Уходящие зори

Глава 1

Фёдор Боков – гармонист, заводила, великий умелец, гордость села Рогова умер первого января за праздничным столом. Загубил два радостных события. В Новый год родилась Людмила – его жена.
- Угораздило мою благоверную в Новый Год на свет объявиться – сокрушался Фёдор, обряжая ёлку для праздника и пряча подальше подарки для жены и односельчан.
На торжественные события к Людмиле и Фёдору всегда приходили ещё три женщины: Галина – птичница, бухгалтер Екатерина Матвеевна, учительница Анна Николаевна.
За праздничный стол Фёдор сел бодрый, много шутил, слова добрые всем сказал. Людмилу с Днём Рождения поздравил: кофточку из китайского шёлка подарил. Галине брошь необычную к прическе приколол, отметив её приметную, рыжую шевелюру.
Екатерине Матвеевне – кошелёк преподнёс.
Анне Николаевне особенно угодил – добыл ей двухтомник Марины Цветаевой. Она радовалась подарку, как дитя, даже расцеловала его, нисколько не смущаясь, что жена рядом.
Такой он был Фёдор - для людей всю жизнь старался. И люди любили его открыто, искренно, по-человечески.
Ничего беды не предвещало. Аппетит отменный, как обычно. На тарелку себе от каждого блюда выбрал ровно половину. Заразительно поглощал пищу, громко причмокивая и нахваливая поварское искусство сельчанок.
 Студень от Екатерины Матвеевны в один присест уговорил. Салат «Оливье» от Анны Николаевны старательно на вилку уложил, и, отправляя в рот, отметил, иностранное происхождение этого обязательного блюда на праздничном столе. Пельмени от Галины в миску с верхом нагромоздил и… не прикоснулся.
На груди ладони примостил, ворот рубашки расстегнул, вздохнул громко, протяжно, осел сразу и замер. Никому невдомёк, что с ним.
Женщины пляшут под радиолу, песни горланят на всю округу. Через какое-то время гармонь им подавай.
Фёдор – гармонист от Бога. На слух вмиг любую мелодию подберёт. Его на районном смотре самодеятельности не раз отмечали. После десятилетки в музыкальное училище рекомендовали, а он в армию пошёл.
- Гармонь – это хорошо,- говорил он,- но мужской долг освоить необходимо. Защитить дом, землю и семью свою – потребность честного человека. Мужчине благополучия добиваться надо, отстаивать его и охранять.
Надёжный Фёдор был, самостоятельный, принципиальный. Он и дом своими руками смастерил, обиходил его и внутри, и снаружи.
Жену словом плохим не обидел, потому и детей хороших воспитали.
Дочь в Краснодаре медицинский институт с отличием закончила, там и осталась, в деревню не вернулась. Сын один в Москве, а старший в Копейске под Челябинском на шахте работает. Жизнь по накатанной колее пошла. Дети наведываются редко, но не забывают, к праздникам открытки посылают.
Зимнее затишье Федора угнетало, он деятельный был, работящий.
Когда время наперекосяк пошло, он всё равно выстоял. Подались люди из села, фермеры - чужаки на землю наехали. Фёдор трактор в хозяйстве выкупил, частникам огороды вспахивал. Непотребно это для механика его масштаба, но время трамбует людей по-своему.
Фёдор не роптал, хотя случайных заработков не хватало. Хозяйство выручало. Людмила не работала, агрономы на селе числились обузой. Фёдор был главный в семье добытчик, он это понимал и не отрекался. Старался, сколько было сил и здоровья.
-Феденька, маэстро, сыграй нам на гармони, подходящее состояние в душе для музыки наступило – обратилась к Фёдору рыжекудрая Галина.
Анна Николаевна уже поднесла гармонь, попыталась теребить его.
Он тяжело клониться стал, вот-вот грохнется, Екатерина Матвеевна подоспела, подхватила его. Втроём еле удержали. Удивились вначале, попытались в чувство приводить.
- Не дышит Федя – отметила Людмила, поднеся зеркало к его губам.
