Регистрация Бобика

Памяти моих дорогих друзей
Детства Юрия Бутакова и
Германа Тузова.
«Надену тапки белые.
Куплю себе свечу.
А что еще поделаю,
Коль жить я не хочу»
(Из «перестроечных» стихов
Юрия Бутакова)


Нежно-голубые сумерки скоротечно сменились густо-синими, и лесозавод врубил свет по всем линиям. Нетерпение Ени было удовлетворено, мальчик сел за стол и в десятых, а то и в сотый раз открыл том под названием «Бои в Финляндии».
Он был скрытен, и это уже мешало ему жить. А может совсем и не это, а неосознанное нечто, что мешает жить большинству людей на земле. А вообще-то наверное не на земле, а только в нашей большой и прекрасной коллективной стране, которая гордо и строго зовется Советский Союз и которая разгромила белогвардейцев, белофиннов, немцев, японцев и разгромит всех, кто придет к нам с мечом.
Губы мальчика беззвучно шевелились, а глаза как ни странно, уставились в одну точку, которая была сначала непонятно где, а потом странным образом переместилась на стену. Зачем все это он читает-перечитывает, когда и так все знает. Точнее, не знает, а чувствует и верит.
Командир разведгруппы старший лейтенант Березин очень правильно сказал:
- Чтобы быть хорошим разведчиком, надо иметь железные нервы, волю, находчивость и умение ориентироваться в любой обстановке. Надо иметь хорошую память, быть физически выносливым, знать компас, хорошо владеть всеми видами оружия… А самое главное – быть верным и преданным сыном Родины, не щадить своей жизни для ее блага.
Березин говорит-говорит, а сам зорко так посматривает на одного бойца и вдруг резко спрашивает его:
- Правильно я говорю?
- Правильно.
- А если правильно, то пойдете ко мне помощником?
- Да я ведь никогда в разведке не работал. Человек сугубо штатский. Боюсь, не справлюсь, товарищ старший лейтенант.
- Дело за Вами. Захотите – научитесь. Вот сегодня ночью и пойдем в разведку… Присматривайтесь. Учитесь. Все поняли? Так что собирайтесь. В 23.00 выступаем.
Группа отправилась с наступлением темноты. На опушке леса разведчики залегли, и Березин тихо, но внятно сказал:
- Вот там проволочные заграждения. Не туда смотрите. Левее… Вы должны сделать проходы для наступления пехоты. Значит что нужно?.. Правильно. Перерезать проволоку. Ну, и само собой, засечь огневые точки противника. Понятно, что они будут стрелять именно по вам. Мало того, тому, кто пойдет, надо обязательно вернуться живым.
Вдруг рядом раздался какой-то шорох.
Разведчики схватились за наганы.
- Не стреляйте. Свои.
Подползает группа своих же разведчиков. Старший докладывает:
- Товарищ старший лейтенант, задание не выполнено. У самой проволоки оказался финский секрет. Нас обстреляли. Один ранен.
И как бы в подтверждение этих слов совсем близко застрекотал автомат «Суоми».
- Товарищ старший лейтенант, мороз за тридцать. Проволока под ножницами просто звенит. По этому звуку они и шпарят.
Новичок тут и говорит:
- Товарищ старший лейтенант, разрешить мне пойти.
- Точно перережете?
- Иначе не вернусь.
- А надо и перерезать, и вернуться. Поосторожнее. Проволока у них на мушке. Пойдете вдвоем. Вот вам помощник.
- Поползли. Как зовут?
- Павел.
(… Ене ведь Евгений Павлович…)
- Слушай, сколько там этой проволоки? Видишь?
- Семь колов.
- Женат? Семья?
- Да. Похоже, что осенью и ребенок будет.
(… Ене родился в самом начале ноября 1940 г. …)
- Северянин? Вроде бы ты тут как дома.
- Так и есть… Отец, сестра, брат в армии политруком.
