Великий врач

Легенда о знаменитом докторе медицины, реформаторе философии химии Филиппе Аврелии Теофрасте Бомбасте фон Гогенгейме, называвшем себя Парацельсом, что означает «более великий, нежели Цельс»

Маленькие синие незабудки лежали на мраморном камне и подрагивали то ли от ветра, то ли от холода мраморной плиты, то ли от плача, который рождался в их душе. Если это были слезы, то слезы о том человеке, который покоился под этой плитой, испещренной полустершимися буквами. Конечно же, незабудки не умели читать, но они природным чутьем понимали смысл выведенных на слов: «Здесь похоронен Филипп Теофраст, знаменитый доктор медицины, который лечил раны, проказу, подагру, водянку и другие неизлечимые болезни тела, обладал волшебным знанием и раздавал добро бедным. В год 1541 на 24 день сентября он сменил жизнь на смерть, на вечный покой».
Незабудки не знали ни о человеческих болезнях, ни о бедности, единственное, что им было понятно, — это волшебство, или волшебное знание, которым, как указывала надпись, обладал тот, кто был здесь похоронен. Им хотелось узнать об этом волшебнике, и они робко обратились к ветру, везде бывающему и все знающему:
— Ветер, не известно ли тебе что-либо о том, чей прах покоится под этой плитой?
Ветер замер, словно на секунду задумался, и сказал:
— Если Филипп Теофраст — это Парацельс, то кое-что я могу рассказать об этом человеке. Это Принц врачей и Философ Огня, Великий Врач; Первый преобразователь Химической Философии, Учитель Магии, Верный Секретарь Природы, Мастер Эликсира Жизни и Философского Камня, а также Великий Царь Химических Секретов.
— Ты видел этого удивительного человека? — спросили незабудки.
— Я воздух, который бывает везде, а значит, ничто не проходит мимо меня. Я помню тот день, когда на свет появился маленький Филипп. Это было давно, 17 декабря 1493 года. Он как-то странно закричал, словно в первую же минуту пребывания в этом мире хотел сказать, что жить надо по-другому, но этого, к сожалению, никто не понял в тот момент, мало кто осознавал в течение его жизни, почти никто не понимает даже сейчас, когда волшебство и то перестало быть секретным.
— Его родители были волшебниками? — поинтересовались незабудки.
— Почему вы так решили? — удивился ветер.
— Потому что волшебники должны появляться в семье волшебников.
— Я не могу точно сказать, был Филипп более волшебником или врачом, но родился он в семье медиков. Отец его был врачом, мать руководила лечебницей, оба родителя, насколько мне известно, занимались медициной и химией, — задумчиво произнес ветер. — Я видел, как много мальчик читал. Однажды он прочел книгу, на которой стояло имя Исаака Голландца, и воскликнул: «Я должен преобразовать медицинскую науку!» Ему было двадцать лет, когда он отправился в путешествие, которое продолжалось двенадцать лет.
— Это, наверное, очень интересно: путешествовать по всему свету! — почти прокричали маленькие синие цветочки.
— Это невероятно удивительно и прекрасно! — не сдержал своего восторга ветер. — Также думал и тот, чье имя будут произносить с величайшим восхищением.
— Это замечательно, когда свежий ветер науки дует тебе в лицо! — восклицал юный путешественник, следуя из одной страны в другую. — Я постигаю то, что было мне некогда неведомо: арабские маги доверили мне великие секреты тайных искусств, индийские брамины поведали о существовании обитателей невидимых миров, я познал природных духов, от цыган я узнал о лекарственных растениях, от арабов — о влиянии небесных тел на человека, арабы же научили меня делать талисманы. Я был военным лекарем, и мое умение принесло мне известность, мне покорились многие болезни. Я изменю представления о медицине, о химии, о природе!