 Такой переполох начался. Заметались, к телефону в контору побежали. Хорошо, что у бухгалтерши ключи с собой были. Связь не подвела - дозвонились быстро, вызвали неотложку. Врач прибыл, отметил, что от разрыва сердца скончался мужчина. Посетовал на время и уехал.
 Женщины, завертелись вокруг Фёдора изо всех сил. Катерина Матвеевна даже искусственное дыхание пыталась делать. Не помогло. Ушёл Фёдор. Покинул свет и слов прощальных никому не сказал.
По жизни Фёдор был словоохотливый. Всякий раз повторял:
- Разговоры помогают наладить дружбу и согласие между людьми.
 Надо иметь хорошее настроение, чтобы жизнь улыбалась тебе.
 Мрак наступил в душе Людмилы. Новый год и День Рождения истребил Феденька безжалостно и бесповоротно. Окаменела женщина, в его сторону глянуть не могла. Подходить к «остывшему» стало ей невмочь.
Скопище недобрых слов ему выдала, нескладных и отрешённых. На всё село голосила, что не простит Фёдору такой выходки:
- За столом при всех опозорить её. Неужели, не прожили они более двух десятков лет, вытесняя из сердца обиды, недомолвки и непонимание?
Чем заслужила она, что оставили её так скоропостижно и бессмысленно?
Выговаривала мёртвому, словно он к другой женщине ушёл. Проступок совершил, оступился, обидел её, и прощения просить не хочет. Не отпускала из души Фёдора. Была с ним единым организмом, ощущая всем сердцем горькую, неподдельную тоску.
Никогда они не жили, душа в душу, ибо сложилось у Людмилы понятие:
- В семье должны быть две души, а воля к доброте – общая.
Они жили в одном измерении, в одном созданном ими пространстве. В нём было тепло, уютно и покойно. Без мужа пространство сузилось и тотчас распалось. Не стало дня нынешнего, а тем более, ближайшего - завтра.
Не всколыхнули сердце дети, приехавшие похоронить отца.
Кто-то невидимый занёс над Людмилой дамоклов меч. Острый клинок висел над её головой, и следовал за ней неотступно, не отпуская ни на миг, угрожая упасть и покончить всё разом. Пронзительный холод сковал тело и душу Людмилы.
Находиться в посёлке стало невыносимо, а уехать к детям она не могла.
Крепко прижилась, пустила корни в этой земле, втянулась в нелёгкий быт,
ощущая себя неотъемлемой частью этой дряхлеющей, никому не нужной деревни, затерянной в Муромских лесах.
Она с детства вывела:
- Уходящие зори, растворяются в солнечном свете, но не исчезают, они прячутся за горизонтом. Поутру объявляются вновь, привычные и красивые.
Людмила научилась стойко переживать раны, нанесённые временем и не точить в сердце зла на несправедливое отношение правителей к людям.
Бесперспективный посёлок доживал последние дни. Прирожденное человеческое чувство радости, казалось, покинуло эти места навсегда.
Но здесь, в этой земле лежал её ненаглядный Феденька, и она непременно должна быть поблизости.
 Мужиков в Рогове не осталось. Дворов было всего двенадцать. Угрюмые старожилы и четыре женщины среднего возраста ощущали себя заложниками неправедного неумолимого распада. Не было того горизонта, за которым можно схорониться.
 Фёдор - парень видный, ладно скроенный, жизнелюбивый. Его сельчане уважали. Он, когда из армии в посёлок вернулся - оживление немалое случилось. Каждая девица ему глазки строила, в невесты набивалась. Но Людмилу он с детства заприметил, сирени, да черёмухи немало для неё обломал. На гармони играть выучился, чтобы песни ей петь. Вместилась в сердце эта черноглазая толстушка, и было оттого ему приятно и ответственно.
 Людмила не сопротивлялась, на чувства Фёдора ответила сразу. Нервы не мотала. Женщина она - бережливая, аккуратная, совестливая. Великое благо для мужика осознать, что жену отыскал подходящую, хорошую.
Десятилетку Людмила без троек окончила. По направлению от района, в сельскохозяйственной академии училась. Однажды утром на пороге общежития Федор в военной форме появился:
- Старшина, Фёдор Николаевич, спецзадание выполнил. Отыскал зазнобу Людмилу Петровну и городскому прощелыге «драгоценную» не отдаст.
