Черный январь Записки Стрингера

Записки стрингера
Стрингер. Это не профессия – это диагноз. Стрингерами не становятся, ими рождаются. Стрингер сродни сталкеру. Не зря фонетика немного сходная. Это то же хождение в Зону, где происходит игра в прятки со смертью. Сперва, ходишь, потому что ведут тебя азарт и желание заработать – потом втягиваешься. Азарт остается, а к деньгам привыкаешь и уже не думаешь о них. Чем лучше работаешь, тем гарантированней твой гонорар. Вот тут то и выясняется – стрингер ты – или так, просто жажда денег тебя привела в наши ряды. Такие долго не задерживались. Сделают себе капиталец и свалят куда «почище». Романтиков тоже не надолго хватало. Эти быстро сгорали. Или гибли. Впечатлительным в нашем деле быть нельзя. Такой, или сопьется или крыша поедет. Оставались волки. Волки – одиночки, которые не могли жить по другому, которые маялись если наступало затишье и приходилось околачиваться в Москве. Тогда взгляд впивался в ящик ТВ и внимательно отслеживались все информационные программы, прослушивались новости по «Маяку», делались звонки в потенциально горячие регионы и выяснялась обстановка на местах… В общем – маялись, искали и выжидали. Как волки….

1990 - «Черный январь».

Стреляли. Бил крупнокалиберный пулемет – трассерами. Это было так странно и непривычно для Баку. Для советского Баку. Мы шли из аэропорта к трассе пешком. Кругом посты, солдаты в касках и армейских бронежилетах. В стороне от дороги увидел зенитно – пулеметную установку. Она периодически стреляла куда то вверх трассирующими. Стало понятно – что за стрельба слышалась, когда мы шли на посадку. Зачем это делалось – было непонятно, но ты уже напрягался. Мы – пассажиры рейса Москва – Баку уже знали, что накануне ночью в город ввели войска и проводилась карательная операция. У трассы за очередным блок – постом стояли машины частников. Уже по дороге шофер взахлеб рассказывал как войска входили в город. Люди стояли живым заслоном, они не верили что войска посмеют стрелять в них…. Он рассказывал как танки и бронетранспортеры шли, давя на своем пути все. Как стреляли по домам и по людям…

Ехал по городу, из которого уехал недели три назад. Приезжал навестить мать. Он уже тогда показался мне изменившимся, чужим. Мама рассказывала, как горела старая армянская церковь в центре Баку, как милиция и пожарные бездействовали. Как толпившиеся зеваки глазели и ухмылялись. Рассказывала как старик мулла, увидев валявшиеся там же священные книги, бросился их подбирать. Он спасал эти книги и с упреком обращался к толпе – Что же вы делаете! Это же Божьи книги, грех же так поступать. Это же дом Бога! Толпа молчала. Кто-то устыдившись, неловко помог старику собрать и вынести книги… Тебе не стоит сейчас возвращаться в Баку – говорила мать – я тебя знаю, полезешь на рожон. А с этими лучше не связываться.

Да я и сам знал, что моего старого прежнего Баку уже не будет. Потому и уехал обратно – в Москву. И вот – пришел. Город в беде, город снова в беде. Теперь на его улицах солдаты. И над городом повис вой. Вой пароходных сирен. Непрерывный. В него периодически вплетались автоматно – пулеметные очереди. В некоторых частях города продолжалась стрельба. После двадцати трех ходить по городу было особенно опасно. Был введен комендантский час – припозднившихся хватали и увозили. Порой бесследно. Брата дома не было – бегал где-то с камерой. Он приехал раньше меня и находился здесь уже пару недель. Когда все журналисты начали уезжать, решив, что больше в Баку делать нечего, он и пара стрингеров остались. Ну, советские журналисты и не должны были здесь оставаться. Они свою задачу выполнили – тема погромов была отработана. Пропагандистская машина подготовила почву и убралась на время. Иностранцы же, как обычно просчитались. Брат сразу учуял, что ничего не закончилось – все события впереди.

