Люди в тот вечер

Люди в тот вечер были ослепительно-прекрасны; похожие на капли дождя - прозрачные, черные, и в каждом зрачке, как в капле, отражалось что-нибудь пестрое - как душа - красный зонтик; или вывеска кафе капуччино; или ускользающая красота проходящей мимо девушки.
В этот вечер такой девушкой будет Беатриче.
Она бежит с работы - оператор пейджинговой связи - безнадежная работа, хуже не придумаешь: тысячи чужих чувств, звонков, свиданий - и все мимо, и все струятся, как вода в аквариуме; по магазинам - и домой. Витрины словно ожерелье. Покупки в руках - пестрые и нежные, как бумажные цветы, уютные, как цыплята в корзине; Беатриче зажимает их между локтей - чтоб не рассыпать, будто гармонию Баха. Автобус, в котором она самая красивая; роняет у выхода покупку в сиреневой бумаге, ей поднимают - человек в плаще и шляпе, в кармане наверняка трубка, просыпался табак на носовой платок - частный детектив из детективов в мягкой обложке, "Спасибо" "Не за что". Потом квартал её нежной жизни - уже совсем темно; круглосуточная аптека, до десяти продуктовый; средняя школа, почта, с другой стороны - отделение банка, высотные дома; в их окнах - свет; лимонный, охровый, золотистый. Беатриче живет на восемнадцатом этаже. Над ней - какие-то рок-музыканты, через стену - квартира продается. Дом полон звуков и цвета; в лифте с ней едет на девятнадцатый молодой человек с черными глазами; он больше всех похож на каплю дождя - ту, в которой отразилась луна; пусть на вывеске, на афише кинотеатра: "Смотрите! Новый фильм ужасов. Распятый на лучах луны. Касса работает..." На воротнике - жемчужная цепочка. Он иногда помогает Беатриче выносить мусор... "Добрый вечер" "Да, здравствуйте" Беатриче знает - у него жена и сын с его глазами; а в лифте с ним ехать тихо и сладко, будто с чужим возлюбленным... На площадке сидит рыжий кот - огненно-огненно, словно бог марранов; "кс-кс-кс" он встает и мяукает, выгибая спину - Беатриче звонит в дверь напротив своей: "Да?" "Кошка ваша..." "Ой, а мы и не слышим, картошка на кухне шкворчит. Спасибо" "Не за что" скользк хвостом по чулку.
Дома у Беатриче темно и страшно. Она затаивает, как обычно вечером дыхание - вдруг чье-то чужое, и только засмеявшись включает свет. В её собственном окне - синий свет. Будто фиалками заросло; из-за занавесок, цвет тонкий, как перчатки Анны Австрийской.
Прихожая - маленькая-маленькая, круглое зеркало с парой помад выходного цвета (опал и лиловая нежность), стойки для одежды и туфелек; в прихожей живет дракон;
кухонька - маленькая-маленькая, розовая с бежевым, особым таким, золотистым, шелуха осеннего лука - стол, стул, уголок, плита, раковина, занавески в виде бантов из розового тюля; только посуда выбивается - бело-голубая, как Рене Магритт;
спальня - маленькая-маленькая; постель белопенная; ковер цвета сирени; на книжные полки - романы, чтоб пахли - как "Парфюмер" или "Шоколад"; и туалетный столик - шедевр; его притащил с комиссионки Ноэль; рука замирает; сердце, духи - ангелочки по бокам - пухлые, бесполые, с мармеладными крыльями; "как тебе, Риччи-Бетти?"; а зеркало процарапано внутри глубоко - ногтем по серебру - а, может, чем и поострее, как первая ночь любви...
Квартира маленькая-маленькая - но девушке больше не надо. Она снимает ботинки цвета смолы, плащ на крючок-драконья голова (глаза блестят, золотой гребень, и Ноэль вечно твердит, что убьет, притащит за хвост и зажарит на ужин); покупки она сваливает на ковер - сапфиры, рубины, изумруды; крошечный фикус - она мечтала о нем с тех пор, как в детстве в садике увидела огромный в кадке - "а-а, в Африке фикус вот такой вышины"; банка оливок с миндалем; кусок сыра сорт "голландский" - плотный, белый, совсем без дырок, словно кусок не сыра, а атласа; шоколад для варки; и подарок Ноэлю - её парню - книга, полная постели и загадочных рассуждений, а сюжет похож на шахматную партию, и только в самом конце понимаешь, что книжка-то про любовь; и кое-что в пакетике - яркая-яркая упаковка цвета неба из сумерек переходящего в ночь...
