Эррарита

«То было не с нами,
Те были не мы,
Убили не сами,
Убили всех сны».

Небо. Такое голубое, глубокое небо. Такое загадочное и манящее в свои просторы небо.
Воздух был пропитан летом, пряный запах цветов перемешивался с запахом молодой травы, опьяняя и одурманивая. Как безумные стрекотали в кустах кузнечики, сведенные сума теплой погодой. Она лежала в тени деревьев и мечтательно смотрела в небо. Казалось, стоит только протянуть руку и можно потрогать манящие белые облака. Прикоснуться к их пуховым перинам, или схватить за пушистые хвосты. Зеленая трава щекотала обнаженные руки, забивалась в распущенные волосы и мягко пружинила спину. На обнаженную коленку прыгнул кузнечик и принялся стрекотать, удобно на ней расположившись. Элла, улыбнувшись, дернула ногой и он в испуге скаканул в кусты. Она лежала и мечтала. Мечтала о том, что скоро наступит покос и папа поведет всю семью в поле, косить сочную Эльтинскую траву. Она будет играть с Маркизом, а потом они вместе будут валяться в ромашках и он, подставив ей пузо, будет повизгивать в нетерпении, что бы его, наконец, почесали. Она поцелует его в мокрый и черный нос, а потом они снова побегут играть. Папа будет смеяться над их щенячьей возней, убирая со лба прилипшие черные волосы. А потом они вместе со всеми сядут в тени деревьев и будут пить холодное Делино молоко. Мама будет смеяться, и пытаться незаметно скормить Маркизу кусочек хлеба. А когда наступит вечер, они соберут всю- всю скошенную траву и понесут ее Дели, что бы она кушала. Она обнимет любимую корову за теплую, шелковистую морду и расскажет ей, как прошел день.
-Элла, - раздался над поляной голос сестры.
-Сейчас Белла, - крикнула она в ответ и поднялась на ноги, еще раз взглянув в небо и улыбнувшись своим мечтам.- Я бегу сестренка.

«Нет, нет, нет. Уйди прочь желание. Я не должна, не я то, не я! Ну почему, почему так кипит кровь, и руки сами по себе тянутся, тянутся? Почему я ничего не могу с собой сделать, словно кто – то посторонний сейчас управляет мною. Рот предательски наполняется слюной в предвкушении крови, такой теплой, такой соленой. Я же вижу каждую жилочку у нее на шеи, я вижу, как в ней бьется это ее маленькое сердечко и мне нужно, мне обязательно нужно сделать все, что бы оно остановилось! Но я поклялась больше не убивать! Неужели опять? Неужели снова это все началось? Господи, зачем она только пришла на эту поляну?! Ведь здесь, всего в двух метрах от того места, где лежала девчушка, начинается запретная территория! Неужели мама с папой не говорили ей, что находиться здесь запрещено?! Она сама виновата. Это не я, она сама. Сама…»

Эллочка бежала к сестре. Она недоуменно притормозила быстрый свой бег, увидев внезапно побледневшую Беллу. Ей было непонятно, почему так расширились ее глаза и в них появилось столько ужаса. На нее упала тень, хотя из тени она только что вышла. Две секунды понадобилось ей на то, что бы обернуться и увидеть полные голода зеленые глаза.

«Прекратите руки! Перестаньте рвать эту податливую плоть! Хватит! Я больше не могу и не хочу! А сколько крови! Неужели в таком маленьком теле может содержаться столько этой теплой, алой жидкости.… И она тугой струей будет бить в это голубое, кристально чистое небо! И солнце смеется сверху над картиной яростного убийства, поощряя и подбадривая. Я не могу остановиться, мне нужно изничтожить все и всю. Что бы не кусочка, ни крупинки не осталось…»