Надо отдать ему должное, чутье его редко подводило – стервятник. Оставался еще Ромас Добрукас – стрингер Эй Би Си. Кто-то еще из стрингеров, уже не помню, кажется Сергей - москвич… Ромас умудрился отснять как вывели из строя энергоблок в ТВ. Шестеро в штатском. Прошли туда и потом блок сгорел. Как раз перед началом операции. А до этого с телебашни Ромас отснял готовую к штурму бронетехнику на подступах к Баку. Короче, ребята отработались на всю катушку. Самые горячие кадры были сделаны ими и переправлены в Москву, в бюро западных телеканалов. Благодаря им, мир увидел правду. Увидел – как армия расправлялась с городом.

Они уже завершали свою работу. Отснимали последние кадры, чтобы привезти в бюро свежие съемки, как можно больше. В основном, уже съемки убитых и раненых, раздавленных автомобилей, обстрелянных домов и перестрелки в районе Сальянских казарм. В городе ходили слухи, что часть курсантов восстала и захватив склад с боеприпасами заняла круговую оборону. Слухи один невероятнее другого распространялись по всему городу. А еще рассказывали, что Бакинская милиция предоставляла убежище в ту ночь всем, кто оказывался у помещений райотделов и отделений. Что на заводе Шмидта всю ночь шел бой… Говорили о трупах, которые вывозили за Баладжары и там сжигали в яме и потом ровняли ее экскаватором. И о пароме… паром был главной темой. Утверждалось, что на паром были погружены сотни трупов – их пытались вывезти в море. Пароходы каспаровской флотилии заблокировали фарватер, чтобы не допустить этого. Их гудки непрерывно выли над городом, напоминая всем о случившейся трагедии. День и ночь. День и ночь.
С утра – бегом к новому зданию ЦК. Там уже митинг. Толпа ревет и воет непрестанно. Слышны проклятия. Фасад здания изрисован и исписан. Когда успели? С парапета террасы перед зданием как с трибуны уже выступают Эльчибей, кажется Этибар и Гамбар.

Я их плохо знаю. Ведь все эти несколько лет меня в Баку не было. Вдруг вой толпы начинает нарастать. Все поворачиваются в сторону Баксовета. Свист, вой, улюлюканье… Ораторы приготовились смываться с террасы. Это подъехали БТРы с солдатами. Но среди бела дня открывать огонь по такой большой толпе не рискнули. Видимо не было приказа. Входить в контакт тоже не рискуют. Всё – отходят. Толпа взрывается торжествующим ревом. Ораторы облегченно вздыхают и возвращаются на свои места. А где же вы были в ту ночь – господа предводители? Почему никто из вас не убит? Дело сделано. Больше снимать нечего. Ухожу.

Как ни странно, но помещение Насиминского райотделения Народного фронта было открыто. Мне нужны были сопровождающие и машина. Нужен был гид, знавший – что происходит в городе и как передвигаться, не попадая под обыски. Если б меня взяли с камерой – был бы конец. Камера исчезла бы – я тоже. Мой облик немного выручал – длинные волосы, эспаньолка, берет, спортивная куртка и джинсы. Не азербайджанский вид был у меня. Может, поэтому солдаты не очень пристально ко мне приглядывались. На фронтиста я не походил абсолютно. На азера в общем то тоже. Меня часто принимали то за еврея, то за иностранца… Стоп! Вот на иностранца сейчас тоже не стоит походить. В штабе встретили с воодушевлением. Бумажка от Би-Би-Си принята с восторгом. Нашлась машина, сопровождающие… Поехали.

