Один день Василька и Маргаритки

 
Васильку не удавалось подрасти ни на сантиметр. Как застрял он на полутора метрах еще в прошлом году, когда ходил в восьмой класс, так больше ни, ни.

- Че, ты, не растешь совсем?- спрашивала его тринадцатилетняя Маргаритка, старательно выбирая грязными пальцами сухие корочки из ресничек.- Глаз течет, зараза, опять замусорился, болеть теперь будет до весны, пока солнцем прожариться.
 
- А, хрен его знает, чего не расту, вроде жрачку каждый день имею,- пожаловался Василек заспанной девчонке.

- Витамин тебе не хватает,- установила Маргаритка причину низкорослости своего друга.- Воды неси, рассветет скоро. Че валяешься? Кто жене помогать будет?

Василек старательно прислюнявил окурок, прокашлялся, приподнимаясь всем телом, как заправский курильщик, и полез из подвала на улицу, чтобы зачерпнуть краем железной чашки побольше снега.

- Во, навалило, хоть жопой жри, - выговорил он, вернувшись, озябшими губами и установил чашку со снегом вблизи маленького костерка, разведенного из остатков подобранного вчера стула. – Мыться надумала, застудишь интимы свои.

- Не, ты как хочешь, а я после секса не собираюсь вонять на всю Москву. Может, сниму седня кого, заезжих пацанов валом шатается. Трусы дай мне красные, на трубе висят в углу, слеподырый хрен. На толстой трубе, не там смотришь.

Маргаритка быстренько черпала тепловатую воду из чашки тоненькой ручонкой и экономно плескала между ног, доставляя утреннюю гигиену каждому сокровенному уголку своего девичьего тела. Капельки воды, стекали по ее ногам и увлажняли коричневую картонку, расстеленную на отсыревшей земле.

- Несу, не ори, опять услышит эта баба с первого этажа. Может, синие оденешь, мороз на улице прибавился?

- Ты, че, Вась, совсем? На синие шароварики только у тебя стоит, а мне седня надо сотку заработать, не меньше. Гульнем вечером?

- Мать пойду проведать, там видно будет. Пожрать, ей отнести надо. Умрет без меня, - слегка вздохнул и шмыгнул застуженным носом Василек, согревая ладони над горячей золой.
 
Маргаритка натянула на себя красненькие трусики и завернула несколькими движениями пояс тяжелой шерстяной юбки на резинке, укоротив ее почти вдвое.

 Они вышли из подвала поочередно, и сошлись за углом девятиэтажного дома.

- Посуду закопал?- спросила Маргаритка, вспомнив об алюминиевых ложках.

- И ложки, и миску, и одеяло. Топай, не боись,- по хозяйски скомандовал пятнадцатилетний Василек.
- Вась, а ты, правда, отличником был или брешешь мне, как маленькой дуре?- прищурилась в его сторону больным глазом девчонка.

- Че мне за выгода тебе брехать? На доске почета в школе висел. Городскую олимпиаду по английскому выигрывал два раза.

- Научи меня писать по-иностранному, а?
 
- Зачем тебе?

- Тетку хочу найти. Она с мужем где – то в Америке. Может, тоже ищет меня. Видал вчера в гастрономе по телеку, как пацана на передаче бабка родная нашла?

- Не видал. Я творог воровал, пока ты в телек глазела. Не упади, лед снегом присыпало.

- Без тебя вижу. Я, между прочим, тоже не зевала, сосиски взяла в рукав и в церкви еще полтинник насобирала, а ты забрал и отдал матери своей, наркоманке,- обиделась Маргаритка на друга.

- Мать не трогай, не твое дело, - зло сплюнул Василек на снег все свое вчерашнее огорчение.

- Отвали, Вась, пацаны стоят, может, заработаю щас чего, в кафешку сходим погреться, - отогнала Ритка мальчишку, и подмигнула здоровым веком, сразу троим подросткам, курящим между металлическими гаражами.

Василек послушался и прошел мимо Маргаритки, словно и не знал ее вовсе, а только обгонял скорым шагом, торопясь по своим делам.

- Развлечься хотите? Можно прям здесь, дорого не возьму, - громко спросила Маргарита, глядя игриво на самого старшего из них и пропела нахально, - в рот, то по десяточке, а напрямую, так по два червонца выйдет, с каждого. Деньги вперед.

Старший, в объемистой синей куртке, снял перчатку, порылся в кармане джинсовых штанов и достал два блестящих пятака. Маргаритка подошла к нему почти вплотную, прижалась несуществующими еще грудями, и погладила одной ручонкой ширинку, а другой скоренько забрала крупные металлические монеты и засунула себе за щеку. Двое других пацанов нагло заржали и отвернулись.

Отработала она быстро, сплюнула на снег солоноватую слюну, обтерла рот рукавом, и развязно подалась медленным шагом вслед за Васильком в направлении гастронома.

- Сколько?- спросил Василек, ожидающий Маргаритку возле ящичков для хранения сумок.

- Десятка только. Давай шоколадку купим? Заесть горечь хочу, жених не мытый попался.

Они прошли к полкам со сладостями, демонстративно положили в просторную корзину шоколадку, прихватив в рукав его куртки маленькую коробочку с розовым зефиром, и направились к кассе.

- Пойдешь со мной? Надо мать глянуть, - не переставал волноваться Василек, и засунул в карман кутки свою половинку шоколадного батончика.
 
