Синий Вагончик

Интересно, что чувствуют другие обитатели утреннего, только что открывшегося метро? Сейчас пассажиры все как один зевают, вагоны чисты, а стенки тоннелей услужливо расступаются перед тобой и поездом, несущим тебя вперед, к полному забот дню.
Это позже, к зловещей мясорубке часа пик, сабвей пропитывается неприятными эмоциями и кусочками застрявших под сидениями мыслей. А вы думали что метро - это всего лишь глухие тоннели и несущиеся по ним поезда? О, нет. На деле все обстоит со всем по-другому. Скажем так, заходит пассажир в метро, и думает о том, как бы побыстрее добраться до своей заветной станции. Временами его даже обуревает абсурдное желание выпрыгнуть на рельсы, хорошо разогнаться, да подтолкнуть поезд. Все, лишь бы только побыстрее выбраться из этого ада потных тел и проворных рук!
Я ни о чем не думаю, я рассуждаю.
Потная, уставшая женщина в платье-рясе расписанной цветами и райскими птицами настороженно смотрит в мою сторону. Я ей не нравлюсь. И она мне тоже.
А наш брат-пассажир столь безрассуден, что даже осмеливается не думать. Мысли в бреющем полете над поверхностью земли неудачно пытаются его догнать. А те остатки, которые забиваются под сидения, которые он жадно пытается выискать, оказавшись на поверхности, - их уже не отозвать обратно. Они так и продолжают нестись по тоннелю, по инерции, вдаль от немногословных, почти немых кусков мяса их оставивших, лишь для того чтобы размазаться малиновым вареньем о шершавую стенку депо. Отвратительно садкий запах блевотины, который частенько можно учуять, ожидая появления из монолитной пещеры синего вагончика, - не что иное, как их аромат.
Вам бывало страшно ехать в вагоне вечером, тогда, когда пассажиры уже настолько умодохались за день, что у них даже нет сил разговаривать? Мне вот нет, нисколечко. Я, в отличие от моих, оплакиваемых операторами сотовой связи, попутчиков - не боюсь быть отрезанным от мобильного безумия.
Они – вечные двигатели, анахронизмы.
И их, кажется, контролируют.
Что может быть страшнее, чем увидеть правду в искаженном отражении себя на залепленном рекламами стекле автоматической двери, пугающей тебя категоричными предупреждениями, мол, не трогай меня, подлюка!
У меня в кармане половина месячной зарплаты. Сейчас любая музыка кажется мне волшебной.
Мною, как мне кажется, управляют.
Есть у Человека такая замечательная тенденция – перманентно меняться. И, пожалуй, это самое замечательное и светлое что осталось от Его былого величия. Только пассажиры метро вне этого правила. Исключительные люди, надо заметить! Их даже само Время не трогает.
Вообще, анахронизм передвижения под землей может оправдать себя, как максимум, утром. Тогда движение времени не столь заметно. Все замерло, все умерли, а война еще даже не успела начаться. Вообще, мне кажется, что время начало смещаться к своему экстремуму. То есть, - либо мы деградируем в ближайшее время, либо одно из двух. Компромисса нет, не было, и не будет никогда.
И на отдельных особях, я, с естественным прискорбием и напускной траурной миной на лице, я подмечаю подтверждение моей теории. Не то чтобы меня это волновало, однако принимать на себя роль Творца в таком случае – по крайней мере забавно. Даже появляется желание подойти к спрятанному в себе пассажиру, ткнуть горемычного пальцем в живот, потрепать за волосы, и увидеть его преданные, почти как у хорошо обученной собаки, глаза и высунутый язык. Тетенька, большая тетенька.
Все стараются и делают что-то ради кого-то. Эгоизм – вялая отмашка людей, не желающих признаваться в своей зависимости и желании угодить кому-то. Ну, может я и не прав, может и не «угодить», а может «расправить перышки». Даже она.
В угоду феминисткам, добавлю: - да, добрая половина человечества, обладающая повышенным волосяным ростом да некоторыми физиологическими особенностями – мазохисты. Подкаблучники, то есть. И ради вас, о потомки самок обезьян, готовы на все. И лучше бы – на самое сложное, болезненное.
Мы сворачиваем за угол. Я не вижу этого - я чувствую движение, хоть и не помогаю ему. Скорее - сопротивляюсь.
Нас всех, кажется, контролируют и настраивают на свой лад. А мы ликуем и исходим журчащей и радостной слюной ровно столько, насколько это предписано нам вышестоящими, ходящими по нужде на наши головы, курами и петухами.
Птицы. О да, господа, это курятник.
Только под планету им не забраться. Готов поспорить, что метро строили последние на земле люди, кто знал, как и куда надо убегать. Странно что, например, из Москвы, нельзя уехать на голубом вагончике куда-нибудь в Европу. Представляете себе – путь из одного конца города в другой может свести вас с ума, - а если вы решите устроить себе отпуск в Праге, Париже, или Берлине? Несколько десятков часов стоя, в пропитанном потом, феромонами и фекалиями воздухе – сколько будет перегрызенных глоток, порванных ртов, сломанных рук, и незаконнорожденных детей?