А пока набрать ванну. Полную пены. Беатриче любит ванну и саму ванную - белый с серым кафель: бледно-белый, как лилия; и переливы жемчужного, незаметные глазу, грязная пена морская - волна набегает, что тучи на луну... Куча хвои в бутыльке из стекла - человек взял природу за горло - и не разгадал её секрет; как женщина, отравившая мужа...
 "А пока ванна наберется, Беатриче ведь успеет заесть бутерброд, правда?" правда-истина, поцелуй оливки в майонезе, хлеб черный, чтоб не толстеть; "куда тебе толстеть, Риччи-Бетти? ты тощая, как из дахау" голос Ноэля, растворен в теле Беатриче, разведен, словно кофе - вместе с голосом мамы и бабушки; одна вечно просит быть экономнее, а другая утешает в беде... мысль о Ноэле же замирает ярко-желтым леденцом всегда сначала в сердце, потом скользит ниже - в желудок; щекотно и смешно; потом - в самое то, где кроется рубин и яблочный пирог, и разливается сладкой слюной; порой Беатриче хочет оглянуться, на зеркало, в складки, позвать, как дракона, где ты, Ноэль, хотя он бывает нечасто, набегами варваров на Рим - съест холодильник, закидает цветами и спит несколько дней... иногда Беатриче думает, что он - ей - брат, или сын - но никак не любовь; любовь не бывает столь нежной; любовь - это...
Беатриче раздевается перед ванной - и стоит у старинного зеркала. Есть примета, что зеркало хранит всё - каждый образ; все глаза, что прекрасны, и тонкие оттенки чувств; недоброе зеркало. Беатриче невысокая, молодая-молодая, у неё зеленые глаза, а когда ей будет тридцать восемь, у неё будет шесть детей, шесть маленьких Галактик: девочка Лорелея и пять мальчиков - Юра - в честь покорителя большой Галактики, Роберт в честь красивого Кеннеди, Максим - в честь прадеда, Павел - в честь святого, и младший Генрих - просто так. Она смотрится в зеркало и чувствует, как они вызревают в ней, словно семечки, словно в луковичке тюльпан, равный по евро бриллианту; у каждой девушки будущее - словно прошлое.
Потом Беатриче лежит в ванне - представляет себя на секунды Офелией: "Офелия плывет лилий лесной... на черной глади вод..."; потом русалочкой; и придумывает имена своим будущим детям; особенно её мучило девичье - прямо как кольцо точно на размер подбирать; Роза, Глория или Лора - ей хотелось, чтобы звучали сразу и цветок и детектив...
Вдруг замигал свет. Беатриче испугалась "Дракон..." И тут же раздался звонок.
Звонок у Беатриче был милейший - словно стук в дверь; деревянный кулачок деревянного человечка, верящего, что за нарисованным камином - именно эта дверь; а за ней - золотой сад. Беатриче схватила халат - белый, толстый, махровый; под ним такая же стекала по телу пена - и открыла дверь.
Свет еще раз мигнул, отблеск погас в глазах дракона - красным, словно древнее пламя в храме, а не розовое бра за пятьдесят восемь.
На пороге стоял Ноэль. Глаза у него были цвета темной сливы; а губы - рубина. По кожаной куртке стекала вода; и первое, что спросила Беатриче, вздохнув от его красоты:
- Дождь, Ноэль?
Он же молчал, молчал, в мире была ровно полночь, руки висели вдоль тела - тонкие пальцы, белые нити, макароны в ожидании расплавленного сыра; а потом повторил раз пятнадцать, пятьсот:
- Риччи-Бетти, Риччи-Бетти...