(… Тетя Валя уборщицей в школе работает, в дядя Володя, политрук, погиб в июле 941)
- Комсомолец?
- Да.
- А ты рисковый парень?
- Ого-го!
- А ты случайно не трус?
- Да я тебе сейчас, знаешь что сделаю!.. Что ты ко мне пристал! Я в Красной Армии служу! В разведке! Ты знаешь, что здесь не полагается лишних слов. Кто у нас старший? Ты! Вот и командуй. Это твое дело. А мое дело выполнять приказ.
- Ладно, не кипятись. Слушай сюда. Возьмешь чуть правее. Там окопаешься. Да поглубже. И бей что есть силы лопатой по проволоке, делай вид, что ты ее режешь. Финны по тебе огонь откроют. Так ты немного пережди, а потом снова бей. Пусть они думают, что ты проволоку режешь. Ясно?
(… Ясно. Моего папку под огонь, а сам в кустах лежать будет. Зато папка настоящий герой, а его начальник не очень…)
- Куда яснее.
- Двигай!
Папка отполз. Окопался. И вот наконец проволока зазвенела оборванной струной. Тут же застучал пулемет. В это время папкин начальник перерезал колючку совершенно в другом месте и засек откуда финны ведут огонь. И так несколько раз.
Вдруг наступила тишина, и Павел почувствовал, что его начальник подполз к нему и пожал руку:
- Отходим. По своим же проходам.
Уже на ходу, извиваясь змеями, они слегка задели обрезанную проволоку, свернувшуюся в клубок, И тут же на звук финны открыли огонь трассирующими пулями. Пришлось надолго залечь. И тут папкин начальник увидел, что по канаве к ним ползут финны. И был-то всего один выстрел, но именно он и попал в папку. Павел схватился за бок.
- Тяжело?, - спросил начальник.
- Очень.
- Старайся, браток, отползти в нашу сторону, а я постараюсь их задержать.
Павел пополз, оставляя за собой кровавый след. А его начальник подпустил врагов поближе и бросил гранату в самую их гущу.
- Потерпи, браток, сейчас помогу.
Финны наконец-то стали отступать, напуганные гранатой. Папин начальник подполз к проходу, где лежал Павел. Разведчик приложил ухо к его груди:
- Убили, гады!
А может он просто через маскхалат, шинель и гимнастерку не расслышал сердце друга. Он взвалил Павла на спину и пополз к своим. Не оставлять же его на растерзание врагам. Березин очень скоро прибежал на помощь и нашел разведчиков в густом лесу.
А Павел к счастью оказался живым, и его тут же отправили в госпиталь.
Больше в книжке читать было нечего.
Енин папа Павел Иванович Попов пропал без вести на Финской. Пропал, но конечно же не погиб. Он вылечился. Вылечился. Мама говорила, что в школе у него всегда была «пятерка» по немецкому, и конечно же тайно под чужой фамилией он стал учиться в разведывательной школе, а с начала войны оказался в тылу врага как майор Федотов из «Подвига разведчика». И сейчас он конечно же в Германии продолжает выполнять секретное задание. Ну и что из того, что мы победили Германию Фашисты-то остались. Но говорить об этом нельзя никому. В том числе и родным.
В коридоре у двери грохнула охапка дров, принесенная мамой с работы. Она всегда приходила, неся за спиной перехваченную ремнем вязанку сухих дров. Свои рейки были почему-то всегда сырыми; хотя, если просушить их летом в костре, а потом сухими сложить в сарай, да там еще они годик полежат… Но такого количества дров у них не было никогда.
- Опять в эту чертову книгу уткнулся! И что ты в ней нашел? Еще хоть раз увижу ее у тебя, в печку выкину, не посмотрю, что библиотечная!
Уроки все сделал? Голландку мог бы и затопить к моему приходу. Плиту я сама затоплю.
- Все.
