала, что быстро переделали.
 – Ольга, они сами готовы были заплатить, лишь бы от твоего гнева спастись. Ты Виктора Жибо в оппоненты пригласила. Он мне потом жаловался: чтобы твой гнев не вызвать, ему пришлось тебя правдой и неправдой защищать. Хотя, если честно, мужики и так завысили высоту.
 – Было такое, – как-то спокойно среагировала Ольга на мою подколку.
Так мы с Ольгой поговорили, пообещал с диктофоном подъехать и на технику записать ее колоритную речь.
Перед этим о Надежде Шотт вот такую информацию получил. Нина Михайловна газету привезла «Аргументы и факты», июнь 2005. Статья «Профессионал России». Фамилия у Надьки по мужу – Шотт. Дочь – Надька Шотт. Виктор хороводил с ней, когда та девчонкой в Курагино колотилась. Мать ей четыре магазина в Красноярске купила, и сейчас дочь жизнь куражит: одевается от Версаче, отдыхает на Кипре. У Надьки дар целительства по роду – она пятая. На международном конкурсе целительниц ее оценили по высшему разряду – лучшая. Лечит более двухсот болезней. Можно подумать, мало ли кому чины и золотые медали дают. Однако вот в Интернете подтверждения получил – более сотни ссылок на нее, что она на телевидении лекции читает, занятия, встречи проводит. Вся Москва к ней валит.
Многие каналы телевидения в течение нескольких лет ведут передачи с ее участием и методами лечения. Вот некоторые из них:
1. Rambler-TV: ТВ 3. Программа на сегодня: Встреча с академиком народной медицины, ясновидящей Надеждой Шотт.
2. Пресс-Волга. Телепрограмма. 00:55. Встреча с Надеждой Шотт.
3. Ярославль. Все самое интересное в городе. 18:00. Встреча с академиком народной медицины, ясновидящей Надеждой Шотт.
4. Телевизионные программы. 14.30. Программа «Третий глаз» в гостях у Надежды Шотт.
5. Встреча с академиком народной медицины Надеждой Шотт (программа о медицине и здоровье).
6. КубМаркет – ТВ-программа. 18.00. Встреча с академиком народной медицины Надеждой Шотт.
7. Сосновоборский городской портал. 22.00. Академик народной медицины Надежда Викторовна Шотт – потомственная сибирская целительница – исцеляет от рака.
Нина Михайловна после Курагино встречалась с ней. Надька курагинцам привет передает и здоровья желает. А в чем успех у нее? Почему к ней народ так повалил? Первое, требует от пациента покаяния. А потом берется за лечение. Рак четвертой степени лечит, рак предстательной железы за три недели вылечила. Она говорит: «Я не сама лечу – со мной Бог лечит». Я бы не поверил, однако сам к этому выводу подошел в своей книге «В мир иной и обратно» читайте. Люди от рождения или в какой-то момент жизни способны начать лечить – дар у них открывается. Особенно это проявляется, если человек инициацию или через кому прошел. У Надежды Шотт природный дар открылся после того, как она в коме побывала. Она сама об этом говорит: «Я на том свете побывала, посмотрела – все видела, в том числе и Бога. И мне там сказали, надо на Земле потрудиться. Вот и тружусь».
На другой день я с диктофоном к Ольге точно заявился, вот запись… (в редакции).
От Ольги после интервью опять к Селику заехал – поделиться радостью, как я у самой Коновой интервью брал.
 – Встретил Селика, убей Селика! – приветствовал друга классической фразой.
 – Нет, чтобы доброе сказать, а то: «Убей Селика!» Причем не Селик, а Сёлик надо писать.
 – Не обращай внимания, мы по дружбе. Вижу, ты с Ниной Ивановной добротно живешь, во дворе копошишься, вон овчарка на сносях, огород от овощей ломится.
 – Ты посмотри, какой я ремонт в доме сделал! На следующий год веранда будет, витражи вставлю.
 – Молодец, Сёлик! Молодец!
 – Ну, а что Ольга толкует?
 – Говорили больше о сестре-целительнице Надежде Шотт. Алиби мне на секс дала, погоду обещала хорошую до конца месяца и на сентябрь.
 – Врет Ольга! Смотри на мой барометр, на еловую ветку, видишь, к непогоде гнется – жди завтра плохой погоды.
На другой день, точно, непогода разыгралась – обложной дождь, холод собачий, ветер, хотя и Москва обещала кратковременные дожди и тепло.
 – Что с Витькой собираетесь делать? – Сёлик спросил.
 – Любка Топоркова на презентацию книги «Жить хорошо...» пригласила? Кстати, вы же с ней одноклассники. Идешь?
 – Не приглашен. Не вхожу в список бомонда. Если позвонит, приду.
 – Намекну.
Поговорили еще. Селик похвастал, что много грибов набрал в Шалоболинском бору, куда Виктор нам предлагал заехать, а мы отказались, мол, нет там грибов, а вот он прав оказался. Селик также похвастался, что овчарка у него скоро ощенится, кутята будут, что во времянке у него квартирантка положительная живет – «не гулят».
От Селика я на базу поехал. Во дворе обед на стол накрыт: девчонки постарались, здесь они молодцы не скажешь, что миллионерши, сготовили первое, второе, а потом и посуду помыли – для нас с Виктором праздник. Я на стол диктофон поставил, предлагаю Ольгу Сергеевну послушать.
 – Ольга говорит здорово! – Виктор восхищается. – Нельзя не отдать ей должное.
 – Коновы все могут обстоятельно мысль излагать. Пельмень – Вовка Конов – вон как всегда привирает.
– Вот именно, привирает. Ты его слушай! Стал завираться. Он и про тебя говорит: какой ты профессор? Кто-нибудь у него документы проверял?
– Мне это по барабану, что он говорит. Профессор он и в Африке профессор.
– Сейчас Пельмень японскую малолитражку купил. Долго шел к этой цели, и вот, пожалуйста! – Виктор порадовался за друга.
– Сейчас видел Пельменя, – вспомнил я. – На берегу стоял. Поздравил его с покупкой. «Ты авоську убери!» – закричал он, когда увидел, что к его машине Лешка Курагин её прислонил.
 – Дальше асфальта он никуда не поедет, – Виктор ищет криминал, – его машине только асфальт заказан. Машина хороша, ничего не скажешь. Как и мой окастик, бензину жрет мало – для Курагино что надо. Я на своем окастике хоть куда могу поехать, а Пельмень – нет.
 – Виктор, твой окастик и по бездорожью хорошо зарекомендовал. К Виссариону вчетвером съездили, на Гуляевский порог, потом на писаницу.
 – И заметь! Не истратил и десяти литров бензина.
– Во Франции есть машины – один литр бензина на сто километров.
– Обман трудящихся! Не верю!
– А Надежде Шотт веришь?
– Ей верю, хотя знаю, что целительницам нельзя верить.
– И я верю, – свое мнение высказал
А кто хочет к Надежде Шотт обратиться, вот ее телефон в Москве: 157-41-45, 158-98-14.


4. С Ляпсиком в Запредельный мир

Есть в Курагино у меня старинный дружок Анатолий Шишкин – личность легендарная, как говорит Виктор: «на нем живого места нет, куда клеймо ставить». В свое время мест отдаленных частый гость, однако прекратил это черное дело, женился, «дитя купил», вырастил, потом с женой и сыном бизнес наладили – мануфактуру из Новосибирска возили, а в Курагино продавали. Однако недолго так было – лет пятнацать а потом вольная душа свое взяла – на вольные хлеба подался, загулял, и жена без доли в бизнесе оставила. Скарб небогатый собрала и выгнала. Анатолий к отцу перебрался, стал бобрами и ондатрами промышлять, которых немерено в окрестностях Курагино развелось.
В пушном деле, добыче кедрового ореха Ляпсик не имел равных. За сезон до семидесяти кулей чистого ореха добывал, и, как правило, один. Для этого имел свою деляну в районе Бурундата Каратузского района. Несколько раз мне посчастливилось с ним шишкарить. Я, Сурен, Вовка Щербинин пару дней выдерживали и сбегали. На этом опасном деле Толька и пострадал. Хотя, знаю, рисковать зря не стал бы – роковая случайность или что-то другое произошло. Первый раз сорвался – метров десять летел. Переломал всю грудь, разорвал легкое. Второй раз лет через двадцать случилось – тоже трагедия.
– Анатолий, расскажи, как тебя первый раз угораздило с кедры упасть? Ты такой осторожный, помнишь, с похмелья, я за день шесть кедр облазил, а ты ни одной. Как случилась? Где?
– На Бурундате. Облюбовал я кедровую деляну, в трех переходах от избушки. Только к обеду туда добирался. Как-то пришел и на первой же кедре сорвался. Метров десять летел. Кровь из горла хлыщет. Однако ноги двигаются, я и побрел понемногу. В конец изнемог, упал.
– Шел, упал, очнулся, гипс. Так, что ли?
– До гипса далеко. Когда очухался, чувствую, что кто-то облизывает меня. Первая мысль: медведь! Точно он! Я дышать перестал, не шевелюсь. Тут в лесу затрещало, думаю, к медведю еще другие идут, душа в пятки ушла, к смерти приготовился. Однако косолапый пофыркал и удалился. Видать, сытый был. Днем от ветра шишка падать начала, он и лакомился. Кое-как удалось мох поджечь – этим и спасся: до утра у костра продремал. Утром поковылял дальше, к базе вышел и на дорогу – тут меня и подобрали мужики-охотники из Таят. В больницу отправили. Грудь, ребра сами срослись, а с легкими повозились – раз шесть жидкость откачивали.
– Толик, вот тебе и знак – прекратить шишкарить, а ты дальше продолжал. Как во второй раз беда приключилась? Где?
– Там же, на Бурундате. Лет через двадцать после первого случая. Кедр старый, сучкастый попался. На него никто не лазил. Под ногой сучок обломился, я за другой, на руке завис, однако не выдержала, вниз пулей полетел.
– Да, знаю, как это происходит. Сам несколько раз срывался. Если сорвался, уже никаких шансов ухватиться нет – мигом на земле оказываешься. На пузе у меня до сих пор шрам остался – животом по суку проехал. Ну, а с тобой, Анатолий, что дальше приключилось? С какой высоты падал? Метров пять достаточно покалечиться?
 – Примерно два телеграфных столба будет.
 – С такой высоты напрочь разбиться можно. Сознание потерял?
 – Нет. В этот раз в сознании был, однако не встать, не пошевельнуться
 – И что первой мыслью было?
 – Почему не насмерть. Сейчас бы не мучился.
 – А потом?
 – Потом жить захотелось, давай за нее цепляться.
 – Как?
 – Ползком и зубами. До избушки целый день полз. Дополз, еды достал, а воды – нет. До ручья еще два часа полз, столько же назад – воды в ведре на донышке ползком притащил.
 – Кто спас?
 – Знакомый из Таят. Он по времени как раз должен был продукты закинуть – на третий день объявился. Он меня в курагинскую больницу и отволок.
 – А как же получилось, что ты вот почти год в гипсе ходишь?
 – Коновалы в нашей больнице, а не врачи. Ни тебе рентгена, ни врачей толковых – заковали в гипс и на авось пустили – срастется. А нога в трех местах разломана, кости вдребезги и пошло все наперекосяк. Я в Красноярск. Там вердикт вынесли: делать операцию, иначе под самый пах ногу отрежут. Операция тридцать тысяч стоит. Я по родственникам и друзьям кинулся. Сын три тысячи выделил. Жена нисколько не дала, хотя орехи из тайги вывезла и продала, деньги себе прикарманила.
 – Где остальные достал?
 – Колька Гундин – в Красноярске живет – помог, десять тысяч дал; потом сестра Надька – сейчас она ректор института в Новосибирске – дала.
 – Что-то ты путаешь, Анатолий. Как она может ректором быть, если без ученой степени.
 – Она труды какие-то писала, кандидатскую защитила, докторскую пишет.
 – Может, проректором – это куда ни шло. Да ладно, не в этом дело. Давай разберемся, как у тебя дальше дела пошли?
 – Как видишь, до сих пор в гипсе. В Красноярск сам на автобусе через Абакан добирался. Там намучился по больницам. Рентген, анализы – несколько дней, потом операция, десять дней в больнице, и гуляй, долго не держат. Я обратно в Курагино, по дороге от тряски гипс развалился, здесь, в больнице сверху бруски наложили, вот и маюсь целый год. Должны снять на неделе.
 – Анатоль, я эзотерикой занимаюсь, и мне интересно, перед тем как упасть, были какие-нибудь знаки, которые бы на беду указывали? Или сам что-нибудь чувствовал? Сны видел?
 – Все было, как обычно, и снов не видел. Добыл я тогда шестнадцать кулей ореха, шишки было много, и дальше собирался шишкарить.
 – И все же вспомни. Наверняка что-то было. Вот ты рассказывал, как тебя цыгане облапошили – ты им старыми деньгами миллион выложил, значит, восприимчив. Вон какие мощные стихи в зоне писал.
 – Валерка, а вообще ты прав. Было одно явление, За день, как я с кедры упал. Мне тогда показалось, что я заблудился. Иду по распадку, справа скалы – и бах! В незнакомом месте оказался. Разом все поменялось. Ручей в противоположную сторону течет, солнца не видно, как в молоке, нахожусь, светло, и кто-то зовет меня: «Иди за мной! Не бойся!»
– Что, так и звал кто-то: «Иди за мной!»
– Вот тебе крест! – Анатолий крестится. – Так и было.
– Испугался?
– Несильно. Вспомнил, что со мной такое уже случалось.
– Стоп-стоп! Это не перед тем, как ты упал с дерева, двадцать лет назад?
– А знаешь, точно перед этим. Получается, неслучайно все это. Мне что, надо было вперед двигаться?
 – Тут разбираться надо. Ты уверен, что на голос не пошел? Может быть, упал и забыл, что произошло с тобой?
– Сейчас не могу вспомнить.
– Вспоминай! С одной стороны, однозначно, что тебе подсказка была: «Остерегись!». А с другой, может, тебе надо было дальше идти, там ты сообщение или откровение бы получил.
– Давай, гипсы снимут, вместе туда пойдем. Я помню, где это.
 – Анатолий, а знаешь, я, кажется, там тоже был. Это на Бурундате, где монастырь? Там еще монах жил?
 – Да, недалеко. Я ему сам еду приносил.
 – Вот она и материализация: монахи открыли дверь в иной мир – тебя и приглашали туда. Вспомни, далеко до монастыря?
 – К монастырю дорога от Таят идет… Однако дай вспомнить, как я по лесу двигался. Да, вполне возможно, что в том же направлении.
 – Ты к их тайне близко подошел, они тебя и «уронили» пару раз на землю. Только зачем к себе приглашали? Ты наверняка у них побывал, а чтобы забыл, подстроили все это. Хотя нет, здесь что-то не то.
 – Значит, это не предупреждение, а возмездие, – Анатоль пытается тоже анализировать.
 – Все возможно. Мы должны выяснить, что это такое. Хотя, как ты правильно заметил: опасно, как бы не сгинуть нам.
 – Сгинуть – куда ни шло, а вот инвалидом потом жизнь коротать не хочется.
 – Страшные вещи рассказываешь, давай я за самогоночкой сбегаю. Готов на грудь принять. Где продают?
 – Через пару домов – отменная.
Побежал, ворота тетка открыла, с подозрением на меня смотрит.
 – От Анатолия Шишкина, – объясняю.
 – Не знаю такого!
 – От Ляпсика!
 – Так бы и говорил. Давай деньги.
Отдал ей двадцать пять целковых за пол-литра. С минуту подождать пришлось, и вот он, товарец!
 – Бери! – подает мне. – Смотри, не урони!
 – О’кей! – поблагодарил тетку-самогонщицу и к Ляпсику пошел, дальше тему развивать.
Выпили.
– Анатолий, а знаешь, надо бы тебе по времени вспомнить, какого числа случились твои падения, с каким интервалом. Может, здесь что прояснится.
– Оба случая в начале октября произошли. Между первым и вторым – двадцать лет прошло, – это я точно помню. Первый раз через год после женитьбы, а второй – Лешка из армии вернулся, ему двадцать один год стукнул. Вот и считай – двадцать лет.
– Это ничего не говорит. Зачем тебя приглашали? Может, ты какое открытие сделал? Кстати, я же там был в этом году. Не мы ли носители какой-то тайны? В этом мире ничего не происходит случайно.
– А что с тобой произошло? – заинтересовался Ляпсик. – Рассказывай.
– Мы с Вовкой Никулькиным – оператором курагинского телевидения – сплав от Гуляевки совершали. Красивые места снимали в Скалах. И стечение обстоятельств: я в Скалах спасжилет оставил. К дороге подплыли, что слева идет, вспомнил о нем.
– И Бог с ним, со спасжилетом.
– Сначала я тоже так решил, а потом всякие сомнения начались: не мой он, а министра из Хакасии, он уже спрашивал о нем, да и самому нужен – предстояло в верховьях Казыра пороги и водопад проходить. Решаю вернуться до тропы, по которой ты обычно от реки в тайгу ходишь. Там Казыр переплыть и пропажу забрать. Выскочил на дорогу: пятьдесят четвертый километр от Каратуза. Дождь пошел, знак подсказывает – возвратиться. Однако нет, дальше иду. Машина попутная едет, полная народу. «Залезай!» – кричат. «Мокрый!» – отказываюсь. Дальше топаю, километры отсчитываю. Четыре кэмэ прошел, вот твоя тропа, я по ней к реке свернул. Мокро, идти невозможно. Однако что такое? Дождь прекратился. Сухо стало и светло, как будто в помещение с неоновым освещением попал. И голос слышу…
– Чей голос? – Ляпсик торопит.
– Не торопи! Вспоминаю... Дай руку.
Так виссарионовцы в круг становятся, за руки берутся: группой свое подсознание усиливают.
– Держи клешню! – Ляпсик свою сучковатую руку протягивает.
– Вспомнил! Вспомнил! – мои воспоминания усилились: – Твой голос же я слышал: «Иди за мной!».
– Не помню, чтобы я тебя звал, – Ляпсик на меня с подозрением смотрит. – И ты пошел?
– А куда денешься? Попытался повернуть назад – не могу. На огромную поляну вышел. До встречи с тобой сегодня мне казалось, что это во сне все происходило, а сейчас уверен, в действительности все было.
– И что или кого на поляне увидел? НЛО? Гуманоидов?
– Сначала одну яркую радугу, потом несколько: одну над другой. Затем они стали группироваться в виде купола, и под куполом – старинный дворец-замок вырисовался. «Мираж, или крыша у меня поехала?» – гадаю. Дорожка малахитовыми камешками отсыпана (на какой-то станции видел, что откосы ими отсыпаны – пассажиры, если поезд останавливается, себе карманы набивают). Меня же ноги по дорожке сами ко дворцу ведут. Среди малахитовых камней что-то золотом поблескивает. Попробовал на вес – тяжелые, пару камней в карман спрятал.
– Схоронил?
– Я же говорил, забыл все. Не помню. Мы к какой-то тайне подошли. Ты же сам там тоже был. Ничего не помнишь?
– Полежи год в гипсе, не то увидишь.
– Валерьян, вспоминай лучше ты, что с тобой произошло.
– И у меня все перепуталось, не знаю, где сон, а где явь. Хотя нет, вот вспомнил: ко дворцу подхожу. Чувство, как будто домой иду. Смотрю, кто-то на крыльцо вышел. Ба! Андрей Тимофеевич Болотов – БАТ сокращенно, мой прапрадед из семнадцатого века. Я его помню, в романе «Зов веков» с ним диалог вел. Думаю, не могли мы с ним встретиться, – значит, сон это.
– Заходи, заходи, мой потомок, – приглашает.
– Андрей Тимофеевич, сон это или явь?
– На Земле сон, а здесь – явь.
– Тогда зачем приглашен сюда во вневременное пространство?
– Мы и пригласили тебя, чтобы разгадать тайну вне времени. Ты можешь помочь нам.
– Не понимаю. Какую тайну? Это вы – мастаки в этом вопросе. Я написал пару монографий о многомерной геометрии, создал скрипты-мистерии и не вижу ничего в этом особенного. Вы из Запредельного мира, и вам доступны все тайны человеческой мысли.
– Только те, которые открыты на Земле, а за остальными нам надо выше по инстанции обращаться, что не всегда возможно, потому ты – надежда.
– Чем помочь вам могу? Есть гиперключевой метод, с помощью которого могу геометрию облицовочных плиток для «Шаттла» или «Бурана» задать, чтобы они не отваливались, как это сейчас происходит. Но это, думаю, вам ни к чему.
– Ваши проблемы с «Шаттлом» и «Бураном» нас устраивают, меньше шастать будете в нашей вотчине. Ты другую проблему можешь решить – это нас больше волнует.
– Странно, я, кажется, все, что мог, решил. Дальше пустыня для меня.
– Что опубликовал, этим мы уже воспользовались, а вот что ты можешь, у нас нет.
– Вы, что, меня к себе забираете? Пока не решу задачу, не выпустите?
– Не бойся, выпустим.
– Что за задача?
– Из-за ваших нашествий на рай, особенно горе-ученых, китайцев, которые миллионами к нам валят, решили мы рай в другое измерение перенести.
– Это понятно. Я уже думал об этом. И в каком измерении будете свои континенты размещать, в частности рай?
– В семимерном. И мы его по твоим монографиям освоили. Но нам нужен выход в следующее, восьмимерное пространство, а этого у тебя в публикациях нет.
– У что вас не устраивает в вашей отчизне? Семь сфер-континентов в черной дыре, а на восьмой – вотчина богов.
– Я же сказал, вы начинаете наступать нам на пятки. Вот мы и решили уйти в другие измерения. На заре человечества рай находился на Земле в районе Евфрата – тогда всех устраивало. Затем рай пришлось разместить на материке черной дыры – там семь сфер нашлись. А сейчас принято решение: рай удалить в семимерное пространство, а боги будут жить в восьмимерном.
– Ах, вон в чем дело! Наши посещения вас забеспокоили. А я думал, что у вас всё вечно под солнцем рая. Только не пойму, чем я вам помочь могу?
– Твои труды помогли нам создать структуру Запредельного мира. Первый континент – это Земля с воронкой в наш мир; второй – континент темных воспоминаний; третий – континент сексуальных грез. Эти три континента остаются прежними – трехмерными. Далее, континент испытания временем мы переносим в четырехмерное пространство; пятый – испытание знаниями – в пятимерное пространство; шестой – испытание красотой – в шестимерное пространство; и, наконец, рай – в семимерном пространстве.
– Зачем такие сложности?
 – По старой системе душа в эктоплазменном состоянии может гулять по всем сферам-континентам, через пуповину сохраняя связь со своим телом. Это вы на себе проверили. Однако если душа выходит в другое измерение, то пуповина рвется, и возврата назад нет. В этом защита наших владений от посягательств с Земли.
– Теперь понятно. Но я зачем, если у вас так гладко все получается?
– Мы не можем выйти из семимерного пространства в восьмимерное. В твоих монографиях этого нет. Ты исследования заканчиваешь на седьмом измерении.
– А кто в восьмимерном пространстве будет жить?
– Это тебе не надо знать, – прерывает БАТ.
– Понятно. И как же вы собираетесь получить от меня знания о геометрии восьмимерного пространства? Я уже сам забыл, как к ней подступиться.
– Просто. Перед тобой стоит храм науки. Тебе достаточно войти в него, сесть за стол, и твои секреты автоматически засканируются в нашу базу.
– А что, вы не могли это сделать без моего желания, например, во сне, когда сплю?
– На Земле это невозможно, и твое желание передать нам, должно быть подтверждено твоим сознанием.
– У вас что, здесь, на небесах, научная шаражка? Вы, как при Сталине, всех ученых за колючую проволоку согнали? Леонардо да Винчи, Энштейн, Ломаносов – все собраны?
– Многие, – кивает БАТ. – Заходи, увидишь.
– А я буду знать, как решил проблему?
– Нет. Мы заинтересованы, чтобы знания об этом были заблокированы. Только несколько продвинутых ангелов-ученых будут знать, как это делается. На Земле будет считать, что такой проблемы нет. Хотя в будущем все будет возможно. Но не сейчас.
– Хорошо. А какая мне польза от этого? Хотя, вижу, у меня выбора нет. Вернусь ли я на Землю?
– Не волнуйся, – Андрей Тимофеевич заулыбался. – Твоим ангелом-хранителем являюсь я, и ничего с тобой не случится. Подвергнем тебя процедуре, чтобы ты все забыл. А плюсы? У тебя появится обостренное восприятие эзотерики, конечно, при условии, что ты дальше займешься изучением многомерных пространств, Шалоболинской писаницы и дольменов Бургона и Бурундата.
– На Бургон и Бурундат я хочу пойти, – Анатолий кивает, как будто при разговоре присутствует. – Я там все знаю.
– Толька, ты меня вспомнить заставил. Оказывается, ангелы не могут без наших знаний, и в чем-то мы впереди них двигаемся. Ты молодец!
– Валерка, ты не рассказал, как оттуда выбрался?
– Сначала мой прадед, он же и мой ангел-хранитель, в зал ученого совета меня пригласил. Там все ученые мира прошлых лет собрались. Консилиум.
– Получается, если на Земле ученый, то и в Африке, то есть в раю, ученый?
– Выходит так. Правда, ученые там и другие обязанности исполняют – ангелы-хранители оболтусов Земли. Меня к столу подвели. Велели руку на какой-то камень-кристалл положить. Держал с минуту. «Считана информация!» – кто-то произнес. Меня поздравлять давай, как будто я докторскую защитил. Правда, поохали, ахали, что нечасто им приходится живого человек видеть. А за решение проблемы, мол, спасибо. «Гениальное – так просто!» – слышу восклицания. Провожают, привет землянам передают. Андрей Тимофеевич меня по золотой дорожке обратно повел. Я пытаюсь еще пару камешков урвать, не получается.
– Где ты камни припрятал?
– Забыл. Кажется, с того времени в кармашке плавок так и лежат. Меня за те плавки Витькина племянница Ольга раскритиковала, что они древние, я и закинул их. Поищу.
– А что, так просто и отпустили?
– Я только с дорожки сошел, как вмиг все исчезло. Кругом лес, трава, дождь льет, тропинка к дороге еле видна. Ощущение, будто из глубокого сна вернулся, и все забывать начал. Вспомнил, что мне спасжилет надо вызволять. Решил до Таят идти, а оттуда вплавь через Казыр, возьму его и назад обратным путем вернусь. Вот мост через речку Таяты, подошел, вдоль нее тропа к Казыру идет. Метров через пятьсот на Казыр вышел. Рыбак на берегу рыбу ловит.
– Фамилия не Глазырин? – спрашиваю, зная, что в Таятах полдеревни Глазыриных.
– Нет, Полуянов Василий.
– А я из Курагино, – объясняю. – Мы проплывали час назад, я вон у той скалы спасжилет оставил. Сплаваю, заберу и назад вернусь.
– А зачем возвращаться, вниз плыви, если такой смелый, – идею подсказал.
– Вода холодная, не выдержу, километров пять плыть.
Разделся, поплыл. Плыву, дождь накрапывает, вода теплой кажется. Доплыл до места, спасжилет забрал, решаю дальше плыть. Одежда? Бог с ней – пусть рыбак забирает. Короче, поплыл. Больше часа до встречи с Никулькиным плыл. Выплываю из скал, а передо мной радуга от одного берега до другого. Один конец прямо у моих рук. Дотронулся и задумал: с Игорем-миллионером из Красноярска экспедицию в Каратузский район сделать. От Таят до Тюхтат на катамаране проплыть и, как сейчас, поляну в другой мир поискать. Не успел я еще кое-что у прадеда БАТ спросить.
– И какой прок от ангела, если я к нему обратиться просто не могу? – опять Ляпсик мои мысли читает
– Обращаться не надо. Захотеть надо, а ангел твои желания сам исполнит – это его обязанность. А если начнешь канючить, то этим затерянные души активизируешь, и они вместо ангелов тебе пакостить начнут.
– Непонятно все это. Надо мне своего ангела-хранителя увидеть. Пойдем на Бурундат.
– Я уже тебе сказал, пойдем. Ты лучше скажи, где Витька – брат твой? – решил мистическую тему на прозаическую сменить.
– В Эстонии, в Котле-Ярве живет? Свой пароход имеет.
 – Был я у него, правда, давно. Тогда мы с моим дружком Серегой Рогачевым из Ленинграда на его катере на Чудском озере поплавали. А сам ты был?
 – Да, сын у него Лешка в Англии учится, в Ллойд регистре на лоцмана
 – Видишь, как твои братья и сестры двинули. Надька – проректор какого-то левого, на базе бывшего партийного института; кого готовят – непонятно. Витька свою судоходную компанию имеет, только ты и Машка здесь в Курагино осели. Кстати, как сын у Надьки? Его служба в армии меня коснулось. Кажется, тоже Леха?
– Леха. С ним намучились. Непутевый, институт кое-как закончил.
– Что непутевый, точно. Надька его после школы в свой институт протолкнула – учись. Однако вытурили, в армию забрали. Служить в Приморье попал. Дезертировал. До меня дозвонился, просил, чтобы я ему денег дал на билет до Новосибирска, мамку увидеть и назад в часть вернуться. Я забыл, что его родная мамка, не Надька, а ее сестра Машка.
 – Леха, ты в бегах трое суток, еще одни сутки – и ты дезертир, светит тебе штраф-батальон, – давай его совестить. – Комитет солдатских матерей нашел, звони им, они помогут тебе в другую часть перевестись.
Леха позвонил. Там посоветовали сдаться. Леху арестовали и в одну из частей на улице Русской поместили. Пока решали, что с ним делать, Надька телефон рвет: спасите сына! Я в часть, бедолага в наручниках, к батарее пристегнут. Давай выяснять, зачем он из армии удрал.
– По матери соскучился, проведаю ее и в часть вернусь, – талдычит.
– Она сама приедет.
– Нет, мне туда надо.
– Невесту увидеть?
– Нет.
Короче, ничего от него не добился. Надька во Владивосток приехала. Я ее к той самой председательше на постой определил. Женщина добрая, Надьку на полный пансион приняла, но знала бы, каких неудобств будет стоит, ни за что бы не совершила опрометчивого шага. Выяснилось, что Леха не сын, а племянник – этим сразу председательшу в неудобства поставила. Дальше – больше. Надька упросила дежурного офицера, чтобы Леху отпустил на пару часов. Надька с ним к председательше, и там пьянку устроили. Кое-как удалось замять дело: племянника в часть, а тетку в Новосибирск отправили. Потом Леха с горем пополам положенный срок отслужил и к тетке вернулся.
– Закончил вуз?
 – Закончил. Десять лет учился. Надька тянула. Приезжал, разгильдяй полный. Тут никаких знаков не надо искать – сплошной негатив.
– Надька хотела по своему образу и подобию сына воспитать, вот и получила. Полная материализация. Она – сильная медиум, в этом я убедился, и Сергей Белов подтвердил, будучи у нее в гостях всего раз. У вас, у Шишкиных, это наследственно. Ты вот соприкоснулся с тем миром. Мы разобраться должны, вспомнить, как с Бандерлогиным-Бочковским* к Виссариону ездили. После этого и началось: Бандерлогин своей полюбовнице голову отрезал, ты бизнес потерял, я на том свете побывал.
– Тебя спасло, что тогда с Виссарионом встретился – он тебя спас, когда флегмона тебя чуть на тот свет не увела.
– Страшное дело. Наверное, нам судьба даровала, узнать, что на Бурундате происходит, и расширить просторы непознанного.
На этом расстались. Я дальше к экспедиции с Кольком готовиться начал – тоже нашумевшая история (читайте в другом рассказе), а Ляпсик стал ждать счастливого момента, когда гипс снимут.


