Первая любовь

Порвать свою душу в клочья и выжать из сердца весь сок… Чтобы ничего, совсем ничего не чувствовать больше. Чтобы больше не текли слезы и не снились сны, после которых жизнь кажется адом, написанным кистью безумного, извращенного живописца… или миром, придуманным искусным палачом, испытывающим оргазм от своего жестокого садизма.
Я больше не могу так! Совсем не осталось сил смотреть на свое существование, на события, происходящие со мной (на все то, что в совокупности именуется гордым словом «судьба», или в некоторых случаях более романтично – «жизнь»), не осталось сил смотреть на все сквозь призму серого кристалла тоски.
Быть может, чистый лист, сжалившись надо мной и простив мне это глупое и сопливое бумагомарание, снимет с души тяжкий камень? Бумага ведь самый лучший слушатель! И моя последняя надежда на исцеление – тоже бумага…
И как нетленный Набоков устами несчастного (и в тоже время слегка отвратительного) Гумберта рассказывал читателю про Лолиту, о которой писал смело: «моя», так и я сейчас плачусь в бумагу о своей Любви. Только господин Гумберт искал прощения, я же ищу освобождения от запоздалого и неотвязного чувства.
Мужские слезы – это всегда мерзко и стыдно. И мне очень-очень стыдно, но я не могу, не могу, не могу, (просто тысячу, нет, не тысячу – миллион – раз «не могу») по-другому…
Ее так и звали – Любовь. Я уже написал про нее – «о своей». Но по сути дела она никогда не была моей. Она всегда была сама по себе. Слишком поздно я это понял.
Она красива, безумно красива для меня, да, впрочем, смею думать, и для многих других. Она красива той модной красотой, которую продиктовал нам двадцать первый век. И я восхищался ею…
…Хм… Сексуальное влечение все-таки страшная сила (хотя постели-то у нас ней как раз и не было… но разве не может быть девственник влюбленным?)…
Но было ли в ней что-то еще? Было. Великолепный ум - я восхищался им не меньше, чем красотой. И еще женская глупость (с точки зрения мужского мышления), приводившая меня в умиленье. Добавить ко всему этому пессимистичный взгляд на мир – и уже получается грубый портрет моей Любви (настолько грубый, как если бы папа Карло выстругал у своего полена один лишь нос и назвал это полено своим сыном – Буратино).
Мы были вместе совсем недолго. Я прижимал ее к себе какой-то жалкий миг. Это мгновение - секунда по сравнению с часами одиночества, час – по сравнению с годами. Мне было тогда семнадцать лет…
Она – первая девушка в моей жизни. Она подарила мне первый поцелуй и первые объятия. Взамен же она совсем ничего не требовала…
Но потом, словно суккуб, забрала мою душу. Она так и говорила, шутя: «А вот возьму и стану суккубом»… Хотя я не думаю, что она сделала это сознательно. Кажется, это всего лишь ее природа. Я до сих пор не могу ответить себе на вопрос: любил ли я ее или просто внушил себе, что ЛЮБЛЮ? Одно я знаю наверняка: я мог бы полюбить ее. Нужно было еще совсем немного времени…
Еще она называла себя генератором энтропии. Выдумала себе маниакально-депрессивный психоз. Это разрушало меня. После ее объятий я чувствовал себя слабым, но… счастливым. Теперь же все перевернулось: слабость сменилась силой, а счастье…
…Неужели это и было любовью?
…а может быть, ее на самом деле преследовал психоз (преследовал – прошедшее время… дай Бог, чтобы это слово не стояло в другой форме!)? Она ведь человек огромного таланта. Люди называют поэтом меня, но стоя рядом с ней, я ощущал себя лишь тенью настоящего поэта. Однако это не было важно. Я ведь мог быть ее воином. Думаю, поэтому она и выбрала меня. Нужно было всего лишь победить ее энтропию…
…Иногда я скучаю…
…Раньше, когда она только оттолкнула меня, каждый мой вздох был посвящен памяти о ней…
…Теперь я реже вспоминаю ее…
…Но забыть не могу…
Мы живем в веке мобильных телефонов и поэтому сообщить что-то человеку, не видя его глаз довольно легко. Она прислала мне смс-ку. Сначала какие-то фальшивые слова (вроде «не знаю как сказать… это…»), а затем в лоб – «Я себя нашла. Я лесбиянка». (Примерно так – я не стал терзать себя и запоминать этот текст дословно…) Она даже не поговорила со мной. Я долго пытался ей дозвониться. Встретиться уже не пытался. Зачем? Она так легко перешагнула через меня и пошла дальше, что я понял – теперь я безразличен ей…
… а я до сих пор валяюсь там, где она меня бросила.
Жаль, что бумага, которой я все это рассказываю, не может ничего сказать мне. Хотя, с другой стороны, это, наверное, и к лучшему. Пусть молчит.
Один очень близкий человек сказал мне, что путь воина – это одиночество. Наверное, я иду именно этой дорогой. Сам не заметил того, как ступил на нее. Теперь уже поздно сворачивать. Надо идти…
…Но иногда я чувствую себя поэтом. Суккуб забрал мою душу. Теперь мне нужен Ангел, который в силах вернуть ее (душу). Взамен я готов подарить ей (ангелу) сердце…