И упал в её белые махровые горячие пахучие объятия. Всё, что вспомнила после Беатриче - это она, в распустившемся халате, наливает Ноэлю чай; он снял куртку в прихожей, накрыв дракона и не сказав ни слова в этот раз ни слова от святого Георгия - о жареных хвостах; сидит за розовым столиком напротив, темные волосы на лбу; а глаза его теперь цвета винограда - не синего и не черного, а лиловатого в глубине, где прозрачность самая, а зрачок - косточка; Беатриче испугалась собственных мыслей, разрезая лимон - если б Леонардо да Винчи сварил глаз Ноэля, то вместо яйца у него вышла б виноградина...
Она вздрогнула, потом хмыкнула и налила ему чай: в голубую кружку - парное молоко с куском неба, золотой лимон ушел на дно, как галеон, полный пиастров, подбитый пиратами...
- О, Риччи-Бетти, что мне делать, что делать? - простонал над чаем Ноэль.
Беатриче приготовилась изливаться сочувствием, что водопад.
- Да что случилось, Ноэль-луна?
- Я убил Фёдора, - бухнул, как разбил. Беатриче села на розовую табуретку; чай из чайничка потек между строк...
- О, Ноэль...
Он бросился на колени, острые даже сквозь джинсы, на клетчатый - розовое бежевое - шахматы для Барби - пол, обхватил её - с ямочками, золотые яблоки; и поцеловал через халат. Она погладила высыхающие волосы, посмотрела в окно. Дождя не было. Город дрожал огнями в темноте, уплывал в ночь, как когда-то "Титаник", и хотелось от тревоги, нарастающей, как ветер, схватить его за юбку.
- Ты простишь меня, Риччи-Бетти, простишь? - от него пахло остро, яблочным уксусом. Промокла рубашка - черная, с серебряными пуговицами; штанины у ступней были в засохшей грязи; к ботинкам в прихожей, вспомнила Беатриче, прилипло несколько травинок из глубины леса, а не привычных газонов.
- А кто такой Федор? - произнесла она спустя несколько минут, когда Ноэль отрыдался, утих, как откапризничавший ребенок - приголубить и отнести спать; минут - на самом деле время отсчитывалось по-иному - не по часам на кухне в виде веселой ромашки; а где-то в Вавилонской библиотеке переворачивался песок - и главное было - успеть - не то, что суетно, а что непривычно: прочесть, узнать, запомнить, лечь спать и увидеть как истину...
Он поднял голову, жуткий, как орхидея, розовые лепестки сложены звездой или ладонью - красивое, доверчивое, тянешься нюхнуть в ответ - а внутри озверелая пасть.
- Оу, я тебе не рассказал?
Она замотала головой, заколка не выдержала, как в рекламе дорогущего шампуня, и пряди рассыпались, подобно плодам в гадании - предсказывая расположение символов; но Ноэль продолжал не рассказывать, разглядывая её: губы - мягкие, с ямочками в уголках, словно скроенные из бархата, закапанного вареньем; волосы цвета коричневого вечера, совершенного иного, чем этот, проклятый, коньячного, когда тепло и цветут все ароматные деревья; глаза зеленые - не ведьмински, как пишет дешевая литература; а как пишет поэт - все оттенки леса; непривычно это в городе - среди запаха дыма и голосов услышать колокольчик; она такая обыкновенная и такая красивая, зачем мне такое счастье...
...Фёдор был абстрактной фигурой. Для Беатриче он так и останется картонкой в тире. Он работал с Ноэлем в соседнем отделе - продавал его идеи - сценарии к рекламным роликам; комментировал их глупо и надоедал по мелочам: перехватывал пиццу, натыкался в коридоре, сбивая с рук дискеты и папки, говорил глупости; был нудлив, лыс, потел и пах, ел лук, оправдываясь насморком, и принадлежал к активному блоку "Солнечных Братьев", секте, не верящей в воскрешение Христа. Ноэль ненавидел его, как ненавидят пуделей - молча, пока не оботрутся об штаны.
- Я шел на обед; зашел во фруктовую лавку, - о, боже, - Риччи-Бетти, - он поднял голову и опять стал похож на ядовитую орхидею; волосы на висках завились лепестками; встал с колен, - я же купил тебе там подарок...
Она удержала его за локоть, острый сквозь джинсовый темно-синий.
- Нет, погоди, и дальше?