5. Сталин вернулся

– Виктор, – обратился Сурен после крепких словцов к своему другу в один из очередных приездов в Курагино из Алексеевской диаспоры – так мы его колхоз называем, – Сталина нужно возвращать.
– Что так, друг мой?
– Как что? Распоясался народ. Посевная на носу, а он пьянствует. Срыв ответственного государственного мероприятия.
– Сталин бы неплохо. Только ты же, Сурен, первый попадешь под молотки.
– Я не попаду! Я ответственный человек.
– Как сказать. Это сейчас с тобой няньчатся. А в сталинские времена опоздал на работу – на лесозаготовки отправляйся.
– Я самый первый в совхозе утром на посту.
– Что ты с ранья встаешь, мы знаем, но ты и другим балуешься – запить можешь и на недельку.
Действительно, сразу после этого разговора Сурен пошел на день рождения к другу. А попала шлея под хвост – все, загулял Сурен. В совхозе самая страстная пора – рожь надо сеять. Сурен – главный агроном, на нем вся ответственность, но и не это еще самое главное – ключи от амбаров у него, и потому к посевному фонду без него нет доступа.
– Где Сурен? – звонок из совхоза к Виктору Жибо. –
Ему пришлось сознаваться:
– Сурен «гулят!» – как говорят бабушки в Курагино.
– Где гулят?
– На станции гулят.
Поехали на станцию, нашли Сурена в одной дружной компании – белого света, думали, не видит, однако нет, распевку дает под Штоколова. Народу нравится – вот Сурен и старается. Вся станция собралась слушать маэстро из Алексеевской диаспоры.
– Александр Иванович! – кто-то обратился деликатно из делегации, – Хлеба ждут. Сейчас день год кормит.
– Хлеба? – Сурен затуманенным глазами повел. – Еще рано сеять, я как главный агроном говорю.
– Все равно дел много. Без вас дело встало. Где удобрения?
– Удобрения в машине.
– Что удобрения целы – это хорошо. Однако ты все равно нужен.
– Сурен всем нужен. Что вы без меня делать будете. Я за два года, будучи агрономом, колхоз на ноги поднял. Из долгов в шелка и парчу одел, – давай куражиться Сурен.
– Что колхоз поднял, дисциплину наладил – спасибо, но и сам, будь добр, порядок соблюдай.
Короче, уговорили Сурена в колхоз ехать. Председатель встретил его крепким словом, простил, но предупредил:
– Александр Иванович, за дело берись, если повторится – вон из колхоза!
Сурена, конечно, этими угрозами не прошибешь, однако за ум взялся, завязал с зельем – уважаемым человеком стал, сослуживцы не нарадуются, да и сам Сурен радость стал получать – что ни день, то победа на трудовом фронте.
– Толпа, не поверите, – Сурен хвастал, – каждый день праздником для меня все кипит, народ благосклонно стал относиться, а то все Кинг-Конг, да Кинг-Конг.
– Что тебя Кинг-Конгом прозвали – это правильно Сурен. Где еще такого мощного уникумума найдут? Ты как дашь в колхозе распевку: О! «Бессель, бессель, карабессель! Асселлопучель!» – в соседней деревне из окон стекла вылетают. Однако скажи, почему ты Сталина перестал звать. Знаешь ведь, если сильно захотеть, то его можно на самом деле вызвать. Обычно это получается, когда в этом несколько сильных медиумов участвуют. Происходит материализация образа. Причем не до конца – просто он в другую, более сильную личность вживается. Скажи, не произошло что-нибудь особенное, например, твой председатель изменился, невыносимым стал, на тебя с придирками кидается и козни строит, извести тебя хочет.
– Профессор, – Сурен, как и Виктор, так часто меня называет, – не поверишь, сегодня с ним на планерке разругался. Не пью два месяца, а он на меня кидается. Было бы за дело. Я ни при чем! Предупреждал его, не давать поля под пасеку людям не из нашего совхоза, а нет, он без моего ведома раздал направо и налево. А сейчас требует от меня убрать этих людей с их пасеками. А не выполню указания – вон из совхоза.
– Сурен, вот и материализация Сталина происходит. Ты хотел его! Вот и получай. Он в твоего председателя и превратился. Пожинай плоды. Все просто так не проходит. Сколько раз кричал, что Сталина надо вернуть? Раз десять. Вот столько раз тебе и аукнется. Это ты еще легко отделался. А если бы реально Сталин вернулся, то до десятого колена по этапам пошли бы все твои родственники, а тебя бы на расстрел повели. Вот скажи, сколько в Алексеевке людей пострадало от сталинских репрессий. Полдеревни?
– Человек десять знаю, – Сурен соглашается, – а на самом деле и больше.
– Сурен, я в Интернете наткнулся на сайт “Мемориал” – там по всему Красноярскому краю все репрессированные собраны. Люди ни за что ни про что на Голгофу шли. От рабочего, колхозника до учителя, директора школы, председателя райкома в тартарары попадали, и не только они, но и их все ближние родственники. Рассказать – не на одну книгу будет, но это особая история. Лучше скажи, как ты будешь из своей истории выпутываться?
– Надо с тебя, Сурен, порчу снимать, – Виктор предложил. – Медиума приглашать. Валерьяна от порчи две цыганки в Красноярске спасли, а как ты будешь выкручиваться? Сколько раз Сталина вспоминал? Десять? Вот десять раз надо на Ивана Купала ночью вокруг костра обежать и десять раз прокукарекать.
– Разматериализовать дух сложно. Я читал у одного автора, что одна женщина создала монаха, так он за ней целых полгода таскался. А у другого – группа из восьми человек из прошлого самого Калиостро вызвала, так он их всех на тот свет свел, и только после этого сам сгинул.
– Что, Сурену предложим самому сгинуть, или его шефа удалить?
– Тут уж кому как повезет. Кто из них сильнее духом окажется. Сурен или его мыслеформы Сталина. Вот и получил его в лице председателя.
– Сурен уже Сталина не вспоминает, – Виктор давай друга защищать, – помалкивает.
– Сурен, как уладил дела с председателем?
– Улаживаю, сегодня на Гуляевский порог еду. Договорился флягу рыбы у староверов закупить – председателю презент. Может, откуплюсь.
– Этим ты на время откупишься. Сильнее в кабалу залезешь. В Артемовск езжай – там сильный медиум живет, – давай я наставлять Сурена. – Еще при социализме с людей порчу снимал. Танька Курагина у него курс прошла. Рассказывала, что с полгода загибалась, в «полуклинике» все анализы сдала – все в норме, а нет – силы покидают. Приехала к нему, тот сразу определил, что плохи дела, однако за лечение взялся, первый сеанс шесть часов длился – беса выгонял, но и сам чуть не наварился, целый час с себя всю грязь выгребал: то в крапиву кинется, то в баню, то в реку – этим и спасся.
– Я понял, – соглашается Сурен. – С этим баловаться нельзя. Слово вылетело – и вот оно к тебе вернулось. Люди не понимают, что все взаимосвязано.
– Сурен, давай вспомним другие факты из твоей жизни. Хотя бы вот нашумевшее дело, как от тебя жена к своей матушке в Шушенское съехала.
– Что рассказывать? Неделю дома не был, а приезжаю – в доме пусто, и со двора вся живность сведена: корова, поросята, овцы.
– Для этого же не один грузовик нужен! Кто подогнал? Ухажер?
– Был бы ухажер, разговоров бы не было, – Виктор вмешался. – А так Сурен погоревал пару дней, и поехал в Шушенское, жену и остальную живность вызволять. Я ему еще говорил: «Подожди с месяц, сама вернется».
– Корову в дом, а жену в стойло. Так, что ли?
– Баранов в стойло, а холодильник в дом! – Сурен поправляет.
А Сурену пришлось долго эту рапсодию исполнять, до сих пор исполняет…


6. Как Сурен и Виктор в Китай ездили

Случилось это в перестроечные времена. Сурен и Виктор в дело вошли, с Китаем бизнес наладили – туда шкуры, обратно мануфактуру и фрукты. Груз товарным поездом идет, а наши друзья – на пассажирском. Народу летом едет немерено, все купе битком забиты, и жара – не продохнуть. Наши друзья затосковали, Сурен от тоски банку пива держит, выпил и от злости сжал, как Кинг-Конг, и мутными глазами по пассажирам повел.
– Прошу не обращать внимания, – Виктор заговорщицки шепчет, – с психбольницы брата домой везу; больница развалилась – вот и велели забирать. А вылечить? Нет, не вылечили. Но не бойтесь, он не буйный.
Сурен решил подыграть: банку сильней жмет, схватил обеими руками и давай в нее, как в бинокль, смотреть.
– Сурен, что видишь? – Виктор спрашивает.
– Маму вижу, маму, – у Виктора вторую банку выхватил и сжал ее так, что треск по всему вагону пошел.
Видя такую сцену, толпа из купе давай понемногу сваливать. Сурен дальше-больше, в образ вошел, на пол упал, пассажиров за ноги хватает.
– Не бойтесь, не бойтесь! – Виктор успокаивает.
Однако уже и последние пассажиры выскочили.
Едут наши друзья – одни в купе жизни радуются. Вот новая станция, новые пассажиры и, естественно, ищут место, где пусто. Вот мамаша с сынком-лоботрясом в купе бесцеремонно ввалились.
– Вовочка, садись, а дядя подвинется, – на Сурена показывает.
– Дядя может подвинуться, только вы с ним осторожно, я его с Тинской психбольницы везу, как бы он не потревожил вашего сынка.
После этих слов Виктора Сурен бизоном заорал и давай мамашу за колени хватать.
– Проводник, проводник! Уберите сумасшедшего! – закричала мамаша.
Проводница прибежала и давай за мамашу заступаться: мол, зачем Виктор больного на поезде везет.
– А что я могу сделать? Вот бумага на него... Он здоров, только нужно с ним аккуратно и чтобы народу вокруг его поменьше было.
Короче, мамаша, скрепя сердце, ретировалась. Наши друзья опять одни едут.
На следующей станции два спортсмена-амбала в купе ввались. Сурену опять сцену играть пришлось: желваки ходуном ходят, глаза из орбит вылазят, ноздри, как у Кинг-Конга раздуваются.
– Не бойтесь, не бойтесь! Брата с психбольницы везу, он смирный, только вот немного побуйствует и успокоится.
Спортсменов как ветром сдуло. Друзья дальше едут, пивко дуют. Однако мамаша с сынком никак успокоиться не может, а увидев, двух милиционеров, по вагону шествующих, вой подняла:
– Товарищи милиционеры, почему в вагоне сумасшедшего везут? Это же опасно для пассажиров, особенно для сына Вовочки. Просим снять их.
Милиционерам ничего не оставалось, как исполнить пожелания пассажиров и перед нашими друзьями предстать, которым пришлось до конца роль играть, хотя немного и струсили.
– Сурен, давай играй, – шепчет Виктор.
– Мама, мама! – Сурен плачет.
Сурену плакать не привыкать, он чуть выпьет и без этой роли может плакать, а тут тем более. Однако сработало, милиционеры, видя эту картину, давай Виктора пытать.
– Не опасно для пассажиров?
– Не, все под контролем. Мы скоро выходим, – успокаивает Виктор.
Правда, перед Читой еще один пассажир объявился: подтянутый, стройный, видать, военный, и сразу объявил, что ему не страшны сумасшедшие – своих хватает.
– Зачем вы в Читу едете? – давай пытать наших друзей.
– Брательника, малость тронутого, везу, – Виктор свое гнет.
– Вижу, что туфтите. У меня нюх на них. Никакой он не сумасшедший, давайте лучше по стопке выпьем, – предложил.
Короче, доехали до Читы в тесной компании и в Чите уже как хорошие дружки вышли – выпивон в вагоне сближает людей. Правда, Сурен с Виктором так и не поняли, что же за чувак с ними ехал, узнали, что зовут его Владимир Иванович и ехать им вместе до Приангунска. Время до посадки на поезд решили скоротать за пивком. Стоят, пиво потягивают. Соседом за стойкой франтоватый капитан оказался – тоже пиво пьет. Как оказалось, военный корреспондент из «Красной Звезды», фуражка набекрень, и себя нагло ведет, пытаясь поддеть, что все кругом лохи на этом празднике жизни. И вот после очередного такого вывиха, Владимир Иванович не выдержал и заявил, что он тоже военный и просит его достойно вести себя.
– Кто ты такой, чтобы мне указывать?! – раздухарился капитан. – Если и военный, то в чине лейтенантишки, и не указ ты мне.
– Куда вы едете? – Владимир Иванович спросил у задиры.
– Это военная тайна, однако скажу – в Приангунский пограничный округ, интервью у начальника округа Токизы брать.
– Так можете не ехать, – Владимир Иванович произнес, улыбаясь. – Перед вами полковник Токиза, а интервью я могу вам прямо здесь дать.
– Ты такой же Токиза, как я Горбачев! – корреспондент взвыл. – Я его видел, и не ты это.
– Ну ты достал меня, капитан! По тебе гауптвахта плачет! – Токиза уже не на шутку разозлился и удостоверение вытащил: – Вот смотри!
У капитана глаза на лоб полезли, вмиг галстук, фуражку подправил, пуговицы застегнул и рапорт выдал: такой-то и такой-то, направлен для выполнения задания газеты «Красная Звезда».
– Ладно, прощаю, – Владимир Иванович успокоил корреспондента и предложил к нам присоединяться.
Наши друзья таким оборотом были удивлены не меньше капитана, однако поняли, что им сама удача навстречу идет и не надо упускать ее. Им нужно было таможенные дела обстряпать, а как это сделать, не знали. А тут сам начальник пограничного округа перед ними. Предложили Токизе и корреспонденту ресторан посетить.
– Мы угощаем! – объявил Виктор.
При вокзале ресторанчик нашли. Уселись, коньячок потягивают. За соседним столиком китаянка сидит. На нее Сурен глаз положил. Оказалось, обрусевшая китаянка – переводчицей подрабатывает на границе, а сейчас отдыхает – пивком оттягивается. Вот на нее Сурен глаз и положил – вмиг познакомился. А если Сурен с бабой заговорил...
– Ловкие вы ребята! – Токиза восхищенно произнес, – то сумасшедшего играете, то вот... карту разыграли.
После этого дорожное приключение в дружбу вылилось. Сурена и Виктора полковник к себе в часть пригласил. На территорию штаба попали – порядок, и все блестит. Кабинет со всеми прибабахами военного искусства и строгости. Токиза в форме и четкие команды отдает. Наши друзья не военные и потому вольно себя ведут – сидят в кабинете и пиво из банок потягивают. Витька выпьет банку пива и, не вставая, в корзину через весь кабинет кидает, а потом вообще взял и небрежно в окно выкинул. Токиза побледнев от такого несоответствия военному порядку, велел помощнику вывести его и в Ангуне искупать, чтобы в себя пришел. Однако знал бы, чем это кончится, ни за что бы такого опрометчивого шага ни сделал. Виктор в воду зашел и поплыл на середину реки.
– Не заплывай далеко! Не заплывай! – закричали с берега.
В то время случалось, что китайские водолазы купающихся солдат вылавливали и на свой берег утаскивали. Один раз двое командировочных исчезли, потом с трудом их отпустили, и то лишь потому, что по плавкам поверили, что они гражданские. А будь в черных сатиновых, что солдатам тогда выдавали, сгинули бы. Вот и за Витьку возникло беспокойство. По заставе тревога: надо человека спасать. Еле выловили. После этого все как по маслу пошло – Виктора и Сурена в Китай выпустили, таможня груз оформила.
– Таможня добро дает! – кричал Виктор, вспоминая фильм «Белое солнце пустыни».
– Дает, дает! – кричал Сурен, который данный подвиг уже в другой приезд на границу повторил.
Они с Виктором менялись: один раз Виктор балдеет, в другой – Сурен. Дело в том, что тогда они деньги – прибыль от продаж – наличными возили, потому и надо было, чтобы кто-то бдительность не терял. Один раз, благодаря Токизе, за счет беспошлинного проезда границы два миллиона рублей неучтенного капитала сэкономили.
– Нет, чтобы в дело эти деньги пустить! – Сурен обычно сокрушается. – Магазин открыть и китайскими товаром торговать. Тогда мы первыми начинали дело, а мы по социализму честными были – деньги в казну сдали. Наш шеф Сашка Пономарь не верил, что социализм в лета канул, и действовал на полумерах – китайский товар другим торгашам сдавал. Потому наше дело и не получило размах, а потом вообще дефолт – премьер-министр Киреенко устроил, и налоги наше дело развалили, хотя мы имели: хлебопекарню, колбасный цех… Однако поезд ушел, и мы в итоге ни с чем остались, даже туристический холдинг на Гуляевском пороге за долги продали.
– Помню, помню хлебного короля Курка в Шалоболино хлеб пек – свежий по утрам развозил. Где он сейчас?
– В Шалоболино живет. Пьет. Пекарское дело не выдержало конкуренции, вот и нет дела в деревне.
– Он же хорошую пенсию себе на Севере поимел.
– На нее и пьет. А еще чем зарабатывает?
Бабы к нему лезут. С одной из Курганчиков познакомился – человек искусства – на гармошке играет. Курок только пенсию получит, она тут как тут. Дней пять «гулят». А деньги кончились, она исчезает. Мистика. Действительно поверишь в мистику, как в твоем романе «В мир иной и обратно».
– А чем ваша дружба с Токизой кончилась? – спросил у Виктора.
– Перестали ездить, так и потерялись
– Виктор, а знаешь, я его недавно по телевизору видел. Начальник пограничного округа Сахалина в чине генерала. Показывали, как они нарушителей отлавливают.
– Это вместо генерала Гамова, которого отстрелили?
– Взорвали, зажигательную жидкость бросили. Его жена так обгорела, что несколько месяцев спасали в Японии, кажется, так и не спасли.
– Как Токиза выглядел? – Сурен про дружка вопрос задал.
– По возрасту на генерала не тянет, но генеральская мощь чувствуется.
– Он на два года моложе меня, – Виктор с сигаркой во рту кивает. – Однако вот генерал. В сорок лет, почитай, генералом стал.
– Виктор, Сурен, расскажите, как вы обратно из Китая ехали? Тоже нашумевшее дело.
– Было, было. Мы опять разыграли сцену, что я сумасшедшего из Тинской везу. Название больницы с дореволюционных времен в Сибири известное. Когда в Красноярск прибыли, свободного времени до отправления в Курагино часов шесть. Решили отдохнуть по достоинству. Виктор, как главный, командует...
Короче, доехали наши друзья до Курагино...


