День Рожденья

Глава первая
Вечно хмурое питерское небо было затянуто черными тучами. Казалось, что из них сейчас польется дождь, как всегда мелкий и холодный. Но шел час за часом, небо все темнело и темнело, а сверху так ничего и не капало. В комнате горел тусклый свет: то ли у люстры не хватало сил, чтобы изгнать мрачную темноту из огромного помещения, то ли хозяйка устала от яркого света. Она сидела на диване, обтянутом бархатом, и смотрела в окно. Хотя вряд ли она там что-нибудь видела: не то, чтобы вечер настолько захватил город, просто ей не хотелось ничего видеть. Смотреть и не видеть – это порой так приятно…
Света отвела взгляд от окна, побродила глазами по комнате и остановилась на коробочках и пакетиках, сваленных в одну большую кучу на столе в центре комнаты. Примерно половина из них были открыты, и оттуда торчали блестящие бумажки в цветочек или со звездочками, а рядом валялось множество открыток. Не стоило большого труда догадаться о назначении такого скопления бумажных изделий. Это все были подарки на день рожденья, на Светин тридцать пятый день рожденья. Только они по какой-то причине не выполняли своей основной задачи и не радовали именинницу. Даже наоборот, ей хотелось, чтобы все они исчезли.
Света устала вскрывать коробочки с безделицами, купленными на скорую руку в соседнем магазине, читать открытки, полные лести или просто сухих официальных слов. Она устала от этого вранья! Ей надоел этот лживый день рожденья! Лучше бы его вообще не было!..
На улице совсем стемнело. Пошел дождь. Разболелась голова. В глазах все помутнело. Свете вдруг показалось, что внутри нее разверзлась какая-то страшная бездна, пожирающая ее изнутри, оставляя лишь вечную пустоту. Края бездны были объяты пламенем, сжигающим все подряд. Но пламя это не было быстротечно. Оно будто подпитывалось чем-то. И все это было так мучительно медленно… В ушах гудела тишина…
Света заплакала, пытаясь погасить пламя. Но слезы полились в бездну, в темноту…
Питерский ливень сегодня ничем не отличался от своих собратьев трехсотлетней давности. Все такой же монотонный: грозясь перерасти в грозу, он никогда ею не становился, собираясь закончится, он начинался снова. Мелкий, противный, он не жалел ни цветка, затаившегося в дальнем углу балкона, ни прохожего, забывшего дома сломанный зонт и нашедшего укрытие в маленькой подворотне.
Хотя некоторые все же могли заметить небольшое, почти неприметное отличие. Черное небо, из которого и лился этот дождь, было чуть-чуть освещено каким-то красно-желтым источником. Возможно, это всего лишь блики уходящего солнца остановились на Адмиралтейской игле…
Слезы уже почти не капали, и пламя по большей части прогорело. Вместо всего этого Света поняла, что появилось какое-то новое ощущение. Она подошла к окну и вдруг увидела свет. Слабый свет, окружающий прохожих. Это не были яркие лучи, какие обыкновенно исходят от лампы, стоящей на столе. Это была странная блестящая белизна, тонким слоем выделяющая контур человека. А когда в глазах опять начинало темнеть, свет оставался.
Свете казалось, что это свечение было всегда, только она никогда не обращала на него внимание. Еще она заметила, что таинственный свет глушит все звуки вокруг. Это ощущение мягкой тишины и теплого свечения совсем успокоило ее нервы.
Света подошла к старому шкафу и сняла сверху пыльную гитару. Почему-то вдруг захотелось вспомнить далекие студенческие годы. Гитара оживала медленно, но послушно. Мелодии двадцатилетней давности рождались вновь. Свету захватили воспоминания. Вот она идет с друзьями по весеннему Петербургу. Вокруг все цветет. Накрапывает легкий дождик, но им все нипочем. А главное все объято светом…
Зазвонил телефон. Света не слышала, не хотела слышать. Но видно, кто-то был очень настойчив. Пришлось взять трубку. Послышался немного визгливый голос:
- Светочка, это ты? С днем рожденья тебя. Желаю всего самого лучшего. Ничего, что так поздно? Может, я приеду? Поболтаем.
В глухой тишине почти раздалось: “Ничего ты мне не желаешь! Это все вранье!”
Тихий низкий голос ответил:
- Спасибо большое. Приезжай, конечно.
На улице начался ливень… Свет исчез… Тишина улетучилась… Из глаз покатились слезы, большие, обжигающие. Они падали на пол и растекались тонким слоем, пытались собраться в капли, но не могли…