И не отдал. Срослись они, даже поврозь друг друга чувствовали. Добротно и ладно семью сложили. От соседей не таились, ни о ком худым словом не обмолвились.
 Душевные люди были, не хмурые. Рядом с ними жизнь светлее казалась и правильнее.
 При жизни Фёдор в чувствах Людмиле не признавался. Она и не добивалась. Какие чувства, если дел в хозяйстве невпроворот. На земле чувство общим делом выверяется. Копошились они без устали, потому жили без нужды, не нищенствовали. Богатства не скопили. Дом, сад, два сарая и бревенчатая баня – весь достаток. Ушёл Фёдор, и дел не стало. Не радует утро, не успокаивает ночь.
Время неумолимо настигает, угнетая ощущением пустоты и безнадёги. В сердцевине груди притаилась у Людмилы нестерпимая боль.
Сегодня она снова не спала и вышла на крыльцо задолго до рассвета. Ночью прошёл ливень. Сырой сад приглушённо дышал, спокойно скатывая с листьев отяжелённые капли. Возле крыльца в синей луже таял диск луны. Налетел резвый ветерок и прошёлся по цветущим яблоням. На землю полетели белые лепестки, устилая зацементированные дорожки цветочным ковром. Набрав полную грудь воздуха, Людмила покрыла волосы чёрным платком, подняла глаза к небу и перекрестилась. Звёзды наверху рассыпались и опускались на траву сверкающей росой. Людмила, неслышно ступая, прошла по двору, стряхнула воду с пленки, прикрыла завязи огурцов. Необыкновенная свежесть окатила тело Людмилы, развеяв окончательно муки бессонницы. Она вышла, запирая за собой калитку на щеколду, и направилась к реке. Возле речки стоял монотонный гул. Мелькали тени рыбаков. Отдыхающие из города понаехали. Неприхоженый песок безрассудные люди затоптали кроссовками. Загадили берег, сподобив на пляже тенты, лежаки, безжалостно примяв камыш и другую прибрежную поросль. Кострища, черными пятнами выжженной травы, глядели с пригорка на Людмилу сурово и неправдоподобно.
-Неряшливый народ – эти приезжие. Нет у них сердечности, нет у них привязанностей. Землю они не чувствуют и не берегут – думала Людмила, глубоко вздыхая и укоризненно качая головой.
Отдыхающих, праздных людей она не принимала, чуждалась беспечного отношения к земле. По старинке жила, чтила каждую пядь, каждую травинку. Горсть земли в полотняном мешочке в кармане блузки хранила. Всегда при себе держала. Мать ей эту землю в люльку вложила, как только она родилась. Издавна было так принято на селе: вначале землёй дитя крестили, а потом уже в церковь, к батюшке несли. Люди Земле поклонялись, чтили её, оберегали. Фёдор тоже был человеком земли, свойским, понятным, потому незабываемым.
Вдалеке загорелась зарница, чтобы пропасть под натиском солнечных лучей. Птичий гам возвещал о приходе нового дня. Людмила вышла на тропинку вдоль реки, глянула вокруг, и сердце забилось привычным трепетом необъяснимого, но такого естественного и доброго чувства:
- Пригожа земля, дышится на ней легко и свободно, - мелькнуло в её голове.
Цветущие сады закрывали ветками крыши домов. Изредка сквозь белое цветенье, словно приведенье, высовывалось горло кирпичной трубы. Посёлок растворился в густой синеве наступающего утра. Непринуждённо заголосил петух, глуша соловьиные трели. Мычала одинокая корова, гуляющая на пустыре. Корову держала Екатерина Матвеевна – она пристроилась бухгалтером в хозяйстве фермера в другом селенье неподалёку. Ей было, на что содержать корову.
Галина - птичница держала кур и уток. Раньше у них в поселке была птицефабрика, Галина там служила. Теперь от птицефабрики один скверный дух остался. По трассе к посёлку сворачиваешь, тошнотворный запах вдогонку мчится. Усугублял сей дух незавидное положение прогнившего хозяйства. Не стало средств в округе даже курам на прокорм. Сгубили всю живность на селе пришедшие непонятные времена.