7. Как Генка – сосед Витька – в цугундер попал

В Курагино, что ни семейка, то история. Виктор свой старый дом еще по социализму продал. Дом от деда и бабки достался. А родители стали старыми – предложили сыну продать его, а то он в наследство по завещанию не сможет вступить. При социализме два дома не думай иметь. Двор один, а дома два – вот один и своди со двора. Дом купили беженцы с Тувы, сейчас Тыва называется.
– Не с Тывы, а с Норильска одна женщина купила, это твой дом твоя сестра Наташка беженцам продала, – поправляет Виктор. – Два сына у нее: Кольку перед твоим приездом на Лягушатнике убили, а второй, Генка, он то на станции живет у жены, то здесь, в материном доме. Мать умерла, потому он сюда квартирантов пускает, а сам в бане колотится, если его жена со станции гонит.
Генка мужик лет сорока, энергичный мен. Весь в деле, все что-нибудь делает, мотоцикл ремонтирует или трансформаторы разбирает, чтобы цветной металл сдать на выпивон. И еще он любитель во всякие истории попадать.
 – Генку я никогда пьяным не видел, – Виктор говорит, – Выпьет, и хоть бы что – ни одна милиция не берет.
Только эти слова произнес, как Генка с дружком нарисовался. Чириком самогоноки у Пузача за червонец отоварился, и вот друзья решили распить напиток в Генкиной бане. В доме у него квартирантка с ребеночком живет – туда не ходи, а в баню можно.
 – Генка, зачем в бане пить будете? Вон садитесь за стол под акацией и пейте, – предложил ему не без умысла. – Но перед этим маленькую работу сделайте: шифером дрова закройте – за это еще на четушку получите.
 – Какие разговоры, – Генка откликнулся.
Точно, они вмиг эту работу сделали. Нам место под мангал освободили и дрова от дождя закрыли.
– Генка, мы только что тебя вспомнили, что ты пьешь, а балдым тебя не видели?
– Вчера история приключилась, – Генка живо в разговор включился. – С шурином на рыбалку на моей мотоциклетке собрались. Перед отъездом по стакану водочки пропустили, одну бутылочку с собой прихватили. Только отъехали, и вот они, родимые, останавливают. «Пьяный!» – сразу в накат один из них на меня пошел. «Нет, не пьяный», – отвечаю. «Поехали на экспертизу!» – «Поехали», – соглашаюсь. По дороге почаще дышу и установку даю: «Трезвый я». Приехали в соответствующее место, меня в трубочки дышать заставляют. Прибор показывает – трезвый я. Менты не верят, требуют упростить анализ. Опять чисто.
 – Неверно у вас приборы работают, – один из ментов рассерчал, – Петька, а ну, дыхни! – своему напарнику предлагает.
Тот как дыхнул, зашкалило стрелки.
 – В чем дело? Ты пьян, и пахнет от тебя! – сокрушается первый мент. – Ладно, отпускаем, однако давай проверим твое транспортное средство, всем ли укомплектовано. Иди заводи, подгоняй и показывай. Все на месте будет, отпустим и права отдадим.
Пошел Генка к мотоциклу на арест-площадку. В багажнике у него бутылка. И не удержался, тут же со сторожем всю выпил, кое-как мотоцикл завел и перед ментами предстал.
 – Странно, – те переглядываются, – мужик же пьяный, а прибор не показывает. По тебе, напарник, не видно, что ты пьян, а прибор обратное дает. Чудеса техники, и только.
Решили дальше проверку Генке устроить. Доказать, кто в доме хозяин.
– Показывай аптечку!
– Бля, была же аптечка! – Генка уже внаглую пошел, зная, что у него отродясь ее не было. – Кто-то из вас спер, когда меня проверяли на дактилоскопию.
 – Ты, мужик, не завирайся! – менты опешили от такой наглости. – В цугундер упрячем.
 – А вы знаете, что начальник милиции – мой зять, – Генка дальше ва-банк пошел. – Он меня запросто отмажет, а вас накажет.
 – А ну-ка, назови фамилию твоего зятя.
 – Касатонов Николай Иванович.
 – Верно! – кивает второй мент.
 – Давай отпустим, – первый предлагает. – Кто его знает, кто такой. Я вчера его видел в ментовке. Кажется, от начальника выходил.
Короче, отпустили Генку.
 – Генка, а что ты в милиции околачивался?
 – Как что? У меня два года условных, вот и приходится отмечаться. В последний раз пришел пьяненький, а там выдра сидит, унюхала. Давай отчитывать. Я на нее. Та протокол составила и заставила расписаться, что я пьян. Я ни в какую, не стал подписывать.
– Сейчас не церемонятся, – Виктор объясняет, – подписывал, не подписывал, два свидетеля – и срок.
 – Она другую бумагу подсовывает, в которой я уже отказываюсь протокол признавать.
 – Ты, как Андрей Кузьмич из Тюхтят, он в 1937 году отказался протоколировать, что японский шпион – тем и спасся от расстрельной статьи. Десять лет получил. А за что? За то, что словами «японский городовой» ругался.
 – Валерьян, ты вот все говоришь материализация: мыслей, магия, новые образы. Вот сколько раз ты произнес слово «цугундер»? Раз десять. Не попадет сегодня кто-нибудь из нас в это заведение?
 – Предпосылок нет. Сейчас так просто не гребут. Генка всего вторую четушку выпил, отоспится в баньке и к своей женке на станцию поедет.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. Поехал Генка домой на велосипеде, по дороге еще приложился и к дому навеселе подъехал. Женка Лилька его за версту унюхала и заперлась. Генка с матами-перематами давай в дом ломиться.
– Открой! – пытается взять препятствие. – Открой, говорю!
Лилька ни в какую. Генка распалился, давай дверь ломать. Жена в милицию стала звонить. А тем того и надо, чтобы его в цугундер упрятать. Приехали, свидетели нашлись, как Генка дверь ломал и «убивством» угрожал. Это и стало поводом Генку в цугундер упрятать. А это уже серьезно. Генка в прошлом году два года условно получил: и малейшее нарушение – условный срок реальным могут заменить. А пострадал Генка в прошлом году все от той же любви к своей жене. Она хахаля нашла и к себе привела, а Генку из дома матушки поперла. Генка с женой по всем правилам развелись. И по документам «не жона ему, не жона». Генка пожил один до осени, а потом не вытерпел и с топором кинулся на частные владения бывшей жены. В милицию заявление, и два свидетеля показали, будто Генка с топором кидался, хотел убить жену и ее нового мужа. Генке и определили два года условно с отбыванием срока в своем имении. Год прошел, и вот новая истории. Здесь получается, что я накаркал сюжет. Каким образом? Этот рассказ вчера начал писать – сразу по горячим следам. Заголовок «Генка в цугундер попал». Ничто не предвещало, что Генку в этот день в ментовку заберут. И вот – пожалуйста.
– Надо, Генка, тебе от срока спасаться, – ему говорю. – Придумывай контраргумент или попроси, чтобы жена заявление забрала.
– Прокурор заявил Генкиной жене: «Больше забирать твоего мужа не будем, вот убьет тебя, тогда другое дело», – Витька пельмени варит и комментирует.
 – Милиция дело стряпает. Они дело в прокуратуру направят, и там, хочешь, не хочешь, его в производство надо запускать, – Генка сокрушается.
– А что, Генка, ты со своей женой не живешь в мире и согласии?
– Жена у Генки, как лето, его со своего двора удаляет и нового жениха к себе тащит, – Витька объясняет.
– Ты же говорил, что осенью она сама к кому-то уходила? – спрашиваю Виктора.
– Тогда она пользу принесла совместному хозяйству, обратно вернулась. И не просто вернулась – диван приволокла и два кресла. Я Генке говорю: «Видишь, как удачно твоя жена замуж вышла! Ты почаще ее отпускай. Достаток в доме будет».
 – Люблю ее! – Генка вздыхает. – Внучку люблю.
Любовь в Курагино многих сгубила. Вот и брат Генкин Колька пострадал на этой ниве. Хотел после очередной отсидки – двадцать лет в общем зачете провел в местах не столь отдаленных – жизнь праведную наладить, нашел женщину, всю весну ей дом строил, сторожил – она (куда-то уезжала) – а осенью приехала, погнала метлой из дома. Николай в сердцах кругами вокруг дома давай ходить. Один раз забрался на веранду, вспомнил, что в холодильнике бутылка водки должна быть, а там вместо водки коньяк оказался, он его и употребил, жену поджидая. Жена увидела, что кто-то на веранде колобродит, милицию вызвала. Николаю четыре года впаяли.
– Полное бесправие! – Виктор возмущается. – Ни за что четыре года мужику дали. Жаль, я на суд не попал, а то бы выступил в защиту.
Колек отсидел и эти четыре года. Говорил, что самые трудные из двадцати оказались. Не захотел больше в цугундер, в мир иной попал, на воле пробыл всего четыре дня – на Лягушатнике кто-то балдого в воду столкнул, и был таков.
Да, жизнь прожить – не поле перейти; какие-то знаки в жизни ему ангел-хранитель подсказывал, как поступить в том или ином случае – не прислушался.
– В самом начале жизни цели не было, вот и весь сказ, потом можно было бы что-то изменить, однако окружение уже не то, вот и пошел по наклонной. К Виссариону мог бы направиться, но здесь духовность должна быть. Кажется, взял и пошел. А ведь курить, пить надо бросить, дружков отсечь, а главное, в своем сердце Бога уверовать. У Льва Николаевича Толстого есть рассказ, как один каторжанец-убивец много народу на тот свет свел, но потом большую веру нашел. Как? Ему в тюрьме учитель встретился, он и вывел его на путь истинный.
– Валерьян, возьмись за подвижничество, – Виктор улыбается. – Генку наставь на пусть просветления. Есть у тебя ученики? Кто-нибудь пошел за тобой, как за Виссарионом люди идут?
– Учеников нет, хотя несколько знакомых пытаются постичь мои труды «В поисках десятого откровения», «В мир иной и обратно», и вопросы ставят, как дальше жить – по совести или вере. Но все они на окружение завязаны, которое темно и на дно тащит. Человек себя в руки берет – не пьет, голодом очищается. И вдруг все рушится: рюмку пропустил, сигаретой затянулся – все пропало, на грешный путь вступил.
 – Возьмись за Женьку-Серьгу, что с кольцом в пупе. Умная чувиха, стихи сочиняет, сценарии пишет, поет, на гитаре играет, училище искусств в Минусинске закончила, сейчас в институте искусств учится. Ее же курагинское окружение на нет сведет...
– Чувиха вумная, – соглашаюсь. – Гены у нее сильные: мать с высшим образованием, три языка знает – приехала к Виссариону на землю обетованную из Белоруссии. Отец тоже незаурядная личность – аскетический образ жизни ведет: голодает, сыроедение практикует, в спортзал ходит. Не поверил он Виссариону – в Белоруссии остался, с высшим образованием извозом занимается. А мать за собой в обитель двух дочерей-красавиц притащила, которые чужие на этом празднике господнем. «Отец мой не поехал в эту Сибирь драную! – восклицает обычно Женьга-Серьга. – И правильно сделал».
– Как она ответила Боцу, когда он спросил, где ее ухажер работает?
– На бороде!
– Виктор! Мы отвлеклись. Как дела у Генки? Сегодня третий день пошел, как его в цугундер забрали?
– Выпустили. Подписку о невыезде взяли и отпустили.
– И куда двинул?
– Опять к жене любимой.
– Не женись на красивой, а женись на любимой.
 – Тут хоть на ком женись! Исход один – каторга. Что в переносном смысле, что в прямом...
После этого прошел где-то с месяц. Произошло много событий: две экспедиции от Гуляевского порога совершили, три – на Шалоболинскую писаницу: одна на машинах, две на катамаране от Курагино. О нашем герое Генке не знал, что с ним происходило. А произошло с ним историй немало. И все по той же схеме: «Дом – ссора с женой Лилькой – цугундер». Вот сегодня к нам на базу зашел. Его дочка к Галке перебралась, муж за любовь к каторжанцу ее из дому выгнал – тоже нашумевшее дело, в отдельное производство надо пускать.
 – Генка, говорят, тебя хотели на пятнадцать суток упрятать?
 – Как хотели, так и расхотели! – Генка отмахивается. – Двое суток просидел, а более сорока восьми часов они без предъявления обвинения не могут держать.
– За что сорок восемь часов получил?
– После ссоры с Лилькой, она милицию вызвала, и меня запрятали. Тут уже жена и дочку подпрягла – на меня заявление подать, что я избил их; и свидетелей нашли. Привезли меня в ментовку. Я заявление обратное пишу: что меня жена с дочерью избили, вот на мне побои налицо, шишка на голове, синяк под глазом. Хотели уже отпустить, а тут молодой лейтенантишко нарисовался и со словами “Знакомый дебошир! В камеру его!” определил мне место пребывания. Камера три на четыре. Нары на полкомнату и низко над полом. Сидело человек шесть. Как все закурят – дышать нечем. Духота, влажность – спички зажечь у лампочки только можно. Зажигалки, очки – запрещено. Мне нужно обвинение подписать – не вижу. Не положено. Так двое суток просидел, хотели на все пятнадцать – я бы в такой духоте не выдержал. Один туберкулезник был, спасались – носовой платок мокрый прикладывали ко рту. Олега Водина привозили из Минусинска – так тому несколько раз «скорую» вызывали.
– Олег – сопливый человек. Наркотики инкриминируют – сбыт и употребление, – Виктор комментирует.
 – За какие прогрешения народ в камере сидел? – спрашиваю.
– Двое за убийство, а трое 15-суточники. Один старик мужа сестры своей жены убил. Говорит: «Не убивал. Вместе пили, потом один домой пошел и назад вернулся, весь окровавленный, на меня давай нападать: я, мол, все это подстроил. Мы помахались, смотрю, он заваливаться начал, я «скорую» вызвал. А он возьми и умри. Вот на меня и шьют дело. Прокурор пообещал: возьми на себя убийство, отпустим, а там, пока до суда дело дойдет, мы убийцу найдем, и ты чист будешь». Бедолага подписал, а отпустить на волю уже ни в какую. Полный обман трудящихся.
– Было похожее дело, – Виктор вспомнил. – Полюбовницу одного каторжанина на улице шилом кто-то пырнул. Она к нему – у калитки рухнула. Вот этому каторжанцу без суда и следствия десять лет впаяли. Потом известно стало, кто убил, а что толку? Кто-нибудь пошевелился? Никто! Так каторжанец десять лет и дубасил.
 – А кто в камере второй убийца? Он кого убил?
 – Молодой парень – жену зарезал. Застал с хахалем и порешил. Хахаль убежал, а жена замешкалась – он ей голову напрочь.
 – Жуть какая! У Льва Николаевича Толстого страсти читаешь, думаешь: в те дикие времена это понятно. А в наше время? Перестрел, взрывы – криминал разбирается. А страсти на кухне – это в голове не укладывается.
– Смотри, Генка, с тобой бы подобное не случилось, – Виктор замечает. – Ты вон как свою жену любишь. А вдруг ее с хахалем застукаешь?
– Порешу! – Генка не на шутку раздухарился. – Лучше в тюрьме, чем с женой-****ью.
– Так она тебе уже не «жона»?
– Нет, жена! Она мне Богом данная. У нас с ней дочь, внучка.
– Вот тебя, Генка, и пойми: то тебе лучше в тюрьму, то ты без нее жить не можешь. Уж выбирай...
Прошло после этого разговора с полмесяца. Делопроизводство на Генку заканчивали, и вот-вот суд должен состояться. Я дело почитал и вижу: Генке два года корячиться.
– Генка, не спросят тебя, два года получишь.
– Ну уж дудки! Я не совершал преступления, пусть докажут! – Генка в своей правоте уверен.
Поговорили мы с ним, а потом, ну смотрю, знакомые лица потянулись: Генкина жена Лилька, теща и он с ними. Галка в больнице с переломанной ногой лежит, они как у себя дома. Собрались день рождения внучки отметить – святое дело. Все чинно, благородно, не видно, что между ними страсти горят. Генка доволен, что сейчас домой с женой вернется. На станцию жена с тещей на автобусе поехали, а Генка на велосипеде. Приезжает домой, ждет жену час-два – а нет женушки, затерялась по дороге.
– Лилька по дороге замуж вышла! – Виктор отмечает факт. – Знакомая картина для Курагино.
– Я к теще кинулся, думал там, – Генка объясняет. – Нет и там ее. Утром проверил – тишина.
– А что к полюбовнику не наведался? Побоялся?
– Не знаю, где живет он, – Генка мычит. – Зарубил бы!
– Генка, ты бросай это дело. Цугундер по тебе плачет. Лучше на воле жить, чем по этапам грязь месить. Что твой брат Вовка за двадцать лет увидел? Ничего. Перебирайся в свой дом и живи. А упрячут в каталажку, дом продадут, на старости останешься не только без жены, но и без дома.
На этом разговор закончили. Не знаю, что суд порешил. Буду звонить, спрошу.