Глава вторая
Пришло утро и покрыло город белой холодной пеленой. Повсюду: на пустых тротуарах, на голых ветках деревьев, на редких скамейках, одиноко стоящих в парках, на огромных кучах гнилых листьев и даже на черной спящей вороне, - тонким слоем лежал снег. Вчерашний шквальный ветер исчез, и белые хлопья неторопливо кружились в воздухе, будто выбирая, куда им лучше опуститься.
Смотреть на небо было больно – слишком непривычна для глаза была эта белая бесконечность. Она начиналась на посыпанном снегом асфальте, а далее переходила в мягкую белизну, без блеска, без ярких пятен, в которой сразу же утопал взгляд…
Света проснулась поздно. Немного болела голова. Походив по комнате, она подошла к столу, на котором все еще валялись в огромной куче подарки, взяла в руки открытку… У Светы вдруг появилась какая-то детская обида. Она всем всегда желала безграничного счастья. А ей в этих пустых бумажках никто не пожелал даже самой маленькой, крошечной капельки… этого счастья. Даже не подарить, а пожелать, совсем чуть-чуть, самую малость… Вдруг исполнится!..
В углу кто-то жалобно замяукал. Света подошла к большой коробке рядом со шкафом, взяла оттуда что-то крошечное и пушистое и вернулась на диван. Маленький серый невзрачный котенок со страхом и удивлением смотрел на нее. Она положила его себе на грудь, к самому сердцу. Странная светлая улыбка появилась на ее лице, такая, будто долго пробивалась сквозь слезы.
- Ты мой хороший! – шепнула Света.
Котенок осторожно вытянул лапу и начал играться с черным локоном – пушистый волос, видимо, напомнил ему его маму.
- Ты будешь самым счастливым… И от мысли, что счастлив ты, я тоже стану счастливой.
Белый свет с улицы прокрался в комнату, заглушил тусклое мерцание настольной лампы, уничтожил все прежние звуки, остановил время… А потом появилась мелодия: вырвалась из чьих-то окон и забралась сюда. Часто ли в серых и холодных питерских дворах звучит музыка? Часто ли мы прислушиваемся к ней, пытаемся ее понять?.. Мертвенно тихая и спокойная, изредка прерываемая резкими всплесками, криками умирающей души, разрывающими сердце, она, казалось, несла в себе истину, чистую, еще не обдуманную и не переосмысленную другими. И чем больше Света вслушивалась в мелодию, чем больше пыталась ухватить эту истину, тем сильнее сжималось сердце и становилось так трудно дышать, что мысли уходили, оставляя только чувство… Чувство одиночества, пустоты… А потом из глубины появился свет и ворвался в голову, в сердце, захватил все и замер… будто дожидался чего-то. И нельзя было избавиться от него… Он жил…