- И то хорошо. Слушай, не водись ты с этим Тимуром хреновым – Эдькой.
- Эдуардом.
- Хорошо, пусть будет Эдуардом. Чего вы в нем нашли! Парню скоро 15 будет, а он все с малолетками в цацки играет. Тумуровскую команду он организовал! Да кто-нибудь из вас читал книжку Гайдара? А кино видел?
- Я читал. А в кино мы все вместе ходили.
- А Эдька?
- Эдуард.
- Хорошо, хорошо. Черт с ним. Эдуард.
- И он читал.
- Ну и что это у вас за команда? Я сейчас иду с работы, а Эдька…
- Эдуард.
- Да заткнись ты. Эдь… Эдуард твой на крыльце ордена и медали в тряпочке перебирает. У него их штук двадцать. Откуда столько? Не от отца же. Его отец и не воевал вовсе. Хотя наверное как у начальника пара орденов наверное есть. Но не двадцать же.
- Не знаю.
- А кто должен за вас знать?
Еня судорожно сжал в кармане медаль «За отвагу», которой часа два назад его наградил Эдуард за образцовое выполнение боевого задания. Маленький Ене ползком-ползком, вывалявшись в осенней грязи и замаскировав себя ветками, обнаружил у синих (… Эдуард с командой конечно же были красными…) в пещере флаг и с радостью, уже бегом-бегом, принес его Эдуарду.
Конечно, на пионерско-тимуровскую команду их отряд никак не тянул. Нет, сарай, конечно же, у них был. С настоящим штурвалом с парохода «Поморье», от которого, правда, никуда не тянулись ни веревки, ни проволоки. Просто Эдуард, иногда стоя за штурвалом, обращался к народу.
Сарай был капитальным, с чердаком. Елохиными он никогда не использовался, потому что, из всех многочисленных домочадцев в семье оставалась одна старая Елошиха, а все дрова у нее были под окнами, укрытые вечным навесом, на котором Елошиха время от времени меняла толь. Никакого хозяйства бабка не вела и скота не держала. Ребята Эдуарда всегда ночью складывали дрова под елошихин навес, когда ей с завода привозили рейки.
Ене особенно нравилось бывать в командном сарае, когда все они скидывались по несколько копеек и в складчину покупали в леспромхозовской столовой огромную кастрюлю вкуснейших блинов и пожирали их, запивая разливным неестественно красным морсом, купленным в ларьке неподалеку. За морсом ходил с алюминиевым бидончиком Вовка, а блины чаще всего покупал Еня. Попадали ребята в сарай через лаз, который был ими с трудом выкопан и затыкался огромной охапкой сена. Зимой же – заваливался снегом. Елошиха в сарай не ходила. Незачем. Так что в штабе ребята были полными хозяевами. Команда просто играла в войну, в «десять палочек», «кол-забивало» и делала всякие тайные дела, как позже понял Еня, в общем-то особо не отличая добрые от недобрых. Эдуарду и его команде ничего не стоило летом придти в обеденный перерыв в порт на каботажную пристань и наполнить все пустые тачки углем, который потом грузчики по узким сходням завозили на борт малых и средних сейнеров, опрокидывая в трюмы кочегарок. Ничего не стоило «эдуардовцам» и аккуратно ночью сложить костры дров из реек, привезенных матерям погибших солдат. Ене сначала было трудно ходить ночами, потому, что Бобок начинал подавать голос. Но Еня очень скоро приучил Бобика молчать, давая ему кусочек сахара, колбаски или чаще всего просто хлебушка. И Бобик молча выскакивал с Еней. Этим же пацанам ничего не стоило и обрушить по ночам костры тех хозяев, у которых, по мнению Эдуарда, было слишком много дров и вообще они слыли кулаками.
По воскресеньям ребята пробирались на завод в лесопильный цех и загружали пиловочником точно по сортименту несколько вагонеток, которые в рабочие дни возили и выгружали женщины, в том числе и Люба, Енина мама.