У Сальянских казарм снимать невозможно. Кругом солдаты. Много солдат. Заезжаем во двор жилого дома. Поднимаемся на один из этажей. На стук долго не отвечают. Наконец встревоженные хозяева, убедившись, что с нами нет солдат – открывают. Журналиста с фронтистами впускают сразу. Показывают следы от пуль в рамах окон. Пробитые стекла… Иду к окну. Отодвигаю занавеску. Казармы видны неплохо. Снимаю солдат, бронетехнику, проломы в каменном заборе казарм. Когда войска начали входить в город, бронетехника из казарм присоединилась к атаке. Танки и БТРы просто проламывали забор и выходили на улицы, ведя беглый огонь. Часть бронетехники зачем то ломилась через прилежащий таксопарк. Передавили десятки машин!?

Отснялись – едем дальше. Кажется на Бакиханова, видим столпившихся людей. Опять раздавленные машины? Нет – теперь трупы. Из за ближайшего забора видны каски солдат. И стволы. Наблюдают. Трупы убирать не разрешалось. Сразу стреляли. Можно только смотреть. Молча. Это видимо для наглядности и устрашения. Люди раздались в стороны – создали коридор, чтобы можно было отснять, не выходя из машины. Я с камерой представляю идеальную мишень для солдат. Потом будут еще трупы. На улицах, в обмывочном помещении соборной мечети... Врачи в больницах рассказывали, что делали операции при свечах. Свет был отключен в городе перед началом атаки. Рассказывают о расстрелянных машинах скорой помощи, пожарных машинах. Ну, у брата и его коллег это снято вживую. Едем. Проспект Ленина. Вдруг впереди, в районе базара на перекрестке появляются БМП. Перекрывают дорогу. Стрельба в воздух. Начинается шмон.

Включаю камеру. Кажется солдаты начинают двигаться вдоль застывших машин. Пора выбираться отсюда. Разворачиваемся и уезжаем обратно. На подъезде к Насиминскому исполкому вновь солдаты. Внимательно присматриваются к проезжающим машинам. Не доехав, останавливаемся и сматываемся из Жигулей. Бегом в магазин – пряники покупать. Водитель сразу с кульком пряников демонстративно выходит из магазина и неспешно идет к машине. Пока он отвлекает солдат, продавец выпускает нас через подсобку во двор. Оттуда уходим на боковую улочку и сматываемся подальше. Машина уже ждет нас ниже по улице. Водитель смеется. Угостил солдат пряниками и отбрехался. Когда отъезжал, то заметил как побежали в магазин за нами. Да поздно уж. Салаги.

А вот в Азеринформ зайти надо непременно. Благо сейчас никто не спрашивает пропусков. Прохожу свободно. На ходу знакомлюсь и выясняю, что тут можно раскопать. Меня радостно тащат к какому то редактору. Там у него на столе ворохи фотографий жертв. Снимаю. Тут же мне предъявляют оч-чень интересные документы. Переписка заместителя директора Азеринформа с гендиректором ТАСС. Это телетайпные сообщения в ту трагическую ночь. В том числе, ссылка на свидетельства редакционного особиста, который лично фиксировал бойню, учиненную солдатами возле КПП Сальянских казарм. А вот еще – секретные сообщения из политотдела штаба пограничного округа. Сообщают, что местный народный фронт организовал круглосуточную охрану на подступах к военному городку и другим объектам. Докладывают, что благодаря местному отделению народного фронта обстановка у них спокойная. Никаких вводов войск в южные районы (Астара, Ленкорань) не требуется! Более того – они абсолютно не нуждаются в этом (да кто б их спрашивал). И все в таком же духе. В том числе – отказ от эвакуации семей военнослужащих в Россию.

Телеграмма из Мингечаура – местное русскоязычное население угрожает вместе со всем населением встать на баррикадах, если войска сунутся в их город… Вот так. Быстро сгребаю это в сумку и все что было здесь получено и отправлено накануне, а также в ночь с 19 на 20 января и по сей день. Это классная информация. Ведь ТАСС ничего из этого не публиковал… С таким богатым уловом смываюсь отсюда. Уже в телетайпной меня предупредили, чтобы смывался. Здесь тоже есть стукачи, и они меня уже заприметили. Буквально наутро, когда снова попытаюсь наведаться сюда – у входа уже будут стоять автоматчики. Они проверяют каждого входящего и выходящего из здания. Ну ладно. Сбоку витрина – окно кафе «Снежинка». Зайду туда и из под шторы через окно отсниму этих церберов в бронежилетах. Бармен будет стоять на входе и прикрывать меня. Редкие посетители тоже сочувствуют.