Сколько мужчин смогут боятся смерти и прилюдного унижения настолько, насколько одна женщина может боятся изнасилования? Я подозреваю.
На улице жара, жара сводит нас с ума. В этом - я целиком с вами.
Это мы непременно откорректируем, вот только соберемся вместе, на поверхности. И подземные голоса нам в этом помогут. Они всегда нам помогают, нам, утренним обитателям подземки.
В какой голос вы влюбляетесь еще с детства? Нет, после родителей. Правильно, в Его или Ее голос. Только эти два существа знают, и могут подсказать тебе, потерявшемуся ребенку, следующую остановку. Я всегда удивлялся им. Машинисты – их марионетки. Они опускают тебе на плечи свои заботливые руки, ласково подталкивают к выходу, да еще и напоминают тебе об имуществе, которое ты имел неосторожность забыть на сиденье, под которыми уже спрятались кусочки твоих, снова неосторожно забытых, мыслей. А еще тепла твоего тела.
Они им питаются, делая это ночью, чтобы никто и никогда их не увидел.
Совокупность, система – правящая механизмом шестеренка, Божий рычаг, - каждый из людей. В эпоху Термоядерной энергии глупо было бы в этом сомневаться. Да, я подозреваю о нашем скорейшем падении, однако произойдет оно не с каждым, далеко не со всеми.
Я сомневаюсь даже в этой, грузного вида тетеньке, исходящей горячим потом, теле, намертво приросшем к хозяйской сумке. Кто знает – может вот он, рычаг отвечающий за смену летоисчисления.
Эпидемия маразма и эпоха свержения авторитаризма, держащегося на благовидности лица и чистоте подстриженных ногтей – приходит в наши дома с автоматом, бейсбольной битой и криками по поводу пережаренной яичницы. Мной будет управлять полуобезьяна, и меня это не удивляет. Каторжный труд у плиты и раковины – прилагается.
Ультра-феминистки выходят на улицы с ножами и кастетами. Голубые захватывают Белый дом и назначают свой Кабинет и своего Президента. А меня, общими усилиями, запихивают в дурдом с прилагающимся диагнозом - «Чтобы не болтал лишнего, подлец эдакий!». Я провожу там шесть лет, оглушив двух мускулистых женщин-санитаров, убегаю и оставшиеся годы живу в страхе что-либо еще написать.
Нам грозят пальчиком? Надо побыстрее найти этот рычаг и ответить выпяленным средним пальцем. Гетто или попытка создать утопию для одного класса?
Я слышу стук синего вагончика. Кажется – прямо под моим домом. Пять этажей плюс десять-пятнадцать метров (сомневаюсь, что это именно так) – и я уже там. Где мой средний палец? Ах, вот он!
Так вот, я все пытаюсь клонить к тому, что Спасение лица не имеет. Так что его вы не узнаете до тех пор, пока не поймете что уже поздно, и счастье свое вы проморгали. Наука капитализма, светлый дом демократии привели нас к тому, что лицо может носить каждый, кто этого захочет. Будь моя воля – я бы лица, конечно только у провинившихся, просто отбирал. Видит Бог – отбирал бы!
Я подозреваю, что у меня никогда не будет собственной подземной ветки. Нет, не то чтобы я был так в этом уверен, но такое чувство есть.
Тетенька смотрит в мою сторону уже с испугом. Неужели я так кривляюсь? Похоже на ритуальные танцы шамана сатанистов. У сатанистов нет шаманов? К черту! – скажу я вам, - на ***!
Платье семидесятых годов, как стилем, так и годом выпуска, похожее на рясу, пухлые губы привыкшие жевать полуфабрикаты и размягченные фрукты, хозяйственная сумка (Господа, вы ездили за продуктами на метро, нет, честно, - вы ездили?!), и глаза вечно голодной до секса волчицы. Мне противно от одной мысли об этом.
Кажется, недавно она была в больнице. У нее было сломана нога. Алкоголь, неудобный уступок, - гипс, стальные штыри внутри тебя, а результат – забавная походка.
Вагон заполнен наполовину.
Интересная деталь: ненависть, неприязнь – они реальны, заразны? Вот, паренек, напротив меня (я стою у окна скрестив руки на груди, делая вид будто что-то потерял в тоннеле, а теперь пытаюсь разглядеть что именно), смотрит на меня с явной неприязнью. А я смотрю на свою будущую хозяйку-деградантку с именно такими же эмоциями.
Здесь тепло.
Сегодня ко мне в дом пришли - звонок разбудил меня, мирно спящего в свой законный выходной. Я был груб и бескомпромиссен. Они алкали моей веры, исходили животворящей слюной в предвкушении моего согласия и доверчивых глаз ребенка, который только что узнал, откуда же на самом деле берутся дети. Они, как один, были одеты в платья с изображением райских птиц.