Я любил бывать с этим великим человеком везде, где бы он ни находился, — задумчиво произнес ветер. — Однажды, сидя за столом в своем кабинете, Парацельс говорил сам себе:
— Древним философам было известно, что мир состоит из четырех первичных элементов — это земля, огонь, воздух и вода. Все они имеют видимую и невидимую форму. Как видимая Природа населена бесчисленным количеством живых организмов, так и невидимый, духовный слепок видимой Природы населен сонмами любопытных существ, которых индийские брамины называют духами стихий, а я — природными духами. Я знаю гномов, ундинов, сильфов и саламандр. Я понимаю, что мне не поверят, но на самом деле они являются живыми созданиями, во многом напоминающими по форме человеческие существа и населяющими свой собственный мир, неизвестный людям в силу недоразвитости их чувств, неспособных проникнуть за пределы осязаемой действительности.
Сказав это, великий муж вздохнул.
Вздохнули и незабудки.
— Да, нам известно, что люди не хотят знать о другом мире. Но он есть! — взволнованно проговорили маленькие синие цветочки. — А что ты думаешь по этому поводу? — обратились они к ветру.
Ветер засмеялся:
— Я сам — дух стихии, и мне ли не знать тех, с кем я обитаю в этом мире. Мне известны все! Но меня всегда удивляло то, почему не знают о них люди!
— Вероятно, они просто их не видят, — предположили незабудки.
— Возможно, но тогда надо быть слепым, — раздраженно сказал ветер.
— Ах, люди нередко не замечают того, что находится перед их носом, не говоря уже о том, что пребывает чуть дальше него. Если бы животные могли говорить, они бы рассказали об этих существах, ведь они видят их, — проговорили маленькие синие цветочки.
— Да, — согласился ветер, — и мне ведомо то, что народы Греции, Рима, Египта, Китая и Индии верили в сатиров, духов, фей и гоблинов. Они знали, что в реках и морях живут красивые водяные существа — русалки и нимфы, и эти существа прекраснее других, даже самых изящных, обитателей водоемов. В воздухе, словно чудеснейшие бабочки, порхают феи и эльфы. Огонь населен ларами и пенатами, а земля — фавнами и дриадами. Эти духи почитались древними народами в высшей степени, что выражалось в соответствующих подношениях.
— Это было сказочное время! — улыбнулись незабудки.
— Люди не ведают, что сами обладают духами. Древние греки, правда, называли их демонами, но они, как известно, относятся к духам высокого порядка, подобно Богу, — взволнованно проговорил ветер. — Вы, скорее всего, не знаете о том, что великий греческий философ Сократ почитал такого духа и говорил с ним о самых высоких материях, тот же направлял его действия. Я, как никто другой, понимаю, что это была тень божественной природы самого философа, но не всем дана благодать видеть невидимое, как было дано Сократу и Парацельсу. Я помню, как Парацельс взял перо и написал: «Субстанции, из которых составлены тела стихийных духов, разделены на два вида, первый из которых мы унаследовали от Адама. Это видимая телесная плоть. Другая плоть, не унаследованная от Адама, будучи более разреженной, не подлежит ограничениям первой. Тела стихийных духов состоят из первой транссубстанциальной плоти. Разница между телами людей и телами природных духов такая же, как между материей и духом». Это был великий трактат, посвященный духам. Люди не знают о нем или постарались его забыть, потому что видят в нем мало пользы для себя, хотя, как я полагаю, они очень в этом ошибаются. Я ведь тоже дух, меня, как и других духов, тоже не видят, меня только ощущают, но признают, потому что не признать меня невозможно: я слишком часто напоминаю о себе. Если бы кто-нибудь захотел меня послушать, я бы мог рассказать много интересного об этих существах, — вздохнул ветер и добавил: — Люди гораздо грубее, чем сами себе это представляют, хотя по сравнению с духами, которые состоят только из одного элемента — эфира, они состоят из многих материй: духа, души, ума и тела, соединенных в одно.
— Мы согласны с тобой, ветер, — зашептали незабудки. — Каждый куст и цветок имеет свойственный его природе дух, который использует физическое тело растения как обиталище. Духи, называемые гамадриадами, живут и умирают вместе с растениями или деревьями, частью которых они являются.