В другой выходной Эдуард, причем, как ни странно, с переростком Витькой, который был его ровесником, а то и старше, но учился еле-еле на «тройки» в 5 классе, уговорил ребят-малолеток идти на биржу кататься на вагонетках.
_ Ну, что, салажата, слабо прокатиться?, - орал любящий обидеть малышню Витька. Маленькие уже давно подговаривали Эдуарда сделать Витьке «темную», но Эдуард сказал, что делать этого он не будет, так как Витька воспитывает в малышах смелость и мужество. Наверное сам Витька и был конечно смелый и мужественный, потому что круглый год он ходил не только без пальто, но даже без фуфайки, надевая зимой под пиджак длиннющий шарф, который заталкивал и заматывал как попало. Тете Поле, Витькина мать, никак с сыном не управлялась, и ее даже бесполезно было вызывать в школу. Отец Витьки или сидел, или погиб на войне, никто об этом не знал. Во всяком случае, отца Витька никогда не вспоминал.
Особой дружбы с Витькой Эдуард не водил, и все считали, что получить по морде Витьке от Эдуарда не мешало бы. Но этого почему-то не происходило. И когда Витька встречался с маленькими членами команды один на один, он всегда щелкал ребят по носу или давал поджопника. Смелости и мужества в ребятах от этого не прибавлялось. Сейчас же никто не отказывался от предложения прокатиться на вагонетках. Эдуард одобрил замысел, но сам не пошел, отпустив с Витькой человек пять ребят, в том числе и Еню. Ребята попали на территорию завода через подкоп под высоким забором и пробрались в самый верхний лесопильный цех, где и стояли пустые вагонетки. От цеха по высокой эстакаде шла своеобразная узкоколейка с ветками, попасть на которые можно было только переставив стрелку.
- Ну, пацанва, приготовились. Едем по прямой до конца. Енька, умеешь переводить стрелки?
- Умею.
- Вот и иди, переводи, чтобы мы поперли до пятого причала. А мы тебя будем ждать.
Ене пришел по эстакаде до конца, поставил все стрелки и вернулся к ребятам.
- Молодец! Не дрейфить! Все вместе толкаем вагонетку. Набираем разбег. Потом прыгаем все в тачку и едем до того места, где внизу справа и слева есть небольшие стожка сена. По моему сигналу сразу же спрыгиваем. Вы направо, мы налево. Не трусить! Прыгать сразу же! Потом будет поздно.
Кто-то спросил:
- А вагонетка?
Витька щелкнул мальчика по лбу:
- Не твое дело. Дальше вагон идет пустой.
Вдруг он внимательно посмотрел на Еню, цепко схватил его двумя пальцами за нос и спросил:
- А ты не трус?
Еня только что собирался отказаться от поездки, но теперь уже поздно. Извиваясь под пальцами Витьки он загнусавил:
- Я не трус. Я не трус…
Витька отпустил нос:
- Тогда поехали. Толкаем тачку.
Вагонетка медленно набирала скорость.
- Садимся. Едем.
Грохот вагонетки в ушах Ени заглушил все другие звуки, и он с трудом услышал, как Витька заорал:
- Полундра!
Никто не замешкался, и вагонетка, громыхая на стрелках, помчалась дальше, чтобы минут через пять на полном ходу свалиться с обрыва эстакады.
На следующий день мать пришла с работы злая-презлая и начала готовить ужин, швыряя миски-ложки.
- Ты что, мама?
- Что, что! Какие-то паразиты нашу вагонетку спихнули с эстакады. Нам с Нинкой и Люськой, пришлось ее наверх пихать. Ты видел наши вагонетки? Целый час промудохались! Лаги из бруса долго искали, чтобы ее наверх затащить. Ты случайно не знаешь, кто это мог бы сделать? Сволочи поганые!
-Не знаю. Откуда.