Я закурил, я демонстративно прямо перед ними закурил, жаждая прослыть неприятным типчиком и испортить им все настроение. Райские птицы должны были задохнуться, но они были вышиты столь отвратительно и искусственно, что даже моль бы побрезговала их трогать.
Я испортил их, я пошатнул их тела.
Но здесь никто не курит, не мешают проходу поддатые работяги, на полу – нет ни следа блевотины. И нет птиц.
Волшебный голос сообщает мне о следующей остановке, и я без труда могу заметить сожаление в глазах деградантки. Это не ее цель. Я могу издеваться над ней своими превращениями еще, как минимум, минут десять.
У нас есть общее: страхи. Нет, я не умею читать мысли, просто я знаю по крайней мере одно, то, чего она боится не меньше моего.
Центр, мясорубка, люди прикидывают где им встать, чтобы оказаться прямо перед открывающимися дверьми вагончика. Ветер тоннелей раскачивает светильники и несет запах металла, фекалий и искрящейся жидкости. Пятьдесят секунд с момента отправки последнего поезда. Тихая паранойя в мозгах всех и каждого: подозрение может пасть на каждого.
- Да, этот тип определенно хочет столкнуть меня прямо на рельсы!
- Черт, он встал прямо сзади меня!
- Господи, боже мой! Надеюсь это все мое воображение.
- Кажется, я готов уже сам прыгнуть..
- На *** все! К псу трехголовому! Три, два, один..
Женщина не на шутку перепугалась. Нет, скорее это прострация. Ах, ее лицо. Боже, как мило. Она мне уже нисколечко не противна, она страдает точно той же болезнью, что и я. Эпидемия коснулась и ее, правда не в тех объемах и пропорциях.
Даже если улицы будут заполнены трупами ежиков, кажется, ее это уже не удивит. Она просто пройдет мимо них. К кухне, к раковине и пережаренной яичнице. К телевизору, показывающему политические революции голубых и проституток, борющихся за свои права. Назваться голубым – разве есть теперь в этом каприз и красота? Что за чушь, да никогда и не было! А назваться домохозяйкой? То-то же.
Мужчина в пиджаке, на перроне, которого никогда не существовало, продолжает вести отсчет. Теперь в минус.
Они все боятся. Они все боятся.
Если бы была у вас возможность – что бы вы сделали со своим телом после смерти? Что, - если уже ничего не будет страшно и противно? Впечатали бы в стену тоннеля, попросили бы поставить памятник прямо в вагоне метро, или разрешили бы использовать его как наглядное пособие прыщавым студентам медицинского училища, которые не моют руки даже после того, как займутся онанизмом?
Многие вещи, которые я говорю – противны и страшны мне самому. Однако я должен поддерживать надлежащий уровень только для того, чтобы не стать ими. Вещами.
Мужчина медленно сходит с ума. Его безумие в силах охватить всю станцию.
Я продолжаю. Безумие целиком и полностью охватывает планету, животные, забыв о том, что они существа неразумные, захватывают военные базы и важные стратегически объекты. Медведи хватают автоматы, рыбы топят подводные лодки, а пустынные вомбаты осваивают навыки управления переносной системой противозенитной ракетной артиллерии. Австралийское кенгуру на самолете-невидимке с термоядерными боеголовками «фром Раша, виз лав» - что может быть забавнее?
Кто сказал что мы – существа высшего колена развития? Говорят, и зайца можно научить курить. Деградация и акселерация умственного роста, я уже говорил, на экстремуме. Точка начала обратного отсчета.
Все вокруг меня залито невидимым светом. Свет - материя, тень - непроходимый участок для нее участок. В тени возможно все то, что нереально на свету. Юноша занимается онанизмом, толстушка тайно поедает круасаны, а девушка режет себе вены, проводя лезвием поперек руки. И все мы можем встретится одновременно только в одном месте. Там, под сидением.
Кажется, мужчине в пиджаке, стоящему на перроне в ожидании поезда и решения ему сопутствующему, это не по душе. Он имеет вкус к жизни и многое понимает. У него есть дети, однако он наивно полагает что, уничтожив себя, он уничтожит и их отвратительное будущее в мире полу разумных обезьян продолжающих тупеть каждый день и каждую ночь.
Потрясающая ненависть, потрясающая своей безызысканностью и нелепостью. Меня не трогали - начал беситься, они бесятся - я встаю в величественную позу, мол, твари неразумные, все им мало. Оскорбленный человек - вот кто теперь идет на компромисс. Наоборот, наоборот, черт тебя подери! Нахуй науку, долой историю, к псу адскому под хвост весь наш горький опыт пути от обезьян и обратно!
- На ***, к черту, к ****ям все! – шепотом, под нос.
- Видишь, странный он какой-то.. – отвернувшись.
- Нет, обернись!
- К чертям собачьим, - выговаривая каждый слог.
Он останавливается в начале прыжка – женщина поспешно выходит на своей станции. Пленку съедает невидимый видеомагнитофон и мир, созданный специально для симуляции ее и моих страхов, улетает к чертям, на свалку черных рук, зеленых глаз и красных простыней.