Моду на чужеземные «окорочка» принесли деловые, предприимчивые люди.
Галина считала великим предательством употреблять в пищу заокеанские прелести. Старательно выращивала своих пеструшек, возила их на продажу в город Владимир, и саму первопрестольную снабжала куриными увесистыми тушками.
Больше всех в посёлке маялась учительница Анна Николаевна.
Школу за ненадобностью снесли. Те дети, которых она учила, выросли. Других рожать некому. На селе остались женщины недетородного периода.
Анна Николаевна родом из Рязани. По распределению в село попала, замуж не вышла, осталась неприкаянной. Мать, после смерти отца, перевезла в Рогово. Жили они вдвоём - приглушённо без ропота, ощущая себя белой костью, сельской интеллигенцией. Анна Николаевна книги день и ночь читала. Мать свинью растила, чтобы к зиме заколоть и не бедствовать.
Людмила понимала, что сегодня к могиле Фёдора идёт не одна.
Они никогда не сговаривались, но всегда приходили к нему единовременно.
Связь у женщин с Фёдором была самая, что ни на есть, плотная и земная. Знала о том Людмила не понаслышке. Частенько находила она Федю то у Галины, то у Екатерины Матвеевны; к Анне Николаевне он тоже захаживал. Заслышит Людмила голос мужа у кого-нибудь из женщин, порадуется, что всё с ним в порядке, ничего страшного не приключилось. Жив и здоров Фёдор – опять речами бабскую хворь ублажает, убаюкивает словами женскую тоску о счастье.
Галина в город замуж выходила, недолго там прожила, в село вернулась. Не по ней жизнь на городских харчах.
 У Екатерины Матвеевны муж в тридцать лет на мотоцикле разбился.
В деревне женщины смолоду семью строят. Не получится, по гроб жизни - вековухи.
- Баба – есть существо, ко всему привыкающее и терпеливое - отмечал Фёдор, - и это в ней самое привлекательное и лучшее от природы.
Людмила только вздыхала в ответ. И верила Фёдору беспрекословно, отгоняя малейшие домыслы и пересуды.
 Хорошо сознавая, что сетования на жизнь проистекают оттого, что мы лишены благодарности за то, что имеем. Федор был её, принадлежал ей, и забрать его могла только смерть.
Шла она сейчас навстречу восходящему солнцу медленно, высоко подняв голову, расправив плечи, облачённые в траурное одеяние, срывая по дороге полевые цветы. Галочья стая, хлопотливо махая крыльями, то взлетала над головой, то опускалась на луг, не оставляя Людмилу в одиночестве. Она отмахивалась от птичьего гвалта, думая о чём-то важном и непостижимом. Старалась, вспоминала лучшие моменты своей приземлённой жизни.
Не заметила, как прошла два с лишним километра и приблизилась к погосту. Женщины все были в сборе. Она молча кивнула им головой.
Они расступились, вежливо уступая ей лавку возле свежеструганного тяжёлого креста. Она безмолвно положила букет на холмик сыпучей земли, по-хозяйски села на самую середину лавки, не оставив никому места рядом.
 Она была жена по закону. Это давало ей право сидеть независимо, гордо и говорить с Фёдором долго, не останавливаясь.
 Женщины покорно отошли в сторону, чтобы не мешать мужу и жене быть вдвоём.
В прозрачности наступившего утра дородная фигура Людмилы, возвышалась, словно на пьедестале, несла на землю покой и умиротворение. Фёдор и в могиле принадлежал ей одной.
Женщины принимали высший дар находиться поодаль, молча без злобы и зависти, не прибегая к бессовестному обману, не угнетая сердце безысходностью и смирением.
Истинное чувство всегда порождает свет, добрую волю и свободу в душе. Это чувство охотно служит «ближнему», не зная благодарности и неблагодарности. Приемля равнодушно и хулу и похвалу. Не радуют его приобретения и не страшат утраты. Истинное чувство выше смерти.
На середине неба повис огромный, огненный шар. Зори схоронились за горизонтом. Деревьев на кладбище не было. Женщины в черных платках оказались под прямыми лучами солнца. Невольно они тут же зажмурились от яркого света и, впервые за полгода, улыбнулись по-детски непринуждённо и беззаботно.