В следующий раз он отказался от катания. Да и у ребят ничего не вышло. По выходным в лесопилке стали дежурить рабочие.
- Еня, я тебя спрашиваю, откуда у него ордена и медали?
- Откуда я-то знаю.
Конечно же он знал, откуда. Двадцать медалей и два Ордена Красной Звезды.
Все было очень просто, Еня оказался вчера внизу у стоявшего на скале «Голубого Дуная» и, открыв рот, смотрел, как пьяные инвалиды срывали со своих пиджаков награды и швыряли их вниз. Дядя Коля Коковин одной рукой еле оторвал с мясом привинченный Орден Красной Звезды, бросил его вниз, погрозил кому-то кулаком вверх и заорал:
- Гады! За что мы кровь проливали! Вы давали мне эту вшивую десятку за оторванную руку, за мой орден, чтобы я мог на эту десятку портвейна выпить. А теперь пожалели. Так заберите свои ордена и медали в задницу. Если вы считаете, что моя рука не стоит пары десяток, то получите!
Со скалы упало несколько медалей. Дядя Коля как всегда душевно затянул свою любимую «Степь да степь кругом». Инвалиды подтянули. Со скалы упало еще несколько медалей.
Ене отдал свой улов Эдуарду.
- Отменили плату за награды. Вот инвалиды и взбесились. Спасибо тебе, Еня. Это будет у нас наградной фонд. Награды свои берегите. Посмотрим, если эти пьяницы очухаются и пожалеют об этом, вернем их ордена. А если нет – то нет, - сказал Эдуард.
Мать глянула на переполненную овсяной кашей миску Бобика.
- А собака где? Второй день где-то болтается. Я тебе говорила, что по поселку рудаковские живодеры с ружьями ходят, собак незарегистрированных отстреливают. Я тебе пять рублей давала на регистрацию Бобика. Где пятерка?
- Я вчера был в поселковом и зарегистрировал. Мне дали ошейник с номером и сказали, чтобы купили или заказали намордник и поводок. Дядя Петя, шорник, обещал намордник сделать.
- На такую собаку намордник! Тьфу на них! Где ошейник с номером?
- А я их сразу на Бобика и надел.
- Что-то я не видела.
- А он как-то сразу убежал.
- Ты по поселку его искал?
- Искал. И сейчас пойду.
Куда он мог подеваться? Мать начала привязываться к Бобику, которого с начало и видеть не могла. Все грозилась на улицу выгнать. Да как такого красавца выгонишь. Ласковый такой песик, помесь дворняги и карельской лайки. Голову на бок склонит и внимательно так тебя слушает. Еня вместе с Бобиком прочитали толстенный том «Боев в Финляндии». Хвост колечком. Никогда не выпрямит.
- «Ты БоМбик – военная собака. Держи хвост пистолетом, - говорил Бобику Эдуард.
Он и лаять-то лаял только по делу. Но зато на Витьку лаял безостановочно и лай этот постепенно переходил в рычание, шерсть становилась дыбом – вот-вот схватит. Витька орал:
- Уйми своего кабздоха, а не то я его на турнике повешу.
- Ты его сначала поймай.
А с Еней Бобик гавкнет раз и внимательно смотрит на мальчика: «Смотри, мол, видишь, что творится. Что ты об этом думаешь?»
Еня сказал матери:
- Сейчас приду, - и вышел на крыльцо.
У крыльца с охнариком в зубах стоял Витька:
- Стишок знаешь, Поп?.. У попа была… Ну… кто?
- Собака.
- Нет, Поп. Не собака. У Попа была… коза, через жопу тормоза. Поп на ней дрова возил, через жопу тормозил… Глянь вон туда. Мильтон на веревке вроде бы твоего кабхдоха волочет.
Действительно, молодой милиционер тащил упирающегося скулящего Бобика. Собака увидела Енб, и скулеж ее заметно повеселел. Бобик имел жалкий вид. Шерсть свалялась, а в двух местах была даже вырвана небольшими клочьями.
