Бог всем судья

6 ноября 1977 года, накануне очередного юбилея Великой Октябрьской социалистической революции, младший лейтенант милиции Правдин заступил на дежурство по районному отделу. Как обычно, за день до праздников всех задержанных с утра пораньше оштрафовали, кого – за дело, а кого и просто так, за компанию, и выпроводили на улицу, освободив места для новых провинившихся граждан «великого, могучего Советского Союза».
Наверху, в Ленинской комнате, шло торжественное собрание, в котором участвовало все руководство района. Говорили на нем из года в год об одном и том же, но, как всегда, с таким видом, словно революция случилась всего пару недель тому назад. Так было всегда, с рождения и до смерти, и все к этому привыкли и не обращали внимания.
После собрания отдел опустел. Только на стене оглушительно тикали часы.
Но тишина царила недолго. Председатель районного суда Курослепов, вышедший вместе со всем начальством, неожиданно вернулся и, как-то странно улыбаясь, попросил Правдина:
– А можно мне посмотреть помещения для задержанных? Знаете, столько лет работаю в системе, а так ни разу нигде не был, ни в тюрьме, ни в изоляторе...
Лицо председателя суда наполнилось ожиданием. Правдин пожал плечами – почему бы и нет – и открыл решетку «обезьянника». Председатель суда решительно шагнул за решетку, но тут же остановился, с размаху наткнувшись на тяжелый, смрадный дух.
– А что, здесь всегда так пахнет? – наивно спросил он и потрясенно посмотрел на своего провожатого.
Правдин усмехнулся:
– Да нет, сегодня еще терпимо, нет же никого… А вот когда сорок человек с утра... Тогда уж точно - топор вешать можно!
Шаги судьи и милиционера гулко раздавались в зловонном сумраке пустого коридора.
– Откройте, пожалуйста, какую-нибудь камеру, что ли, – робко попросил Курослепов. Правдин открыл дверь, и заметил, что судья не без некоторого колебания шагнул внутрь. Дневной свет едва пробивался сквозь заросшее грязью стекло, а подслеповатая лампочка под потолком не столько освещала, сколько наоборот усиливала ощущение сумрака.
– И что, здесь всегда так темно? – продолжал удивляться судья.
– Нет, это только со света так кажется, а если посидеть день-два, то все и на ощупь найдешь. – усмехнулся Правдин.
– А на чем они спят?
– На нарах, на чем же еще!
– А где нары?
– Да вот же, прямо перед вами. - Правдин показал на деревянный помост, занимавший добрую половину камеры. Курослепов подошел к нарам и зачем-то дотронулся рукой до крашеных досок.
– А матрасы, или что-то такое, есть? – растерянно спросил он.
– Нет, спят прямо так... – Правдина начинали слегка раздражать эти бессмысленные вопросы. Но Курослепов не переставал удивляться:
– Как, на этих голых досках?!
– Ну да, а что тут такого?
– Но ведь это же люди, так нельзя!
– Это не ко мне вопрос, я человек маленький; скажут: перину каждому подать – подадим, скажут на гвозди положить, на гвозди положим. Я ведь их сюда не приглашал, сами добивались. Так что уж извините, чем богаты...
– Но ведь это же наши, советские люди... Ну, как-то же надо по-человечески к ним относиться...
– Какая разница – советские, не советские, в тюрьму всякие сгодятся. Да вы не расстраивайтесь – они здесь только по десять суток находятся, потом мы их на отдых в изолятор направляем, а там все как в гостинице... – успокоил Праведников разволновавшегося Курослепова.
Председатель суда не стал осматривать остальные камеры и вместе с Правдиным вернулся в помещение дежурной части. Судья выглядел потрясенным и подавленным.