Через минуту она вспомнит о забытых под сидением мыслях. Ровно через одну минуту.
Впрочем, чтобы ощутить все заново – достаточно покопаться в себе самом. Изначально – там все одно и тоже. Я подозреваю об этом.
Со станции веет прохладой и потом одновременно. Два человека входят и садятся.
- Смотрел, что вчера по ящику было? – штампованная кожаная куртка с подделанной эмблемой известной фирмы производящей мотоциклы, джинсы с двухлетней бахромой, ботинки, выражение лица забившего на все пэтэушника. Вид взрослый.
- Это ты.. – связь обрывается. Абонент недоступен, выражаясь языком кровососущих сотовых операторов. Вагон трогается, грохот.
Жаль, я не умею читать по губам.
Смешно было бы подумать, что человек, который готов прыгнуть под поезд, боится из-за этого потерять работу. Болезнь не столь разрушительна, как я мог бы предположить. У них другие интересы, не касающиеся нашего, общего с вами, господа, гетто.
Из окон вагона (мы проезжаем по мосту) льется чудесная музыка. Божественная.
Газета под мышкой, цветастый журнал новостей со всего мира, мира который предпочитает жить вообще без оных. Перманентные ошибки синхронизации желаний с возможностями. Или желаний первых, и возможностей и желаний вторых.
Вспышка! Вновь слабоосвещенный перрон.
- К ****ям все! – мужчина достигает своей цели. Зеркальце головного вагона, так неудачно попавшее в его лицо, устояло. Хруст сломанной и продавленной вглубь черепа скулы почти сводит с ума молодую маму. Мужчину отбрасывает обратно, к стене перрона. Я отшатываюсь, пытаюсь разглядеть.
Крови не видно, все закончилось хорошо.
И его смогут проконтролировать.
Больница, сломанная нога и стальные штыри внутри тела, дурдом, захват Белого дома сексуальными меньшинствами, бунт в раз поумневших животных, и прогрессирующая болезнь деграданта с непременным лишением лица на пять лет.
Анахронизм одиночного путешествия под землей, когда время внизу идет совсем с другой скоростью, уничтожается вместе с пленкой, мужчина теряет свой пиджак, женщина находит забытые мысли, находит рычаг, происходит революция, - отсчет с бешеной скоростью идет назад, колесо крутится с безумными оборотами, люди тупеют.
Долгий, страстный и, одновременно ласковый, поцелуй взасос.
Синий вагончик везет меня в пустоту.


Только после дождя вы можете это увидеть. Зарево, восходящее зарево от земли до небес, воздух поднимается, а я поднимаюсь вместе с ним.
- Нет, ты посмотри сам! Смотри же!
Идиотский смех.
- В этой книге нет страниц! Хо-хо - "Религии мира"..
Презабавнейшая вещица совершенно заслуженно смотрится с другой стороны как отвратительнейшее издевательство над культурой, как история, насильно принужденная к половому акту. Книга - мертвая история. Четыре в одном! Велес, Иегова, Сатана и Аллах обнажают свои скотские, похотливые натуры! Только у нас, только сегодня, по специальной цене для религиозных меньшинств, геев, проституток и нелегальных эмигрантов! Безвечная и сокрушительная истина, не ломаемая и безобразно правдивая!
Последние капли дождя с цоканьем сминаются, если так можно говорить о воде, об мои ботинки. Пустынный парк подшефный городской больнице, мокрая газета с вопиюще ужасающим заголовком прилипшая к желтой скамейке.
Серые летние сумерки.
И ничуть не холодно.
Мир, господа, может и не такое стерпеть, но чтобы так, второпях.. Нет, я сам, слышите, я сам не смог бы себе такое вообразить! В ней нет страниц, господа, - в ней абсолютно и постоянно нет страниц! Я закрывал ее, открывал снова в надежде обнаружить хотя бы одну заполненную страницу - но там по-прежнему ничего не было - это пустая книга!
Похоронная процессия, с пьяными криками и народными песнопениями, стремглав несется к воротам больницы. Кажется, даже новопреставленный не желает успокаиваться. Он что, подпевает?
А моя сигарета похожа на его жизнь. Докуришь, бросишь в пепельницу, не потушишь, и через некоторое время комната заполнится едким дымом. Я имею в виду - его не добили.
Мне рассказать о сюжете?
Загвоздка сюжета в том, господа, что я, как мне кажется, вышел из строя. Да-да, вышел из строя. Сбились часы, шестеренка полетела - черт их разберет. После всецело пожирающего дождя, торжествующего почти весь день, воздух и запахи, прибитые им к земле, ощущаются настоль хорошо и непривычно, что мне начинает казаться, будто я и вовсе не в Москве, а где-то там, где я не был уже давным-давно, и совсем перестаю следить за движением времени. Только забыл где это - "там". Можете упрекать - но все это я отчетливо вижу и ощущаю. В последнее время я очень много своего времени отдаю на наблюдения за мелочами, я стараюсь подметить все, что только могу увидеть. Вот именно тут-то я и поломался.