Он обернулся на пороге; и дальше мир отразился в его зрачках. Перевернуто, и Беатриче испугалась, что он превратился в дракона. Иногда, когда они занимались любовью - днем, в комнате свет что кофе с молоком - и Ноэль на мгновение задерживает дыхание, роняя на неё свою тень, будто темная башня - и Беатриче видела его зрачки - они резко расширялись: зрачок ведь пустота; Бермудский круг; и вот он поглощает, тащит за собой саму Беатриче, розовый стол; чашечки на нем с утонувшими лимонами; и дальше-больше: крошечный фикус, книги, весь мир - вечер, похожий на дождь, и людей в нем, похожих на капли дождя...
...Ноэль шел с пакетом по улице, и было солнце сквозь смог, словно кофе с молоком; тепло центра города от дыхания других обволокло Ноэля, и он шел, прижимал пакет к груди, будто там лежало сердце "Беатриче, ты всё, что у меня есть, не считая собрания сочинений Лу Рида; но лучшее в моей жизни - это ты... ты и погода..."и тут сзади его догнал голос Фёдора; он ел бутерброд с тунцом и луком; а из пакета Ноэля пахло сладко, десертным розовым вином; а он шел и шел за Ноэлем, увязался, как голодный; Ноэль решил пересечь местность - через помойку и парк...
- ... знаешь, где развалины старого поместья - д`Фуанов; основателей города; его всё никак не отреставрируют; там полно влюбленных кошек и упаковок из-под сигарет "LМ" - летят тополя, кусками ваты и расползшегося тюля, такое райское место, почти Голдинг; и рядом этот обормот... у меня нет никаких теорий о бесчеловечности, но...
- ...
- ...я стукнул его пакетом.
Беатриче закрыла глаза.
- Потом камнем, - добавил Ноэль. Заработал внезапно холодильник. Ноэль ушел в прихожую, увидел дракона - глаза у старого врага блестели красным стеклом: "спасаешь свою душу?"; вернулся и протянул пакет Беатриче. Коричневый, бумажный; девушка взяла; с похожим она шла домой вечером - по часам Вавилона лет пятнадцать, пятьсот назад; пахло и вправду сладко... Она заглянула внутрь, ожидая отрубленной головы - а там в ком слиплись огромный лимон и килограмм клубники. Беатриче зажмурилась, так, что веки запылали, как весной газоны, потом сказала:
- Ноэль, а я тоже купила подарок... получила сегодня зарплату, и бегала вечером, тратила, и ...
и открыла глаза, как из воды вынырнула. Воздух обдал болью. Посреди розового света кухни стоял черный грязный Ноэль - любимый три года человек; и протягивал руки - белые и худые, как у приговоренного через повешенье:
- О, Беатриче, - так называл её поэт в прошлой жизни, - Риччи-Бетти, - вновь упал на колени, черный драный кот и пополз через плиты, через шахматы, загадки, миры, Вселенную, разрушая законы, но воспевая любовь, - ты же останешься со мной? Ты же уедешь со мной? Милая, о, милая...
И тогда Беатриче поняла, что вот сейчас она выберет, как Дева Мария - завтра, розовая кухня, работа, чужие голоса, свиданья, мусорные ведра; вечерний город, покупки в нем - немного дождя - а на другом конце, как стихи и экономика - Ноэль с худыми белыми руками. И она поняла, что все книги в мире - про любовь; истинные страницы.
- Я поеду с тобой, Ноэль. Ты же мой парень.
Он вновь обнял её колени, зарылся носом в халат, будто грея.
- А тебя будут преследовать, Ноэль? - он пожал плечами, не отрываясь от её ног, халата, бедер; потом поцеловал сквозь халат.
- Я тебя хочу, Риччи-Бетти.
- О, - она засмеялась и испугалась, словно спугнула красивых птиц, - так нельзя, Ноэль.
- Знаю, - он вздохнул.
- Можно я тебе кое-что покажу, - и убежала в спальню; там зашелестела обертка цвета вечера; и девушка вышла в платье цвета серебра, вырез до груди, тонкие бретели, как усики гороха - что на чем держится и до самого пола как драгоценность. Ноэль сидел на полу, завернув ноги в "лотос".