- Понимаете, сколько лет работаю судьей – никогда не видел куда я отправляю людей… Это просто ужасно, - говорил он извиняющимся тоном. – А скольких пришлось сажать по вашим просьбам совершенно ни за что. Потом ведь все оказались ни в чем не виновными…
Правдин терпеливо выслушал судью, развел руками и сказал с легкой усмешкой:
- Ну не сажали бы, вот и все! Вас же никто не может заставить! Чего же вы сейчас-то вспоминаете?
 - Но вы же меня убеждали, что это нужно для раскрытия преступлений! Я только поэтому соглашался их арестовывать!
- Какая разница почему вы соглашались, главное, что соглашались! И потом, от меня-то вы сего хотите? Еще раз говорю: я человек маленький!
Курослепов согласно кивнул головой:
- Да, да, действительно… Просто я…
Он хотел еще что-то добавить, но передумал и вышел из дежурной части не прощаясь.
Из караулки вышел сержант Бородин, который все время, пока Правдин беседовал с судьей, почтительно держался в стороне. Теперь настало и его время.
- Чего он хотел-то? – спросил он Правдина.
- Да, так, делать нечего, вот и ходит, докапывается. Ужасные, говорит, условия содержания арестованных. А что, я, что ли их придумал?
- Это ты ему так сказал?
- Ну да.
- И правильно! А насчет условий, я тебе так скажу, жалостливые все стали. Я сюда в пятьдесят третьем пришел, еще моложе тебя был. Так тут, бывало, утром начинали так работать – уборщица кровь со стен смоет, вот и работать начинали. Так допрашивали, что сознание люди теряли. В бочку с водой голову ему обмакнут, очухается и снова давай его мутузить, во как было! А сейчас – что! В игрушки с ними играют, а они только наглеют.
- Николай Иваныч, но это тоже неправильно…
- Может, оно и неправильно, а порядку больше было. У нас же тогда МГБ было. Я вот помню, до пятьдесят шестого года, вот так же, как сейчас, здесь сижу – идет первый секретарь райкома партии. Я его спрашиваю: куда идешь? Я, говорит, к начальнику. Ну, я начальнику докладываю, так, мол, и так: пришел первый секретарь райкома партии. Пропустить? А начальник-то говорит, мне некогда, я занят, пусть посидит, подождет. Я первому секретарю говорю: начальник занят, сиди, жди! И он как миленький, бывало, сидит! А потому что не знает, выйдет он из кабинета сам, или же его выведут, да вот в эту каталажку!
Да… А как после пятьдесят шестого им власть дали, партейным, вот тут уж они нами покомандовали, покуражились вволю! – Бородин сокрушенно покачал головой.
- Николай Иваныч, а тогда стреляли, во время культа?
- Всяко было, кого-то и стреляли…
- А ты – стрелял?
- Нет, ты что, я греха на душу ни разу не принял, нет…
- А были у вас такие, кто принял?
- Был один, еще до войны в НКВД служил, тихий такой. Молчал все. А раз как-то напился и рассказал нам. Подвал, говорит, нас заводят, а те уже стоят там лицом к стене… А до этого такое кино про шпионов и диверсантов покажут, что кого хошь готов застрелить… Потом команда, залп и все! А раз, говорит, перед залпом, старичок интеллигентный такой, в очках, с бородкой, повернулся к нам и сказал: «Стреляйте, сволочи! Когда-нибудь вы поймете, что вы делаете»!... Так вот этот старичок ему на всю жизнь запомнился, снился даже…
- И что с этим стало, который стрелял?
- А в шестьдесят седьмом году с ума сошел, прямо седьмого ноября. Пошел вдоль по порядку, у всех прощения стал просить… Ну, забрали его, куда положено, так там и помер.
Бородин замолчал и вдруг звонко хрустнул зубами. Правдин удивленно посмотрел на него:
- Ты чего, Николай Иваныч?
- Да, ничего, старшой, давай лучше чайку выпьем, да о бабах покалякаем… Ну ее к черту, всю эту политику! Бог всем судья!