8. Как мы с Кольком на писаницу плавали

Начало этому делу 1 августа положено. День отличный, настроение прекрасное; у Виктора гости: Маринка и Лариска – жена Пономаря; я чужой на этом празднике жизни. Дай-ка, думаю, с Николаем Возжаевым – главным героем моих книг – на писанице побываю, приглашение от главного человека раскопок Александра Леонидовича Заики получил:
– Приезжай, мил человек, на раскопки, расквартируем, место рыхлить определим.
– Писаница, писаница! – Виктор ворчит. – Ты лучше Ваське Полуянову в огороде сена накоси. А то у него медведь козу из стайки увел.
– Так если козу увел, кого кормить?
 – Так у него еще четыре козы осталось.
 – И то верно, если он их с горя со двора не увел, сам знаешь, какое горе у них случилось – мальчик потерялся, пятый день ищут и найти не могут.
 – Мальчишку тот же медведь задрал, и весь сказ.
 – Летом медведь на людей не нападает.
 – Еще как нападает! Шатун – он и летом голодный, тем более попробовал козлятины у Васьки Полуянова, вот ему и ребеночка подавай. Вчера же мы с тобой смотрели фильм по телевизору «Злой дух Ямбуя» по Федосееву, – там тоже медведь-людоед буйствовал – сколько людей извел!
– А был ли мальчик? Семь дней ищут – и никаких следов. Мамаша-паломница радостная ходит. Сбагрила своего сынка куда-нибудь, и весь сказ. И папаша мог украсть, он не принял веру Виссариона – в Москве остался, малыша к себе забрал.
– Нет, мальчишку медведь задрал! – на своем Виктор стоит.
 – Ладно. Ваське Полуянову мы сена накосим, сейчас нам главное с Кольком собраться и в путь отправиться, на писаницу.
 – Вы с этой писаницей одурели. Она, что, медом обмазана? Мне сегодня всю ночь снилось «Писаница, писаница, писаница», – повторял.
 – Вот я и говорю, там магические силы сосредоточены, хочу на вершине помедитировать.
 – Знаю, знаю, какие силы тебя туда тянут – молодые чувихи, что на раскопках участвуют.
 – Это внешний фон, он должен быть, но больше мистический срез меня тянет узнать, что за мужик был, которого там в VI веке убили: копье в черепе, и позвоночник переломан – нашли при раскопках в прошлом году, сам знаешь, я участвовал в этом нашумевшем деле.
 – Глухарь! Менты не найдут убийцу, – Виктор смеется. – Из XII века нашли бы, а из VI – нет.
 – Придется отправляться в VI век и самим провести расследование. Виктор, а вдруг твои предки, князь Жибо это «убивство» совершил. Не зря ты близко к сердцу все принимаешь.
 – Мы уже были там, на стороне моих предков воевали – вовремя ноги унесли оттуда.
 – Вот и сейчас есть уверенность, что я найду выход в то время. На писанице мы ритуальную чашу открыли, когда с Ниной Михайловной – твоей теткой – там на прошлой неделе были. Чаша на горе плитняком выложена. Размер – юрту можно поставить.
 – Такие места в древние времена священными были, и к ним мог приблизиться только шаман или специально посвященный. А так сгинуть можно, – Виктор пугает.
 – Я посвящен. В течение года, что мистериями занимался, знаешь, сколько знаков получил. Захожу в магазин, а у продавщицы книга падает, думаю, знак – купить надо. Покупаю – книга точь-в-точь для меня, целый год по ней медитировал, и вот сейчас через ритуальную чашу выход в VI век найдем. Тебе Виктор надо тоже отправляться. Без твоих корней по князю Жибо и связей нам трудно будет, хотя Колек клянется, что у него там тоже есть предки из влиятельных людей.
 – Ты вот с Кольком сначала сплавай, побывай там, выясни, что к чему, у Саньки Заики узнай, как подойти к этой ритуальной чаше, сам не суйся, там мощная материализация мыслей происходит. С одной стороны, ты можешь сам теми силами быть захвачен и унесен в тот мир, как в твоем мистическом романе «В тот мир обратно». В нем ты обратно вернулся, а здесь и застрять можно. А с другой, тебе силы энергетического поля той местности, рисунки-знаки писаницы не дадут приблизиться к чаше. Может всякое случиться: дождь польет, змея укусит, наконец, просто в окружении девчонок экспедиции затеряешься – вырубишься, и не до медитации в чаше будет. Найдется много всяких препятствий, чтобы увести тебя в сторону.
 – Насчет змей ты прав – там их много. Когда первый раз к чаше стал приближаться, змея мне дорогу пересекла, справа налево. К чему бы это? Надо у моего друга Владимира Иванова спрашивать – он со своим третьим глазом знает, как толковать все приметы.
 – Вот-вот, я и толкую об этом. Будь осторожен!
Такой диалог случился с Виктором перед тем, как мы с Кольком в путь тронулись. Поэтому с позиции мистических предсказаний попытаюсь весь наш путь по порядку воспроизвести. Колька, знаю, чтобы на подвиг, на писаницу плыть – только самогоночкой можно выманить, что я и сделал, когда к нему на его фазенду прибыл.
 – Валерка, будет три болванки самогонки на три дня, поплыву с тобой хоть на край света – получил исчерпывающий ответ.
 – Какие проблемы! Только смотри, мы на катамаране «Двойка» двинем, потому до начала сплава пить не моги. Это один момент, и второй: где самогонки купить? У Пузача она с насадкой – с махоркой или уксусом, и от нее народ травится.
 – Тогда к Ляпсику езжай, ты же по его рекомендации уже покупал.
Точно, вспомнил! На велосипед и в дорогу – благо ехать пять минут. Подъехал к дому. Окно открыто, кричу:
– Толька! Где ты?
– Валерка, заходи!
Зашел. Дома сын Тольки Алексей с женой порядок наводят. Она с маленьким ребеночком. Анатолий – дед, и от такой радости глаза горят, и еще радость: гипс сняли – целый год носил, после падения с кедры. Нашумевшее дело – читайте рассказ «Ляпсик – человек-легенда».
– Анатолий, вот с Кольком Возжаевым на писаницу отправляемся, и самогоночкой надо запастись.
 – Эх, поплыл бы с вами! Да вот нога не гнется, надо разрабатывать. Правда, и радость: после годового перерыва тетку поимел – еще гожусь на это дело.
 – Молодец, Анатолий! Ты, как Филипп Егорыч, ему 86 лет, а он все на мармеладок заглядывает.
– Охота, охота нас спасает, да и барсука или медведя поешь – сила появляется.
– Ладно об этом, ты лучше сказывай, где качественной самогонки купить?
– По адресу, что я в прошлый раз давал – не получится. У них гости приехали из Норильска – сами изводят. Поезжай к Дуське – она напротив Филиппа Егорыча живет. Там купишь.
– Спасибо!
Перед тем, как Дуську искать, к Филиппу Егорычу заглянул. Во дворе собака. На стук жена Филиппки вышла.
– Чей будешь? – как всегда, поинтересовалось старуха.
– Валерка Павин, – представился по фамилии, по которой в Курагино меня знают.
– Из Владивостока который? – помнит старушенция.
– Оттуда, оттуда!
– Болен, болен дед мой.
– Чем болен?
– Чем-чем? Три дня гулял, вот и болен, а ты же предложишь похмелиться деду.
 – Нет-нет, ни в коем случае! Поздороваюсь только и один вопрос задам.
Короче, проскользнул я мимо сердитой старухи и их злой собаки и сразу в горницу. Филипп Егорыч на диване вальяжно возлегает, телевизор смотрит. Что с похмелья – не видно. Вид спортивный, все такой же, как и двадцать лет назад, когда я с ним поближе познакомился, в принципе такой же, что и пятьдесят лет назад, как в книге знаменитого путешественника Марка Пуссе изображен, когда Филипп Егорыч с ним по Кизиру путешествовал. Вот на фотографии, что на стене висит, в десантной форме – здесь молод, как ясный сокол.
– Филипп Егорыч, приветствую тебя, как знаменитого десантника и знатного охотника. Скажи, сколько прыжков в тыл врага сделал?
– Восемнадцать, – всегда охотно отвечает Филипп Егорыч.
– А почему не больше?
– Если больше, двадцать, надо офицерское звание давать, а не хотели – старовер, потому и поступил указ придержать.
– Знаю, «сталоверам» офицерское звание не давали. Так моего отца также придержали: механиком моторных самолетов служил четыре года на фронте и после войны столько же – по той же причине не двинули в офицеры. Если из Сибири – значит, все сталоверы-чухонцы, кулаки или каторжанцы.
 – Знаешь, у меня же горе! Сын Гошка умер.
 – Слышал. Я же в прошлом году у твоего дома с ним долго разговаривал, как он все утопил в Спиридоновском пороге.
 – Два ружья, сети, моторы, много чего – тысяч на шестьдесят.
 – У вас семейная традиция там тонуть. Ты там переворачивался.
 – Я шел вниз и налегке перевернулся, но все равно лодку и мотор спас.
 – Все, что нелегким трудом нажито. Смеюсь. Вещи дело наживное, а вот жизнь не вернешь. Отчего Гошка умер?
 – Как отчего! Все от того же. Пил, вот она и подвела к смерти.
 – Филипп Егорыч, ты с какого года?
 – С восемнадцатого. В староверческой семье родился...
 – Филипп Егорыч, – перебил его, – я все равно много чего не запомню, давай приду отдельно и запишу подробно. Мы с Кольком в экспедицию собираемся, и нам боезапас нужен. У кого купить?
 – Вон напротив, у Дуськи – у нее отменный продукт.
 – Каков пароль?
 – Скажешь, от деда Филиппа, она продаст.
 – На деда ты не тянешь. По мармеладкам бегаешь?
 – А как же без них.
 – А после них к своей бабушке со словами: «Где, бабушка, у тебя пуговочки, пиявочки?». Это классикой в Курагино стало.
 – Не без этого.
 – Ну ладно, бегу. До встречи!
Распрощавшись с Филиппом Егорычем, по указанному адресу кинулся, самогоночки отменного качества взял, а проезжая мимо Ляпсика, ему дал пробу снять. «Хорошая!» – вердикт он вынес. Николай меня уже в боевой готовности во дворе у Виктора ждет.
– Валерка, взял?
– Взял, взял. Но вот, думаю, мало будет. На тебе денег, и к Пузачу сходи – у него возьми.
Николай не стал раздумывать – и к Пузачу. Я же начал собирать вещи – два спальника, палатку, тент, котелок, кружку, чашку, ложку. Продуктовая корзина раньше собрана. Николай хорошей картошки накопал, остальное я закупил. Вещи и продукты в специальных резиновых рюкзаках, я их давно привез, и вот несут службу. Катамаран подкачал – благо он во дворе стоит собранный еще после первой экспедиции, когда с Вовкой Никулкиным с Гуляевского порога сплавлялись. Сгрузили вещи на окастик Толясика – двоюродного брата Виктора, а катамаран на тележку и на берег вывезли, расстояние метров двести с Первомайской улицы, нашей базы, по Тубинскому переулку и к речке.
– На воду! На воду летучий голландец спускаем! – командую. – По большой воде! По большой воде – вниз к сакральным местам, идем в древние времена.
Когда-то здесь древние люди каменного века обитали, а потом племена скифов, монголы: Чингисхан и его потомки князья Жибо, Курага и Коно – по истории их тубинцами называют.
Они в Жибиновых, Курагиных и Коновых выродились. Золотой запас этих князей, когда их объединенный отряд под Красноярском сгинул, до сих пор не найден. Тут мне Федор Курагин (вот кто помнит много чего) рассказал, что их фамильный золотой запас спрятан на месте мачты, что у дома Щербининых стоит – самом высоком месте на берегу Курагино…
Итак, старт! Мы плывем вдоль Курагино. Мало кто сейчас такое путешествие совершает, а если и совершает, то на моторных лодках. А это не то... Вот застенки курагинской милиции проплываем. Много чего они повидали – и Николай в них не одну неделю провел. Не зарастет народная тропа. А начиналось до революции, сначала просто высокий частокол, потом построили дом с камерами и нарами. Тюрьма почти сто лет служила правдой и неправдой. Знала многих знаменитых каторжанцев-курагинцев, вот фамилии тех, кого помню: Первушин, Горностаев, Корчагин, Борисович, Логинов, братья Боровцы, Митяевы, Баевы, Улиганов... Моего дядьку Мишку Павина – безобидного человека – там менты убили.
Когда ломали старую тюрьму, мы с Виктором специально ходили, чтобы на стенах записи почитать: кто, когда и за что сидел в застенках. Потом новую запустили – это уже новая история, ничем не беднее прошлой. Сколько убийц сидело – не перечесть. Есть такие, которые ни за что сгинули – Фемида правосудия людей на плаху свела. Хотя бы взять Магденко: не мог пацан по пьяни малолетству учительнице 37 ран нанести – на себя взял вину. Обещали: возьмешь на себя вину – от смертной казни себя и своих дружков спасешь. Все знали, что в той банде он не самый главный. Обманули и расстрельную статью возвели. И печально не то, что его осудили (конечно, для него это трагедия), а то, что люди на процессе единогласно требовали смертной казни, свято веря в социалистическую Фемиду.
Вот бы с архивом курагинской милиции ознакомиться: много чего можно узнать – не на один роман будет. Или Колька, Ляпсика попытать – они по нескольку раз прошли места не столь отдаленные. Николай, когда жареным – смертным приговором – запахло, уголовно процессуальный кодекс на зубок выучил (УПК), это и спасло его, сам свою защиту выстроил. Потом, правда, эти знания подвели: «вумный» – на тебе срок по максимому. У жены Надьки ключи из буфета ресторана «Казыр» выкрал и пару бутылок коньяка оттуда взял. Об этом надо бы с нашим героем поговорить – вот он рядом на катамаране сидит, но не осмелюсь: для него это сокровенное, после этого у него и жизнь пошла набекрень.
 – Николай, о чем думаешь? Вон твои пенаты – курагинскую ментовку – проплываем.
 – Бухнуть бы!
 – Мост проплывем, и бухнешь.
За курагинской милицией парк культуры и отдыха открылся. Это место тоже богато историей.
Его в 30-х годах комсомольцы во главе с директорами курагинской школы Буравинским Иваном Марковичем, дедом Нины Михайловны и Клевом Прохором Петровичем создавали. Правда, перед этим эти же комсомольцы церковь порешили – напрочь сломали, камня на камне не оставили.
«Вот сволочи!» – обычно ругается Борис Иванов. Он мой одноклассник и дружок, кстати, и Колька. По жизни мы с ним пик Грандиозный, пик Острый, Фигуристые белки покорили. Три года назад как потерялся, молчок – где-то в Якутии по золоту промышляет, хочет денег заработать, в Курагино дом купить, обосноваться и историю о Курагино писать. Все мечтает церковь курагинскую увидеть – ни одной фотографии не сохранилось.
– Какая стояла церковь в Курагино? – спор у меня тут с Виктором случился.
– Деревянная. В 30-х годах сгорела. Мне Фрида Семеновна рассказывала, она архив поднимала. Все сведения, кто когда родился, в той церкви сгорели.
 – Виктор, не ошибаешься? У меня ощущение, что каменная она была, точь-в-точь как в Кочергино. Причем сам неоднократно видел во сне, когда летал, как птица, над курагинскими просторами.
А что видел церковь во сне, это точно. Можно заглянуть в прошлое и в будущее. Один раз увидел за год вперед, что Дарькин губернатором Приморья станет. А насчет церкви, деревянная она или каменная, мне Степанов-охотник на реке Чет рассказывал, может, отсюда и сон приснился. Он эту церковь сам взрывал и говорил: белокаменной была. Он по 58 статье десять лет в местах отдаленных отсидку имел, врать не будет.
– Ошибаешься, деревянной она была, об этом все в Курагино говорят, – Виктора не переубедить. – Позвони Артемьеву Георгию Карповичу, своему дядьке – он подтвердит.
Я тут же позвонил и подтверждение получил: каменной она была. В ней Карпыч крестился, и рушили ее в 1938 году, они классом эту картину наблюдали из начальной школы – сейчас там районо находится.
 – Запамятвовал Георгий Карпович, – на своем Виктор стоит. – Давай в архив сходим, там рассудят.
Однако отвлекся я: мы с Кольком по Тубе плывем: тюрьма, школа. Сейчас от школы только ее часть осталась. На чердаке еще много школьных дел хранится – начиная с года постройки в 30-х годах; надо слазить, может, чего интересного найдем. Через школу много тузов прошло – из нее на фронт шли, во время войны учились, я в год смерти Сталина начинал учиться, помню, как плакал народ.
Рядом со школой Дом культуры, кинотеатр. Там старинные для сегодняшнего дня фильмы показывали, через запасной вход в детстве на все фильмы лазил. А в парке люди умели отдыхать – гуляния, волейбол, аттракционы. Вековые деревья росли – можно было где спрятаться; сейчас нет – многие деревья повырубали, мощный комплекс погибшим в Великой Отечественной войне возвели. Пушка виднеется. Вовка Пельмень – наш дружок – подопьет, любит говорить: «Пышка, пышка». Памятники героям Советского Союза погибшим в войне. Особая достопримечательность – памятник декабристам: две руки, сплетенные цепью, прозванный памятником курагинским хулиганам. На входе в парк со стороны Партизанской – дедушка Ленин. Народ помнит фразу другого Ильича, Брежнева, которую он произнес в свой исторический приезд в Красноярский край: «Всэ у вас хорр-рошо, дор-ро-гиэ то-вар-рищи, но до-рр-оги, яз-ы-к сло-мма-эшь».
Директор парка – Ольга Васильевна Конова, личность в Курагино знаменитая, и о ней целый роман «Династия Коновых» надо писать, чего только один ее слоган стоит.
Раньше напротив парка сразу после знаменитой косы заводь была, и плотов здесь собиралось до полусотни. Вот где купаться! С греби сальто сделать, между плотами пронырнуть. Взрослые весь плот могли под водой проплыть – видел таких смельчаков. К плотам катера подходили, газоходы: с них в воду нырнуть – тоже шик.
Мои дядька Мишка Павин, его друзья Васька Денисов, Готя Юрин, Юра Федоров летом, как правило, матросами работали, а дядька шкипером, с ним до Енисея ходил – кипела жизнь. У них своя каюта, и меня, пацана, часто брали с собой.
В конце парка лесопилка – лес с реки вытягивали и тут же пилили. За лесопилкой мимо Грековых, Щербининых, районо – дорога. По ней Корчагин, отец Витьки и известнейшей сейчас целительницы Надежды Шотт, на лошадке бревна возил. Тогда же запомнился и Сергей Конов – отец Ольги Коновой и всех ее братьев и сестер. Сергей маленького роста, а жена – красавица, на цыганку похожа. Анной Карениной звали за красоту и гордый вид. Детей у них не счесть – все выросли, правда, кого-то уже нет в живых, и как они жизнь прожили, тоже история.
– Валерка ты не пиши про Ольгу Конову, – Виктор обычно предупреждает. – Так или эдак напишешь – все равно не по нее будет. Она тебя во Владивостоке достанет и скажет словами Руслана Елина: «Глаза мои ебучие, ты что про меня написал!» Потом будешь весь гонорар ей перечислять до конца своих лет.
Жены Корчагина и Конова – родные сестры, отсюда и родство Ольги со знаменитой целительницей. А тогда я со многими будущими бандитами первый класс прошел, и с Витькой Корчагиным, и Толем Борисовичем, с Улигановым – все знаменитые тузы. Все мы были внуки белых или красных, кулаков, репрессированных, погибших в Великой Отечественной войне. У каждого – трагедия. Как я оказался в Сибири? Без роду без племени: ни отца – в свидетельстве о рождении в графе «отец» – прочерк, мать погибла в автомобильной катастрофе далеко в Норвегии. Фамилии Болотов нет в Курагино. Жил у бабушки – у нее фамилия Павина. Вроде бы отец – он меня из армии привез к своим родителям – Владимир Павин. Но почему у меня отчество Павлович, а не Владимирович, если я его сын? Похоже, история такова. Мать моя во время войны и после войны служила на Кольском полуострове в авиационной части, недалеко от знаменитых фиордов Петсамо. В свидетельстве рождения у меня стоит место рождения – город Петсамо. Родился 8 апреля 1946 года. Самая эйфория победы в войне, и я в эти дни был зачат и через девять месяцев родился. Кто у меня отец в этот момент – история умалчивает. Далее события развиваются по такому сценарию. На моей матери, у которой уже есть ребенок, женится (гражданский брак) ее сослуживец из Сибири Владимир Павин. Далее мать моя погибает, и мой отец-очим отправляет меня к своим родителям в Сибирь. Бабушка рассказывала, что дед по письмам «вычислил», что их сын женился и взял жену с ребенком. Родных у моей матери не было, воспитывалась в детдоме. Как-то проскользнуло о биографии о Керенском, что Болотовы – родители моей матери – скрывали его, когда тот бежал от большевиков, и они были репрессированы, а их детей раскидали по детдомам. Отчим (так получается) Владимир Павин служил несколько лет в армии, женился, а я продолжал жить у его матери, то есть уже ставшей моей бабушкой, которой я всячески благодарен. Потом отец вернулся из армии в Сибирь, женился и жил отдельно с другой семьей. Это лишь одна история. А таких сплошь и рядом, особенно в то лихое время.
Так вот и у Корчагиных, Коновых отцы их отцов претерпели разные превратности судьбы. Так у Виктора и Надьки –знаменитой целительницы – во время Гражданской войны отца пацаном мобилизовали не в Красную Армию, как его однофамильца в книге «Как закалялась сталь», а в Белую, прямо к Колчаку. При этом не спрашивали: хочешь, не хочешь – попал, иди служи правдой. А потом он на Таймыре дубасил – у Астафьева много написано, читайте. Корчагинцы считают, что у них по мужской линии природа отдыхала, а вот по женской, наоборот, все целительницы, колдуны, ясновидцы, медиумы и прочие экстрасенсы, связанные с чистой и нечистой силой. Так вот и Надежда Шотт (Корчагина), – двойняшка Витьки – целительница мирового значения. Читайте об этом в другом моем рассказе. Вот видите, переулок за парком меня на какие мысли навел.
За этим местом у меня лет с шести запредельный мир начинался, да и потом он связан с воспоминаниями и эмоциями – с Вовкой Щербининым мы отсюда дверь рубили в будущее.
Учились в аспирантуре, а на лето приезжали, и дом Вовки моим становился: за лето надо заработать на оформиловке, чтобы зиму как-то прожить – мне в Ленинграде ему – в Иркутске.
В это дело – оформиловку – все семейство Щербининых от деда Василия Григорьевича и бабки Екатерины Макаровны до внуков подключалось. Соседи с советами принимали участие. Я тогда с дочкой первого секретаря Иванова на глазах изумленной публики запросто через Тубу мог уплыть, в зарослях скрыться; назад возвращались, ее бабушка нас пирогами угощала.
– Николай, что грустишь? Мы с твоим сыном Лехой недавно на руках от Льдинки до моста проплыли. Ровно ча-ас!
– Не думал, что на катамаране плыть здорово! – восхищается Колек.
– Мы более двадцати лет плаваем по рекам высших категорий, но там все обыденно: перекат, порог, поворот, коса, утес – нет философского содержания. А сейчас историю наших предков воскрешаем. Откуда они прибыли? В твоей крови что-то азиатское есть, на нашего владивостокского писателя Льва Князева похож – у него отец удмурт.
– Значит, и я из Удмуртии, – не любит Колек углубляться в свою родословную.
 – Дмуртия-Удмуртия. Что, Николай, после парка? Золотосоюз – золотоносный тракт – золото возили в Минусинск из Артемовска? Здесь на берегу реки склады были, сейчас гостиница, ее не так давно построили.
 – Мало чего, где было, и что было, и кто был. Время всех и всё уничтожило, – Николай философски изрек.
 – Что так хмуро? Бодрее! Перед гостиницей, помнишь, лесотаска была, бревна вытаскивали и на лесовозы грузили, это после того, как Сергей Конов на лошадях перестал их возить. А перед этим, помню, пристань – баржи ходили, помню, с солью, и люди по сходням, хлипким доскам, кули с солью килограмм по сто на себе таскали. Сейчас на такую работу никого не подвяжешь.
 – Бутылки легче собирать, – соглашается Николай, намекая на то, что тогда за этот труд платили мизер.
 – Николай, сейчас слабо в твои 55 лет бизнесом заняться? Чего не хватает?
 – Молодости и здоровья, да и вообще жизнь пошла боком. Судимость, документов нет и, главное, нет будоражащего фактора. В молодости не ценишь, не понимаешь, что жизнь коротка и что надо беречь ее – расходовать по крупицам.
 – Что-то на тебя не похоже, чтобы ты об этом задумывался. Вот заготзерно-элеватор – проплываем. Что у тебя с ним связано?
 – Старинное кладбище здесь было – оно и осталось. Сейчас еще выкапывают скелеты.
– Ты с Витьком заспорил, что не мог он выкопать скелет с эполетами.
– Конечно, не мог. Откуда в Курагино генералы? В погонах – куда ни шло.
– А может, жандарм или еще какой высокий чин – ведь мог быть похоронен.
 – Откуда они здесь?
За заготзерно пенькозавод, запах пеньки на все Курагино разносился. Сейчас там дома настроили, так вот от крыс до сих пор не могут отделаться. Ниже – нефтебаза. Большие цистерны возвышаются, от этого места сильных впечатлений не осталось.
Далее Туба влево уходит и от Курагино удаляется. Вот за поворотом вид на великолепный мост открывается. Долгие годы здесь паром ходил, чуть вечером замешкался, всё – всю ночь будешь куковать на острове. Как-то с дядькой еще в старые-престарые времена – мне лет девять было – с Белого Яра на лошадке Лукерье приехали, а паром не ходит. Телегу оставили, а сами в полночь под звездами вплавь на Лукерье через Тубу поплыли – дядька с одной стороны за гриву держится, я с другой. На другой день я телегу вызволил. Такие опыты и плачевно кончались: у нас на сенокосе подельник на Абаканской протоке жеребца утопил, и сам чуть не утонул, я уже писал об этом в первых книгах «Земля курагинская», а дядька Илья до войны ночью через протоку поплыл – погиб. В этом году что творится! Человек пятнадцать утонуло! Девчонка у парка поплыла – и с концом, одни тапочки остались, нашли ее через неделю. У Лягушатника девчонку в воде змея укусила насмерть. Майор спецназа поплыл по Тубе и сразу закричал: «Тону!» Кинулись спасать, за голову не могут ухватить – лысый; попытались за плавки – слетели. Так и утопили мужика. Спасать уметь надо. Мы тут загораем с Ниной Михайловной, смотрим, по Тубе плывет кто-то. Оказался Димка – сын Ольги Никоновой. Видим, как-то неестественно ведет себя – руками по воде машет и под воду уходит.
 – Мужик тонет! – Нинка кричит.
 – Вижу, тонет.
 – Спасать надо!
 – Пусть сначала утонет, – отвечаю, – а потом спасать. Сейчас он в агонии и пьян – вместе с собой утащит. Да и осталось ему до мели немного проплыть, течение его самого к берегу подбивает – тогда и вытащим. Видим, мужику стало совсем худо, кричать не может, захлебывается.
 – Эй, мужик, вставай! – закричал. – Мелко!
Встал, на берег-галечник еле выполз. В одежде и обуви оказался – они и тянули ко дну.
 – Димка, ты что творишь?! – закричала Нина Михайловна. – А если утонул бы?
В ответ мат-перемат: оказывается, на спор плыл. А откуда? Непонятно. Может, где-то выше по реке на острове в компании гулял – от них. В одежде плыть – погибель.
– Николай, – оторвался я от воспоминаний. – Расскажи, как Маракуля, твой дружок, утонул? Он-то и вырос на реке, и плавал здорово.
– На моих глазах случилось. Мы на острове гуляли, он решил вплавь за сигаретами сплавать. Плыть – метров сто. Поплыл, сигареты взял в кепку на голову. Назад плывет. Смотрим, нырять начал, раз нырнет, другой, а на третий совсем исчез. Бросились искать – все перешарили, не можем найти. На другой день только поутру увидели с берега, что он у горки – железного устройство для детворы – в воде лежит. Мы его и вытащили.
 – Наверняка думал, что не утонет, а вот судьба. Каждый думает, что вечен, а нет – конец есть. Николай, ты веришь в загробную жизнь?
– Раньше не верил. А вот, когда ты мне в своей книге уготовил полет на континент Познания истины за порогом смерти, захотелось там пожить. А за грехи мои, согласен, пусть на Землю вернут, я бы по-другому жизнь построил.
 – Это ты правильно говоришь. Поэтому с этими мыслями мы и должны двигаться дальше. Вот на писанице найдем мистическое – с тем миром связанное, особенно надеюсь на ритуальную чашу – там выход в другие измерения. Для этого мы должны в нашем сознании создать особую матрицу, сетку, которая, соприкоснувшись с сеткой чаши, в другой мир выведет.
– Дай бухнуть и в другой мир я тебя и без этого выведу.
– Бухнешь, с катамарана свалишься.
– Валерьян, почему ты такой? Колька Возжаев еще никогда не сваливался.
– Ладно, наливай! – соглашаюсь. – Огурцом, хлебом закуси. Но с одним условием – что-нибудь интересное вспомни. Ты же в раскопках древнего города гипербореев Аркаим на юге Урала участвовал.
– Аркаим – город, храм, обсерватория, где собраны все знания о природе и космосе. Считается, что там особая энергетика для познания мировых истин, – Николай «вумно» заговорил после выпитой.
– Так вот откуда у тебя познания.
– Территория Аркаима – сакральное место, два вписанных одно в другое кольца оборонительных стен, две кольцевые улицы, в центре площадь в форме круга. Рисунок города напоминает символ мандалы. Жители Аркаима имели письменность, занимались ковкой, астрономией, точными науками.
– Это не дело рук Люцифера?
– Да его рук – древо познания налицо. Здесь прогресс – пик цивилизации ариев, гипербореев.
– Колек, ты прав. Бог не в один присест мир создал. Было три или четыре попытки. В этом ему архангелы и ангелы помогали. Одни ангелы его замыслам следовали, другие свое придумывали. Особенно Люцифер преуспел – он захотел расширить возможности мироздания и человека, за это и пострадал.
 – Жить в любви к Богу и в познании добра и зла – вот два пути. Первый – путь Бога, второй – Люцифера.
– За это второй и был изгнан с Божьего Олимпа. Цветок жизни – это модель Бога, а Древо жизни, или Древо Познания добра и зла, – модель Люцифера
– На познание плода запретного Адам и Ева соблазнились, за что человечество из рая изгнали и вечной жизни лишили.
– Николай, а не кажется тебе, что если звезды загораются на небе, значит, это кому-то нужно.
– Богу! Но все равно всё движется по спирали, и звезда Люцифера вновь зайдет на небосклоне.
– Однако сейчас мы живем по модели Люцифера – света и тьмы, добра и зла, и эта более продвинутая модель. Однако меня другая сторона волнует: как Люцифер действовал? Как он создавал модель мира? Земля помнит и его другие эксперименты – гипербореев, лемуров, атлантов и другие цивилизации.
– Люциферу тогда полномочия были даны мощные от Бога, и он знал образы, схемы и коды, по которым можно творить. Первоначально модель была вера в Бога. Люцифер разорвал её и создал поле Меркабо. Он хотел выяснить, чему можно научиться, пойдя этим новым путем. Не все получилось. Многие планеты подверглись разрушению, в том числе Марс. Попробовал он создать машину пространства-времени для путешествия по разным измерениям. Этот НЛО, имеющий много других форм, мог двигаться по всему спектру многомерной реальности и создавать реальности такими же настоящими, как исходное Творение. В Эдемском саду было два дерева: Древо Жизни, которое вело к вечной жизни, и Древо Познания добра и зла. В модели Творения Бога Цветка Жизни дух выходит из центра и начинает вращаться, создавая образы, которые творят реальность, ведущую к вечной жизни. В Древе Познания добра и зла та же самая геометрия, но другое ее видение. Люцифер намеренно избрал этот путь, чтобы создать новый вид реальности. Исходное намерение архангела Михаила (и Бога) было – создать просто любовь к Богу, а намерение Люцифера познать истину, добро, что без обратной стороны медали не может существовать.
– Так мы чего хотим: просто верить и жить в любви или все же хотим познания, добра, а отсюда и зла?
– Нам Люцифер выбора не оставил. Познавать истину, добро и зло – вот наша стезя.
– А грешить и каяться?
– Это обязательно. Но с этим мы проходим мимо вещей, более значимых. На Земле после всевозможных экспериментов осталось много всяких знаков, кодов, энергетических решеток, дольменов, которые являются ключами к постижению новых истин, открытию других миров и пространств.
– Николай, с кодами, ключами, матрицами мы разберемся. А зачем вот ты грешил в Эдемском саду с Маринкой?
– Это Костан Пепеляев грешил, с него и спрашивай.
– Мы говорим Костан, подразумеваем Колек, говорим Колек, подразумеваем Адам.
– Богу было так угодно, – Николай, как когда-то Костан опустил голову и покраснел. – Рай – ад, день-ночь, пить-не пить – все это философские выдумки... Бог дал, Бог взял – один результат
– Бог дал возможность Люциферу, а значит, и людям творить. Это уже хорошо. Значит, человек, как и Люцифер получил доступ ко многим энергиям. Да, добро и зло, Михаил и Люцифер – это дуальность. А Бог един, подобно тому, как бублик в двумерном пространстве имеет два сечения – два мира, а в трехмерном пространстве бублик трехмерен.
– Так и Бог – он один, хотя проявления его в виде Люцифера и Михаила – разные.
– Хорошо, пусть Бог один, сейчас уже триедин – это ничего не меняет. Человеку в идеале надо перебраться к нему под крылышко, где не будет зла, тьмы и прочих невзгод. Хотя опять получается модель – жить в любви. Потом найдется новый Люцифер, который пойдет по-другому.
– Это уже будет в четырехмерном пространстве, на новом витке развития.
– И так бесконечно. Бог просто дает опыт, который никогда ранее не был пережит в предыдущей реальности. Мы кирпичики в этом эксперименте. И от того, как создавался мир архангелом или Люцифером, – нам по барабану, – Николай свои сакральные сравнения выдает.
– Нам важно понять, что большое есть в малом проявлении. И если ты владеешь кодом создания больших структур, ты можешь использовать этот код и здесь, на Земле.
– Согласен, я второй год занимаюсь сакральной геометрией – через скрипты-мистерии пытаюсь смоделировать Цветок Жизни и Древо Познания. Это модели Михаила и Люцифера. Таких моделей было много. В результате на Земле появилось множество вариантов развития жизни, в том числе эпоха динозавров, которым, я наверняка уверен, хотели вдохнуть разум, но не получилось. Потом были гипербореи, лемурийцы, бохаи, чжурчжэни и другие цивилизации, но они тоже не выжили.
– Профессор, ты опять уходишь в высокие материи. Если Люцифер проводил эксперименты, а потом и созданные им цивилизации, то на Земле наверняка что-то осталось, в частности созданная им машина пространства-времени для путешествия по разным измерениям. Факт же, что НЛО, снежный человек это его проделки. Сейчас человек достиг достаточного уровня своего развития, чтобы воспользоваться этими результатами.
– Николай, Сашка Заика, директор раскопок, куда мы плывем, в прошлом году видел НЛО. Я верю ему. Вот подтверждение твоих слов.
– И мы увидим. Я тебе точно говорю. Однако дай бухнуть!
– Мы о высоких материях, а ты бухнуть. Хотя на – выпей. Разговор конструктивный пошел, и не грех позволить.
Налил я Кольку самогоночки, достал закуски, на этот раз колбаски, а то смотрю, как бы Николай не запьянел и не вывалился за борт. Солнце палит, искупался: вода – с ума сойтци! И стразу перешел к разговору о поиске познания сущего – через образ сотворения мира.
– Николай, Люцифер обладал разными кодами, схемами, образами, по которым мог творить. Нам не надо что-то творить в мировом варианте, а вот найти выход в другое измерение, подключиться и мировому информационному каналу, энергетическому полю Меркабо – неплохо бы.
– Все происходит через структуры, энергетические решетки. Если твоя энергетическая решетка совпадает с другой, то происходит усиление, и ты выходишь на новый уровень, в другое измерение, другое пространство. Решетка-дверь в другое пространство может представлять из себя геометрический рисунок, набор камней, просто кристалл. Люцифер, лемурийцы, гипербореи создавали такие решетки из подручного материала – гор, скал – и выходили в другие реальности, в другие цивилизации, которые развиваются параллельно нам. Эти решетки, структуры остались на Земле, и нам остается воспользоваться ими. Другое дело, что не каждому дано создать внутри себя такую решетку. Ели это происходит и есть соответствующее место, то найдется и дверь в другой мир, другое измерении.
– Николай, сейчас многие говорят о потрясающих возможностях кристаллов – как колоссальных базах информации.
– Не только информации, но они являются проводниками в другие измерения.
– Все это, конечно, хорошо. Но какой нам толк от этого?
– Если мы заговорили об этом, уже толк. Мы смоделированную нашими сознанием структуру можем наложить на кристалл, связанный с полем Меркабо, сможем выйти, пусть не на эксперимент самого Люцифера, а на опыты его последователей: лемурийцев, гипербореев, шаманов. У шаманов остался опыт с тех времен – они с помощью определенных действий, атрибутики выходят в другие измерения, гуляют между мирами.
– Что мне шаманы! Я сам живу по этим законам. Могу запросто в другое время выйти, оттуда чувих вызвать, – Николай улыбается.
– Брось завирать! – не поверил ни одному его слову, однако, как потом оказалось, зря.
– Что завирать?! Приходи ко мне домой, покажу. Сегодня могу продемонстрировать. Только наливай. Хотя не знаю, у писаницы близко ли подходит решетка Меркабо к поверхности Земли. От нее будет все зависеть.
Не поверил я Кольку, однако последующие события поставили все с головы на ноги.
– Николай, насчет создания геометрических структур, ты заинтересовал меня. Особенно в том плане, что человек не обязательно должен их держать перед собой как схему. Ели он один раз ее смоделировал и инициировал в голове, то дальше может пользоваться. Например, энергетическая решетка, смоделированная в моем сознании, и та же решетка изображенная, например, на плакате – вместе начинают работать. Или: создаю скрипт «Цветок жизни» – творения мира. Когда его создаю, у меня уходит семь дней; я создаю в своем сознании, голове, теле определенную структуру-решетку. На седьмой день накладываю модель на плакат «Цветок жизни» – и чудо: начинаю видеть новую реальность. В зависимости от того, что я задумал, передо мной открываются новые пространства и видения – я вижу свет любви Бога.
– В рай попал?
– В рай, не в рай, но что-то испытываю. Надо в этом продолжить эксперименты. Может, что творить начну.
– Творить – это уже по Люциферу?
– Да, здесь используем скрипт «Познание истины, добра и зла». У меня в первых же экспериментах стало твориться невообразимое. Появились глюки и разные штучки на грани фола. Чтобы контролировать себя, потребовалось отказаться от алкоголя, на ночь не есть, утром делать зарядку, обливаться холодной водой, проделывать 108 шагов по воде и прочее. Кульминационный момент наступил на седьмой день, когда я созданную модель внутри себя, наложил на изображение на плакате и так просидел два часа в состоянии медитации. Я увидел образы, реальные предметы, людей. Но я вовремя спохватился и остановил эксперимент. Понял, что такие эксперименты опасны: можно создать объекты, людей с начинкой добра и зла. Особенно здесь опасно вмешательство медиумов и шарлатанов, которые просто кишели вокруг меня.
– Вот как близко подошел к этой проблеме. Я верю тебе. И все же, в чем разница между «Цветком жизни» – жизни по Богу и «Древом жизни познания добра и зла» – жизни по Люциферу? В чем это визуально проявляется?
 – Матрица Цветка Жизни имеет один-единственный геометрический центр – один глаз, и существо, входящее в Творение таким образом, непосредственно связано с Богом. Матрица же Люцифера имеет два конкретных центра – два глаза.
– И кто главный? Архангел Михаил или Люцифер?
– Главный – Бог. Это он создал Михаила и Люцифера, и он знал, что делал.
– И зачем?
– Богу нужен был очередной эксперимент. Мы – действующие лица. И мы должны пойти дальше того, что замышляли архангел Михаил и Люцифер. Мы – дети третьего пути, новой реальности, рождающейся из первых двух.
– На Земле мы не первые, кто пытается найти третий путь. Те же самые динозавры, лемурийцы, атланты, кроманьонцы, позднее – дельфины.
– Что, и дельфины себя проявили?
– Дельфины, раса Сириуса, также участвовали в эксперименте Люцифера. Дельфины прибыли на космическом корабле. Они тоже увлекались техникой. Давным-давно у них были небольшие средства передвижения с твердым покрытием, но потом они отказались от них и теперь находятся в состоянии невероятной трансформации, возвращаясь к единству.
– Что, надо возвращаться назад, к нетехнологическому миру, какой характерен для исходной реальности?
– Может, и так, но я не уверен в этом.
– И все же непонятно, мы люди эксперимента Люцифера, а где же опыт Михаила – самого Бога?
– Практика Люцифера – это наш мир на физическом плане. Мы строим корабли, создали технократическую систему и реальность, отделенную от исходной. В то же время существа, не отделившиеся от Бога, вообще не имеют никакой технологии. Идет борьба противоположностей: архангел Михаил, ангел света, и архангел Люцифер, ангел тьмы.
Существуют два различных пути. Архангелы Михаил, Гавриил или Рафаил – у них нет техники и космических кораблей. Они живут в телах света, и их реальность, исходная реальность, основана на свете. Это технология света на основе любви. Другой путь – это путь Люцифера, когда у нас имеются все возможные материальные вещи, о которых надо заботиться. Для нас трудно сбросить одежду, которая сегодня тоже технократична, поскольку изготовлена с помощью машин, и опять уйти в леса нагишом. Мы привязаны к нашим технологиям. Но с другой стороны, у нас есть любовь. В нас живет крошечная искорка любви; мы не совсем отделили свою любовь от жизни. Таким образом, мы относимся к тем существам во Вселенной, которые не полностью порвали свою связь с Богом. У нас есть техника, но мы все еще способны чувствовать и знаем, что такое любовь. Она слаба, она не велика; это не ослепительно яркий свет. Но все же он у нас есть. Мы имеем оба аспекта. Мы все еще сохраняем в себе потенциал исходной реальности.
– Но есть же и третий путь?
– Самый простой – это соединить оба пути. Если вы немного скосите глаза, когда будете смотреть на рисунок, вы, может быть, увидите третий путь – увидите три глаза.
– Однако надо увидеть этот третий глаз.
– Я ставил такой эксперимент: неделю работаю на уровне скриптов с Цветком Жизни, вторую – с Древом Познания, потом медитирую на оба изображения. Этот третий путь будет сочетанием двух предыдущих. В сознании появляется стереограмма, которая создает третий, уникальный паттерн. Этот путь есть рождение чего-то нового – третьей реальности. В течение многих тысяч лет Вселенная была в состоянии войны – шла битва между светом и тьмой, битва без видимого конца. На уровне третьего пути борьба заканчивается, и рождается новое, о чем мог мечтать человек.
– Николай, мы должны подытожить наш разговор. Что у нас получается?
– Сейчас мы фактически живем по модели мира, построенной Люцифером, по «Древу Познания добра и зла». Если, кто-то не делает зла, он попадает – в рай, где все построено по модели «Цветка Жизни» – любви к Богу. Получается, терпи в этой жизни, и ты получишь счастье и все блага на Небе. Путь известный. А третий путь? Пытайся на Земле двигаться дальше к познанию Вселенной и мироздания, пытайся, но так, чтобы человека не лишили второго пути – в рай.
– Рай тоже должен вобрать что-то из цветка Древа Познания, тогда и должно получится то, что надо. Ты же рассказывал, что тебя с Ляпсиком вызвали на Большой Совет по переустройству рая – в седьмом измерении его собираются разместить.
– Вопрос тогда шел о территориальном расположении – подступах к раю и размещении рая, а о добре и зле не было разговоров. Хотя вопрос о познании, расширении нашего пространства возник, и, вполне возможно, что в их уставе произошли изменения. Ладно, Николай, давай на Землю спустимся. Пора к берегу причалить, кофе варить и обедать.
– Греби!
Гребу и при первом же моем гребке Николай за борт катамарана полетел.
- Николай, держись! Деньги не вырони!
Я перед тем, как купаться, свой лопатник ему отдал, вот и результат – вместе с Кольком он под воду ушел. Стараюсь к берегу подгрести. Трудно, кое-как подгреб. Берег крутой, галечный. Николай не может на ногах устоять – все время в воду падает. Кое-как вытащил его на берег. Все деньги – а это бумажек тридцать – на камнях разложил. Благо день солнечный и сохнут быстро. Я же костер разжег – воду нагрел в чайнике, кофе приготовил.
– Как я упал? – Николай не может отойти от случившегося. – Чтобы Коля Возжаев из лодки вывалился? Не верю!
– Ты же выпил.
– Что я выпил? Бутылку! Я могу две бутылки выпить, и мне хоть бы что.
– Вот и не что. Природу не обманешь!
Короче, кое-как успокоил Колька. Пообедали. Кофе взбодрило. Деньги собрали. Солнце садится, надо двигаться дальше, чтобы засветло успеть к месту стоянки. Природа изменилась. Если выше по реке от Курагино таежные дебри преобладают, то здесь уже ближе к степной зоне. По заливам журавли, цапли встречаются. С левой стороны река проходит вдоль горного массива у деревни Пойлова и далее деревни Шалоболино, где и начинается писаница. Вот шалоболинский элеватор – типа маленького поселка с несколькими домами. Здесь впадает речка Сушь, которая несет мутные воды. Года три назад здесь случилось сильное наводнение. Несколько домов были полностью затоплены. В одном сразу утонули сын и мать. Сын был пьян, а мать – старая.
– Николай! В прошлом году на Шалоболинской писанице в одной небольшой пещерке под рисунками откопали скелет. Возраст, по предварительным данным, пять-шесть столетий. Во Владивостоке я показал фотографию другу Владимиру Иванову, он владеет третьим глазом, так он сказал, что это Чингисхан. Его могила не обнаружена до сих пор. Что на это скажешь?
– Надо мне самому увидеть, а лучше совершить путешествие в эпоху, когда Чингисхан жил.
– Скелет отправили в Москву. А вот рука осталась – в этом году ее откопали.
– Далеко от воды пещера? А то я не хочу далеко идти.
– Рядом, метров двести от нашего лагеря будет. Можем сейчас подплыть. Прямо на берегу.
– Потом сходим, надо быстрей лагерь устанавливать.