Поздно вечером забегаю в райотдел 26-ти комиссаров. Здесь работает старый друг фотограф-криминалист Айдын. Тут многие меня знают. Когда-то я учился у Айдына делу фотографии. Насчет художественности не скажу, но технике съемки, проявки и печати он меня обучил. По своему – оперативной фотоработе. И даже потом часто просил меня съездить с ребятами из уголовки на место происшествия в качестве фотографа. Вот и пригодилось. Теперь снимаю трупы как заправский криминалист. Время то, уже приближается к комендантскому часу. 10 минут осталось - не успею добежать до родной Горького. Ребята отвезти на дежурной машине отказываются. Солдаты после 23–х стреляют даже по ним. Приходится добираться перебежками и закоулками. Иду вдоль домов, готовый в любой момент нырнуть в подъезд. Перекрестки перебегаю. Главное прислушиваться в тишине к звуку БТР или топанью сапог. Ну вот и Горького. Теперь уже до дома рукой подать. Надо же – в своем городе я должен передвигаться перебежками, таясь и прислушиваясь ко всему. Падла Горбачев.

Дома уже ждет брат. Торопливо рассказывает подробности прошедшей ночи. Подсказывает где – что. Передаю отснятые кассеты. Ему лететь утром в Москву. Он возбужден. Его кадры уже вовсю крутят зарубежные ТВ. Когда успел – засранец. Брат работает на эН-Би –Си. Наши бюро располагаются в Москве по соседству. Рассказывает, как они вычислили схему стрельбы у Сальянских казарм. Оказывается все очень просто – якобы «осажденные боевики» стреляют с высотного здания трассерами чередуя выстрелы примерно так – две короткие очереди, одна длинная, две короткие – одна длинная… а в ответ – две длинные и короткая… Причем все стреляют вверх. Понятно. На фраеров рассчитано. Ночью можно смотреть как небо периодически расцвечивается трассерами. А у какого-то блок поста у проезжавшей машины произошел выхлоп – у солдат не выдержали нервы. Изрешетили машину.

Брат рассказывает как провоцируют русскоязычное население к бегству из города. Организуют стрельбу поблизости от жилых домов военного городка и тут же подгоняют автобусы для эвакуации людей. Многие на это клюнули. Всем эвакуирующимся обещают выдать справки о том, что они беженцы и гарантируют расселение в городах Союза, где у них есть родственники или обещают отправить в Москву, Ленинград, Киев. Были и такие, кто просто воспользовался возможностью перебраться в Москву или Ленинград. Эти были готовы подтвердить все, что от них требовалось. А для пущего эффекта у аэропорта зенитные пулеметы били в воздух, когда очередной самолет с беженцами поднимался в небо…. После такого прощального салюта, еще не такое расскажешь. А гудки пароходов как тревожные сирены рвут ночную тишину.

…С утра в городе необычно пусто. День выдался солнечный, теплый. Словно не январь. Иду к площади. По мере приближения слышен нарастающий гул. Сегодня хоронят жертв. Площадь забита народом под завязку. Перед трибунами на расстеленных коврах – гробы. Табуты. Покойники спеленаты согласно обычаю. В общем то и хорошо, что лиц не видно. Немного в стороне, тоже на коврах – расселись плакальщицы. Эти рвут на себе все, искусно заводя и без того заведенную толпу. Не терплю плакальщиц. И не только потому, что ислам это осуждает. Есть что-то фальшивое в таких публичных «концертах». Тем более, что убитые горем родные покойных вообще никого не замечают. Интересно – среди убитых практически нет беженцев. Бакинцы, парни из провинции, русские и евреи…