Пустой, напускной романтизм. Обычные небесные испражнения на наши с Вами головы.
Дамы и господа, но мои часы-то все-таки остановились! Прочь тени, к дьяволу платья и парики, к псу трехголовому ломающую стены действительность! Троекратное ура героям дожившим свою жизнь до конца в полной информационной и интеллектуальной пустоте!
Ура! Ура! Ура!
Я никак не хочу меняться, но не могу этому противостоять.
А вот тот мертвый ну совершенно не хочет спать. Что, он отобрал гармонь у одного из его оплакивающих? Он пьян, он безобразно и мертвецки (мертвецки - хо-хо!) пьян. В данный момент - он мой самый обожаемый кумир. Неподражаемая манера противостоять общечеловеческому мнению, мол, мертв и лежи себе спокойненько, присуща только и только ему. Жаль, на такой короткий момент.
Стоит только мне открыть глаза, увидеть все тот же озябший и сумрачный парк, ровные аллеи, ухоженные газончики - и он, бах!, и исчезнет с его нелепой мятежностью. Лопнет, разлетится цветными ленточками и конфетти, лопнет мой образ, заботливо придуманный и созданный, лопнет утопическая фигура перманентного бунтаря.
Все-таки зябко. Да еще и скамейка мокрая.
Подойди сзади, обними меня за плечи, сядь мне на колени. Представь на момент - я твой дедушка. Руки у меня пахнут порохом, глаза спрятались за морщинами, лицо явственно выдает то, что курю я уже более полувека. Причем курю исключительно крепкие сигареты, а никак не трубку.
Я тебе совру о том, как я браво убивал фрицев, как отстаивал Москву и брал Берлин. Совру - не из злого умысла, а чтобы позабавить тебя, маленькое существо, увидеть звездочки в твоих глазах. А потом (ты будешь сидеть у меня на плечах) мы будет нестись по парку, я буду поднимать брызги от луж, ты будешь что-то радостно кричать. На меня, высокого худощавого старикана, будут смотреть молодые родители с колясками и умильно, тайно улыбаться. Потом мы купим мороженого, объедимся его до отвалу, мое старое сердце не выдержит скачки и я умру прямо на скамейке. А ты, молодое дитя, будешь теребить мою жилетку до тех пор, пока не сбегутся молодые мамы, не приедут желтые машины с красными крестами и мигалками и не увезут меня от тебя уже навсегда.
Знаешь, что в этом самое обидное? То, что некому будет теперь геройски убивать врага прямо на пороге его дома, некому будет таскать тебя на плечах и покупать мороженое, некому будет тебе так красиво и завернуто врать. И некому будет объяснить - почему же в чертовой книге до сих нет страниц! А так - эрзац старикана найдется.
Подойди сзади, обними меня за плечи и сядь мне на колени. Ничего не говори, просто молчи и пытайся согреться. Я ничего не потеряю - тебя ведь не существует. Максимум того, что ты из себя представляешь - весенний ветер. Феноменально, безвечно, непререкаемо так!
Ух, так и заболеть недолго. Прохлада, принесенная дождем, усиливается наступлением природных сумерек.
Озорно и назло просыпаюсь, выкуриваю четыре сигареты за раз и иду гулять по городу проституток без какого-либо намека на одежду. Плевать, голышом. Маски - чушь, игра слов, устаревшая метафора, равно как и одежда. Во что я одет, во что обут..
Можете обвинять меня в чем угодно - да, я постоянно выбираю себя определенную нишу для того чтобы передать свои эмоции как можно более четко, или так, как хочется мне именно в этот момент (на дне которой, нишу я имею ввиду, почему-то обязательно оказывается какой-то определенный тип людей). И вообще - я равнодушен ко всему мне претящему, и за это меня надо, как минимум, расстрелять! По законам военного времени.
Военного времени, господа, военного времени! Окопы, ройте окопы, читайте Библию, целуйте нательные крестики!
Я, слабый и истощенный старикан со сломанной удочкой, и вы, на другой стороне этой безумной реки. Безумной - от того, откуда она берет свое начало. Часто ли вы бродили вдоль реки, или все ваше знакомство с водоемом ограничивалось выбором удобного пляжа, обхода или мостика? Я - никогда. Слышите - никогда! И я смею утверждать о том, что знаю, откуда и почему все начинается! Я - охреневший от потока информации затворник и удолбанный в стельку трезвенник!
Я - старикан, я состарился ровно за один момент!
И я, дьявол, мерзну.
Никогда, слышите, мать вашу за обе ноги, никогда больше не будет так, как было бы не сядь я на эту мокрую скамейку, не прочитай я этот заголовок, кичащийся очередной раскрытой тайной, никогда бы не было так, как есть уже сейчас! Нету, да просто не существует прошлого.
Дождь - вот что смыло текст с бумаги, вот чьи это были слезы.