Ветер стих. Облокотившись на гранитную плиту рядом с незабудками, он задумчиво произнес:
— Я не раз листал чудесную книгу этого великого человека. Он рассказал свету о жизни в незримых мирах, но тот не пожелал этого услышать, и я знаю почему. — И тут ветер взвился от возмущения, которое родилось в его теле. — Мир кишит паразитическими созданиями. Парацельс называл их инкубами и суккубами. Они порождаются злыми мыслями и эмоциями людей. Еще древние мудрецы распознавали в них невидимые причины пороков, потому что они парят в воздухе, окружая морально слабых, постоянно подстрекая последних к самоуничтожению. Эти существа предпочитают атмосферу наркотических притонов, публичных домов, где они прилипают к тем несчастным, которые посвятили себя делам неправедным. Умерщвляя свои чувства посредством наркотиков алкоголя, человек временно входит в контакт с этими обитателями невидимого мира. Курильщики наркотиков видят гурий, жуткие чудовища терзают больных белой горячкой. Совершающий злые поступки притягивает к себе тех, кто убивает их самих. — Ветер метался от возмущения и бессилия перед тем, что он, могущий вырывать деревья с корнями и разрушать постройки, не в состоянии доказать людям то, что так очевидно. Немного успокоившись, он взял в руки книгу, которую люди так же не могут видеть, как и обитателей невидимого мира, открыл ее и, пролистнув несколько страниц, сказал: — В этом своем колоссальном труде великий философ писал: «Здоровый и чистый человек не может быть одержим паразитическими сущностями, потому что они могут действовать только на людей, имеющих в своем уме для них помещение. Здоровый ум является змком, который невозможно взять, если на то нет желания хозяина; но если им позволят ворваться, они возбуждают страсти людей, возбуждают в них желания, сподвигают к дурным мыслям, разрушительно действуют на мозг; они обостряют животный разум и удушают моральное чувство. Дьявольские духи овладевают только теми людьми, в которых животная природа является доминирующей. Умы, просвещенные духом истины, не могут быть одержимы. Только те, кто привычно ведом своими собственными низкими импульсами, могут подпасть под их влияние».
Ветер так громко захлопнул книгу, что цветы дрогнули. Они прильнули своими лепестками к гранитной плите, словно поцеловали того, кто не побоялся сказать правду.
— Как жалок тот, кто не слышит голоса истины, — прошептали маленькие синие цветочки. — Нам кажется, что человек, прах которого покоится под этим камнем, мог бы лечить душу, открывая людям причину болезни этой неотъемлемой части их тела.
— Он был великим врачом, потому что читал книгу Природы. Он потому много путешествовал, что понимал, где зарыт клад знаний истинного врача. Хотите увидеть его? — вдруг неожиданно спросил ветер.
— Кто же не хочет увидеть великое, — ответили незабудки. И тут же перед их взором возник образ человека со странной внешностью, но маленькие синие цветочки могли видеть не только тело, но и душу, а душа этого невзрачного мужчины была прекрасна. Это не он, а она устремлялась в далекие земли в поисках неведомого. Это она горела огнем познания. Это она открывала миру то, что было тайной за семью печатями.
Незабудки увидели, как тысячная толпа пыталась обвинить его во всем, что казалось ей дурным и неестественным.
Вот члены медицинского сообщества, которые стараются умалить достижения великого человека, потому что не приемлют его систему.
— У Теофраста Гогейнгейма сложный характер!
— Этот человек вспыльчив и ненавидит врачей и женщин!
— Увлечение женщинами он вообще почитает за помешательство и говорит об этом в оскорбительном тоне!
— Его физическая ненормальность является главной причиной его озлобления против общества!
— Он неумерен во всем, особенно неумерен в образе жизни!
— Он недостоин звания профессора и должности преподавателя, так как мало кто видел его трезвым!
 Незабудки взволнованно спросили:
— Неужели человек, прах которого покоится под этой плитой, так правильно говоривший о вредном влиянии паразитических духов на человека, был подвержен этим слабостям?