А где же те, кто еще летом рвал на себе рубахи и требовал возмездия за то, что им пришлось испытать при бегстве из Армении и Карабаха? Где те – кто бегал толпами по улицам Баку в жажде мщения? Как ни странно – эти остались живы. Ну да Бог с ними. Мне до них дела нет. Баку прощается с теми, кто встал на пути у солдат, кто волей или неволей (как вот эта пара молодоженов), пал жертвой большой политики – грязной политики Горбачева и Запада. Того Запада, который поздравлял Горби с «наведением порядка» в Баку. Это теперь так называется.
Перед трибуной начинается еще одно действо – кто-то завидев камеру, швырнул свой партбилет. И еще, еще… Вот – началось. Главное, чтобы кто-то был первый. Полетели партбилеты. Они что – специально их с собой притащили? Или по привычке, не расставались? Хотя некоторые, отказавшиеся от партбилетов, попозже очнувшись, будут стыдливо забирать их обратно. Подношу камеру ближе. Ох что тут началось! Кто-то прыгнул прямо на эту кучу удостоверений и стал остервенело топтаться на них. Еще один присоединился… Таак – снимаем. Да – это классные кадры. В бюро будут в экстазе. Для мира это невиданное зрелище. Для нас тоже. Митинг –панихида продолжается. Все пространство перед трибунами устлано ковром из живых гвоздик. Алый ковер. А пароходы гудят. Непрерывно. Надсадно.

Утверждают, что на некоторых из них засели остатки бойцов из Народного фронта. Они отказываются сдаваться и отказываются освободить фарватер. Интересно – сколько они так намерены просидеть? Ведь знают, что им не дадут уже уйти. Они практически обречены. Но вот началось – табуты (гробы) поднимают на плечи. Вокруг каждого крепкие парни, чтобы сменять уставших. Венки, венки, венки… Спрашивается, какие могут быть венки у мусульман? У них что – совсем крыша поехала? Совок одним словом. Процессия начинает двигаться с площади вдоль проспекта. Всюду толпы людей. В окнах домов плачущие женщины. Людская река движется вперед. За каждым табутом своя процессия, а далее нескончаемый людской поток. Как же быть? Табутов много. Людей масса. Здесь легко отстать и потом уже не пробьешься. Все время идти вперед тоже не дело. А как снимать? Ведь надо успевать всюду. Да еще хорошо бы сделать вид сверху. И снова приходят на помощь люди.

С десяток плечистых парней окружают меня... Одни трусцой бегут впереди расчищая мне дорогу. Другие прикрывают с боков чтоб не толкали. Но вот мне нужно сделать план сверху – несколько человек поднимают меня на руках. Делаю первые кадры, командую поднести ближе – вообще ложусь на подставленные руки и веду съемку. Есть! Теперь надо вперед, но меня не отпускают. Здоровенный парень подбегает и подставляет плечи. Сажают на него верхом и он принимается рысью бежать вперед. Десятка все также бежит рядом и расчищает дорогу. Краем глаза замечаю на некоторых крышах домов стрелков в касках. Значит солдаты поблизости. Просто открыто не показываются. Учтем это на будущее. Моя рожа протокольная – всегда запоминается. Думаю, что в толпе тоже есть «зрители». И на кладбище будут. Сейчас никто не посмеет меня тронуть, только попробуй – разорвут. Ошметков не останется.

А кто это там впереди? Рожа красная, голос сорванный, охрипший, в руках мегафон и пара тройка десятков мужчин за ним? Что он кричит? А, понятно – проклинает Горбачева, зовет на суд. Это кто? Поэт Халил Рза. Позднее он обзовет себя Улутюрком. Должно быть национальный герой и лидер Турции Ататюрк в гробу перевернулся, услышав это. Если Кемаль Мустафа паша был лишь Ататюрком (отцом тюрок), то этот записал себя в прадеды всех тюрок. Н-даа. Его возьмут очень скоро, после похорон. Он будет выступать по ТВ и утверждать, что не имеет никакой вражды к армянам и вообще Сильва Капутикян ему как сестра! Народ в стране о-очень этому изумится. Правда после распада СССР Халил быстренько об этом забудет. Да и понятно – разве может быть у прадеда тюркских народов что-нибудь общего с армянами? Бред – какой то! А пока он идет впереди процессии и кричит. Кричит в мегафон, хотя толпе не до него. Но он знает что делает. На будущее.