- Хо-хо, милочка, вы заметили это? Забавненько, надо бы внуку взять - он у меня большой человек, умный - кроссворды на раз, как орешки щелкает..
- Ой, что же это, надо..
Врываюсь, бесцеремонно вторгаюсь в их беседу, как липкое пробуждение после суточного сна под ярким светом лукавого солнышка, раздирающего шторы и бьющего стекла. Осколками с балкона, лучом по глазам залипшим на воскресенье.
- В ней нет страниц, дьявол, все вокруг реально - в ней нет страниц!


Сегодня вторник, а это значит что сегодня должен наступить очередной приступ лихорадки. В этот день я обычно не высыпаюсь, у меня поднимается давление, я огрызаюсь на весь мир и плюю прямо в звезды. Так и сегодня, сидя на подоконнике я первым делом вслух послал ко всем чертям луну и ночное небо, выкурил сигарету и влил в себя кружку кипятка с привкусом кофе.
С этого момента-то все и началось. Рефлексия опасно затянулась и из меня, страшно матерясь, начали сбегать все хорошие мысли.
Вот я все пытаюсь о хорошем, а вы меня одергиваете - мол, глупо и по-детски. Ничегошеньки подобного, уважаемые мои!
- Трам-парам-пам-пам-пам!
В десять часов вечера - гром, будто из пушки палят. Думал - война. Ах, досада какая, - кому-то взбрело в голову устроить салют. Право, расстроили. Нет, честно, я с благовением жду выстрелов и взрывов по всей Судоростроительной! Не то чтобы у меня было желание чтобы все эти милые люди, мои соседи, были в это втянуты - наоборот..
А вечерами, душными летними вечерами, - наоборот, всемирная скорбь и всепрощенье. Ах, вы мои миллионы.. миллиончики вы мои!
Потные вы мои миллиончики, душные вы мои. Ехал в метро, задыхался, думал, что никогда оттуда не выберусь. Благо, момент Вот Тогда я просто проспал. Иди вовсе даже и не благо, а очень даже жаль.
- Коллапс - они говорят.
- Катаклизм! - талдычат одно и тоже.
Не о хорошем ли? Трамваи встали, половина города погрузилась в мрак закрытых от солнечного света комнат, продукты решили немедленно протухнуть, и вообще - улицы заполнились двуногими! Четырехколесные как один вскипели, а люди взяли и пошли пешком. Пешком они пошли!
- Коллапс! - восклицают они, - Катаклизм!
- Ха-ха-ха!
В комнате играет классическая музыка.
- Тебе хорошо?
- Да, с тобой мне хорошо.
- А если я тебе предложу обмен - себя на всех остальных? Променяла ли бы ты меня на всех своих друзей?
- Не задавай таких вопросов.., - мне кажется или у нее появилась виноватая интонация.
- Что ты сейчас почувствовала?
Обычно она старается увести разговор в другое русло. И я, подчинившись, начинаю рассказывать ей фантастические истории и свои невозможные тезисы и теории. Создаю для нее, теша свое тщеславие, монолитные универсумы линий жизни и раскладываю по полочкам все, до чего она не догадалась бы сама.
Жизнь - кислород, таблица Менделеева, космические путешествия, фантастичные зеленые и розовые закаты всевозможных солнц, гибнущие цивилизации и метаморфозы науки о термоядерной энергии. Все вокруг - твоя жизнь, тебя касается всё, твоя жизнь и твоя смерть - принадлежат всему миру, ты - часть его невозможного тела. Помни - у нас с тобою общее лицо, носи его гордо. Использую все свои возможности, читай книги.
Книги - проводник по телу метрополитена не относящегося к Миру. Читай их на ходу. Выбросишь книгу - она умрет.
Если умрешь ты - умрет и весь мир. Ты родишься - весь мир появится на свет вместе с тобой.
Составляй планы и графики. Нарушай их всегда при любой же возможности.
По вторникам - непременно лихорадка, начиная с утреннего кофе. Среда и четверг должны быть слепыми, обязательно слепыми, уж таковы правила. Пятница может быть любой, пусть это будет твоя прихоть. Суббота - всенепременно что-то, чего ты не ждал сам от себя, но можно - с налетом грусти или сочувствия. Воскресенье должно быть открытым, ибо если оно не такое - ты нарушаешь правила. Оно очень важно для тебя, поверь. Понедельник ты можешь выбирать сам, так же как и пятницу, только без сочувствия. Вторник - непременно лихорадка, даже если ты решил не заливать кофе кипятком, а сварить. Каждый день ты должен ждать космического корабля или ракеты прилетевших за тобою чтобы забрать в длинное путешествие, может быть - на всю твою жизнь. Жди, иначе сама жизнь может потерять смысл.
Запомни: на подоконнике пятого этажа удобно курить, пить кофе и наблюдать за бликами заката. Рассвет лучше не видеть, пожалей свои глаза. Наблюдай за соседним домом, следи за мерцанием телеприемников в окнах, ищи похожие, запоминай их. Не уставай следить за небом. Следи за самолетами, следи за пилотами и бомбами.