— Это злословие тех, кто как раз подвержен воздействию таких духов. И подобных людей, к сожалению, большинство в мире, — ответил ветер. — Мне известно, что Парацельсом было написано огромное число трудов, и ему была дана поразительная ясность ума, которой он был отмечен как печатью Бога. Я знал этого человека. У него действительно был необузданный темперамент и яркие личностные качества, это, несомненно, и явилось причиной нападок, которых он мог избежать, будь он хоть немного осторожней. Даже смерть его говорит о том, что ненависть к нему вызвана его превосходством над другими: он погиб в драке с убийцами, нанятыми его врагами, желавшими избавиться от своего противника.
— За что же так люто ненавидели этого великого человека? — искренне возмутились маленькие синие цветочки.
— Он, подобно звезде, своим изумительным гением сверкал сквозь философскую и научную тьму средневековья. Это остро чувствовали его ревнивые коллеги и простить этого ему не могли, — сказал ветер, потом добавил: — Они не могли простить ему то, что он отверг священные авторитеты Аристотеля, Галена и Авиценны. Однажды он понял, что у него есть удовлетворительная замена древним постулатам — его собственная философия медицины, и он громогласно заявил об этом: «Основанием медицинской науки будущего станут изучение природы, наблюдение пациента, эксперимент и опыт, но не непогрешимые догмы давно умерших авторов! Силы природы заодно с моими новыми теориями, а практические успехи мои являются выражением воли Бога, и рано или поздно они должны победить!»
— Этот человек так близок к Природе, что кажется, будто сама Природа сотворила его для того, чтобы он провозгласил ее превосходство над человеческими измышлениями, — сказали незабудки. — Нам хотелось бы еще взглянуть на него и услышать его пламенную речь.
— Мне не составит труда явить перед вами образ этого человека, полезнее было бы, если бы могли увидеть его люди, особенно те, кто носит звание врача. Многие из нынешних врачевателей недалеко ушли от тех, на ком была пелена невежества средневековья, — проговорил ветер, и тут же незабудки увидели картины давно минувших дней.
Человек небольшого роста с осанкой льва бросал в толпу медиков гневные слова:
— Число болезней, которые происходят от некоторой неизвестной причины, превышает премного те болезни, которые происходят от медицинских причин, и для таких болезней наш врач не знает лекарств, поскольку, не зная причин, невозможно с болезнью справиться. Все, что врачи могут осмотрительно сделать, это наблюдать больного и строить догадки, а пациент должен быть доволен, что предписанная медицина не причиняет ему вреда и не мешает его выздоровлению. Самые лучшие врачи — это те, кто творит наименьшее зло. Но, к несчастью, некоторые отравляют своих пациентов лекарствами, некоторые проводят процедуры, доводящие больных до смерти. Есть такие врачи, в которых премногая ученость начисто вытесняет всякий здравый смысл, а другие гораздо больше заботятся о своих доходах, нежели о здоровье своих пациентов. Болезнь не может приспосабливаться к знаниям врача; скорее, наоборот, врач должен понять причины болезни. Лекарь должен быть слугой Природы, а не ее врагом. Он должен вести и направлять ее в борьбе за жизнь и не воздвигать препятствия на пути к выздоровлению.
Такая пламенная речь вызвала волну недовольства тех, кто считал себя не просто врачевателем, а магом своего дела. Толпа заволновалась, как море перед бурей, породила сначала легкий ропот, потом гул, и, казалось, сейчас поднимется огромной волной и накроет маленького человека, стоящего на отвесном берегу над пучиной людской ненависти.
Парацельс собрался с силами, напряг голос и вновь заговорил, и речь его напоминала кусок окровавленного мяса, которым он махал перед голодным зверем, готовым разорвать вместе с предназначенной для него пищей и того, кто готов ее отдать.