* * *

Причаливаем к косе. Девчонки голые купаются на нашем месте, где мы в прошлый раз лагерем становились. Уходить не хотят, слегка прикрылись, а две так и остались, в чем мать родила.
– Как звать? – Николай вопрос задал той, что поближе.
– Катя.
– С какого института?
– Красноярский педагогический, исторический факультет.
– Я его тоже заканчивал, – Николай воодушевился.
Катя с Кольком общую тему для разговора нашли и не разогнать их. Пошли расспросы, кто работает из преподавателей. Кто декан. Я же тороплюсь: палатку поставить и в их лагерь успеть до темноты.
– Как до вашего лагеря дойти? – спрашиваю у Кати.
– Со мной пошли. Вот через лес, через протоку и к лагерю.
– Смелая, с незнакомым человеком через лес идти.
– А чего бояться?
– Ладно, иди без меня. Нам надо ужин приготовить, Николай не управится. Приходи с подругой, с Николаем поговорите, вы с ним какую общую тему нашли. Я к вам приду. Ваш руководитель Леонидыч там?
– Там.
Мы с Кольком бросились ужин готовить. Я поставил картофан на огонь, пару банок тушенки открыл, огурцы, помидоры. Николай чай заварил, правда, больше на самогоночку налегает.
– Валерка, пойдешь в лагерь, Катьку гони. Понравилась она мне. Клевая девчонка. Не задавала.
– Я тоже заметил, вино – в том рюкзаке, угости.
– Обязательно.
Я не стал ужинать – не терпится в лагерь попасть. Там бомонд молодости собрался. Попробовал пойти по тропе, по которой Катька пошла, заблудился. Полная темнота, лес кругом. Решил от своего лагеря прямо через протоку на берег выйти и далее вдоль стен с петроглифами к лагерю добраться. Изрядно поплутал. Кое-как вышел к лагерю. Время – два часа ночи. Тишина, ни зги не видно. Минут десять постоял – ни звука. Потом оказалось, у потухшего костра собрались и беседу вели. Я решаю на вершину горы поднятья к ритуальной чаше. Темная ночь как раз этому способствует, и разговоры с Николаем подготовили к мистическому восприятию. Думаю внутри чаши посидеть, к звездам взгляд устремить. Уверен что-то должно произойти.
Поднимаюсь. Идти минут десять. Вот ночные красоты на реку открылись. Вижу наш костер, Николай там. Не видно, с кем? К чаше подхожу – страх появился. Особенно лес жуть нагоняет, сосны, как черные демоны, на чашу тени бросают. Дикие звери, первобытные люди, за чашей движутся. Пытаюсь над чашей лучезарный столб увидеть. Нет, не видно. Понимаю, что должен какие-то действия произвести: руки сложить, что-то представить.
Чашу по часовой стрелке обхожу, а ее центр вошел, голову к звездам поднял. Минут пять стою, ничего не вижу и ничего не происходит. Сесть или лечь? Вспоминаю, что здесь могут быть змеи. Огляделся, не видно. Сажусь в йоговской позе, потом на спину лег. Цветок Жизни представил. И чудо! На звездном небе он из звезд прорисовался. Глаз Архангела или самого Бога на меня смотрит. Форма цветка в виде каркаса линий-окружностей на меня с космической скоростью движется. Еще миг и они через меня прошли – в землю. Глаз исчез. Однако ничего не изменилось. Минут десять лежал ни жив ни мертв. Решил изменить эксперимент. Представил Древо Познания добра и зла. Что такое? Два глаза Люцифера на меня смотрят! Испугался, не знаю, что делать. Опустил глаза и из ритуальной чаши вмиг выскочил. Понял, не готов к таким экспериментам. Вниз кинулся, минут через пятнадцать у Колька в лагере сидел.
– Николай! Не поверишь! Лики архангела Михаила и Люцифера видел. Дай выпить!
– Почему Катьку не пригнал? – Николая не интересуют космические радости. – Видел её?
– Спят они! Никого не видел.
– Поздно, – согласился Колек. – Ты поешь и в палатку ложись, а я у костра буду спать, на звезды полюбуюсь.
– Какой сон? Я такое видел!..
– Ну и что, что видел. Если хочешь познать увиденное, попытайся сам выйти в то пространство.
– Телепартировать? Можно назад не вернуться. К этому еще не готов.
– Потому и ложись спать...
Ночь простоять, день выдержать. Утро отличное. Солнце светит, птички поют. Николай на камнях у костра спит, укрыл его спальником – пусть досыпает. Я завтраком занялся. Толпа из лагеря утренним моционом занимается. Девчонки смеются, а пацаны не такие бодрые – еле ноги двигают. Я костер развел, воду поставил – решил с утра кашу сварить, кофе приготовить. Однако неймется к петроглифам сбегать – на рассвете рисунки могут особенный секрет раскрыть.
Добрался до стены, которую в прошлом году откопали, – рисунки еще не осквернены цивилизацией, и потому от них можно ждать что угодно, особенно, когда первые лучи восхода на них начинают падать. В этот момент может произойти материализация фигур, изображенных на скале. Для усиления эффекта нужно выполнить мистические действия: вызвать поле Меркабо и с его помощью перенести прошлое в настоящее. Материализовать предмет или животное из прошлого в настоящее просто. Сложнее это сделать с человеком. Он думающее существо, и телепартировать его сознание в сегодняшнее, чтобы он нас понимал, задача сложная, но выполнимая. Сцен совокупляемости первобытных мужчин и женщин на Шалоболинской писанице по сравнению с Омской не так много. Поэтому все внимание на рисунок, где первобытный человек пытается овладеть подругой. Этот рисунок на скале небольшой. Основная задача у первобытного человека добыть пищу. Однако изображение первобытных мужчин в состоянии эрекции наблюдается часто, особенно на Омской писанице. Может, это оттого, что рисунки выполняли чаще всего мужчины; они изображали то, чем больше были озабочены. Итак, вот петроглиф, где довольно наглядно изображена такая сцена. Я прикасаюсь к рисунку, зрение пытаюсь сфокусировать так, что падающие на рисунок лучи солнца и мои совпали в его эпицентре. Одновременно вызываю поле Меркабо и помещаю его в эпицентр. И чудо! Начинаю видеть раздвигающие просторы: поляну, по которой бежит красивая девушка, а за ней – мужик. Отличий от современных мужчин и женщин почти не вижу, разве что в шкурах. Мужчинп покрыт волосами, но не так сильно, кстати, вылитый Сурен. Подруга его меньше ростом, с округлыми формами и пластична, как горная лань. Я залюбовался такой картиной, и сам бы хотел оказаться на месте первобытного человека.
Однако понимаю, что нахожусь по другой стороне временной шкалы. Все происходит, как в замедленном кино. Замечаю, что наша парочка неплохо приготовилась к свершению первородного греха: костер, на вертеле куски мяса жарятся, рядом с костром каменный топор, тарелки каменные, на них аккуратно мясо разложено. Гурманы! И первородный грех удовлетворить, и поесть сытно для них приятность, а не инстинкт, как у животных. Вот откуда и у нас любовь к этому – из неолита заложена. Уже тогда первобытные люди, думали не только, как удовлетворить свои инстинкты, но и как их эстетически расширить.
После первого совокупления, мужская особа было на шкуру дрыхнуть залег, однако его подруга за ласки взялась, да так, что самец, второй, третий раз акт совершил. «Сурен, имей совесть!» – закричал бы Виктор, видя такое безобразие. Мне нельзя кричать – нарушать единение времен. Не соверши они сейчас акт – в нашем времени целого народа не досчитаемся… Дальше наблюдаю. Наконец мужик не выдержал страстей – зевает, у костра, на шкурах развалился, подруга ему кусочки мяса в рот толкает. У меня слюнки текут, и все же никак не могу еще понять: в голове у меня все это прокручивается или наяву происходит. Однако вижу, что реальность это. Решил действовать – на контакт идти. Шаг к ним навстречу делаю… И о, Боже мой! Падаю! Лечу куда-то! В их мир на землю падаю, как на батут – не зря мы целый год на него ходили. В первобытный мир попал. Что делать? Паника охватила. Еще мгновение – и скроется парочка в лесу, или мужик нападет на меня и разорвет в клочья. Пытаюсь всеми силами поле Меркабо настроить так, чтобы страх прошел, чтобы отчужденность между нами исчезла и они почувствовали сопричастность с нашей цивилизацией. Боже! Получается! Они с любопытством на меня смотрят. И даже больше: начинают натягивать на себя шкуры, чтобы скрыть свою наготу. Теперь важно, чтобы мы понимали друг друга. Можно телепатически общаться, однако лучше голосом.
– Адам? Ты Адам? – обращаюсь к первобытному мужчине.
– Адам! – удивленно, но довольно уверенно отвечает он.
– Ева? – спрашиваю у женской персоны.
– Ева, – отвечает приятным голосом, пуча на меня глаза.
Поле Меркабо настроило наше мировосприятие на одну волну, они прошли развитие цивилизаций за считанные секунды. Хорошо, не в обратном порядке: я не стал первобытным. Сейчас с ними можно разговаривать, общаться, как с современным людьми. Ура нашей технике. Ура Люциферу, который придумал информационно поле Меркабо!
– Адам и Ева, вы из прошлого мира, жили здесь девять тысяч лет назад. В нашем мире вы сможете находиться, – надеюсь, что они понимают, о чем я говорю, – два или три часа. Так что не бойтесь.
Первобытные люди ведут себя настороженно, но понимают меня, кивают. Фыркают, как лошади.
– Адам, Ева, пригашаю к нам в гости. У меня друг в лагере чай, кофе готовит, самогоночкой угостим, такое зелье еще не пробовали. Вы жареного мяса возьмите на закуску.
Ева быстро в плетеную сетку из ремней куски мяса накидала и за нами гордо зашагала. Вот граница их мира и нашего. Как пройдем? Да спокойно. Я трогаю Адама, Еву. Плоть есть. Еву взял за руку, вторую положил на ее грудь – успокоить. Однако Адам на меня глазами так сверкнул, что пришлось прекратить изучение древнего экспоната.
– Идем! – тороплю гостей.
Протоку переходим. Адам ловко в воду нырнул, и тут же бобра вытащил, которого, как оказалось, Заика спугнул с другой стороны протоки. Ловкость Адама настораживает: приобретенный интеллект не лишил инстинктов. Надо быть наготове.
– Николай, встречай гостей!
– Откуда Сурена взяли? – удивленно спрашивает Николай. – И чувиху? Он же только через пару дней должен приехать?
– Это не Сурен? Хотя, согласен, похож. Это два первобытных человека из неолита. Я их с наскальных рисунков телепартировал.
– Меня не одурачишь. Дай проверю на вшивость, Студенты -археологи в звериные шкуры вырядились. Хотя среди них не могут быть такие лохматые. Этот чувак быка свалит одним кулаком. И чувиха на студентку не тянет – коня на скаку остановит. Ладно, Валерка, хватит болтать, давай за знакомство лучше выпьем. Адам, Ева, садитесь на бревно. Плесну.
Николай, не мешкая, по полкружке самогона наладил:
– За сближение цивилизаций!
Адам и Ева переглянулись, чокнулись и выпили. Адам одним залпом, а Ева медленно – видать, с информационной сетки Меркабо установку получила, что женщины в наше время медленно, смакуя, пьют.
– Это по-нашему, – Николай кивает и тут же вопрос задает: – Ну, как? Огненная вода понравилась?
– Нет, угу! – непонятно мычит Адам
Похоже еще не полностью произошло слияние полученных знаний с инстинктами того времени.
– Валерьян, давай им подарим что-нибудь. Нож, топор, пилу. Не жалко? Адам, можешь топором пользоваться?
Адам топор схватил и давай кромсать валежник. Ева конфеты, печенье уплетает. Вином угостили. Пьет! Вот тебе и первобытная чувиха!
– Николай, больше не наливай, – шепчу. – Катьке не достанется. И как бы Адам буйным не стал. Топор забери.
– Валерьян, ты не упускай их из поля Меркабо, – Николай отвечает шепотом.
Вот не думал, что он такой продвинутый. А что я удивляюсь, он же со своей подругой Иркой до шестого континента Истины Запредельного мира добрался, вот знания и почерпнул.
– Кто бы меня правильно научил этим полем Меркабо пользоваться. Я настроил его наобум. И не знаю, как перенастроить, чтобы они в свой мир вернулись, – засокрушался.
– Ты уж постарайся. А то вместо них мы окажемся в их пространстве.
– Мужики, привет! – Александр Заика появился.
Я решил не раскрывать тайны, кто с нами сидит, а потом подумал, что буду хитрить, все равно не поверит, что перед ним люди из неолита.
– Привет, привет! Леонидыч, не обращай внимания, этих двоих мы из прошлого телепартировали, по рюмке они с нами уже выпили. Что тебе, водочки или самогонки?
– Наливай самогонки – естественней продукт на природе.
Леонидыч больше переживает о том, что пить, а не о том, что перед ним первобытные люди сидят.
– Адам, и сколько людей в вашем племени? – спросил я, покуда Колек разливал.
– Много.
Адам не знает, как поточнее выразить: пять раз пальцы обеих рук показывает, потом какой-то знак в виде круга.
– Пятьсот?
– Пятьсот, пятьсот! – в голове нашел ответ.
– А сколько вы убили изюбров всем племенем за год?
– Пятьсот.
– Кроме мяса, что еще едите?
– Грибы, ягоды, осоку, папоротник, орехи.
– Что ж неплохо. Сколько лет здесь живете?
– Пятьсот, – опять в ответе та же цифра.
– Откуда прибыли? С севера или с запада? – Леонидыч направление указывает.
– Из Африки, в Конго наши потомки жили. Но есть племена и с Севера. Они высокие, белые, с голубыми глазами.
– Вот, видите, правы и те, кто утверждает, что сюда люди из Африки пришли, и правы те, кто говорит, что с Севера. Вторые мало оставили подтверждений о своем существовании, надо их городища искать – свой Аркаим в Саянах. Николай, что скажешь? Ты же копал на Аркаиме.
– На том берегу, на озере Кызыкуле их городище. Я говорю! Копайте! Там город-обсерватория гипербореев. Цивилизация – посильнее, чем на юге Урала, где Аркаим нашли.
– Не вводи в заблуждение общественность.
– Что не вводи? Тупорылые все археологи и есть тупорылые.
– Вот тебя и не слушают. И от общественной кормушки и другими премиями тебя за это обнесли.
– Возжаю это не надо, – опять Колька о своей значимости понесло.
– Николай, наливай еще по стопочке, а то энергетическое поле действовать заканчивает, и надо отпускать гостей. Подари Адаму топор. Пусть на медведя с ним ходит. Я топорище недавно новое поставил.
– Адам, прощай! – Николай целоваться полез. – Еву нам оставляй, а Катьку возьми. Вон ту, что к нам идет.
– Николай, по всемирным законам этого нельзя делать. Мы цепочку причин и следствий нарушим, и может оказаться, что какой-нибудь народности лишимся. Нарушил звено в сценарии истории – считай всё по-другому пошло.
– Профессор! Кого учишь? Знаю я эту канитель, – Николай раздухарился. – Катька, иди к нам!
Я же гостей обратно повел. Надо в точности к тому месту вывести. Откуда привел, туда и выведи. Подошли. Окно открыто: та же поляна, угли в костре тлеют, мясо обалденные запахи издает, воздух густой, хоть топор вешай. Адам с топором пытается в свой мир шагнуть, а нет, не позволено, молнией шарахнуло. Ева с конфетами проскакивает, первобытной мир ее принял.
– Адам, Ева! Мы еще с вами свидимся! До свидания! – кричу.
– Да! Да!
Возвращаюсь. Николай и Леонидыч об общих знакомых по институту разговор ведут.
– Что, этот балбес заведующим кафедрой стал?! Не поверю! Да он же ничего не соображает! Пень! – слышны возгласы Колька.
– Куда Катька делась? – уже я волнуюсь. – В первобытный мир не ушла ли с нашими гостями?
– Нет! Вон в речке купается, – Николай показывает. – Первобытных зачем отпустил? Еще бы выпили. Мясо у них что надо!
– Мужики, спасибо за завтрак! – Леонидыч засобирался. – Пойду своих студентов на работу гнать. Норма – копать отсюда и до обеда, буду следить.
Леонидыч за завтрак поблагодарил, а что люди из пантеона неолита с ним сидели, не поверил. Вот так бывает.
– На обед приходи! Боезапас самогонки на несколько дней хватит.
– Зайду…
Мы же с Николаем порядок в лагере навели и под раскидистым кустом устроились. Тень от солнца на нас падает. Но все равно жарко – Николай в заводи у писаницы плюхается, я на реку бегаю.
– Николай, а почему ты в Курагино вернулся? После полета в Запредельный мир ты же такой успех поимел. В белом кашне и костюме с синим отливом по Санкт-Петербургу разгуливал, по разным столицам мира на «Мерседесах» разъезжал.
– Не первым я оказался, а вторым после француза покорителем Запредельного мира. А кто помнит второго? Никто. Затерялся в потоке другой информации. Бернар Вербер выпустил книгу «Империя ангелов» – она стала бестселлером, и все бросились жить на Земле праведниками, чтобы 600 пунктов на праведника набрать и на небе ангелом стать. Никого не стало интересовать, кто и как слетал в тот мир, тем боле вторым. Тут я в карты все проиграл, обобрали, и пошло-поехало.
– Сразу бы про то и говорил.
– Вот и говорю. Одно время у сестры Надьки в ее секте баптистов скрывался. Сейчас к себе вернулся. Правда, хорошее дело сделал – сына вытащил от сестры из баптистского омута. Теперь живет со мной, ты же с ним плавал сюда на писаницу.
– Сын у тебя хороший. На жизнь смотрит трезво. Вторым Рокфеллером может стать – рекорд его самого богатого человека в мире, никто не побил. Его капитал в два раза превышал бюджет всей Америки, а у Билла Гейтса – ноль пять сотых. Он, как твой сын, у баптистов начинал: не пил, не курил, приход-расход скрупулезно в книжку записывал. Зачем ты сына веры лишил?
– Здесь пусть дело налаживает, стартовый капитал я ему обеспечу. Но чтобы работать на этих тупорылых – ни за что! – Николай зациклился.
– Как бы тебя самого не вычислили кредиторы.
– Никто не достанет меня в моем логове. Приходят, а окна, двери забиты – нет меня. Чувихи, друзья в другие двери заходят – и из другого времени и пространства.
– То-то мы к тебе попасть не можем.
Склеп, а не дом у Колька – это точно. Сын отдельно себе на усадьбе баню и дом строит. Но об этом у нас еще будет рассказ, а сейчас мы отдыхаем в лагере у писаницы. Я под кустом лежу – сквозь листву лучи солнца пробивают. Они тоже несут информацию, и если на их пути поставить определенную сетку-решето, то получим материализацию образов из других вселенных. Однако это нам ни к чему. Надо здесь разобраться...
– Мужики, что дрыхнете? – Леонидыч с раскопок вернулся. – Вокруг дерева за тенью вы уже полоборота сделали.
– Что, закончили черепки выискивать?
– Вторую руку нашли первобытного человека, которого в прошлом году откопали.
– Это Чингисхан, – Колек на своем стоит.
– Ты что, на континенте Истины эти сведения узнал?
– Вот вам говорю! – Николай на золотой зуб показывает.
– Хорошо, хорошо. Твои сведения еще проверим. Леонидыч, а где народ?
– Отпустил. Пусть покупаются и к вечеру готовятся – праздник бригад решили устроить.
– Из чего будет состоять праздник?
– Спортивные игры, праздничный ужин, и кто интересней байку про археологов или людей из неолита расскажет.
– Леонидыч, хочу поучаствовать в празднике, а потом давай полночь и восход в ритуальной чаше шаманов проведем.
– Согласен.
– Вы мне Катьку сюда гоните! – Николай напоминает.
– Не волнуйся, придет твоя Катька.
– Алиби даете? – Николай в очередной раз подвинув спальник, перекатился по косе, чтобы тень от дерева на него падала.
– Даем! Давай обедать иди.
Суп из пакетов с тушенкой есть, гречневая каша тоже с тушенкой, помидоры, огурцы, жареное мясо –куски мяса изюбра из неолита от наших друзей осталось.
– Болотов, наливай! – Николай командует, услышав звон посуды. – Кто из твоих героев так говорил?
– Димура – художник. Мы с ним в Америке болтались. Тоже нашумевшее дело. Я на небоскребе тогда, в который потом врезался самолет-камикадзе 11 сентября, имел голос-предупреждение, однако сам не поверил. Хоть и поверил бы, что бы сделать смог?
– Ты, профессор, наливай, – Николаю невтерпеж. – Я не могу встать. Видишь, разморило. И мне с Санькой надо базар продолжить, как они моих тупорылых однокашников до заведования кафедрами допустили.
– Николай, я, будучи ассистентом, любил говорить: «Лучше быть тупым доцентом, чем умным ассистентом». И вот материализовал – стал доцентом и профессором. Правда, что толку: при социализме доцент получал зарплату в два раза больше, чем сейчас профессор, тогда ценили интеллектуальный труд.
– Я и спрашиваю, – Николай, наконец, получил свою пайку и дальше в рассуждения кинулся. – Откуда славяне появились? Знает кто-нибудь? Нет, не знает. Катька знает, а вы – нет.
Короче, оставил я их, а сам вдоль острова-косы до Ильинки на руках поплыл. Пацаны-археологи здесь, в начале косы, купаются, а ниже по течению – девчонки. Плыву, они в чем мать родила. Вот бы Сурена, пардон Адама, сюда, интересно, что было бы. Хотя я зря первобытных охаиваю – там, наоборот, все пристойно и естественно. До Ильинки около часа плыть. Река к самой деревне подходит, здесь как бы пристань и пляж: лодки стоят, народ купается – дети и женщины в основном. Вот Оксана из Норильска – мы с ней в прошлый раз познакомились. «Гость поселка», – заметил бы Боц. Вторая – Женька, из местных. Это она в прошлом году нас с Ниной Михайловной на машине Клима сопровождала на писаницу по дороге каньона погибшего Эдамса.
– Где друзья? – Оксана спросила.
– Алексея нет, – знаю, на кого она глаз положила. – Я с его отцом лагерем у писаницы стоим. Приходите с Женькой, у археологов сегодня праздник – день бригад отмечают, а мы на косе свой праздник устроим.
– У них завтра же праздник, – Женька заметила. – Они у моего дядьки баню будут топить и шашлыки жарить.
– То завтра, а это сегодня.
– Может, придем, – пообещала.
– На чем бы мне до писаницы добраться? Пешком далеко?
– Вон попроси парня, на мотоцикле отвезет.
На бензин дал я ему и на бутылочку самогону – и быстро в лагере оказался. Николай с Леонидычем все тот же разговор продолжают.
– Николай, что ты все «тупорылый», да «тупорылый», – решил его ступор прекратить. – Это слово матерщинное, и просьба не употреблять его. Леонидычу неприятно, что ты его коллег оскорбляешь.
– Топить их надо! – никак не успокоится Колек.
– Все-все! Успокойся. Иди искупайся. К вечеру гостей из Ильинки жди.
– Мне никого не надо. Катьку давай
– И Катька придет. А мы с Леонидычем на связь с гуманоидами пойдем в ритуальную чашу.
– Побольше бухнуть возьмите.
– Обязательно.
Вот и вечер. На празднике я по полной программе участвую. В волейбол поиграл, на дискотеке поплясал с двумя красивыми девчонками: одна староста лагеря, а с другой познакомился, когда с Нинкой и Климом сидели за вечерним столом. Тогда она долго рассказывала, почему на исторический факультет поступила… (продолжение еще будет)
Виртуальный мир Николая (Колька) Возжаева
– Валерка, пора к Кольку идти, вещи твои вызволять, что он после экспедиции на писаницу прихватил, и те, что нам оставил отдать, – Виктор предложил, чуя, что это может нам новые приключения дать.
– Сам объявится, – пытаюсь отказаться.
 – Идем, идем! – Виктор настаивает.
Согласился. Взяли его трико, очки, ложку, чашку, что у меня остались, и к Кольку двинули.
Приходим, Колька не видно, дверь во времянку его сынка Лехи открыта, машина его же во дворе стоит. Леха, оказывается, уже год как с отцом живет, а до этого сестра Николая Ленка Алексея в своей секте, типа «Современные евангелисты», в Оренбурге держала, и не просто, а по полной программе был закодирован, с 12 лет у них на службе. А сейчас Лехе 28, вот и посчитай – 16 лет служения. Правда, не только служения, но и зарабатывал деньги для них – в услужении у других и в по разным городам. Сначала в Москве обувью торговал у одного бизнесмена, потом в Оренбурге (или где-то рядом с ним) – мороженым. Часть прибыли – церкви, часть себе; дом купил, точнее, дали купить, а купил – все денежки в общину неси. У Николая сестра Ленка баптистами командует, и сестра Наташка пристроена – замужем за главой секты «Свидетели Иеговы», которые в Оренбурге балом правят, и не просто правят, а без их участия ни одно серьезное дело не решается – ненужных людей устраняют, криминальные деньги отмывают, глав назначают. Вот поистине прав Хаббард – глава другой секты: «Хочешь разбогатеть, свою религию создай». Муж Наташки, в принципе, по-родственному поступил: подъемных две тысячи евро выделил, когда Николай с сыном решили в Сибирь отправиться – на родину предков. Отрекся от веры или нет – не ясно. Однако не пьет и не курит.
Осталось Лехе от метери наследство – дом большой пятистенный, и это фактически его дом. Отец там и не прописан после последней его отсидки. Однако сын отца терпит, хотя и живет во времянке отдельно и к отцу в дом не заходит. Вот и сейчас на вопрос: «Где отец?» – услышали: «Сейчас придет». Потом выяснили, что он ему четвертак дал на бутылку самогонки. Хотя грешно думать, но такие мысли по поводу такой службы приходят: «Пусть пьет, поскорее уберется». Хотя знаю: Колька трудно свалить, и на Леху такая крамола не подходит.
 – Заходите ко мне! – Алексей нас пригласил в свою времянку.
 Времянка – и летняя, и зимняя. Камин выложен, диван, стол, стены вагонкой обшиты, чисто, аккуратно. В гостях у него Володя Никулькин, чаи гоняют.
 – Привет, мужики! Чем промышляете?
 – Вот думаем на субботу в Абакан съездить, обсуждаем детали, что закупить, – ответил Владимир.
Я пытаюсь Алексею деньги дать за налима, что он нам подогнал, однако наотрез отказался.
– Вы что! Я его вам подарил, еще двух таких могу подстрелить.
Алексей – подводный охотник на рыбу, и налима подстрелить для него дело пустяковое.
– Что ж, спасибо, спасибо! – поблагодарил его.
Не успели чая испить, Николай нарисовался:
 – Мужики, ко мне заходите!
 – Зачем?
 – Что-то покажу!
 – Что покажешь, мы уже видели – пустые стены и пол разобранный, жена молодая от тебя ушла.
 – Сейчас другая у меня, еще моложе, смотрите, чтобы сын Леха не увидел, а то он меня за них гоняет, – перешел на шепот Николай.
 – Брось завирать!
 Однако осторожно в сени заходим. Дорогостоящий велосипед стоит. Я подумал: «Откуда такая роскошь у Колька?» Дальше в полумраке двигаемся. Вот горница: стены в потемневших обоях, вместо стульев и стола – разные ящики, стол на ящике, электроплитка на полу стоит, в ней картошка варится в мундире, на полу в сковородке жареная – из нее кошка картошку тягает. Одно окно забито, видать, выбито, и починить нечем и некому, второе окно чуть-чуть пропускает свет.
– Николай, почему окно не приведешь в порядок? Тебе свет нужен!
– У меня другой свет.
 – Где?
– Аленка, Галька, выходите! – командует Колек в темное пространство.
Пространство – вторая комната без окон, окна закрыты ставнями, и можно догадаться, что это спальня: матрасы – прямо на полу. Что дальше находится – непонятно – темнота: ничего не видно. Мы в ожидании: разыгрывает нас Колек. Похоже, никого нет там.
 – Аленка, Галька, выползайте! Это мои друзья, – опять Колек кого-то призывает. – Не бойтесь!
И чудо! Из темноты прямо на нас куколки выползают: сначала одна девчушка лет 17 неписаной красоты, затем другая – чуть постарше. Мы с Виктором так и опупели: откуда?! Как попали они сюда?! Причем видно, что девчонки из состоятельных семей, в хорошей одежде... Хотя, стоп! Одежда не современная какая-то. ХV век.
– Колек, где таких принцесс подцепил? С какого костюмированного бала? А может быть? совсем из другого времени и измерения?
– У меня здесь в комнате выход в другие века. Могу вас туда отправить. Хотите?
– Хотим! – закричали мы с Виктором.
– Тогда давайте палтус на две бутылки самогонки, и там будете.
– А девчонки что будут делать, если они из другого измерения?
– Поболтаются по гаштетам, посмотрят, как современная молодежь жизнь куражит.
– Однако обманываешь ты, Колек, надо проверить. Вот тебе палтус, а девчонок мы забираем.
 – Без моего ведома они никуда не пойдут, – начал Колек руки гнуть, – я должен при них быть.
– Так ты им скажи, и сам собирайся к нам на базу, мы как раз баньку затопили, ты заодно помоешься,
– «Ох, и пахнешь ты, братец, тебе бы в баню пора сходить!» – вспомнили Чичикова.
– В баню можно...
Меня же волнует другое. Действительно ли Николай открыл дверь в другое измерение? Мы бьемся, ищем в глухих местах, в горах, на писанице аномальные, ритуальные места, сложные системы зеркал Козырева, медитации, спиритические сеансы для выхода в другие измерения, времена и пространства, а тут все запросто: зайди к Кольку в дом – вот тебе дверь в другие измерения! Если это так – молодец Колек! Придется поближе познакомиться с этим явлением...