 Домой шли вчетвером, говорили о пустяках. На пустыре Галина сделала знак рукой, остановила женщин и произнесла:
- Денёк, какой замечательный выдался, скинем одежду, будем наслаждаться жизнью. Все мы знаем, что обречены, покинуть землю, так почему сейчас нам не пожить в своё удовольствие? Галина расстегнула юбку, та упала ей под ноги, она подняла её, сложила и стала оголяться.
Анна Николаевна смутилась, попыталась остановить:
- Ты чего? Отдыхающие неподалёку, вдруг увидят.
- Пусть смотрят, - с вызовом сказала Галина и распустила по плечам медные тяжёлые волосы-
- Меня давно ни один мужик голой не видел. У меня кожа белее, чем у горожанки и грудь, между прочим, без силикона держится. Скажи, Людмила, я красивая?
- Красивая – ответила Людмила, не взглянув в её сторону.
- А почему ты не боялась, что уведу Фёдора? Думаешь, я не видела, что ты под окнами стояла, когда преподобный Федя ласки мне дарил.
Гуляка несусветный он был, каждой бабе под юбку лез. А ты безутешную вдову строишь, будто счастье с ним знала.
- Знала счастье я, знала. Оно в том и состоит, чтобы мириться со своей судьбой, имея сочувствие к другим. Любить – это всё, что может сердце, что у нас есть. Это единственное чем можно помочь другому человеку, - сказала Людмила, сдвинула брови к переносице и пошла вперёд скорыми шагами.
Анна Николаевна догнала её и приступила с уговорами:
- Людмила, не держи обиды, повело бабу, тяжко одной, понимаешь. У тебя дети есть, а у меня и Галины даже с детьми не вышло. Одинешеньки, дни коротаем. Ко мне Фёдор тоже заходил, когда я жульен или солянку приготовлю. Он вкусно покушать любил, ты же знаешь.
Она ещё хотела что-то сказать, но перебила подоспевшая Екатерина Матвеевна:
- Корова отелится, я продам и к сыну в Орёл уеду. Не могу здесь жить, «поддельного» в природе много стало, понимать друг друга люди разучились. Галина красивая - это правда, но уместных условий для её выходок нет. На кладбище в бархатном костюме пришла, будто на смотрины. Федя неслучайно её артисткой называл. Вон, какой спектакль нам устроила. Бежать отсюда надо, пока омерзение в душу не просочилось. И в худшей судьбе бывают возможности для удачных перемен, - вопрошающе Екатерина Матвеевна посмотрела в глаза Людмиле, но та ничего не ответила.
Анна Николаевна заметила:
 - Жарко, охладиться надо, - и оголилась до пояса.
За ней то же самое сделали Екатерина Матвеевна и Людмила. Скоро подошла обнажённая Галина, и они вместе сели на траву.
 От дождя не осталось и следа. Живительное тепло переполнило землю, клубы пара поднимались над зелёным привольем. Корова дружелюбно помахала тяжёлой головой Екатерине Матвеевне, и отправилась дальше щипать траву.
 Женщины подставили навстречу солнечным лучам спины, закинув руки за голову, чтобы вобрать в себя больше тепла.
Вдали распласталась широкая полоса горизонта.


Глава вторая. Галина и её сны.

Этот день не включён в календарь знаменательных дат. Обычный воскресный день на исходе лета. Два дня Галина пробыла в столице, ничего не изменилось в её посёлке Рогово.
 Её раздражала несуразность рутинного сельского быта, особенно то, что от трассы посёлок находится вдалеке. Ни одну попутку сюда не заманишь. Озабоченная угрюмость сожжённых стволов деревьев вдоль тропы, указывала на заброшенность местности. Галина впервые не испытывала радости возвращения домой.
Сегодня случилось то, что должно было случиться с женщиной, зрелой и незамужней. Галине приглянулся мужчина.
 Произошло это в метро, пока она ехала от станции «Курская» до станции «Добрынинская».
