Э

Это было ни так, как в кино показали,
Это было намного ужасней, страшней.
Сотнями документы достали,
Из подвалов – архивов НКВД.

Там написано так: что царя и царицу
Бросив на пол, связали и на их же глазах,
Дочерей изнасиловали, избивая,
Не один раз, а много и много раз.

Раздирающий крик, вопль детей, ругань конвоев,
А потом и их мать начали избивать.
Сапогами царицу Александру пинали,
А она причитала: -« Пощадите детей!!!»

У царя рот завязан, лишь из глаз текли слёзы,
А когда он сознанье терял,
Обливали водой, головою об стену:
-« Вот, смотри, негодяй это ты заслужил!»

На стене же, углём, нарисовали
Нагую царицу, а Распутин на ней.
Лицом били в ту стену Николая Второго:
-« Это сучка твоя, с простым мужиком!»

В крови стены и пол, день и ночь стоны, крики,
Царь кричал дольше всех, боль душевная в крик.
А царевич сказал, перед расстрелом:
-« Я хочу умереть, я хочу умереть!»

Чтоб не вышла из стен, из подвалов тех, правда,
Тех, кто там издевался и семью убивал,
На колени поставили и расстреляли,
Порубили на части, в огне сожгли.
1999

*
Это конец, да.., это конец
И чтобы жизнь спасти,
Я отправляюся с утра
В санчасть, но, как идти?

Нет сил себя нести, нет сил,
Я истощён, предел
И ноги не идут мои,
В землю будто вросли.

Три шага, кругом голова,
Упал, опять встаю,
Опять три шага, я твержу:
-« Нет, врёшь Смерть, я дойду.»

Почти весь день пересекал
Я образом таким
Лишь территорию лагеря,
Там, где медпункт наш был.

Ну, вот и дверь, дошёл, дошёл,
Ещё шажочков пять,
Мне б не упасть и об ступень
Себя не растерять.

Мне повезло, положили
Среди одних «теней»,
Средь их никто не мог ходить,
У многих нет сил сесть.

Диагноз был один на всех,
Размноженный, а три:
Цинга, тропическая язва,
Полнейшая дистрофия.

От истощения плоские,
Нары, будто пусты,
Коль разговоры: о еде
И только о еде.

А Смерть ходила среди нас,
Дыханием леденя,
Я, засыпая, всё твердил:
-« Пройди мимо меня.»
1997

*