Милиционер подошел к ребятам:
- Попов Павел Иванович здесь живет?
Витька в изумлении открыл рот и молча переводил взгляд то на Еню, то на милиционера. Растерянный и похолодевший Еня сказал:
- Пойдемте.
Бобик начал прыгать на Еню, стараясь лизнуть того в лицо.
- Как я вижу, твой. Держи, - милиционер протянул Ене веревку.
- Пошли.
Милиционер приосанился, приобрел важный вид человека с портфелем и, зайдя в комнату, где мать, стоя, чистила картошку, спросил:
- Попов Павел Иванович здесь живет?
На лице у матери заиграла широкая счастливая улыбка, сменившаяся после паузы недоуменным взглядом.
Милиционер положил портфель на стол, слегка подвинув картофельные очистки, порылся в портфеле, достал какую-то бумажку, заглянул в нее, потом снова убрал ее и опять начал рыться. Наконец достал небольшой квиток, положил его на стол и сказал:
- С него штраф десять рублей. Пускай распишется вот здесь.
Тот час же мать передернуло от страха. Она вдруг завыла с причитаниями словно на кладбище:
- И на кого ты покинул меня, сокол ясный! Сколько я горевала без тебя. Эти сволочи отняли золотого тебя у меня, несчастной, а теперь даже с мертвого какие-то деньги выколачивают. За что? Ты, счастье мое, жизнь за них отдал, за сволочей этих, а они теперь какую-то жалкую десятку хотят содрать.
Вконец перепуганный милиционер начал успокаивать маму:
- Успокойтесь, гражданка Попова. Успокойтесь. И не думайте ничего такого. В поселковом Совете ваша собака Бобик зарегистрирована за номером 325 на имя Попова Павла Ивановича, поэтому и штраф выписан на его имя.
- Какой штраф?, - немного успокоясь и, вытирая фартуком глаза, спросила мать.
- Ваш Бобик описал пиде… пьянде… поста… в общем ту подставку, на которой стоит бюст Ленина у клуба имени Дзержинского. Мы его поймали, составили протокол, задержали и вот… получите и распишитесь.
- Твоя работа, гаденыш? Это все Эдька твой. Такой ничему хорошему не научит. Ты что это такое сотворил? Подлый ты человек. Разве можно на отца собак вешать.
- А на кого? Ты же Бобика на улицу хотела выгнать, а я, говорят, еще маленький
Мать снова заплакала, притянув Еню к себе и начала гладить его волосы. Бобик, в один присест умяв миску каши, ласково поскуливая, принялся лизать маме и Ене руки, намереваясь допрыгнуть до лица.
- Да отстань ты» Еще деньги за тебя, паразита, платить. Ссышь, куда попало. Где я их возьму. Неделя еще до получки. Пусть в поселковом, если могут, подождут. Я занесу.
Милиционер попрощался и ушел. Мать поджарила картошку, и они поужинали.
На следующий день на одном из уроков Ене захотелось в уборную. Он поднял руку, и его отпустили. Проходя по коридору, он увидел Витьку, которого за что-то распекала завуч Клавдия Ивановна.
- После того как ты оскорбил Маврикия Петровича, я вынуждена поставить на педсовет вопрос и твоем дальнейшем пребывании в школе.
Еня замедлил шаг.
- Зачем ты это сделал?
- Я не хотел его оскорбить. Просто с нехорошими словами я лучше запоминаю.
- Тебе еще два с половиной года до окончания семилетки. А потом куда?
- Потом… Сейчас в вечернюю пойду и на биржу* доски таскать. А потом в Килию на Дунай в школу судовых кочегаров. Поможем кочегарам – дадим стране угля.
- Замолчи! И мать в школу приведи. Впрочем, можешь не приводить. Сам все ей расскажешь.