— В Природе имеется одна жизненная субстанция, на которой основаны все вещи! Она называется археусом или жизненным телом, это свет или невидимая тень, которая присуща как человеку, так и животному, как растению, так и камню. Будучи гораздо тоньше по своему составу, нежели земное тело, эфирный двойник более подвержен импульсам и рассогласованию. Человек с болезненным умом может отравить свою собственную эфирную природу, и эта инфекция, нарушая естественный ток жизненной силы, позднее проявится как физическая болезнь. Расстройство эфирного двойника — наиболее важная причина болезни, и надо найти способы гармонизации этой субстанции, приводя в контакт с другими телами, чья жизненная энергия могла бы снабдить бы необходимыми элементами и была бы достаточно сильной для преодоления болезни, существующей в ауре страдающего. Как только будет устранена невидимая причина, беспокойство быстро пройдет.
Море людской толпы закипело и вздыбилось, готовое поглотить того, кто стоял на его пути.
— Я могу рассказать, как можно лечить пищей. Человек, поглощая ее, не может накапливать ее или запасать впрок в своем организме, но жизненная сила того, что пошло в пищу, может стать лекарством, способным избавить от недуга.
Это понравилось врачам, толпившимся вокруг ученого, — кто же не любит поесть? А тут еще оказывается, что в этом есть и польза, — выздоровление от болезней. Но, когда Парацельс попытался объяснить суть процесса лечения, это не понравилось толпе, и она снова загудела.
— Вбирая в себя структуры того, что съел, человек сначала получает контроль над поглощенным. Затем, человеческий организм направляет ток жизненной энергии того, что впитал в себя, туда, где она требуется. Все, что составляет жизнь, содержится в мумии того, что мы поглощаем, а мумия, то есть тело, которое уже прекратило жить, есть универсальная энергия, которая содержится во всем: растениях, животных, камнях. Управление этой энергией даст выздоровление. В этом состоит секрет лечебных свойств талисманов и амулетов: мумии субстанций, из которых они состоят, служат каналами между лицом, их носящим, и определенными действиями универсальной жизненной силы.
Тем, кто спекулировал талисманами и амулетами, это очень понравилось, и они закричали:
— Да, он прав, талисманы избавляют от всех несчастий!
— Амулеты лечат от всех болезней!
— Это сказал великий Парацельс, и пусть все это слышат!
Воспользовавшись расколом и замешательством толпы, ученый продолжил. Он понимал, что нельзя упускать время, надо сказать как можно больше, потом пусть коллеги-врачи разбираются, что полезно, а что вредно.
— Согласно учению мастера всех наук и искусств, великого мудреца и учителя Гермеса есть семь главных причин болезни. — Толпа затихла, потому что каждый хотел узнать, каковы эти причины и соотносятся ли они с теми, которые известны каждому из собравшихся. — Первой причиной являются паразитические сущности, которые порождены дурными действиями самого человека. Второй причиной является рассогласование духовной и материальной природы: эти две природы, не будучи согласованы, производят умственные и физические отклонения. — Толпа загудела то ли оттого, что не совсем поняла, о чем шла речь, то ли от несогласия с тем, что было сказано. — Третьей причиной является ненормальность умственного настроения. Меланхолия, ужасные эмоции, чрезмерные страсти (похоть, алчность, ненависть) воздействуют на жизненное тело человека, а через него на физическое, что приводит к язвам, раку, лихорадке и туберкулезу. Не породит человек злых мыслей и действий — не даст и родиться болезни в себе.
— Чушь! — крикнул, видимо, тот, кто видел другие причины названных недугов и боялся, что утверждение оратора-выскочки повредит его репутации.
— Белиберда! Ложь! Безумие! — слышалось из толпы.
— Четвертой причиной является то, что на Востоке называют законом Справедливости. Последний требует, чтобы человек платил сполна за несдержанность и проступки, совершенные им как в этой, так и в прошлой жизни.
— Ересь! Дьявольщина! — завопили в толпе.
Но Парацельс будто не слышал, он спешил сказать то, что должен был сказать:
— Врач должен быть очень осторожен при обращении к этому закону и никоим образом не вмешиваться в планы Вечной Справедливости.
— Это сумасшествие! Неужели вы не видите этого? — кричал кто-то, надрывая голосовые связки.