Петроглифы Шалоболинской писаницы


9. Как Толька Нос в Красноярск съездил и др. короткие рассказы

Вечером, часов в семь, к Виктору, как правило, гости подтягиваются. Часто на шашлыки попадают, которые мы во дворе на суреновском мангале от трактора «Беларусь» готовим. Вот и сегодня праздник. Гостей не приглашали, однако знаем, без них не обойтись.
– Пошел первый шашлык, жди гостей! – Виктор кричит.
– В этот раз никого не будет, – отвечаю с надеждой.
– Ошибаешься, профессор! Вон Нос Толька на «жугулях» нарисовался.
Анатолий только что из Красноярска от брата приехал и весь светится, видать, хорошо съездил. Нос – кличка у него, – он двоюродный брат миллионера Игоря Икс. Фамилии того и другого не будем высвечивать – пусть инкогнито будут. Почему? Дальше пропишем их, и огласка ни к чему, пусть будет тайной. А Толька, по-нашему Толясик, подарок нам от Игоря привез, бутылку дорогого коньяка. Спасибо! Ждем дорогих гостей-чувих из Красноярска – будет как раз к столу. Игорь – наш дружок по социализму; тогда он в Норильске работал на никелевом заводе большим человеком – снабженцем. Вот на этой нелегкой работе и нажил капитал. Друзья тогда у него в Курагино в списках числились – Руслан Елин, Виктор Жибинов, иногда я попадал. Скажи, что он миллионером станет, ни за что бы, не поверил. Игорь спокойный, пальцы веером не закручивает, однако вот, пожалуйста, в Красноярске в нескольких направлениях бизнес наладил – кирпичный завод, лекарственный синдикат, таксопарк, что-то с автодорогами.
 – В крупное издательство у него акции вложены, – Виктор мои мысли читает.
 – Я и говорю: издал бы нам книгу «9 рассказов-путешествий как 9 жизней». Было бы здорово – курагинские байки и тусовки собрать в одну книгу. Спрос стопроцентный будет. Расклад по затратам: книга в 400 страниц и тиражом в 1000 экземпляров где-то 60 тысяч обойдется. Продавать можно рублей за 100-120. Окупаемость – налицо, и прибыль есть. Духовное удовлетворение получим – его ни за какие деньги не купишь.
 – Валерка, Игорь же тебе по телефону пообещал издать. Действуй!
 – Был разговор, что мы его в книге героем выведем. Договорились вместе: ты, я, он и Алпамыс сплав по Казыру от Таят до Курят в Каратузском районе сделаем. Снимаем на видео и делаем книгу: «Трое на катамаране не считая собаки». Игорь этой идеей загорелся: «Валерьян, издаем, но только в Красноярском издательстве».
 – Вот о чем я и говорю, нам ли жить в печали?
– Как раз и в печали. Игоря нет – государственный заказ срывает. Есть предложение, пусть за него брат его Толька с нами сплавает, а по книге он будет Игорь.
– Ты можешь и виртуально Игоря в герои ввести. Тебе это не проблема.
 – Можно и так. Но все равно действа нужны. А что Игорь не едет? Занят? Или боится, как бы здесь не отстреляли? Раньше легок был на подъем – чуть что, он в Курагино. Два года назад приезжал, правда, крутой весь, с наворотами на джипе, и две машины охраны. Тогда он тебе за баранкой своего пылесоса позволил порулить.
– Все хотели бы порулить за таким пылесосом, – Виктор усмехается. – Машина навороченная – с ума сойтци!
– Слышал, что у Игоря со здоровьем проблемы? Гепатитом переболел, что-то еще.
 – С возрастом мы все болеть начинам. Пить уже не можем до обеда – как ты говоришь.
– Пить вообще надо бросать.
 – Игорь не пьет. А болезни – от перенапряжения. Я ему говорю: «От нервов все твои проблемы. Брось все! Приезжай в Курагино, в верховья на Казыр до Щек заберемся, поживем там пару недель, оттуда сплав по горному Казыру, и сразу все пройдет». У нас мужик из Барнаула так на ноги встал. Тяжелейшая болезнь была, а Казыр вырвал. Два десятка лет постоянно там отпуск проводит.
– Да, в этом случае надо кардинально менять образ жизни, особенно внутреннее состояние. Во что-то надо сильно поверить. Забыть обо всем, с природой слиться. Много примеров есть и среди наших знакомых, как они взяли себя в руки и побороли недуг. К шаману Саян-Санчу надо в верховья Казыра выбираться, – вспомнил я нашего учителя по шаманским практикам и путешествиям в прошлое, – он быстро на ноги поставит.
– Ты говорил, потерялся он, после того как мы совершили путешествие в двенадцатый век к моему прадеду князю Жибо. Книга об этом так и не вышла?
– Книга не вышла. А к Саян-Санчу мы уже сколько лет не можем попасть. То с вертолетом нас обнесут, то на лодке в прошлом году не смогли осилить порог – дно вылетело; в этом году было знамение, что будет вертолет, однако сами проволынили.
– Значит, не сильно он нам нужен и тем более мы ему. Может, к знаменитому хирургу Чайкину пусть обратится. Правда, с корифеями от медицины Игорь, как я понял, уже общался. Что у него за болезнь?
– Защемление нервов, – Нос объясняет. – Усталость, слабость.
– От защемления позвоночника один мужик-паломник полное дежавю поимел, – вспомнил я рассказ на празднике у Виссариона. –Вылечился – верой в него и мифотерапией. Однако давать совет к Учителю идти не рискую – сильно все менять надо в мировоззрении. А вот к народной медицине, к целительницам можно пойти на поклон.
 – Не верю я этим целительницам! – Виктор восклицает. – Если обращаться, то надо к нашей землячке Надежде Шотт. Она с мировым именем, свой телевизионный канал в Москве ведет – вот она поможет.
 – А я верю. Надо свою целительницу найти. С меня две цыганки в Красноярске порчу сняли, когда с конференции из Новосибирска в Курагино ехал.
 – Что ты подвластен разным шарлатанам, это известный факт. То тебя просит невеста в фате кнопочку на Казанском вокзале в Москве нажать, когда ты сразу на две с половиной тонны угорел. То тебе подарок от фирмы бесплатно предлагают, а за доставку полторы тысячи. Вот еще и на цыганках купился. Ты что к ним лезешь? Они что, медом намазаны? Надо их десятой дорогой обходить. Знаешь же, что они объегорят.
 – Знаю, купился просто, – давай оправдываться. – За мной Иван Семеныч, чтобы к нему в институт прибыть, машину послал. Мы с водилой друг друга не знаем. Встреча на жэдэ вокзале, у памятника назначена. Отойти не могу. Вот цыгане и осадили меня: «Э, парень, у тебя проблемы! Тебя две женщины сглазили. Надо лечить тебя». И точно, есть проблемы. Чуть выпил, давление подскакивает, от этого много радостей в жизни лишаешься. Я на Виссариона грешил, что он меня закодировал, а нет, оказывается, две женщины виноваты. Сначала подумал на жену и дочь, а потом вспомнил: меня же две виссарионовки сглазили! Имел неосторожность поспорить с ними о вере, они и пригрозили, что мне плохо будет, если я веру их не приму. Вспомнил все это и решил с помощью цыганок от порчи избавиться.
 – На сколько сцен обули?
 – Сотней обошлось.
 – А сглаз сняли?
 – Сняли. Давление стало нормальное. Сам видишь, какие нагрузки даю, и выпить могу. Хотя последнее от того, что по совету Клима Ворошилова целый месяц квашеную капусту ел. Он где-то вычитал, что она давление снижает. Он сам так вылечился – целый год капусту ел.
– Что-то не верю твоим рассказам, – Виктор сопротивляется. – Ты же недавно вон как болел после писаницы.
– Я хотел действия цыганок проверить – с директором писаницы Санькой Заикой и Кольком гульнули, а потом на встрече с твоими однокашниками добавил. Вот и болел. Игорь мне тогда посоветовал пивом отходить – четыре бутылки на день, пить понемногу и все пройдет. Прошло, но все равно год здоровой жизни на нет свел.
– Среди людей трудно сдержаться, – Нос кивает. – Кругом пьют, и ты хочешь.
– И все же, кажется мне, что порчу с меня цыганки не всю сняли.
– Не все деньги у тебя увели, – Виктор никак не может успокоиться.
– Надо в Артемовск к одному старику – хорошему целителю – ехать, – Татьяна Курагина говорит, он ей порчу снял.
Я тебе давно говорю, что в Артемовск надо ехать, нас давно приглашают.
Кто приглашает, я знаю. Сначала надо вот в норму войти. Еще одна целительница в Минусинске живет. Дай вспомнить, кто ее посоветовал. Зинаида Ивановна же! Главная моржиха к ней на прием ездила. У этой целительницы все по науке – компьютерная диагностика, определение зашлакованности каналов между чакрами, пробивка их... Старик ничего не берет, разве что из продуктов, а она – 500 рублей за диагностику и 100 рублей за таблетки-шарики, которыми каналы прочищает.
 – Игорю надо к Надежде Шотт обращаться, – Виктор на своем стоит. – На всю страну, на весь мир – известный человек. Туз в этом деле. Она ему быстро каналы прочистит и на здоровье выведет.
– Мы с Игорем другой вариант обсудили. Ему к нам в центр «Синергия» надо во Владивосток приехать. Но и здесь вера нужна. Для этого посоветовал ему свою книгу «В мир иной и обратно» почитать, там есть некоторые установки, как веру найти и нашим методам поверить.
– Ваши методы на грани фола. Пан или пропал, – Виктор замечает. – Пусть сначала к Надежде Шотт обратится.
– У нее тоже свои условия. Человек должен все сомнения отбросить и поверить в Бога. Поверит, то она любую болезнь вылечит.
Надежда Викторовна Шотт – девичья ее фамилия Корчагина – сестра Витьки Корчагина, не менее известного в Курагино, правда, в более прозаической области – криминала. Надежда по другой стезе пошла – ООН объявила ее лучшей целительницей времен и народов; медаль «Профессионал России» Путин собственноручно вручал. В вердикте сказано, что лечит 200 болезней. Успех ее в том, что она требует от пациента полного внутреннего покаяния от всех грехов и очищения. Девиз ее: «Я не сама лечу – со мной Бог». В книге «В мир иной и обратно» я описываю, как мы в центре «Синергия» многие болезни лечим – гепатит, рак, обмороженные части тела восстанавливаем и тэдэ. Как? Многие болезни, так же, как у целительницы из Минусинска, о чем выше разговор шел, – очисткой энергетических каналов между чакрами. А сложные болезни – ноу-хау. Скажу лишь, что пациенту нашему предлагаем в Запредельном мире побывать. Чем дальше он туда забирается, тем больше шансов у него оттуда здоровым вернуться. То, что можно через смерть лечить – доказанный факт.
 – Мы с Игорем побывали у одной прорицательницы, – Нос вспомнил. – С трудом пробились к ней. Пристала, откуда мы ее адрес узнали? Потом давай объяснять, что у нее очередь и что она принимает в день всего двух человек, и дорогая она. «За деньгами не постоим», – давай вытаскивать Игорь лопатник с купюрами крупного достоинства. Увидела она, чем мы располагаем, давай пальцы загибать и уже цену за прием пять тысяч назначила. «Ты зачем ей сразу деньги начал предлагать, – давай я брата, знающего толк в бизнесе не понаслышке, учить. – Надо было пожалиться, что нам деньги у друзей надо собрать». «Зачем? – Игорек возразил. – На здоровье экономить не буду!»
– На хлебе и водке – экономить грех! – вспомнил старинный наш лозунг. Вначале бабушки умиленно приветствовали его, а потом возмущались. В вопросе денег в делах целительства надо быть осторожным. Не нарушить ауру, что между целительницей и клиентом должна установиться. А так толку никакого не будет.
– Шарлатанов много! Надо их бояться, – Нос свое мнение высказывает. – А что за мифотерапия, что ты в начале беседы упомянул?
– Есть скриптотерапия, сексуальная терапия, взбучкотерапия – в центре «Синергия» мы все их практикуем.
– Сексуальная терапия, мне подойдет! – Нос воспрянул.
– А к-кому она не подойдет! – Виктор, подражая дружку Боцу, заикается.
– Мифотерапия – это надо уверовать в какую-нибудь философскую систему, в какой-то порядок. Чем хороши туристические походы? Они предполагают порядок и распределение ролей. А лучше практиковать эзотерические походы, в которых добавляется концепция поведения, например, вставать только с левой ноги, и мифического мышления, например, окружающие вас горы, скалы – это живые духи, они помогают нам или не помогают, все зависит от нас. У нас в Курагино есть два места, куда можно совершить такие экспедиции. В мужской монастырь на гору Бургон за Жаровском и в женский – на Бурундат за Таятами в Каратузском районе.
– Насчет монастырей, это же ваши выдумки, – Нос не верит.
– Человек, уверовав, начинает реалии видеть. Причем не только он, но и окружающие люди. Съезди в Жаровск, сам увидишь монахов, спускающихся с Бургона. Откуда они там, никто не знает.
– А как насчет писаницы? Там тоже мифотерапия для посетившего её? – Виктор, непонятно, шутя или серьезно, вопрос задает.
– Еще какая! Там лето проводят не только студенты, но и те, кто давно закончил институт. Едут по собственной воле, за свои деньги, но обязательно в роли участника экспедиции. На первый взгляд, кажется, скучно там. Однако не так. Там человек испытывает мифотворчество – сопереживает с прошлым и видит будущее. Например, почему человек, отсидевший много лет в тюрьме за преступление, опять его совершает? А потому, что его тянет в тюрьму – ему нравится выполнять там свою роль, и это для него мифотерапия, а не тюрьматерапия, как обычно считается.
– Такой мифотерапии не надо, – Виктор заерзал.
– Толпа, давайте тему сменим, – предложил. – Нос, расскажи, как вы с Игорем в Красноярске развлеклись? Нашумевшая история! Как ты роль заместителя главы района играл? Тоже мифотворчество. Или это больше к сексуальной терапии тянет?
– Было, было! – Толян покраснел немного.
– Колись уж! Расскажи, как Игорь тебя представил. Куда ходили или сами кого принимали?
– В первый день думали в ресторан пойти, – Нос с подъемом начал. – Однако потом решили в гостинице небольшой бомонд устроить. Двух знакомых женщин из высшего общества Игорь на встречу пригласил. Для солидности решили меня заместителем главы района представить.
– Мудро, мудро, – Виктор кивает одобрительно. – По комплекции ты подходишь и государственное дело знаешь. Говоришь с достоинством, вон и зубы золотые. И какой же сектор в районе возглавляешь? Сельское хозяйство?
 – Зачем сельское? Бери выше! Промышленность.
 – Дальше рассказывай. Где собрались? Что за народ? Сколько лет народу?
 – Народ? Одна – хозяйка супермаркета; другая – администратор гостиницы «Астория»
 – Ври! Нет в Красноярске гостиницы «Астория!» – Виктор рассказ близко к сердцу принимает.
 – Для конспирации. Не могу же я подставлять уважаемых женщин. Они из высшего общества… Лет по тридцать пять, но выглядят молодо. Мне перед этим Игорь велел сигареты мои туфтовые выбросить: мол, не тянут они на мою должность. На «Золотую Яву» поменяли.
 – А чувихи какие сигареты курили? – Виктору дотошно на мелочи обращает внимание.
 – Одна курила, а что, не обратил внимание. Я же весь в заботах – надо заместителя главы района изображать.
 – Щеки надувал?
 – Зачем надувал! Диалог вел, да так, что сам диву давался. Все вспомнил: как ты умеешь убалтывать, мои разговоры с Васяткой. Игорь перед этим инструктировал: «Ни в коем случае не спрашивай: кто сколько получает? И что сколько стоит? В их кругу не принято».
 – Виктор, ты бы сразу, не считаясь с этикетом, вопрос о стоимости мануфактуры начал, – подначил друга.
 – Кто купил на незаконно заработанные деньги, прошу к ответу! – Виктор отвел от себя выпад. – Однако, Нос, рассказывай, как дальше дело развивалось?
 – Собрались мы. На столе бутылка водки за девятьсот рублей и немного закуски. Игорь, чтобы дать понять, кто в номере хозяин, предложение выдвинул:
 – Бр-рат, что там у тебя в холодильнике? Давай на стол.
 Перед этим мы его естественно затоварили всем, чем Бог послал. Но знаю, что там огурцы есть. Спрашиваю: «Девчата, в холодильнике два огурца: один толстый, но короткий, второй длинный, но тонкий. Кто какой выберет?»
 – Пузатый и толстый! – единогласно закричали богатые чувихи, намекая на вид хозяина такой преамбулы.
Нос действовал, как советовал Кьеркегор: разговор должен нести случайный характер, а подтекст его должен быть сексуальным. Вот таким Толька тонким психологом и философом оказался.
 – Значит, выбор сделан – на пузатого и короткого? – Виктор смеется. – Это меня радует, я такой же... Дальше как дела развивались? Расспрашивали о районе? О делах?
 – Нет, вопросов об этом не было, да и я сильно не настаивал. Спросили, часто ли в Красноярске бываю. Пришлось придумывать: «Молодых посылаю – пусть они опыта набираются».
 – Вумно, вумно! – Виктор ухмыляется.
– Виктор! – Нос воскликнул. – А знаешь, в наш вечер ты основную лепту внес.
 – Как это?
 – Помнишь, тебе Игорь звонил, и вы целый час с ним болтали. Так вот этот базар был в гостиной во весь голос озвучен. Мы хохотали, за животы держались
 – Ба! Мне Игорек сказал, что он включил на прослушку, а что в вашей компании женщины, не знал. Я же не стеснялся в выражениях.
 – Это только скрашивало диалог. На другой день они сознались, что такого вечера, с юмором, легкой болтовней, они ни разу не испытывали. Уж где и с кем только ни мотались, по России, зарубежью, Италии, Франции, Кипру, но это самая захватывающая встреча оказалась.
 – Виктор, требуй гонорар за выступление, – советую другу.
 – Хоть впору требуй, – кивает Виктор. – Однако, Нос, расскажи, что еще интересного было? Рассказывал, как ты промышленный сектор в Курагино возглавляешь?
 – На Ирбу силы все брошены – там железная руда, финансовый поток денег в Москву идет, часто приходится ездить с отчетностью.
 – Как распрощались? Дальше связь договорились держать?
 – Не будьте ребенком! Кон-нечно! – Нос словами самого Виктора ответил.
 – Тогда дело пойдет.
– Нос, однако еще же была история. Вы же еще с Игорем в ресторан сходили.
– Сходили. За тысячу долларов. С каждого.
– Как так вас, тертых калачей, на такое подвигло! – Виктор удивился
– «Толян, давай, я тебя в один клевый ресторан свожу, – предложил Игорь. – Я сам там еще не был, но говорят здорово. Особенно блюдо «по-королевски» хвалят». Приехали мы, заказ сделали. Нас попросили часика полтора подождать... Вот, наконец, заказ – блюдо на противне. Большие такие куски мяса изюбра. Вкуснятина – пальчики оближешь. Пьем коньячок, закусываем, жизни радуемся.
 – А где ваши барышни?
– У администраторши муж из командировки вернулся. Обещала в другой раз без проблем встретиться, но сегодня, мол, не могу.
– А в ресторане, никого не склеили?
– Нет. Все при ухажерах сидели.
– И чем тогда знаменит ваш ресторан? За что по тысяче выложили?
– За «блюдо по-королевски».
– Как?
– Вот и я так закричал: «За что две тысячи долларов?!» – «За то, что оно свежее, – услышали в ответ. – Изюбра перед приготовлением блюда прямо в лесу убили. На вертолете доставили, и мы вам самые лакомые кусочки приготовили – филейные части. Остальное мясо можете забирать".
– Ба! – уже я воскликнул. – Меня в Красноярске Иван Семенович угощал изюбрятиной! Может, он ему так же достался – за пару тысяч зеленых. Ну, а вы заплатили?
– А куда денешься. Игорь платил.
– Значит, две тысячи баксов – это около шестидесяти тысяч рублей будет. За эти деньги можно книгу в тысячу штук издать. А попроси такие деньги у Игоря на это дело, десять раз подумает, хотя в книгу эпизод с изюбром обязательно попадет и героев прославит.
– У Игоря в фирме дела хорошо идут. Машин целый таксопарк. Может одну продать – вот и деньги, – Толян мысль выдвинул.
– Богатые, они жизнь куражут! – Виктор от «ужина по-королевски» отойти не может.
– Виктор, чем рассказ закончим? Может, предложением полковника?
– «Однаго лягэмте в гойку!» – Виктор произносит и тут же: – Валерьян, иди посмотри, что Алпамыс делает?
– Алпамыс лениво лежит и лапой от мух отбивается. Чем ему еще заниматься. Наелся куриных лап вот и веселится.
– «Девочки веселятся!» – Виктор в концовке все же фразу вставил.
Как мы в баню к профессору
Ивану Семеновичу ходили
Профессор Иван Семенович со своими детьми на лодочке под мотором; я с Вовкой Никулькиным на катамаране решили сплав совершить от Гуляевского порога. Сборы начались – надо было продукты закупить, детали экспедиции обсудить. С Виктором, Василием Крэком к Ивану Семеновичу заехали.
 – Мужики, давайте в баню идите! Баня – огонь! Мы помылись, – объявил хозяин.
 – Отчего не сходить, – Виктор согласился, – только Грэку надо пожарче. Так ведь, Васятка?
 – Я могу за канолевым веником съездить, – кивает Василий. – Вы только подкиньте дровишек. Пожарче люблю. Вы же меня знаете.
 – Сделаем, Василий, – Виктор заверил. – Ты только быстрее.
 Мы с Виктором не стали Васятку ждать и в баню дунули, нашли маломальский веник в предбаннике, им попарились от души, однако поленились подбросить полешек в топку.
– Лень впереди нас идет, – наше упущение Виктор комментирует.
 – Что лень впереди нас идет, это точно, – соглашаюсь. – Однако Васятке от этого не легче будет
После этих слов даже попытались огонь зажечь, но спичек не нашли, на том и оставили наши потуги. Мы помылись, попарились – три раза поддавали, и пару хватило. Когда Васятка прибыл – иссяк пар и в бане прохладно стало.
– Мужики, а тепло где? – Василий спокойно отреагировал. – Я канолевый веник притаранил.
На этом был исчерпан вопрос о бане. Иван Семенович упорол в гости на полчасика. А где полчаса, там и два. Поэтому мы не стали его ждать и по домам поехали. Одна приятность, мы помылись. А Васятке повезло без бани остаться. Он не в обиде на нас...
Почему Селик мясо не ест?
Иван Семенович после очередного приезда в Курагино к Сашке Новоселову – у нас он Селик – заехал. Тот пьяненький сидит за столом и глубокомысленно вдаль смотрит.
– Санька, как жизнь идет?
– Ой-ой-ой! – запричитал Селик, – Целых две недели мясо не ел.
– Александр Иванович, так не годится, надо через силу кушать, – Иван Семенович не без юмора заметил.
Поговорили они в этот раз о невзгодах, еще вспомнили, какие трудности в Курагино Селика на тернистом жизненном пути подстерегают...
Интересный разговор соседа Селика подслушали. Сосед своего сынка-оболтуса воспитывает:
 – Ты, лоботряс, почему на осень остался? Тебя же выгонят из школы! Давай я тебя проверю, может, учительница по арифметике к тебе зря придирается. Скажи, сколько будет шесть плюс четыре.
 – Не знаю, – мычит сынок.
 – Ладно, давай по-другому. У тебя шесть папирос и четыре папироски. Сколько будет?
Полпачки, – наконец выдавил Вовка.
 – Оригинальное мышление! – Виктор воскликнул, вспоминив мой рассказ, как у нас один такой же лоботряс в наш морской университет поступал.
Оригинальное мышление
Нашумевшее тоже дело. Нужно было одному лоботрясу в наше училище поступить. Случилось так. Валерка Попов – преподаватель нашего морского университета, яхтсмен известный, кругосветку совершил, призер многих международный соревнований – попросил меня помочь его племяннику, мол, у тебя много знакомых преподавателей – пусть трояки хотя бы поставят. А я вам за это ПСН, плот спасательный надувной, подгоню, в твоих походах по Саянам вещь нужная.
– Давай! – обрадовался. – ПСН нам кстати.
ПСН я у него сразу забрал и в Курагино выслал. А с его племянником трудности начались. Знакомый преподаватель, оказалось, был отстранен от приема вступительных экзаменов «за помощь», и больше не к кому было обратиться. В итоге наш протеже на первом же экзамене ноль баллов получил. А чтобы он мог дальше сдавать, должен хотя бы один балл из десяти получить. Мы решили на апелляцию подать. Что-то же он написал!
На апелляции другой знакомый – Затепякин Михаил Максимович – принимал, и члены комиссии – знакомые. С Валеркой Поповым решили вместе на комиссию идти, его тоже все знают. Мы уверены, выгорит дело, вытянем нашего подопечного. Вот Михаил Максимович внимательно опус нашего оболтуса изучает. Какие-то каракули по первой задачке из пяти на пол листа написаны, пытается хоть за что-то зацепиться.
 – В решении нет ни одной строчки правильной, даже в условии задачи ошибки, – Михаил Максимович приговор объявляет.
 – Вот и пошла отсюда вся чехарда! – пытаюсь реабилитировать подзащитного. – Растерялся, вот и напорол.
– Ну, ладно, – соглашается Михаил Максимович, – спросим его. Скажи, любезный, сколько будет три пятых плюс две пятых.
Пыхтит наш подопечный, я пытаюсь на пальцах ответ «кол» показать, однако не видит и не слышит.
 – Десять, – выдавил наконец. Числитель и знаменатель умудрился сложить.
Я, услышав такой ответ, бросился спасать подзащитного:
 – Михаил Максимович, оригинальное решение! На балл тянет! Как Чапаев ответил, когда он в военную академию поступал. Нашумевшая история, не слышали?
 – Расскажи, – предложил Михаил Максимович.
 – Василия Ивановича спросили: «Сколько будет ноль пятых, плюс ноль пятых». Тот долго думал, а потом выдал: «Нутром чувствую, что литр…» Чапаев тогда сдал экзамен. Так и нашему подзащитному один балл – ему много не надо.
 – Как он с такими знаниями учиться будет?
 – Михаил Максимович, сейчас задай это вопрос курсантам третьего курса – правильно и половина не ответят, а тут человек дерзает, второй Ломоносов…
