Новый год

 Летит на закат воронье..
 В закат уползает дорога..
 И вечное имя твое
 Не знает никто, кроме Бога..

Пробежав по узенькой дорожке, между двумя долгими сугробами, вволю нахрустевшись по снегу сапогами, балансируя из стороны в сторону, чтобы не полететь в сугроб - такой узкой была протоптанная дорожка, я дошел - таки до его сторожки, в которой он прожил, без малого, двадцать лет-с тех пор, как переехал в Москву. Разгреб с крыльца нанесенный за ночь снег ногами. Постучался в дверь. Услышав ответ, вошел, и прикрыл ее за собой.
Привычный полумрак. Привычные запахи. Все, как и в прошлый раз, когда я здесь был.
Я перекрестился на иконостас. Поздоровался. Он жестом пригласил меня присесть..
Я знал его очень давно. Так давно, что, если бы меня спросили – сколько - вряд ли бы ответил..
Мы как –то сразу начали понимать друг друга. Практически без слов. Когда уже была необходимость спросить что-то конкретное, тогда я уже задавал вопрос. А так.. А так мы могли сидеть молча, подливая друг другу чай.
Он жил слишком скромно, и я, зная, что он не одобряет никаких излишеств, обманывал его, беря грех на душу, пересыпая "Earl grey"в пачку из под обычного "Краснодарского" чая.
Мне всегда хотелось сделать для него что-то необыкновенное - что-то такое, чего я не делал ни для кого на свете. Что-то, что согрело бы его душу-какой нибудь простой, но приятный для него, идущий из самых глубин моей души, поступок.
Странно, но - как мне казалось - что это так и не удалось…
Грызя сушку с маком, он смотрел в маленькое окошко своей сторожки. Окошко, размером метр на метр, было задернуто наполовину простой белой занавеской, в половину своего размера. Он смотрел куда-то вдаль- не на соседнее строение, не даже за него- а так далеко сквозь все это, что захватывало дух от одной мысли- где находится его взгляд.. Я подлил ему чая..
Дожевав сушку, он молча встал, подошел к изголовью своей кровати..
Кроватью это можно было назвать только с большой натяжкой - четыре доски, сколоченные между собой, и немного приподнятые в изголовье..
Вообще, аскетичность этого крохотного жилища поражала. Кровать, о которой я уже упомянул, две табуретки, стол, вешалка, резной, золоченый и очень-очень древний иконостас в углу. В комнате размером метр на метр.
 Он взял какую-то книгу со своей кровати и протянул, также молча, мне. Я кивнул головой и спрятал ее в сумку, даже не глядя - что это. Я просто знал, что он может дать только то, что мне нужно именно в этот момент - никак иначе. Никогда бы он не сделал ничего такого, что могло бы мне повредить, да и другим тоже…
Он был одним из самых близких мне и дорогих людей. Я знал и его брата, но с тем мы не сошлись.. Тот считал меня ренегатом,- я пришел из чужого для них мира,- и так и не смог поверить в то, что я пришел по зову сердца и с чистыми помыслами. Он демонстративно отворачивался, когда видел нас вдвоем..
Он снова сел за стол. Обокотился на него, подперев руками подбородок. И, наконец, после очень долгого молчания, спросил:
-Колебаний нет?
-Нет!- ответил я, не раздумывая, потому, что раздумывать тут было нечего - колебаний не было.
-Ну, и хорошо…Ступай тогда…Не забывай..Заходи…
Он закрыл лицо ладонями, показывая, что разговор и общение на сегодня закончены..
Я вышел из сторожки и пошел прочь. Дойдя до ворот, остановился, поставил сумку на лавочку и поднял голову. Тишина, обрушившаяся на меня, была красивой и грустной, необъятной и долгожданной. Снежинки падали на лицо. Таяли. Снова падали. И снова таяли. Лицо стало мокрым, как от слез. Только снежинки не были солеными. Я услышал, как скрипнула дверь..
Это он вышел из сторожки. Тихо прикрыл дверь за собой, и медленно, сгорбившись, опираясь на посох, пошел в сторону ожидавшей его группы людей. Годы, конечно, давали о себе знать. Я видел, как он изменился - его еще сильнее пригнуло к земле..
А ближе к вечеру моя душа начала плакать. Начала стонать. Она, потихоньку разгоняясь, начала выть, как одинокий волк - одинокий, загнанный, несчастный - понимающий, что у него ничего нет и не будет, что все его ненавидят и боятся, что все хотят его смерти. Она выла и билась внутри - металась и кричала таким диким голосом, что я начал вслух утешать ее. Я говорил, что, мол, ничего страшного не случилось, чтобы так себя мучить. Я спрашивал ее о том, что произошло, но она не отвечала, а только выла – то - сильнее, то - слабей. К ночи она успокоилась, а мне захотелось выпить.
Я вообще - то не пил. Так - мучил свой организм, если попадал в компанию и отказаться было нельзя. А в эту Новогоднюю ночь я решил купить себе бутылку джина, хотя понимал, что этого мне будет достаточно для пяти таких событий..
Я так и встретил этот Новый год: с рыдающей (уже тихонечко, но беспрерывно) душой, бутылкой джина и Одиночеством, которое бродило по квартире, натыкаясь на углы…
Когда утром я проснулся, все вокруг было таким же, как и вчера, только бутылка была уже не "с", а "из под".
Было два часа дня. Я умылся, сварил кофе и сел в кресло, включив телевизор. Шла какая-то новостная передача.
Все в ней, в целом, было как обычно, и я, допив кофе, уже собирался вставать, как услышал слова диктора:
-И закончим наш выпуск на грустной ноте. В эту Новогоднюю ночь на восемьдесят первом году жизни, после долгой и продолжительной болезни скончался Предстоятель Русской Православной Старообрядческой Церкви Митрополит Алимпий..
Я сел обратно в кресло и заплакал.
Он ушел.

Дэн ©