— Пятой причиной является движение небесных тел и их влияние на человека, — продолжил великий ученый.
Те, кто занимался гороскопами и лечил, опираясь на астрономию, увидели в этом оправдание своих махинаций. Приверженцы лечения по звездам подняли свой голос в защиту этой системы, что дало возможность Парацельсу продолжить:
— Правитель Трех Миров и Хранитель Книг Жизни Тот Гермес Трисмегист говорил, что звезды не вызывают болезнь, а скорее понуждают ее, приводя в действие. — Такая формулировка смутила тех, кто ждал чего-то другого, непременно поддерживающего их способ врачевания; они взорвались, всколыхнув при этом тех, кто под их же нажимом стих. Но ученый-врач спешил, ему нужно было закончить то, что когда-нибудь может принести плоды: — Гермес учил, что сильный и мудрый человек управляет своими звездами, а слабый и плохой ими управляется. Эти пять причин должны стать основой при обследовании больного, при тщательном рассмотрении обстоятельств жизни и темперамента пациента. Шестой причиной болезней является неверное использование органов тела…
Это вызвало взрыв хохота и шквал издевок. Каждый посчитал своим долгом отпустить злую шутку в адрес великого человека. Но, пользуясь тем, что толпа не расходится и не переходит к более решительным действиям против оратора, Парацельс попытался закончить свою речь:
— Например, перегрузка мускулов и сверхнапряжение нервов. — Это показалось слушателям естественным и разумным, и они стихли. — Седьмой причиной является присутствие в системе посторонних субстанций, нечистот или препятствий. — В сказанном было что-то не совсем ясное, и это стало поводом волнения. — В этом аспекте рассматривается воздух, солнце, диета и присутствие посторонних тел. В этот перечень не входят раны, полученные случайно, поскольку они не принадлежат собственно болезням. Часто раны являются средством выражения закона Справедливости или Судьбы.
Вмешательство Судьбы не учитывалось ни одним врачом, поэтому такой поворот в речи ученого-врача вызвал недовольство слушателей.
— Судьба влияет на жизнь человека, а не на болезни, — выкрикнул какой-то умник.
— Согласно учению Гермеса, болезнь может быть предотвращена или успешно вылечена тоже семью путями. — Такое заключение вызвало интерес и заставило толпу замолчать. — Первое — это заклинание и вызывание духов, когда врач приказывает злому духу выйти из пациента.
Так как собравшиеся хорошо знали Священное Писание, они сразу же вспомнили историю о человеке, которого Иисус вылечил, заставив дьявола оставить тело одержимого и вселиться в стадо свиней. Так гласила Библия, а роптать на Библию и сына Божьего никто бы не посмел.
— Второй метод заключается в вибрации. Дисгармония тел нейтрализуется произнесением заклинаний и священных имен или игрой на музыкальных инструментах и пением. Больному можно показывать различные цвета. Гермес передал нам и метод цветовой терапии, особенно благотворно действующий на человека в процессе выздоровления.
Слушающие стали активно обсуждать сказанное Парацельсом и то ли прослушали, какую болезнь каким цветом надо лечить, то ли это не прозвучало из уст врача-ученого вовсе, они услышали уже то, что относилось к третьему методу лечения болезни.
— Третий метод осуществляется с помощью талисманов, украшений, чар и амулетов. — Это было приятно слышать тем, кто лечил по этому методу, и в толпе прозвучали слова одобрения. — Планеты контролируют функции человеческого тела, и украшениями из различных металлов можно бороться с неблагоприятны влиянием различных звезд.
Парацельс попытался рассказать о влиянии планет, но в толпе оказались специалисты в этой области, и они чуть было не перехватили инициативу и не сосредоточили внимание на себе. Но так как их было много, то внимание слушателей распылилось и потом вновь сфокусировалось на ораторе.