Короче, не уговорили мы. Нашему подопечному пришлось в другой вуз поступать – в Дальрыбвтуз, и поступил, и учится, четвертый курс закончил. Мы же ПСН поимели, в Курагино нас выручает – не отдавать же назад. И эту историю вспомнили, когда Иван Семенович предложил Селику мясо через силу кушать: «Не хочешь, а ты ешь, через силу себя заставляй!» Или как сосед Селика сынка математической грамоте учил – тоже шедевр педагогического мастерства.
– «У моего сына аж три переэкзаменовки на осень! Вот и учи его, оболтуса», – любит Виктор комментировать этот случай словами соседа Селика.
Как сынок у Сурена в институт поступал
 – Виктор, как Сурен бьется, чтобы его сынок в институт поступил? – спрашиваю друга.
 – Все силы брошены на взятие Бастилии – проректор Иван Семенович, хирург Чайкин, банкир Сашка Пономарь и еще человек пять, вплоть до нашего однокашника, прокурора края, подключены. Он же и к тебе в Морской университет хотел толкать сына, на моряка учиться.
– Алиби стопроцентного требовал.
 – Тут жена сто процентов не даст, а он что захотел, пускай сын хоть сто раз будет чемпионом.
У Сурена сын – амбал, под сто кэгэ, чемпион района по штанге, вольной борьбе, гирям и жиму на руках. Кто бы мог и засомневаться в заслугах, но, увидев такое чудо, сразу сомневаться перестает.
 – Сурен, что он у тебя в спортивный институт не поступает? – Виктор вопрос задает.
 – Он не хочет всю жизнь спорту посвящать, Сашка Понамарь обещал в Цветмет протеже, туда он и будет поступать.
Вот сроки сдачи вступительных экзаменов подошли. Сурен не торопится.
-Успеем! – заявляет.
А знал, как успеем, поторопился бы. Приехали они в Красноярск, и начались мучения. В университете на физвоспитание сразу отбой дали – оказывается, учитывают единый экзамен, а у сынка по русскому двойка, что ему отлуп и обеспечило. Кинулись в Цветмет – там единый экзамен не учитывается, по аттестату принимают, но пока метались, опоздали документы подать. Пономарь выручил, точнее, его знакомый из этого института. Естественно, ноль баллов схватил – а это недопуск к дальнейшим экзаменам. Опять пришлось просить протеже. Тот на даче спрятался, все телефоны отключил. Сурен все же нашел его и вымолил, чтобы сын дальше сдавал экзамены, но уже на платной основе. Сначала поступить, а потом, если пойдет учеба, можно на бесплатное обучение перевести. Два других экзамена сын Сурена сдал: по баллу получил, по десятибалльной системе – для платного обучения этого достаточно.
 – Хорошо сдает у тебя сынок? – Виктор подначивает друга.
 – Нормально, – отвечает Сурен
 – Алиби тебе никто не даст, как он с такими оценками учиться будет? Я постучался не в те двери, и результат – только с третьего раза институт закончил.
 – Ты, Виктор, и в третий раз не в ту дверь постучался – филфак не твой профиль.
 – Здесь для меня знакомо – язык шел. Жаль, в те времена со знанием языка не столь мы были востребованные.
 – Сейчас один институт ничего не дает – второй чаще определяет тернистый путь на жизненном пути, – вспоминаю обычную практику – второй вуз заканчивать.
А сын Сурена поступил. Стоило ему это дорого. Раньше в совхозе тридцать тысяч баранов было, сейчас всего тридцать осталось. Сурен говорит, на презентации ушли да на разные комиссии. Как будет учиться у него сын, не знаю. Разве свое подворье: гуси, свиньи и клинышек-огород вырвет. Какая сила в руках у студента, преподавателя не интересует: ему подавай что-нибудь существенное – знания. Учись, студент, и слава тебя сама найдет! Того и мы пожелаем сыну Сурена: учиться!
Алпамыс – вумная собачка
У нас с Виктором во дворе появился собачонок, месяца два от роду, но умный, как мы говорим – вумный. Его соседка Галка приволокла. У Галки сынок Вовка четырех лет – башковитый пацан.
– Алпамыс и Вовка примерно одинакового развития, – любит говорить Виктор.
Кличку Алпамысу долго придумывали: и Малыш, и Рыжик-Пыжик, Пекинес и, наконец, Алпамыс выбрали – по мультфильму «Алпамыс идет в школу». Прописку Алпамыс получил от Витькиного кота Васьки, который при первой же встрече поцарапал ему морду.
После этого у них началось мирное существование. Алпамыс не трогает Ваську даже в том случае, если он что-нибудь ест. Другое дело – соседский кот. Его гоняют и кот Васька, и Алпамыс, хотя последнего соседский кот терпит – позволяет полизать и малость покусать. Но если еда попадет коту, Алпамыс не церемонится – сразу отбирает.
Утро у них во дворе начинается с того, что мы с Виктором выдаем им пайку еды: Васька получает две головы курицы, Алпамыс – лапы. Соседский кот тут же крутится – ему кое-что перепадает, в крайнем случае вискас даем: наш кот не ест его.
– Как бы после такого рациона Алпамыс не стал соседских кур гонять! – беспокоится Виктор.
– На сытый желудок не будет!
Дело в том, что соседка Галка, хозяйка кота и Алпамыса, часто отсутствует – то у матери, то у подруги в Абакане. Муж ее, отец Вовки, где-то на заработках, деньги высылает – Гальке с сыном хватает, а вот о живности беспокойство никакога. Вот мы и взяли на себя шефство над ними. Алпамыса своим считаем. Когда Нина Михайловна отдыхала, она закормила всех их.
– Где ты, моя Нинок? Где? – подначиваю фразами из «Калины красной». – Ты зачем живность балуешь? Ужика обижаешь? Зачем им краковскую колбасу даешь, шоколадное печенье и всеми другими яствами, мыслимыми и немыслимыми, кормишь. Уедешь, нам туго придется.
– Пусть едят. А Алпамыса к себе заберу. Хотя нет, меня же кот дожидается.
Уехала она. Лафа кончилась и зверье на жесткую диету село. Алпамыс стал по соседским дворам шастать, где бы что спереть. Пер все, что под лапу, точнее, в зубы попадало – костей натащил, вплоть до бивня мамонта. Под сараем нашел драгоценную добычу. Виктор уже давно потерял ее, а вот Алпамыс откопал.
– Это бивень мамонта, точно я говорю! – Виктор мои сомнения рассеял. – На Увале в глине нашли при раскопках. Собираюсь в археологический музей отдать.
– Ты его в Красноярский педуниверситет отдай, директору Заике, который сейчас в Ильнке раскопками Шалоболинской писаницы руководит.
– Профессор, ты опять про писаницу, она у меня уже в печенках сидит. Вы одурели с этой писаницей. Ты как с той цыганкой: Дай мне сто рублей, я вам писаницу покажу! Врачу-гинекологу предлагала, которому это писаница вот где стояла!
– Писаница от слова «писать», – Виктору отвечаю и тут же: – Виктор, смотри, Алпамыс какой дефицит тащит! ...
– Ну-ка, Алпамыс, дай! Дай говорю! – Виктор книгу из пасти выдирает. – Что за книга? Профессор, посмотри, не «Алпамыс идет в школу?»
– Нет, классика – Дюма. «Граф Монте-Кристо».
– У кого он упер дефицит лютый, – Виктор размышляет. – У меня нет таких книг.
Тут во двор соседка с сынком Вовкой заявилась, из Абакана приехала. Витька к ней:
– Галка, не у тебя «Графа Монте-Кристо» Алпамыс стащил?
– Нет. Разве у Мумия Тролля, что здесь раньше жил, но он с Валькой вещи давно вывезли.
– Мумий Тролль – царство ему небесное! – таких книг не читал, ему подавай что с градусами, – Виктор удивляется.
– Виктор, а вон еще одна книга, смотри, в траве лежит, уже разодранная. Еще один дефицит: «Война и мир» Льва Толстого. Из собрания сочинений.
– Алпамыс, тащи остальные тома! – шутим.
Тут жена Мумия Тролля Валька кота своего в очередной раз пришла забирать. Заберет, а он все равно назад прибегает.
– Валентина, не ваши книги? Откуда-то Алпамыс прет.
– Нет, не наши, – Валентина отрицательно головой машет. – Мы таких книг не читаем.
Валентина с Мумием Троллем раньше жили в доме, где сейчас Галька. Кот ее, но уходить не хочет. Вот и сейчас Валентина в ведро его посадила и к себе потащила, но не надолго, все равно вернется. Она с Мумием Троллем на другой улице избушку сняли. Расстояние приличное, но кот все равно от нее сбегает
Валька, ты его с неделю взаперти подержи, привыкнет. Дорогу назад забудет, – Виктор предлагает.
Держала. День-два посидит, а потом все равно вырывается.
С этими словами Валентина кота в ведро засунула и домой направилась. Алпамыс тоскливым взглядом друга-кота провожает, жаль ему – он как-никак играть позволял.
– Васька у меня – старинный кот, – Виктор на своего кота стрелки перевел. – На Пасху ему ровно десять лет было.
По человеческим меркам ему восемьдесят. Зубы стер, но с куриными головами еще справляется. А больше ничего не ест. Алпамыс же молодец – все ест: хлеб, помидоры, огурцы, арбузы. Насчет кормежки с ним проблем нет.
– Профессор, бери его к себе во Владивосток, – Виктор, как всегда, улавливает мои мысли. – Проблем никаких, и квартиру будет сторожить
– В Москву Нинке отвози! У нее же сбежал кот – дочь ее Ольга звонила. А что кот сбежал – большой знак, чтобы Алпамыса отправить в Москву.
– Почему кот у Нинки сбежал? В Америку она к зятю собралась на постоянное жительство. Ольга не хочет, а муж требует жену и дочку. Решили, что теща с внучкой в Америке при зяте будут жить, а Ольга, чтобы зубной практики с дорогими клиентами не лишиться в Москве, в Америку будет приезжать.
– Не понять, жизнь куражут. Что бы Ольге в Америке свою практику не поиметь?
– Ольга в десятку лучших стоматологов мира входит. Она кандидатскую по этому профилю защитила. У нее в России все наработки, и бросить не может. Ей в Америке надо все с нуля начинать, – Виктор свою сестру оправдывает.
– Виктор, а Мумий Тролль долго с Валькой прожили? Она же лет на двадцать старше его.
– Как Леха Алексеев в прошлом году умер, они и сошлись.
– Валька – роковая женщина. Скольких мужей похоронила?
– Не в счет. Я Мумию Троллю сколько говорил: что ты к ней вяжешься, иди к матери, поживи у нее тревожное время.
Валька пединститут закончила – матфак. Учительницей работала, а потом спилась. Мужика найти – для нее плевое дело; не знаю, кто раньше у нее был, а Леху Алексеева знал – умер. После него Мумий Тролль – этого видел недели две назад – тоже ушел в мир иной.
– Работящий Мумий Тролль был, – вздыхает Виктор, который ему эту необычную кликуху дал. – Скорняк. Вон сколько собачьих шкур выделал, до сих пор висят. Водку пил сильно, это не отнимешь. Может, с нее и нашел погибель.
– А как умер?
– Неизвестно.
– А что жена говорит?
– А она ничего не говорит. Она и не знала, что он умер. Я ей: «У тебя муж умер! Вчера схоронили». «Как умер, я же его три дня назад выгнала»...
Валька с Мумием Троллем всю зиму по соседству с Виктором жили. Одна ограда – и топились его дровами и углем.
– На два дома тянулся в лютую зиму, – вспоминает Виктор. – Мумию Троллю разрешил пользоваться углем, безобидный был мужик. Говорил ему: не верь бабам, особенно Вальке. Вот и выгнала его на погибель.
– Виктор, сейчас Алпамыс будет у тебя сторож.
– Дрова не убережет. Надо ограду городить, отделяться. Сурен обещал ворота поставить…
На этой ноте мы и закончили разговор. Валентина кота потащила к себе, Виктор пошел музон записывать, я на компьютере вот эти строки начал колотить.
А на берегу Тубы разыгралась трагедия
 – Господа офицеры, на улице разыгралась трагедия! – влетает прапорщик с выпученными глазами в игорный дом, где офицеры в покер лупят.
 – Что? Где? Кто? – взволнованно, перепугавшись вскакивают офицеры.
 – Двое цыган попали под конку!
 – Фу, ты! – чертыхаются господа офицеры и спокойно дальше продолжают играть в покер.
Вот и у нас Ольга Никонова узрела, что Ахромей – полковник по борьбе с наркотиками – машину моет с двумя сыновьями на пляже. Тут уж туши свет! Ольге надо адреналин получить в борьбе с беспределом, поэтому она старается. Вначале давай выяснять: Ахромей это или не Ахромей. Что за машина – какая марка, номер?
 – Ахромей это, – пояснил Хамро – муж Таньки Курагиной, – тут у Льдинки свою машину-такси шаманит, – однако осуждать действия мента отказался: мол, мне работать с ним.
 – Все так. Чуть надо свое отношение выразить – сразу в сторону! – Олька возмущается. – Нет, чтобы правду в лицо сказать, мы боимся. Я вот сейчас специально подожду и в лицо ему все скажу.
Дискуссия серьезный размах приняла – человек десять собралось, ждут, когда Ахромей выезжать будет и как Ольга оттягивать его станет. Конечно, это не Ольга Конова, здесь по-интеллигентному, но все равно.
 – Сергей Тимофеевич, я никак не ожидала от вас такого, – Ольга спокойно начала отчитывать главного мента по борьбе с наркотиками. – Вы, какой пример показывайте? Два сына с вами, а после они будут также мыть уже две машины.
 – Ольга, ты посмотри, что на берегу творится! – Ахромей пытается оправдаться. – Грязь, мусор, битые бутылки, мы только чуть-чуть протерли.
 – Такие же, как вы, и мусорят. Вечером кто здесь собирается? Милиция! Машин пять каждый вечер. И не протирали вы машину, а мыли. Вокруг люди загорают, дети купаются. Я завтра начальнику милицию позвоню, пусть он знает, и статью в газету напишу. Вы так и с наркотиками в Курагино боретесь – ведь никакого толку. Такое впечатление, будто вы сами их распространяете или от этого куш имеете.
Ахромей опять что-то начал, но я перебил его.
 – Люди здесь загорают. Ольга Васильевна права, и вы нехорошо поступаете. Вам же сделали замечание, а вы что? Прекратили? Нет. У вас и сомнений ни на йоту не возникло. Нехорошо!
Дальше нас Ахромей уже не стал слушать и восвояси поехал.
А перед этим к нам звонок был. Звонили в милицию, но на наш телефон попали .
 – Это отдел по борьбе с наркотиками?
 – Да, – взял на себя грех Сурен.
 – Сергей Тимофеевич?
 – Да, я у телефона, – давай дальше туфтеть Сурен.
 – Докладываю, – слышен в трубке доверительный голос. – На Колхозной, 33 собрались наркоманы – дружки Олега Водина, сбыт и употребление наркотиков.
 – Выезжаем на захват, – Сурен успокоил доброжелателя. – Спите покойно, дорогой товарищ.
Василий Марин – его стезя и драма
Что определило судьбу Василия Марина – моего одноклассника? Почему ушел из жизни? Никто толком не знал. Где тот знак, что определил его судьбу? Давно пытаюсь понять.
Василий родился в деревне, родители – крестьяне. Ничто не предвещало звезд с неба, разве что скромной должности агронома или зоотехника в родном колхозе. Школу закончил не с блеском, правда, в сельхозинститут поступил. С ним туда же поступили Иван Вагнер, Вовка Ткачев. Иван живет сейчас в Германии: как мы говорим, в резиновой Германии – всех бывших немцев к себе принимает. В этом году у них встреча однокашников. Иван Вагнер, Нинка Новиченко, Виктор Клименко, еще кто-то собрались у нас на базе. Здесь я и узнал о судьбе Василия Марина и Алексея Ткачева.
Судьба у того и другого знаковая. Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил – в их случае можно было бы и подстелить. Особенно для Василия Марина. Зачем ему город? – не вязалось у меня в голове. Иди в деревню агрономом. А нет, решил планку выше взять.
Учеба в институте Василию трудно давалась. Иван Вагнер свидетель, тогда сам чуть не погорел – экзамен по начертательной геометрии не мог сдать, да не просто не мог, а написал заявление об уходе из института по этой причине. Ректор на другой факультет перевел – молодец, – где нет начертательной геометрии. Василий на старших курсах лучше стал учиться. И любовь пришла. На беду. А тогда казалось на удачу. Однокурсница, дочка доцента, на него глаз положила, свадьбу сыграли. Как говорится: мир да любовь. Но жена с большими претензиями оказалась. Василия решила светилом науки сделать. При содействии тестя дело сдвинулось. Василий институт закончил, на кафедре остался, аспирантура, защита, заведование кафедрой. Однако для женушки этого мало. Нужен муж – доктор наук, и все блага в доме. Взяток Василий не умел брать, а с докторской – долгая песня. Я с ним в Курагино тогда встречался, и он мне рассказал о своих проблемах. Помню, мы в кафе, на площади, по пиву ударили, и я кричал:
– Василий, на кафе надо мемориальную доску ставить! Сразу два кандидата наук, два заведующих кафедрой пиво пьют!
Кафе этого уже нет, как нет и Василия. После той встречи все у него пошло наперекосяк – жена хочет столбовой дворянкой стать, и на Василия полный накат. Дальше проза в драму переросла: Василий в мир иной отправляется – зашел в гараж, завел машину и был таков.
У приморского писателя Балабина его герой смерть выбирал: утопиться – вода холодная; прыгнуть с 9-го этажа – тело жалко, и нет гарантии: можешь инвалидом в коляске дни потом коротать – тоже не в радость. Решил повеситься. А когда начал в петле задыхаться, раздумал. Давай брыкаться, крюк вот-вот должен оборваться – вот оно спасение, однако нет – сознание потерял. Короче с жизнью распрощался. А по законам Запредельного мира, ангел-хранитель, если он не отлынивает от своей обязанности, должен желания своего подопечного беспрекословно выполнять. Ангел спасать бросился, соседке по квартире внушать, чтобы та заглянула к соседу. Спасла – из петли вытащила.
В машине угореть от выхлопных газов, или замерзнуть в пьяном виде – это больше относится к природе человека. По крайней мере, человек каждый день это испытывает, когда засыпает. В первом случае только мысль о смерти душу расстраивает, что навсегда, а во втором – в предчувствии отдыха – душа поет. Однако в первом и втором на каком-то этапе душа все одинаково воспринимает.
Ладно, что я коснулся этой темы. В книге «В мир иной и обратно» описываю, как сам три раза за роковой чертой побывал. Славу Богу, не по своей воле, и потому никому не советую такое. Я же хотел затронуть тему: что определяет судьбу человека, стезю его?
Человек воспринимает жизнь, как вечно данную ему, и считает: никакой знак ему не указ, если это у него на роду написано. А вот жизни себя лишить из-за пустяка может. Поругался с женой, изменила жена, с работы выгнали – сплошь и рядом. Знаю, одна девчонка наложила на себя руки, потому что в дипломе ей четверку поставили вместо пятерки. Одна у нас в Курагино пукнула, по этой причине повесилась.
Правильно древние египтяне требовали: сначала научись умирать, а потом жить. Инициации смерти учили. В жизни никто не застрахован от безысходности, и пускают пулю себе в лоб не все. Самый простой способ выйти из кризиса – ложись спать. Выспишься, вся дурь пройдет, и выход из сложнейшей ситуации найдется. Не зря в авиации говорят: «Если неясно, ложись спать, начальство разберется, разбудит». Можно другие варианты предложить. Наступил ступор, возьми посуду побей у себя дома, мебель изруби – так ты пар спустишь. Правда, здесь жена может в психушку упрятать, но этот лучше, чем смерть, и потом все равно выпустят.
Подобное с моим другом Вовкой Щербиной случилось, когда он жену захватил с полюбовником. Всю мебель изрубил, его в психушку упрятали. Выпустили, а боль не проходит. Однако сумел найти выход – накупил красок, холста и сказал себе: пока сто картин не напишу, не отступлюсь. И написал. Причем не просто написал, а шедевры создал – сейчас эти работы Канадский музей искусств закупил. Поэтому стрессы нужны, чтобы на просветление выйти, однако они не должны быть фатальными. В раю есть позитив, есть и негатив, и туда не стоит торопиться. «Я знаю! Я все знаю!» – могу сказать словами друга...
Однако отвлекся. Я же хотел судьбу двух друзей проследить: что за знак их судьбу определил? Василий погибель нашел, потому что планку высоко перед собой поставил – мы уже об этом говорили. А с Ткачевым что за беда? Он как раз не стремился к высотам. Окончил институт, потом в сельхозтехнике в Курагино инженером работал. Женился поздно – лет в сорок лет, но это нормально. Жена городская, но в деревенский уклад вписалась. Жили – не тужили, в полном достатке, дочь воспитывали. Однако судьба-злодейка и тут вмешалась. Теща в Красноярске умерла, а квартиру им оставила. Вот Алексей с женой и решили в городе пожить. Уехали. А в городе нагрузка по полной программе, работа, машина, дача. Не выдержал мотор – и в пятьдесят лет был таков. Знак судьбы. Какой? Что-то ему подсказывало, какие сны снились? Ангел-хранитель наверняка знаки давал, однако вмешиваться не мог. Желание клиента закон...
Пишу этот рассказ, а мысль гложет, неспроста что-то я этой темы коснулся. Слово «смерть» несколько раз написал, не материализую ли ее. Только подумал, звонок: Сергей Филиппович Крившенко умер. Писатель, друг наш. Вот и не верь после этого в мистику. Еще полмесяца назад с ним в писательской организации выпивали, и три дня назад ему звонил. Жаловался, что конец ему, но я не поверил. Мало ли что. Мне он еще отзыв продиктовал на книгу «В мир иной и обратно». Отозвался, что изложение с ссылками на мифы и прочие изыски – интересны и правомочны. В потусторонний мир он не верил, однако сильно и не сопротивлялся, что есть тот мир. Посоветовал я ему, что надо выходить из кризиса – какой-то мощный стресс испытать. На словах соглашался, но я понял, что он на себе крест поставил. А врачи еще раньше: человеку семьдесят пять лет – зачем напрягаться? Первый сигнал с полгода назад он получил – в больницу попал и сник. Не забил тревогу, как будто все нормально. У знакомого рак четвертой степени обнаружили. Во Владивостоке врачи отступились, он в Интернете объявление дал: спасите! Историю болезни на обозрение выставил. Врач Тарасов из Санкт-Петербурга откликнулся, предложил операцию делать. В четырех местах раковые метастазы удалил, а потом четыре химии. Прошло полгода – поправляется. Правда, здесь молодость, организм изо всех сил за жизнь борется. Другой случай с курагинцем, братом моего друга, произошел – этому под семьдесят. В тяжелейшей форме рак простаты обнаружили. Врач-женщина предложила операцию сделать. Третья операция во Владивостоке, и до этого ни одной успешной. Курагинец-сибиряк с верой и сильным желанием согласился побороть болезнь. И что вы думаете? Полный успех! По телевизору показывали феномен. А после этого Борис дальше пошел: спорт, закаливание, купание в заливе, моржевание, походы, в семьдесят лет «солнце» на турнике крутит, двадцать раз подтягивается. Уму непостижимо! Очищения и образ жизни по Малахову. Да, это под силу человеку сильному духом, а этому его жизнь научила. В ТОВМУ поступил, затем хрущевское сокращение; он в ДВИМУ поступает, заканчивает, капитаном на китобойце плавает. Рассказывал, как что-нибудь утопят, фотоаппарат, например, обязательно киты пойдут. Жена все его перевоспитать хотела – ручным сделать. Порвал с ней, свои установки на жизнь важней для него оказались. Сын по стопам его первого желания – военным стать – пошел, ТОВМУ закончил. Сейчас в большом чине в военной академии в Санкт-Петербурге преподает. Конечно, не все такие сильные.
Сергей Филиппович себя впереди не ставил, за других душой болел: помочь защитить диплом, диссертацию, отзыв, рекомендацию написать. На это всегда находил время. Мне дал рекомендацию в Союз писателей, отзывы по всем моим книгам написал. Вот и в последнем разговоре с ним по телефону надиктовал отзыв на книгу «В мир иной и обратно». Я еще спросил: «Сергей Филиппыч, может, с микрофоном к тебе зайду». – «Ты микрофон к трубке приложи», – предложил он. Вещунов через день звонил ему, но он уже трубку не смог взять. Осуждать Сергея Филипповича, что он за себя не до конца боролся, не будем. Жизнь не научила, а медицина – бессильна пока еще во многом. А может быть причина была и в том, что всегда над ним висел домоклов меч судимости его деда Мартына как классового «врага народа». Взяли в 1937 году подло и расстреляли, не сообщив семье. Обвинение три строчки: при чтение статьи в газете о расстреле Каменева и Зиновьева сочувствие выразил и то, что пчелы (несколько улей, им же в колхоз сданные) подохли. А то, что он с Полтавщины, в свое время, на Дальний восток на пароходе со всей семьей, не побоявшись, переселился; и хозяйство наладил, которое в колхоз сдал – это не в счет. Умер Сергей Филиппович сегодня, значит, душа его еще на Земле, с родными прощается, потом устремится в небо. Пройдет семь континентов и в раю окажется. Там свои 600 пунктов наберет и статус ангела получит, чтобы потом трем вновь рожденным душам помогать на Земле. Свою подвижническую сущность Сергей Филиппович в мантии магистра там продолжит. Не хотел он в мантии себя в своей последней книге «Писатели Приморья» напоказ выставлять. Чувствовал, что она ему больше для того мира подходит. Книгу Сергей Филипповича выдвинули на премию мэра города Владивостока, и немного не дожил он до момента ее вручения. Не дожил он несколько дней и до своего семидесятипятилетия...
Вот видите как! Начал описывать жизнь одного друга, и еще одна жизнь оборвалась. Время скоротечно. Так что за тех, кто был, и за тех, кто есть! Сергей Филиппович любил так говорить. Поддержат это и друзья Сергея Филипповича – я, Вещунов, Ткачук, Ревин, Щербинин, Корж, Семкин и все, кому дорог он.