Глава третья
Колодец был разбужен “Forever young”. Звуки бились о стены, вихрем взлетая вверх и падая на холодный асфальт, разбиваясь на смерть и оживая. Сырое эхо металось от форточки к форточке… Мелодия полная света, бесконечно-огромная, словно вселенная, рвалась в сердца, искала отклик… И не могла найти.
Из окон высунулись люди и потребовали выключить музыку. Колодец погрузился в черную тишину…
Но Света успела проснуться, успела услышать и почувствовать звуки. Успела, потому что не могла не успеть – свет не мог не успеть. Пусть принять свет было страшно, пусть удержать его было больно, но жить с ним означало жить в мире безграничного счастья. Свет обострял все ощущения радости, тепла, надежды, любви, высушивал слезы, заглушал боль, сжигал лесть, лукавство, притворство, обиду. Свет заставлял отречься от прошлого, повелевал настоящим, заслонял будущее. Для света существовало только “сейчас”. И за это короткое мгновение нужно было успеть стать счастливым, счастливым внутри себя…


Глава четвертая
Город спит странным белым сном. Не слышится ни звука, ни шороха, ни плеска воды… Молчание… Петербург объят мертвыми белыми ночами… Что-то мистическое проглядывает в этом сочетании – белые ночи. Ночь ведь должна покрыть все тьмой, уничтожить всякий свет. А она вдруг белая!.. Молчаливые… холодные… одинокие… белые ночи – такие же непонятные, как и весь этот город… Чем дышит этот холодный гранит, чем живут эти потускневшие золотые купола и бесконечные набережные, что таят в себе эти темные, ледяные воды? Никто не ответит на эти вопросы, но каждый, кто проживет здесь ночь, белую петербургскую ночь, ощутит всю недосказанность, молчаливость и отдаленность этот города. Великое одиночество в толпе людей – вот, что будет сводить его здесь с ума… И чем больше будет человеческая душа, тем более великим будет ее одиночество… Но на самом деле только это вселенское одиночество дает истинному сердцу ощутить всю полноту счастья или всю глубину страдания.
Света шла по набережной. Сегодня она шла здесь в последний раз. Она уезжала, далеко, надолго… Навсегда… В белой тишине раздавался лишь гулкий стук ее каблуков. Она сама отсчитывала себе последние мгновения в этом городе. Тук-тук-тук… Сердце билось… Город молчал. А Свете так хотелось услышать от него ответ на вопрос. Один вопрос, ставший самым важным сейчас, – останется ли свет с ней или эта темная вода, объятая холодным гранитом и покрытая бензиновой пленкой, заберет его обратно. Ей уже не могла представиться собственная жизнь без света, но удержать его она бы не смогла, ибо так и не поняла, откуда и как он появился. Она жила с ним, точнее была словно его оболочкой в этом мире, где всему нужна своя форма, свое представление из всем известных химических элементов…
Тишина начинала уже угнетать, но тут на адмиралтейской игле заиграл первый лучик. В город приходило утро. Света спустилась к воде. Маленькая волна словно поглаживала гранитный камень. Всплеск… и откат обратно… и снова всплеск…
Наблюдая за этими монотонными всплесками, Света вдруг заметила в расщелине между двух гранитных плит маленький пучок травинок. Такие бледно зеленые, потрепанные резким северным ветром, умытые темными водами Невы, они проживут здесь недолго, но пока что они есть, и они пробились через холодный камень, и они схватили утренний солнечный лучик. И в этот момент пришло осознание… Осознание того, что хотя свет и останется в этом загадочном городе, но все же его можно возродить в себе. И то чувство, то ощущение, которое даст его, такого же теплого, мягкого, спасающего, есть ощущение материнства…

Эпилог
Теперь Света любила зимние дни, особенно загородом. Те, когда все вокруг покрыто мягкой белизной, каждое дерево, каждая ветка, каждый изгиб земной поверхности. Небо затянуто плотными, густыми тучами. И стоит поднять голову, как сразу же словно исчезает земная тяга и проваливаешься в белую бесконечность. Земля, укрытая снежным покрывалом, сливается с небом и человек оказывается внутри шара, полного белого света изнутри… И свет внутри самого человека сливается с этим светом, образуя одно единое ощущение белой бесконечности… И два сердца бьются в этом бесконечном белом пространстве…