— Четвертый метод заключается в лечении травами и лекарственными растениями. — Тут оживились фитотерапевты, они попытались вставить слово, но Парацельс не дал им такой возможности. — Диагностируя болезнь по звездам, врач должен прописывать лечение травами. Пятый метод лечения осуществляется молитвой. — Тот из врачей, кто считал это знахарством или уделом церкви, выразил возмущение и упрекнул оратора в учености, полагая, что врач должен быть близок к медицине, а не к теологии, но дальнейшее высказывание Парацельса увело мысли возмущенных в другое русло: — Гермес говорил, что заинтересованное заступничество божества облегчает человеческие страдания. Вера лечит все болезни. Однако немногие люди обладают достаточной силой веры. Шестой метод, который скорее предотвращает болезнь, нежели лечит ее — диета и установление правильного образа жизни. Человек, избегающий тех вещей, которые вызывают болезни, остается здоровым. — Это заключение не совсем понравилось слушающим, и они зашумели, словно для них выгоднее иметь больше больных, чем здоровых. Тогда ученый-врач сделал еще одно заключение: — Здоровое состояние человека является нормой, а болезнь есть результат его отказа следовать Природе.
Незабудки видели, как возмутилась толпа. Все, что естественно и исходит от самой Природы, было чуждо тем, кто называл себя целителем. Самый же лучший врачеватель, как полагали маленькие синие цветочки, это Природа, понимая ее, человек сможет не только излечивать болезни, но и не иметь их вовсе. Однако так может думать сама Природа, но не самоуверенный человек, пытающийся делать все вразрез закону. Незабудки смотрели на оратора, который был, подобно Богу, осведомлен о законах, помогающих людям жить. Этот маленький человек красив и умен, и незабудкам было непоняино, как этого не видят и не понимают люди.
— Седьмым методом является практическая медицина, — произнес Парацельс, и это был бальзам на рану самолюбия врачей, собравшихся послушать выскочку.
Ветер шевельнулся, и картина из далекого прошлого исчезла.
— Этот ученый-врач действительно использовал все семь методов лечения, и даже его злейшие враги признавали, что он достигал фантастических результатов, — сказал ветер. — Я люблю встречаться с такими людьми, как Парацельс, они как звезды, которые не гаснут. — Ветер помолчал и добавил: — Я уверен, что люди любят и почитают этого человека, потому что до нынешних дней молятся у его могилы. Они признают его святым, хотя церковь не спешит канонизировать его.
— Мы понимаем это, — сказали незабудки. — Благодаря людям, признающим лечебную силу даже камня над прахом святого, мы оказались на этой скромной гранитной плите и узнали о том, кто перешагнул время.
— Парацельс был еще и алхимиком, который искал скрытый дух во всей неорганической материи, — будто сам себе сказал ветер.
— А что значит «алхимик»? — спросили маленькие синие цветочки.
— Слово «алхимия» происходит из двух египетских слов «Ал» и «Кеми», первое означает огонь, а второе бога Кхам, прародителя Египта. Огнем Парацельса был астральный, что значит звездный, свет. В физическом смысле — это эфир в современной науке. Метафизически эфир есть нечто гораздо большее, чем о нем думают. Он заключает в своих безбрежных волнах не только перспективу и мощь всех качеств жизни, но также реализацию всех качеств мощи духа. Алхимики и последователи Гермеса верили, что их астральный, звездный эфир есть магнес, или Мировая Душа, цех природы и всего Космоса, как духовного, так и физического. Парацельс рассматривал звездные сонмы (включая и нашу Землю) как сгустки астрального света, которые впали в зарождение и в материю, но чьи магнетические или духовные эманации поддерживают постоянное и никогда не прекращающееся сообщение между ними и источником — прародителем всего — астральным светом. Он говорил, что звезды притягивают человека к себе так же, как человек к себе звезды. Он утверждал, что тело — дерево, а жизнь — огонь, который нисходит, подобно свету, со звезд и с неба. Магия — это философия алхимии, заявлял он. Все, относящееся к духовному миру, должно прийти к человеку через звезды, и если он с ними в дружбе, то может совершать величайшие магические деяния. Он говорил также, что Земля, на которой мы все обитаем, — магнетическое тело, что она представляет собою огромный магнит. Так Парацельс утверждал несколько веков назад. Еще тогда он понимал, что она насыщена одной формой электричества, которое она вырабатывает беспрерывно спонтанным действием внутри себя или в центре движения. Он говорил еще много удивительных и правильных вещей.