Там, на небе, только и разговоров, что о Земле. Ласковое июньское солнышко играет радугой отражений, проводит лучом по белесым облачным полям, слепит в глаза бликами. Небесная пшеница покачивается и идет волнами под напорами космического ветра, а ракеты стремятся ввысь, унося с собою космических путешественников к далеким и холодным звездам, к зеленым планетам и астероидным скоплениям.
Космонавты спят глубоким сном, а мимо них проносятся древние цивилизации с покинутых или давно вымерших планет, космическая пыль со скрежетом задевает их эллипсовидный ковчег, в который уместилось всего несколько человек. Людское семя пробивает себе дорогу через розовые облака и фиолетовые туманности, покидает родную зеленую планету.
Космический оркестр затевает чудесную и веселую симфонию: барабаны, литавры, скрипка и невозможное фортепьяно ласково сливаются в единый голос, возвещающий о начале новой эры, начале нового Человечества. Вот, несется наш последний шанс к научным открытиям, которые перевернут наш мир, к лекарствам от всех болезней, к пути ведущему в бессмертие, к новым неожиданным встречам и веселым гуляниям на чужих просторах.
Леса оставленной планеты тихо стонут, им грустно, они чувствуют, что их покидают уже навсегда. Моря поют ракете песню, переливаются бликами ее пламени, пульсируют словно это сердце самой планеты.
Космическое июньское таинство, «ракетное лето» Брэдбери - опустилось на землю и обняло меня жаром взмывающих ввысь кораблей. Я почувствовал это только вчера, когда сидел на подоконнике, курил и смотрел на кислотно-розовое небо. Они - где-то там, я – в опасной позе, на высоте пяти этажей болтаю ногами и стараюсь улыбаться.
- Еще историю, или закончить эту?
- Закончи эту.
Гм.. Тем временем, пассажиры метро задирают кверху головы, стараясь разглядеть все эти чудеса. Но видят они только светильники да потолок вагончика. Только замкнутое пространство. Ни тебе космоса, ни тебе розового небосвода и голубых морей, ни космических странствий и неведомых миров с удивительными существами. Только поезд, Замоскворецкая линия метро и лица скучных и слепых попутчиков.
- Трам-парам-пам-пам-пам!, - слюнявя слова повторяют, - Ты сумасшедший!
- Ха-ха-ха!
Да, еще.. Старайся не рассуждать, просто делай свое дело, живи.
- У меня есть здесь люди, ради который стоит жить. Хотя бы - ради них..
- Друзья? Ты думаешь они - все?
- Они помогают мне, чувствуют мою боль. Понимаешь, когда я с ними, меня ничего не касается, я могу обо все позабыть..
- Хихикс. Все - внутри, снаружи нет ничего интересного.
- Я знаю что у тебя внутри, я знаю и сочувствую тебе.
- Ты правда сочувствуешь?
- Да.
- Брось это. Ха-ха-ха, считай я этого недостоин.
- Ты как будто бы совсем ничего не чувствуешь. Любишь только себя. У меня, по крайней мере, есть друзья.
- Однако, я стал презирать дружеские связи.
- Презирать людей которые любят тебя, которые пойдут на все ради тебя?!
- Нет. Я же сказал - дружеские связи. Человечество - сплошь мои антиподы. Думаешь у меня могут быть друзья?
- Ты такой же как и все, просто не хочешь этого признавать.
- Минуту назад ты бы сказала что я единственный и неповторимый. Или тебе было не так хорошо, как мне показалось?
- А ты, однако, хам. Самовлюбленный хам.
- Отрицаешь? Господь создал нас одинаковыми?
- О чем ты? Нет! Я не похожа! Ты жалок!
- Я жалок! Аплодисменты открывшей мне глаза!
- Хам.., - уже устало. Обняла меня и заснула.
- Да, именно так, - делаю вид что сожалею об этом и отключаюсь не успевая рассказать еще одну занятную историю. Представьте себе прохожих, которые внезапно для себя потеряли память. В одно мгновение они все остановились и..
Вторник оборвался столь же внезапно, как и предвещавшая его маленькая минутная стрелка, что так резко указала четко вверх, слившись с крупной, указывающей час. Лихорадка, космические ракеты, невозможный оркестр, и электричество утонули в ночи предвещающей среду.


Действуя подобию самоотвода, принимая на свое тело все удары только для того, чтобы уберечь душу, я теряю память вместе с прохожими. Мы стоим, качаемся из стороны в сторону, трем глаза и ищем что-то в карманах. И никто не может вспомнить, что же именно мы потеряли. Это центр города, самая старая его часть, аллея окруженная дорогой. Машины продолжают ехать, а мы медленно опускаемся на лавочки.
- Товарищ, вы случайно не тот самый, ну, который тоже что-то потерял?
- А вы?
- Я - да. Или нет.. Я не помню. Впрочем, скорее да, чем нет. Хотя и "нет" тоже вполне вероятно..