- Ты в нем кажешься обнаженной, - сказал он, потрясенный - он увидел Беатриче незнакомой.
- Тебе не нравится? - девушка опустила руки и расстроилась, будто что-то разбила.
- Нет-нет, ты такая...такая ... - и подобрал единственное слово - красивая.
Она улыбнулась, потом засуетилась: "надо же вещи собирать, а куда мы поедем, Ноэль? Можно фикус взять, правда, миленький? Консьержку надо бы предупредить - или как? Надо, Ноэль? Или будут искать, спрашивать и поймут? Я возьму пижаму, ох, сервиз так тяжело паковать... придумала, мы всё отправим маме, а потом напишем письмо до востребования..." и так далее; розовый карамельный ветер подхватил Ноэля, и он, сидя на сладком полу, понял, что жизнь наконец-то обрела смысл; и что кровь чужая - всего лишь сейчас клубничный сок; главное - это...это...
- Любовь, - и спросил:
- Риччи-Бетти, я выйду покурить?
 Она среди вороха вещей - разноцветных, шелковистых, как во фруктовой или цветочной лавке - встрепенулась.
- А ты не боишься?
Он улыбнулся - мужчина, черный, как и полагается в живописи.
- Не так быстро. Там никого не было...
 Она отстранилась рукой от реальности, будто задвигала штору.
- Иди.
 Ноэль вышел, размышляя, что наделал - Риччи-Бетти нежная такая, как сливочный крем; живет всю жизнь в своем шелковом мире; и не знал, что в ней живет настоящая женщина - как морской ветер; через несколько лет он увидит, поймет и полюбит по-настоящему; на лестничной площадке было темно; перегорела лампочка, когда он позвонил в дверь - ровно в полночь, а словно тысячу лет назад стоял, как на лобном месте; сверху горел свет и кто-то тоже курил. Ноэль похлопал себя по бокам, бедрам и обнаружил, что забыл спички; поставил ногу на ступеньку вверх:
- Эй, не дадите спичек?
 На лестницу вышел из света силуэт парня в черном. На шее в воротнике, как в рамке для фотографии, блестело мелкое жемчужное ожерелье. Парень кивнул и дал зажигалку.
- Она была юной спичкой; С тонкой талией и серной головкой; И мечтала о принце неведомом, Которого в ненастье спасет; Об стену ей чиркнули ночью; Юную, тонкую спичку; Она почернела мгновенно; Без любви и ответа; Так сгорела юная спичка; А у принца была зажигалка, - процитировал он.
 Ноэль улыбнулся. У парня был потрясающий голос - бордовая роза в ночи распускается; - Откуда это?
- Не помню; кто-то французский.
- Вы - сосед сверху?
- Да, а вы?
- Парень девушки снизу.
- А-а... Милая такая, глаза потрясающие - будто по лесу прогулялся.
- Ну-ну.
- Что вы - у меня жена и сын. Жена - любимая девушка.
- Тогда ладно. Любимая девушка - это счастье. Я на своей тоже женюсь.
- А пойдет?
- Буду умолять.
 Парень улыбнулся, как добрый призрак, указывающий место с сокровищем, и поднялся наверх, сказав напоследок:
- Любимые - лучше дождя и звезд.
 Хлопнула наверху дверь. Ноэль задумчиво курил. Полиции он не боялся. Федор не был человеком. Федор был внешним миром, который в тот момент Ноэля достал. Ему лишь казалось, что он сделал что-то "нельзя", по школьным стандартам - разбил, потерял, сломал; но не заслуживающее смерти. Сигарета обожгла пальцы, так он задумался - он выбросил её в лестницу, где низ; и вернулся - в мир ракушек. Беатриче стояла у окна, отодвинув фиалковую штору. Она была по-прежнему в серебристом платье; по ковру были разбросаны вещи, и тут Ноэль понял, что он сломал - её жизнь; в груди схватило прозрачным холодом, и он был готов отступить, принять грех весь только на себя, прятаться по съемным квартирам и документам; упасть на колени и крикнуть: "Прости, Беатриче!", но она, серебряная, прекрасная, как водоросль, прижала палец к губам и прошептала весь секрет:
- Дождь, Ноэль, иди сюда, смотри, дождь...