Ветер посмотрел куда-то вдаль и, вздохнув, сказал:
— Кто? Какой человек когда-либо имел более разумные взгляды на Природу, чем Парацельс? Он был смелым творцом химических лечебных средств, основателем смелых партий, победителем в спорах и принадлежал к тем ученым, которые создали новое представление о бытии. Мысли, которые он рассыпал по своим трактатам по поводу философского камня, пигмеев и духов, по поводу знаков и эликсира жизни, и чем многие пользуются, не могут умалить значения его главных работ, погасить благодарную память людей и восхищение перед его свободными, смелыми действиями и перед его благородной разумной жизнью. Парацельс был удивительнейшим умом своего века! — продолжал восхищаться ветер. — Благородным гением! Иногда его называли божественным, и он поистине достоин этого звания. Он говорил: «Вера должна подкреплять воображение, ибо вера создает волю. Решительная воля есть начало всех магических операций. Из-за того, что люди не умеют в совершенстве воображать и верить в совершенстве, получается, что результаты их магии сомнительны, ненадежны, тогда как они могли бы быть вполне надежными».
Ветер помолчал, словно думал, говорить или не говорить еще о чем-то, что, возможно, было некой тайной, потом почти шепотом произнес:
— Парацельс был первым, кто прошел истинное посвящение, ту последнюю церемонию, которая дает адепту право путешествовать по святой земле в направлении горящей купины, сжечь золотого тельца в огне, превратить его в порошок и рассеять над водой.
Незабудкам было неведомо, что горящая купина означала факел, который получал посвящаемый в тайные науки после последнего и самого трудного испытания. Получая факел, он становился адептом, то есть учителем, имеющим полное право иметь учеников и передавать им скрытые от профанов знания. Незабудкам было неведомо и то, что сжечь золотого тельца, значит, принести последнюю жертву богам и слиться с ними в едином духе. Цветы хотели спросить об этом ветер, но он заговорил снова, словно не окончил свою пламенную речь:
— Нечеловеческое отношение людей друг к другу явилось результатом потери знаний и формул, которые, будь они в сохранности, могли бы решить многие проблемы существующей цивилизации. Огнем и мечом народы уничтожили наследие своих предков и потом неизбежно столкнулись с потребностью в той мудрости, которую они же истребили. Прощайте, мне надо лететь, я не могу стоять на одном месте, — сказал ветер и, легким дуновением коснувшись маленьких синих цветов, умчал в даль.
Незабудки прильнули к гранитной плите, словно обняли того, кто был велик и так мало почитаем миром.
— Может, люди очнутся от сна невежества и обратят свои взоры к знаниям, данным великим учителем Природой тем, кто мог их принять и облечь в доступную человеку форму, — прошептали незабудки, глядя своими ясными синими глазами в такое же ясное синее небо. — В мире все просто, надо только желать видеть это.
Их последние слова были обращены к человеку, но услышит ли их тот, кто мнит себя царем Природы.


Пифагор получил свое знание в Индии. И мы видим, что профессор Макс Мюллер подтверждает это предположение, по крайней мере, настолько, чтобы допустить, что нео-пифагорейцы были первыми учителями «цифрового счисления» среди греков и римлян; что они в «Александрии или в Сирии ознакомились с индусскими знаками и применили их к “Abacus” Пифагора». Это осторожное допущение говорит о том, что сам Пифагор был знаком лишь с девятью знаками. Таким образом, мы можем утверждать, что, хотя мы и не имеем экзотерических достоверных доказательств того, что десятичное счисление было известно Пифагору, жившему в конце архаических времен , у нас есть достаточные основания предполагать, что все цифры полностью, как они даны Боэцием, были известны пифагорейцам еще до построения самой Александрии .