Дневник
25 июня
Погода облачная, с потугами «на ясно», но может и затянуть. Встали в 9 часов. Завтрак – котлета с гречкой.
Звонок из Красноярска от Сурена. У него проблемы с зачислением сынка в институт: надо толкать, а людей, от кого это зависит, нет – смылись с постов ответственных. Вот он и требушит на местном уровне, а это никакой гарантии с поступлением.
Пришла Нинок, пошли купаться. Вода отличная, бодрящая, надо каждое утро и вечер причащаться к святой воде. Туба – святая вода – так и переводится.
Звонок от Ивана Семеновича и Саньки Пономаря: они по Туве водную экспедицию совершили – по Енисею, крутой порог одолели. Задуманное – залететь в верховья Енисея – не удалось. Полный облом с вертолетом: ни МЧС-кий, который дружок Шойгу обещал подогнать, ни рейсовый – население не может по себестоимости платить, а дотаций нет, вот и добирайся, как хочешь, в район своего жизненного обитания.

29 июня
«Представляете, существуют такие люди, которые, увы, живут пожизненно в Курагино, и им чужды отношения к вещам, в которых они практически не соображают (банальные вещи), и, скорее всего, что они сами от этого страдают, злятся, поэтому им все неинтересно. По мере своей необразованности они не могут мыслить правильно и даже дать отпор...
Разве это не очевидно... Даже человек с нулевым зрением, без сурдоперевода, без подсказок на ухо – поймет... Много говорить – бесполезно. Слава Богу, что Он еще живет. У нас есть силы общаться, мучиться, страдать, говорить; самое главное, друг другу улыбаться! А если честно, мы счастливы, мы живы!", – топик на компьютере Женьки-серьги.



22 августа
– Ты у Виктора в Курагино была! – заорала четырехлетняя дочка Ленки, с потрохами выдала мать перед ее родителями.
 – С чего взяла? – Ленка пытается замять дело.
Такой разговор случился у Ленки после посещения Курагино.
 – Так дочка полюбовнику матери все тайны расскажет, – к другу обращаюсь, – приедет и отстрел устроит, как в том фильме, когда председатель совета директоров любовников своей жены отстреливал, последнего спасло, что он комично малого роста оказался.
 – Меня это и спасет, – Виктор смеется. – Не поверит он, что Ленка выше меня на две головы, меня любит. А если честно, – Виктор голову потупил, как Костан Пепеляев когда-то, – Ленка в меня втюрилась и со своими полюбовниками решила концы рубить. Не знаю, что и делать.
 – Вешаться не будешь? – Боц спросил.
 – Не буду, а вот она дурит (ударение на втором слоге), меня девятого сентября в Анталию зовет.
 – Слышал, она тебе предлагает филиал по продаже ювелирных изделий в Курагино открыть. Не боишься, что отстрелят? А потом Любка Топоркова по этому материалу новый детектив напишет с названием «Виктор – человек легенда в криминальном мире». А лучше давай к Ленке-миллионерше в дворецкие иди, в ее загородный дом-имение, или управляющим в ее супермаркет.
 – Нет, это не по мне, – Виктор отказывается. – Мне подавай свободу.
 – А если Ленка в Англию позовет?
 – Честно?
 – Честно, честно! Колись, Виктор! Как когда-то Ленка Костану предлагала.
 – Если честно, – Виктор голову в смущении опускает. – Согласен!
 Мы когда-то Сурену карьеру прочили в дворецкие к Михаилу Кожухову. Не получилось. Может, ты в люди выбьешься. Будешь в миллионерах, своя вилла, яхта на побережье в Испании или на Кипре, а лучше на Гавайях, там обалденный климат – 300 дней в году солнце и отдыхающих со всей Америки...

23 августа
К Кольку заезжали: завтра поминки, Витькину матушку Серафиму надо помянуть – год, и вот попросили, чтобы картофана нам подогнал. У Колька, как всегда, молодые девчонки – Аленка из окна выглядывает.
 – Витя, отвези нас на Ирбу, – просит. – У меня день рождения, сегодня семнадцать лет исполняется.
 – Дома с родителями надо день рождения отмечать, а не на Ирбу ехать, – Виктор по-отечески наставляет. – Лучше скажи, где Галка? Твоя подружка?
Вчера ее мать скандал устроила, – Николай поясняет. – Почему это я бардак устроил и ее дочь здесь околачивается? Мне ее возгласы по барабану, а Галке она выдала по первое число и из дома не выпускает. К вечеру все равно придет...


Крылатые слова, выражения,
зарисовки из курагнской жизни
Тонна – тысяча рублей или зеленых.
Какая сцена? – сколько стоит?
Вы же меня знаете! – фраза Василия Крэка.
Вагин, Егон – Вагнер по кличке Ляпис.
Резиновая Германия – сколько угодно русских немцев принимает.
– Г-г-де твой муж работает? – Боц, заикаясь, у Женьки–Серьги спрашивает.
– На бороде! – исчерпывающий ответ.
Серега Мишин из Морфлота вернулся:
– Покорись, река Туба, моряк вернулся!
– Глухарь, менты не найдут убийцу, – по-поводу убитого в VI веке.
У Колька дома Клондайк черных дыр: как западет к нему девчонка – на неделю теряется.
– Николай Петрович, почему девчонок тянет к твоему дому. Сын – вон какой красавец: не пьет, не курит – к нему же не идут, а к тебе через окно лезут.
– Бомонд у меня, и я дать могу, а что сынок может?
– Дай 100 рублей, Гуляевский порог покажу, – стало анекдотом, подобно тому, как цыганка привязалась к гинекологу: «Дай 100 рублей, что-то покажу».
Иван Кузьмич говорил: галмир – значит, гарнир; шалмир – значит, шарнир. «Вчера ко мне приезжали крутые на шалмирах».
– После обеда поспать, никто не осудит, – любимое предложение Виктора.
– Зачем торопиться? Не к станку же опаздываем, – тоже из лексики Виктора.
– Робан йод! – Костан матерился.
Виктор про девчонок говорит: сахар, а Серьга-Печенюшка: сметана.
Мармеладка, значит, чувиха у Егорыча.
– Однакхо ляг-гхемтэ в кхойку, – говорит полковник Токиза.
– Кастрюля, – так называл свою полюбовницу Иван Кузьмич.
Пекинес – надо было так Алпамыса назвать.
– Холод, что волков морить! А они вздумали мыться от шеи и ниже, – Виктор замечает.
– Сколько можно все на сухую да сухую?! – Егорыч стонет. – Третий день все на суху, надо и честь знать, пора и мне посолониться...
Полюбовница – незаконная жена, Богом в церкви не отмеченная.
– Не будьте ребенком! – любит говорить Виктор.

– Мармелад будем брать? – вопрос насущный Виктору перед очередной экспедицией.
– Четверых берем!
– Зачем вам четыре килограмма? – матушка Витькина, не поняв спрашивает.

Как Игорь Икс с шефом в ресторан сходили за шесть тысяч целковых. На закуску пожалели, только бутылку коньяка взяли. Сидят, коньячок пьют, рады, довольные, что этим отделались. А им взяли, да и живого медведя показали. Тот пляшет, танцует, а они хлопают от восторга. Этот восторг в шесть тысяч обошелся, плюс коньяк.

– Ленка! Ленка! Иди посмотри, что Алпамыс делает?
А Алпамыс лежит лениво и лапой от мух отбивается.

– Ухаживать надо за дамой!
– Аппетита нет, – отвечал Андрей Кузьмич.

– Мордастый на вахте вторые сутки сидит. Сменщик не пришел. Непорядок! На мне вся секьюрети, – Виктор сокрушается после звонка из банка.

А поутру разыгралась трагедия – старый Васька Алпамыса из кухни погнал. Визг неимоверный – кто-то Алпамыса гонит. Точно, в коридорчике кот Васька Алпамыса по морде лапой бьет, а тот визжит, пытается развернуться – вырвался, пулей на улицу полетел.

– Костан, скажи, как ты с Маринкой познакомился. Наверное, до того как она тебе в любви призналась, какая-то завязка была?
Костан замялся, голову наклонил, румянец выступил, и так, потупясь, произнес:
– Честно?
– Костан, колись!
– Если честно, то я сначала с мамкой дружил...
– Ты, Костан, как красна девица. Любовь с ее мамкой была, наверное? Может Маринка, дочь твоя?
– Нет, в это время я в тюрьме сидел.

– Ольга, вода какая?
– Вода теплая! Вода социалистическая!

– Ольга, жизнь, как?
– Жизнь?.. – Ольга призадумалась, что для нее нехарактерно. – Жизнь выше партийной!

– Даешь алиби, что сегодня звонок из Красноярска будет?
– Даю, – заверил Боц.

– Даешь сто процентов алиби, что мой сын в твой институт поступит, – требовал Сурен. – Он чемпион у меня.
– Тут жена не даст сто процентов алиби, – Виктор замечает. – Пускай он хоть сто раз будет чемпионом.

«Восемь кусков парчи»:
Спиною назад семь раз опрокинься – сто болезней исчезнут.

Борис Вощинский, кличка Бандерлогин–Бочковский, – друг Тольки Шишкина; – двадцать лет дали за то, что полюбовницу убил.




Ни в чем неповинны Курагинский район
http://vm.msun.ru/Litsalon/Bolotov/Kuragino_r/Spisok.html




С о д е р ж а н и е

Благодарности от автора 3
С.Ф. Крившенко. Об авторе 4

В.Н. Ганичев. Предисловие 7
Предисловие от автора 8

На праздник к Виссариону, а потом на писаницу 14
Семь дней сотворения мира
или брачной жизни Костана Пепеляева 39
В гости к Ольге Коновой и целительнице Надежде Шот 79
С Ляпсиком в Запредельный мир 87
Сталин вернулся 101
Как Сурен и Виктор в Китай ездили 106
Как Генка – сосед Витька – в цугундер попал 112
Как мы с Кольком на писаницу плавали 120
Как Толька Нос в Красноярск съездил
 и другие короткие рассказы 163
 Как мы в баню к профессору Ивану Семеновичу ходили 174
 Почему Селик мясо не ест 175
 Как сынок у Сурена в институт поступал 177
 Алпамыс – вумная собака 179
 А на берегу Тубы разыгралась трагедия 183
 Василий Марин – его стезя и драма 185
 Дневник 191
Крылатые слова, выражения, зарисовки
из курагинской жизни 193
Курагинцы ни в чем не повинные от политических репрессий… 197




Литературно-художественное издание

Валерий Павлович БОЛОТОВ

ДЕВЯТЬ РАССКАЗОВ КАК ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ

Редактор Владимир Вещунов

Сдано в набор 1.09.2005. Подписано в печать 15.10.2005.
Формат 60 х 901/16. Раритет 1 экз. Бумага Xerox. Гарнитура литературная.
Печать высокая. Изд. 4003-03. Заказ № 0901.

Издательство:
Морской государственный университет им. адм. Г.И. Невельского,
г. Владивосток, ул. Верхне-портовая, 50а


Рецензии
Опусом «Девять рассказов как девять жизней» - я подытожил 2005-й год. За год я написал два произведения. Первое - «В мир иной и обратно» – см. http://vm.msun.ru/Litsalon/Bolotov/Book_all.htm , которое является - итогом работы над раскрытием мистических тайн через скрипты-мистерии
http://vm.msun.ru/Duhovni.htm
Первое произведение результат путешествий в мире Интернета, второе - путешествия на родину в Сибирь-Саяны-Курагино. Есть возможность (600 экз.) издать одно из произведений. Какое?
Но перед этим надо задать другой вопрос: для каких целей?
Цель одна – чтобы книга за минимальное хотя бы вознаграждение попала заинтересованному читателю, чтобы появилась желание издать другую книгу из написанных или написать новую.

У меня есть две читательские аудитории:
1) Это земляки в Курагино – там через районную библиотеку меня знают - несколько лет подряд снабжаю их сигнальными экземплярами книг.
2) Во Владивостоке кое-кто читал меня, но мало, по причине как раз малого тиража.

Поэтому и стоит озабоченность в том, чтобы книги попали по назначению и на пользу.

1) Раздать друзьям, знакомым. Чаще получается, что книгу не читают - из психологии то, что досталось бесплатно, неценно, или - это мое, успею потом прочитать.
2) Продавать через магазин – здесь больше шанс, что попадет к заинтересованному читателю.
3) Продавать через контрагента, например, в библиотеках, где читатель может сначала взять на абонемент и прочитать, а если книга понравилась, то купить - здесь еще больше шанс, что книга попадет к нужному читателю.
Хотя, что голову ломать, надо издавать, а там видно будет.

Валерий Болотов   01.01.2006 11:26     Заявить о нарушении