Время замерло, и стихли все звуки. И только крик, полный боли и ужаса крик пролетел над поляной. Надрывающийся, высокий.
Белла кричала, хотя руки ее были прижаты ко рту. Ее тело сковало ужасом, а ноги отказывались повиноваться. Ее сестренка, ее любимая сестренка.… Это чудовище рвало когтями Эллу, издавая при этом мурчащие звуки. Трава вокруг окрасилась кроваво красным, и капельки крови все еще разлетались в стороны, пачкая все вокруг. Глаза Эллочки, большие и синие, это все, что осталось в ее памяти. Эти глаза, когда она повернулась к ней и попыталась убежать, протянув, вперед в немой просьбе руку. Сознание постепенно началось возвращаться к ней и она, несмотря на деревянное тело, подняла с земли сучковатую палку побежала к месту пиршества.
-Оставь ее, чудовище!!! – истерически закричала она и, размахнувшись, ударила нечто в спину, пропахав острым концом оголенную кожу. Отступила на шаг, потому что чудовище, оставив жертву, начало поворачиваться.
-Господи, - прошептала Белла, - этого просто не может быть…
Перед ней стояла девушка. Настолько красивая девушка, что захватывало дух. Черные волосы обрамляли безупречный овал ее лица. Кожа была словно фарфоровая, на ней красными точками блестели капельки девичьей крови. Брови в разлет и бездонные, зеленые глаза. Зеленые – зеленые, с медовыми крапинками. Только сейчас Белла заметила огромные, смоляные крылья за спиной этой девушки. Пугающе черные, могучие. С обнаженных рук ее стекала и терялась в траве кровь Эллы. Девушка облизала палец и улыбнулась Белле. От виска к шее бежал тонкий шрам, который замысловато загибался, представляя собой рисунок. Она была обнаженной, и все ее тело было исчерчено шрамами, некоторые из которых были еще совсем свежими, только затянувшимися.
-Эррарита… Проклятая, - шептала Белла, отступая назад. Про палку, что до боли в пальцах сжимала в руке она забыла, настолько сильным было ее потрясение.
Внезапно девушка переменилась в лице и в глазах ее появилась человечность. Она оглянулась назад и выкрикнула в ужасе:
-Это не я! Боже нет, не я! – расправила огромные крылья и взмыла в воздух. Два больших взмаха черным великолепием и она исчезла в тени деревьев.
Белла все еще стояла. Она все еще смотрела туда, куда только что улетела Проклятая. Потом она перевела взгляд вниз, на сестренку и ноги ее преломились. Она осторожно обняла то, что еще минут десять было живым, полным жизни человечком и заплакала в голос, подвывая как волк. Проклятая разворотила ей весь живот, оставила две огромных, глубоких раны, из которых все еще текла кровь. Белла прижимала ладошки к этим порезам, пытаясь сдержать поток, пытаясь остановить кровь. Она раскачивалась из стороны в сторону и монотонно повторяла: « Эллочка, моя маленькая Эллочка. Я никому не отдам тебя. Я никому не позволю обижать тебя. Держись хорошая моя, сейчас я отнесу тебя домой и мама что – нибудь сделает, она же у нас мастер на все руки, ты же помнишь, а потом мы сядем всей семьей пить чай. Элл, ну скажи же мне что – нибудь, ну не молчи же ты!» И голос ее снова срывался на крик.
-Я ненавижу тебя Эррарита!!! Я проклинаю тебя несчастная, гори в огне чудовище! – бросила она в сторону улетевшей девушки и заплакала навзрыд.

«Я уже проклята. Я уже зависима от жажды убийств, и тебе не понять, живая, что это такое» - шепотом отвечала Эра стенаниям и проклятьям Беллы. Она сидела на ветке и пыталась стереть с пальцев густую, уже потемневшую кровь. Шрам на лице болел. Это означало только одно, что на нем появиться еще один след, еще одна глубокая царапина, заключающая в себя жизнь Эллочки. По щеке покатились теплые капли крови. Рана, маленькая, но глубокая рана, память о содеянном с ребенком, открылась. Все как всегда, все, как и должно было быть. – «Я бы все отдала, что бы больше не убивать. Что бы больше не видеть вот этого вот человеческого страдания и быть смертной! Я ненавижу крылья, что находятся у меня за спиной, потому что именно они заставляют меня. Потому что именно из – за них мне приходиться вершить все это зло. Прости меня милая девушка, я не хотела…»