Еня проскользнул в туалет.
На большой перемене он видел как Витьку окружала большая толпа.
- Витька, чего Клавдюха-то? За что?
- За то! Я Маврюге «Бородино» прочитал на уроке. Он же ни фига не слышит. А тут еще как услышал.
- Ну и что?
- А то. Я прочитал: «Забил снаряд я в жопу туго, и думал: «Угощу Маврюгу».
Он меня турнул из класса, я вылетел и прямо на Клавдюху, а тут и Маврикий выскочил и начал ей капать.
Тут Витька заметил Еню и грозно погрозил ему кулаком.
- Смотри у меня. Поп. Мы еще встретимся с тобой на узенькой дорожке.
Вечером на этой самой дорожке Еня встретил Витьку.
Тот шел и горланил: «Из-за пары чарующих кос с оборванцем подрался матрос». Упершись грудью в Еню Витька спросил:
- Таблицу умножения выучил?
Одиножды один – шел гражданин
Одиножды два – шла его жена
Одиножды три – в комнату вошли
Одиножды четыре – свет погасили
Одиножды пять – легли на кровать
Одиножды шесть – он ее за шерсть
И – заехал Ене в ухо.
Еня устоял на ногах и сказал:
- Когда я вырасту, я обязательно найду тебя и убью.
- Ты!.. Ты!.. Твой рот насрал! Слабак ты. Пощупай, какие у меня мускулы. Железо! А когда ты вырастишь, они у меня будут еще больше и крепче. А тебя я и сейчас одной левой.
- А я подкараулю тебя сзади и вот таким длинным ножом в спину. Раз – и прямо в сердце. Возьму дома нож и буду все время с ним ходить.
Тут Витька неожиданно подставил Ене подножку. Тот упал навзничь, больно стукнувшись затылком. Витька в одно мгновение сел своей задницей на лицо Ене да так, что тому сразу стало нечем дышать. Лицо покрылось испариной, он ощутил струйки пота под мышками и начал задыхаться. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Руки-ноги онемели, и сбросить Витьку не было никаких сил. Витька виртуозно длинно с переливчатыми трелями пукнул и громко со злобой прошипел:
- Нюхай, дружок, хлебный душок… И никогда, и никому не ври, что у тебя есть отец.
Еня хотел оправдаться, что он никому и никогда не говорил о том, что его отец жив. Он просто-напросто, всего-навсего хотел только зарегистрировать Бобика за взрослым, так как детей в поселковом, ну ни как, не хотели считать за хозяев.
Мать конечно же не в счет. И у Бобика оставался один хозяин и заступник – отец. Но Еня не мог вымолвить ни слова. Вдоволь напрыгавшись на Енином лице, Витька гордо удалился, громко распевая: «Он шел впереди с автоматом в руках, моряк Черноморского флота».
Долгое время Еня не мог подняться. Ноги не хотели слушаться. В висках пульсировала кровь. Он не плакал, но лицо его было мокрым. Казалось, что он не сможет встать никогда. А вдруг да Витька пойдет сейчас вешать Бобика. На турнике.
И он встал, а по пути домой с наслаждением думал, как он всадит нож в Витькину спину. Завтра же. А если не завтра, то обязательно когда вырастет, лет так, скажем, через десять-двадцать-тридцать. А может и через все сорок. Да хоть когда-нибудь. Но обязательно.
Но завтра Еня струсил взять с собой из дома большой кухонный нож. Почему-то, непонятно почему, стало жаль маму.
В своей взрослой жизни Евгений Павлович Попов в мечтах по-прежнему убивал многих своих обидчиков. Особенно перед сном. По утру жажда крови исчезала. Появлялись другие не менее завлекательные желания.
А взрослого Витьку он так никогда и не встретил.
Он был скрытен, и это мешало ему жить, а может вовсе и не это, а …

Борис Гущин
Петрозаводск, 2005г.