Картина неизвестного мастера

Город наш маленький. От нечего делать его можно пройти вдоль и поперек за какой-нибудь час. Однако и в нашем, таком неприметном городке однажды произошло важное событие. Важность его, разумеется, была относительной, но, во всяком случае, Василий Петрович Семицветов, директор нашего городского музея, отставной майор-пехотинец, был взволнован до крайности, когда в его кабинет вошел молодой человек довольно богемного вида, и сообщил, что у него есть картина одного известного художника, которую он хотел бы передать безвозмездно в дар музею. Потрясенный таким великодушием и в особенности именем художника, которое я умышленно не называю во избежание лишних разговоров – к чему они? – так вот, потрясенный всем этим, Василий Петрович, естественно, попытался отказаться, и только напористость молодого человека вынудила его согласиться.
С этого дня в городе все говорили только об этой картине. В музей потянулись люди, и за месяц они израсходовал все запасы билетов, пылившиеся долгие годы. Так что срочно пришлось заказывать новые.
В связи с наплывом посетителей вскоре для картины был выделен, хотя и маленький, но все же отдельный зал, и через некоторое время лак на паркете перед картиной был протерт добела.
Рассматривая картину, каждый посетитель нет-нет, да и опускал взгляд в правый нижний угол, где скромно проступала подпись великого мастера, и сердца их наполнялись гордостью и за наш город, и за его музей и немножко... за самих себя.
Однажды Василий Петрович услышал по радио сообщение о том, что во Франции за неизвестную ранее картину Ван Гога знаменитый музей Лувр, не торгуясь, выложил целый миллион франков.
Сообщение это произвело на его воображение то же самое действие, что и дрожжи на тесто. И как ни жалко было ему расставаться с единственным шедевром коллекции, но он все же понимал, что было бы в высшей мере несправедливо по отношении к искусству – узурпировать право на эту картину, и навсегда похоронить ее в нашей провинциальной глуши, в то время как ее законное место в лучших картинных галереях страны, а может быть и мира.
А если к тому же за эту картину дали бы ну, хотя бы тысяч сто – бог уж с ним, С миллионом! – то они оказались бы очень даже кстати; кое-что подремонтировать, кое-что заменить...
Но все-таки, говоря по-военному прямо, картину Василию Петровичу было жалко. Кто его знает, сколько бы времени он еще так колебался, если бы в это дело не вмешались газетчики: сначала наша районная газета сообщила о картине, а затем и областная посвятила ей заметку. Короче говоря, в один прекрасный день к нам в город нагрянули столичные искусствоведы.
Василий Петрович встречал их со смешанным чувством торжественности и скорби. Искусствоведы – две женщины средних лет с какою-то не от мира сего задумчивостью в глазах, – едва увидели картину, сразу же вступили в спор, из которого Василий Петрович смог понять лишь то, что ничего существенного они оказать не могут, и что для этого нужна экспертиза.
Они уехали в Москву, и картина уехала вместе с ними. Во всех уголках нашего города поселилось напряженное ожидание, как будто бы кто-то очень дорогой и близкий уехал сдавать очень серьезный экзамен.
И вот, наконец, в один прекрасный день картина вернулась обратно. В заключении, приложенном к ней, сухим казенным языком говорилось, что на основании анализа с применением объективных методов анализа установлено, что картина является, хотя и очень искусной, но все же лишь подделкой под стиль указанного художника и поэтому художественном ценности не представляет.
Неделю Василий Петрович питался почти исключительно валидолом, а затем распоряжением городского отдела культуры была создана комиссия по решению судьбы несостоявшегося шедевра.
– Уничтожить путем сожжения, – прочитал Василий Петрович последнюю фразу этого решения И грустным взглядом окинул членов комиссии.
Члены комиссии – секретарь-машинистка Вера и вахтерша тетя Клава дружно и горестно вздохнули. Василий Петрович бросил прощальный взгляд на уже приговоренную, но еще не вырванную из рамы картину, и скорбно сказал:
– И кто бы мог подумать, что все так обернется – такая красота, а как мы с ней опростоволосились...
– И чего было надо это дело ворошить? – недоуменно спросила тетя Клава, не отрываясь от вязания носка, – висела бы она себе и висела, красиво И ладно, не один ли шут кто ее там рисовал!
Василий Петрович и сам сомневался:
– Да ведь вот как же теперь ей висеть? Чуть что – засмеют, подделка ведь. Опять начнут носом в грязь тыкать...
Спасла картину Вера:
– Василий Петрович, а что если мы назовем ее: «Картина неизвестного мастера»? Тогда и придраться к нам никто не сможет...
Василий Петрович был вновь потрясен, и картина осталась на том месте, которое она завоевала себе сначала. Она и сейчас висит там, и вы ее сможете увидеть, если приедете в наш город.
И еще скажу вам по секрету, что картину эту написал и подарил музею автор этих строк, а на подделку мне пришлось пойти потому, что иначе ее бы просто никто не взял бы...
Только вы, пожалуйста, не выдайте эту тайну Василию Петровичу – ведь я еще до сих пор так ничем и не прославился – иначе он непременно поступит с картиной как предписано свыше.