- И я тоже. Только я тоже забыл что именно.
Бах, бах, бах! И удары сыплются на них со всех сторон, и бьет их обиженная память, бьют отцов разочарованные дети, жены и мужья. И каждым ударом выбивают из них все больше и больше, и садятся они уже не так уверенно, и дождем они опадают на холодную землю, и еще более лихорадочно продолжают что-то искать у себя в карманах, бездонных шляпах и ботинках.
И находят они в карманах руки, в ботинках - ступни, а в шляпах - головы, не переставая удивляться тому, что и я с ними, и что делаю я точно также. И не могут они вспомнить кто я такой, да и сам я забыл это и подчиняюсь им. И удивляюсь что и они делают точно также, будто бы забыл - кто они такие. И что и они и я - дерзкие самоотводы.
- Вы меня звали?
- Нет, не я. Хотя.. Вы случайно не Владимир Иванович?
- Нет. Я Михаил Юрьевич. Хотя для вас могу стать Владимиром Ивановичем.
- А мне кажется, что это я., - уже третий голос, но неуверенно.
- Ах это ты, подлец!, - и второй начинает бить третьего. Инстинктивно, в нем сидит ненависть ко всем Владимирам Ивановичам, или к тем, кто выдает себя за них.
Мое тело завернуто в плащ, шерстенной свитер с "горлом", грязные джинсы и тяжелые ботинки. На голове - ирокез.
Дурные сны следуют за дурными днями.
- Костик, я может и мудак, но все то, что я говорю - истинно.
- Давай логически! Обоснуй!
- Ну нет логического объяснения тому, что все может пройти, а я смогу существовать. Ты сам представь - ну нет ничего, вообще ничего нет, пусто кругом, мест нет, ключей от незапертых дверей нет, да и закрываться не от кого. А вернее даже - не от чего. Я вот, например, боюсь мобильников. Я, может, сам себя оберегаю от того, чтобы купить одну из этих машинок. Мне, может быть, свобода только в пустоте видится, когда самоконтроль больше не нужен будет.
- А это значит..
- Что?
- А это значит, что ты шизофреник и мудак.
- Я знаю, мне говорили.
- Налить?
- Наливай.
- Продолжим? Начинай ты.
- Ага.. кхе-кхе.. Однажды, в далекой-далекой пустоте, в мошонке самого мира, в электропоезде..

Для неспящих - эвакуация, а для тех, кто проснется в свои семь утра и пойдет на работу - пост-апокалиптический замкнутый мир (человеческая жизнь, по-сути, не может быть замкнутой, или это либо не человек, либо не жизнь вовсе) синего, коптящего души вагончика. Мне нравится слово "эвакуация" потому, что оно не звучит как "побег" или "спасение". Хорошее слово. Будто бы тебя сама земля отторгает, хоть ты и бежишь, все это все равно должно было бы произойти, все это было спланировано. Разношерстные, цвета фруктов, революции, побеги свежих деревьев и массовая э-в-а-к-у-а-ц-ия людей. Будто бы покидаем сами себя, сидим на чемоданах. Так покидает нас память.
Невыносимо просто все забыть, сложно все вспомнить.
Ты не помнишь, я тебя любил, или ты меня? Или мы оба?
А вот вы двое, да это именно вам двоим, так и не поняли кто есть кто. Мы - поняли, да только забыли. Точно так как в блокбастере, который ты сейчас можешь увидеть в кинотеатре. Сходи, скажи что я неправ и напомни мне то, как истинно обстояло дело. Устроишь, запомнишь их имена? Во мне сидит неприязнь к ним.. Откуда у меня право корить человека только за то, что он носит имя другого, того кто однажды уже его опозорил? Право - мое, твое - ровно ничего из моего. Добейся у себя сам такой привилегии, или я тебе помогу.
Прикурив у прохожего, справляюсь как у него дела. Моей сигарете нужны его спички, самому прохожему - мое внимание, мне лично - метро, ему - дорога его память. И все, как у той женщины в метро, ровно и невозмутимо до тех пор, пока не появится раздражитель, пока память и разум не возмутятся, пока в пирамиде основа крепка, пока на кораблях реют флаги, до тех самых пор пока есть небо и облака - пока все нормально. Пока.
И все они сплетаются в синих вагончиках, бетономешалках.
Я проснулся и стал бешено колотить в стены, пока женщина с райскими птицами на платье не явилась мне. И именно в этот момент ко мне пришел страх и, одновременно, озарение. Разрыдавшись, я прильнул к ее ногам, как к ногам Спасителя.
- Что ты, что ты.. – успокаивала она.
- Это ведь не правда, я ничуть не боюсь..
- Не боишься, совершенно не боишься. Вот, выпей это, - с этими словами она поднесла что-то к моему рту и почти насильно заставила проглотить неизвестный мне объект.
И я снова уснул и оказался на перроне.

Волгин-Зубко Дмитрий,
2005 год.

Благодарю за прочтение.