А, мать Василька опять укололась, хотя держалась ровно месяц. Задергалась, было, как нормальная мамаша, с работой подсуетилась, начала елки возле метро продавать, долги соседям отдала, полы перемыла и снова присела.

- Я приберу срач, - предложила Маргаритка и стала быстрыми движениями собирать разбросанные по полу грязные чашки, чулки, окурки и пачки от сигарет.

- Морозилку сдала на металл, глянь, выдернула из холодильника, - доложил Василек, положив на стол шоколадный гостинец и осматривая остатки потемневшего от грязи аппарата. – Ладно, пойдем отсюда.

Они медленно прошли мимо тела на полу, повернутого к стене возле дырявого дивана, и вышли в подъезд.

- Вечером хлеба ей принесем, пусть спит пока,- поставил конкретную задачу Василек,- пойдем к собору, сегодня пятница, народ будет.

И они направились к церкви Пресвятой Богородицы, распределяя по дороге обязанности предстоящего попрошайничества.

- Я сам буду просить, ты в церкви грейся,- предложил Василек.

- Тебе плохо дают, ты мальчишка, и плакать в натуре не можешь, только сопишь себе под нос, как придурок,- покритиковала Маргаритка практику предыдущей недели, когда он смог насобирать только горсть по десять копеек.

- Сама такая, - обиделся Василек и толкнул подружку в снежную грязь, собранную уборочной машиной вдоль шоссе.

 - Дурак, дурак, дурак, - не унималась разозленная грубостью Маргаритка,- у меня чулок нету, а ты пихаешься.

Возле церкви было только трое нищих, один мужчина с деревянной ногой и две старухи, и те с пропитыми лицами безбожных людей. Можно было смело занимать места рядом с главным выходом, и не бояться получить под зад увесистым костылем.

- Подайте сироте, Христа ради,- громко запела Маргаритка, не боясь прогневать Всевышнего враньем, потому что действительно была круглой сиротой.

- Помогите на лечение матери, люди добрые, - говорил чистую правду Василек, опустив голову над протянутой для подаяния рукой.

- Подайте, ради Христа копеечку, живу без отца и без матери, всех в Грозном убило, - продолжала подвывать Маргарита, глотая натуральные и обильные сиротские слезы.
- Умирает мать, денег нет на лечение, - вторил несчастный голос Василька.

Проходившие мимо них православные христиане, очистившиеся в это зимнее утро от собственных страшных грехов, были милостивы и щедро подавали детям. Кто–то из них бросал монеты небрежно и свысока, уверенные в том, что им не придется никогда просить копейку возле церкви, а другие склонялись над детской бедой и с любовью, как будто Богу, клали деньги, не боясь соприкоснуться с шершавой ладошкой. Проходили мимо и особенно подозрительные прихожане, подозревающие в обмане всех и каждого, даже священника, имеющего полную власть над крепостью причастного напитка.

К двенадцати часам сиротская казна воссоединилась в привокзальном кафетерии на столике в виде пельменей со сметаной, котлет с пюре и горячих стаканов сладкого чая.

- Кто пустил в кафе бомжей?- раздался властный женский голос за спиной Василька.

- Они ж заплатили,- оправдывалась раздатчица из –за поварской стойки.- Пусть дети поедят, замерзли.

- Мы быстро уйдем,- пообещала в сторону опасности Маргаритка, обжигая нутро горячим чаем и запихивая хлеб в карман пальто.- Вась, жуй скорей.

От подаяния оставалось еще тридцать рублей и восемьдесят копеек.

- Рит, я газету хочу купить на английском языке,- попросил Василек, проходя мимо киоска.

- Нет, обойдешься, - категорично заявила Маргаритка,- ты свои копейки проел в кафешке, еще мамаше твоей вечером жратву тащить, пойдем на площадь к елке, может, выиграем игрушку мягкую. Я медвежонка хочу. У меня раньше был медвежонок, только сгорел, когда самолеты налетели.

- Давай, газету купим, я тебе английские буквы покажу и про разные страны прочитаю на ночь. Я уже английский стал забывать.- Уговаривал Василек.

- Нет, пойдем на площадь, и будем выигрывать игрушки.
 
Новогодняя елка напоминала самоварную куклу, обряженную в огромный зеленый сарафан, сверкающий разноцветными блестками. Вокруг сновали дети и взрослые, краснощекие и увлеченные зимними забавами.

Маргаритка быстренько осмотрела все щиты с призами, и не обнаружив мягкого медвежонка, предложила Васильку сфотографироваться возле Деда Мороза.
 
- А за тридцать рублей можно, - спросила она у парня с фотоаппаратом.

- Иди отсюда,- отмахнулся от нее озябший фотограф, с носатым аппаратом на груди,- моментальное фото на память, моментальное фото на память, - кричал он во все стороны.


 - Ладно, завтра суббота, заработаю нам на фотку возле церкви,- быстро успокоилась не гордая Маргаритка, продолжая шагать рядом с Васильком.

Они отнесли хлеба и молока матери Василька, и стали бродить по вечернему городу, заглядывая в витрины магазинов.

- Я этот телефон выбираю с камерой. Алло, а Риту можно? – Дурачился Василек возле выставки сотовых принадлежностей, прикладывая к уху красную от холода руку.

- Здрасте, кто это? Вася, я не могу выйти к тебе. Я на пианине играю.- Вторила играючи Маргарита.

А прохожие спешили мимо по своим делам, обрамленные снегом и увесистыми пакетами, и осторожно обходили двух оборвышей, путающихся под ногами перед самым Рождеством.