Норис стоял на пыльной, раскаленной июльским солнцем дороге и смотрел вдаль. Куда же запропастилась Белла? Она убежала за сестрой еще как минут двадцать, обещала скоро обернуться. И вот не ее, ни Эллы. Он волновался. Черт же понес эту неразумную девчушку на эту поляну! Ведь всем уже давно известно, что там, всего в нескольких метрах от темного леса начинается запрещенная территория. Норис твердо решил, что выдерет за это Эллу. Несмотря на то, что жена будет возражать против насилия. Вдали показался силуэт, едва различимый сквозь пыль дороги. Кто – то шел сюда, неся что – то на руках. По мере того, как человек приближался, Норис разглядел свою дочь, Беллу. Но что там было у нее на руках, кроваво красное, роняющее на пыль Эльтинской дороги большие кровавые капли?
-Нет.…Нет, нет, нет, - повторял Норис по мере того, как приближалась Белла. – Господи нет. Пусть все будет иначе, пусть…
Белла подходила все ближе и ближе. Мертвенно белое лицо, полные безумия глаза, спутанные, перепачканные кровью волосы. Она крепко прижимала к себе тело, тело девочки.… Той, что совсем недавно была живой и веселой Эллой. Норис всхлипнул и опустился на колени. А потом, подняв голову к небу, прокричал:
-За что?! – и залился слезами.
Белла смотрела на плачущего отца и по щекам ее тихо катились слезы. Без всхлипов, беззвучно совершенно она плакала. Она стояла и бездумно прижимала к себе Эллочку, все еще теплую и такую любимую. Она молча смотрела на отца, как он внезапно поседел, как засеребрило его виски и бывшие когда– то черные волосы стали серыми.

«Я бы все отдала, что бы вернуть время назад и успеть хотя бы на минуты две раньше туда. Я бы все, пол жизни отдала бы за то, что бы Элла вообще не ходила туда, что бы она заигралась во дворе. Все жизнь, все своё будущее счастье».

-Пойдем пап, - сказала она бесцветным голосом, - нужно сообщить маме. – И она зашагала вперед по пыльной дороге, которая змейкой бежала в Эльт, городок райской жизни и исполнения всех желаний человека, относительно спокойной и мирной жизни.
-Белла, - прошептал отец за спиной, она обернулась. – Отдай мне ее дочка, давай я ее понесу.
-Нет! – выкрикнула она, прижимая сестренку еще сильнее к себе. Платье ее уже пропиталась теплой кровью, и она стекала по телу, по ногам и впитывалась в пыльную землю. – Я не отдам ее никому! Никому!!! Моя Эллочка, - шептала она, заглядывая в прозрачно синие глаза сестренки, - моя маленькая Эллочка. Завтра мы с тобою пойдем гулять, и я покажу тебе чудесную полянку, на которой растут незабудки и колокольчики. Мы соберем букет и подарим его маме. Представляешь, как она обрадуется! Отец, она напала на нее, она рвала ее на куски, она улыбалась и мурчала от удовольствия, а я стояла и ничего, ничего не могла поделать! Отец! Ну скажи же мне…
Она почти кричала, смеясь и плача одновременно. Норис обнял дочь за плечи, ощущая всем телом, как дрожит она.
-Все хорошо моя девочка, все хорошо. Пойдем домой, пошли малышка.
И они двинулись вперед по дороге, не обращая внимания на полные ужаса взгляды односельчан и не отвечая на расспросы. Они шли домой. Они, Белла, Элла и Норис. А дома их ждала жена и мать Савва.

А над лесом, прямо в голубое, безразличное небо неслась песня Эры, полная боли и горя…

«То было не с нами,
И те были не мы,
Не рвали руками,
Все нежные сны.
Не рвали беспечно,
Не грызли бездумно,
Остались навечно,
В душе теперь люди.

В жаркий день июльский,
Не мы людей убивали,
Не нас с села прогнали,
На смерть и жизнь без чести,
Когда погасли с воска свечи,
Растаяли реальности картины,
Тогда опустился июльский вечер,
На трудовые наши спины.
Опустился теплый вечер,
На распаленную солнцем дорогу,
Вмиг догорели с воска свечи,
В сердечко, поселив тревогу.

То было не с нами,
И те были не мы,
Не мы убивали,
Не мы были злы.
То были не мы,
И то было не с нами,
Разрушились сны,
Их разрушили сами

Струей кровавой в сине выси,
Ударит горе от потерь,
В кроваво красный свод, окрасив,
Закрыв от мира плотно дверь.
Теперь живем отгородившись,
От суеты и от людей,
От боли на чуток забывшись,
И не считая бренных дней.
Теперь живем с тобою в клетке,
В неволе мы, в неволе жизнь,
А время утекает прытко,
Еще бы день с тобой прожить.

То были не мы,
И то было не с нами,
Разрушились сны,
Их разрушили сами
То было не с нами,
И те были не мы,
Не мы убивали,
Не мы были злы».