На вершине парка Кирова выкопан длинный ряд могил. Здесь тоже выстланы ковры из алых гвоздик. Наши апшеронцы постарались – особенно маштагинцы. Цветы, грузовиками наполненными доверху, привозились и расстилались коврами и дорожками на пути процессии, вдоль будущей аллеи шахидов, на всех местах города – где пролилась кровь. Кадры были впечатляющие. Такого еще в Союзе не было. Баку одним из первых открывал парад национальных трауров по убиенным жертвам перестройки. Жертвам политики Горбачева. И я был единственным западным камерменом в этой процессии. Остальные уже уехали в Москву. А в Баку теперь было не попасть. Чрезвычайное положение предусматривало запрет на въезд всем, кто не имел Бакинской прописки или просто не проживал в Азербайджане. Это делало теперь нас с братом монополистами на съемки здесь. Через пару дней такая ситуация позволит мне стать автором скандальной сенсации, а пока я еще этого не знаю. Пока надо снимать и думать как потом отсюда уйти незамеченным. Здесь снимать уже сложно – места мало, людей пруд пруди.

Ого – мулла с раввином и православным священником совместно отпевают погибших. Это сильно. Хороший кадр. Кажется я начинаю втягиваться в специфику. Стрингера от перегорания спасает видоискатель камеры. Если он смотрит на трагедию через камеру, то как бы отстраняется от реальности. Ему некогда давать волю чувствам. Надо находить точный ракурс, выбирать из множества моментов наилучшие. Репортаж – это живые картинки, бьющие по зрителю. Ну, кадров здесь хватает – только выбирай и успевай. Все. Отработано. Теперь можно передохнуть. Три четыре километра шествия. Плюс площадь, плюс здесь…Вышел утром, а теперь уже дело к вечеру. Прохожу чуть ниже, здесь уже подготовлены поминальные столы. Раздают еду, чай. Вот чай мне сейчас очень даже кстати. Никого не удивляет что я говорю на русском и азербайджанском. Иностранный журналист и все. Этот псевдоним приклеился сразу. Позже нас с братом обзовут национальными героями. Потом об этом забудут, а потом еще и предателями назовут, когда будем показывать неприглядные кадры в период правления народного фронта. Даже еще раньше – муталибовская администрация уже будет неприязненно коситься в нашу сторону. Этот «демократ» тоже еще тот фрукт. А пока – мы с братом герои. Патриоты так сказать.

Люди действительно самоотверженно нам помогали. Готовы были с риском для жизни провести нас повсюду, укрыть, помочь… Вот и сейчас, на выходе из парка говорю собеседнику – мне надо уйти отсюда незаметно. – Точно, соглашается он. – Тебя уже наверняка пасут. Подожди - . Он отходит в сторону к водителям стоящих на круге машин, что то говорит. Возвращается. – Вот, сейчас ребята из скорой помощи тебя вывезут. Мы отходим в сторону, чтобы не бросаться в глаза. Подъезжает скорая – дверь открывается. – Давай быстрей! Заскакиваю в машину и она сразу набирает скорость. Едем прочь от парка. Ребята медики рассказывают минувшие события. Вспоминают про своего коллегу, его звали Сашей. Он вытаскивал раненых оказывал им первую помощь. Его застрелили солдаты. Их машину обстреляли. Потом мне рассказывали сколько скорых подверглось обстрелам… ну вот и все. Приехали. Прощаюсь с ребятами и ухожу. Спасибо вам парни. Дома просматриваю съемку…
(продолжение следует)
Таги Джафаров. Стрингер