Целых четырнадцать минут она ощущала яркий запах кожи мужчины, стоящего напротив. Ясно вдыхала теплую примесь ветра и горечь полыни – это был дух хорошо выделанной, ухоженной кожи и сугубо мужской запах тела. Галина понимала, так не бывает, она спит. Спит в метро, потому что намаялась за ночь, разделывая тушки кур, приготавливая их к продаже. Но запахи не могут сниться? Испугавшись своего открытия, Галина очнулась и ещё несколько секунд боролась с остатками наваждения, пытаясь разлепить глаза. Когда глаза открылись, она сразу увидела его.
Мужчина был, на первый взгляд, вполне обычный: средний рост, лицо без особых примет и волосы, пущенные в свободный полёт, выглядели небрежно. На нём были джинсы, потёртые на коленках, на плечах топорщилась рубашка. Галина отметила белизну и свежесть рубашки.
На живом лице мужчины, как два прицела, готовых к выстрелу, поражали глаза, внимательные умные, которые видят далеко и чётко.
 Под взглядом его глубоких, янтарных глаз Галина почувствовала себя вывернутой наизнанку. Она слегка поморщилась. Коробило незавидное положение, в котором оказалась она, с огромными торбами в руках, с головы до ног, пропитанная густым ароматом приземлённой деревенской жизни.
В метро она себя чувствовала, как в чужом огороде. Галина не любила суеты, и столичные люди казались ей роботами, неестественными и бессердечными.
Но когда мужчина улыбнулся ей такой откровенной, искренней улыбкой, дрожь опоясала тело Галины. Она невольно заморгала и, расширив зрачки, уставилась обречённо на мужчину, не в силах, осмыслить реальность. Вокруг, как муравьи кишели пассажиры, дребезжал голос диктора, объявляющего станции. Галина ничего не слышала, она почувствовала, как сохнет и першит в горле, как защемило и затрепетало слева в груди.
Всю дорогу они переглядывались и молчали. Галина умоляла его глазами:
“Ну, что же ты, скажи что-нибудь. Вот мы люди всегда так, страшимся шаг навстречу друг другу сделать. Живём, словно с завязанными глазами, осторожно, без лишних движений. Думаем тихо. Чувствуем тихо. И умираем тихо. А если я буду говорить то, что я думаю, и слова будут согласованы с моей природой, неужели от меня отвернутся?” – пронеслось глубоко внутри организма, и Галина, неожиданно для себя, выдохнула в лицо мужчине:
- Меня Галиной зовут. Я приглашаю Вас в посёлок «Рогово», под Муромом. У нас леса грибные и в речке пескари водятся. Приезжайте, отдохнёте в деревенском затишье, подышите настоем луговых трав. Можете с семьёй приехать - голос дрожал и не повиновался, выгребая слова, будто с патефонной, заезженной пластинки. Противный неуклюжий голос. Галина даже закашлялась от волнения.
Ответ мужчины прозвучал мгновенно:
- Непременно приеду, меня зовут Кирилл. Семьи у меня нет. Я Вас найду по вашей медной шевелюре. Ждите. Я буду.
Подхватив тяжелую поклажу, Галина быстро направилась к выходу.
Мужчина сказал, словно извиняясь:
- Я Вас не провожаю, дела.
Галина замотала головой, пробираясь к выходу:
- Не надо. Я к провожатым не приучена. Давно живу одна.
Поезд остановился. Галина, колыхая большими бёдрами, вышла из вагона, и, не повернув головы, пошла к эскалатору.
Эти вылазки в столицу изматывали, но сейчас, по дороге в Рогово Галина сто раз прокрутила в памяти сцену в метро и ругала себя самыми непристойными словами:
“ Бабе на пятый десяток, откуда такая прыть. Что он подумал? За полоумную признал. А вдруг и, вправду, приедет? Что тогда? ”
Стиснув покрепче в кулаки две увесистые сумки, Галина прибавила шаг.
Впереди, в надвигающихся сумерках отпечатывались обшарпанные строения, большинство которых были выкрашены в грязно-желтый или, что не намного лучше, в грязно- зелёный цвет. Убогие палисадники, покоробленные буйной неухоженной растительностью, выглядели дремуче скучно. Беспрестанный лай собак и гогот домашней птицы не добавляли колорита. Выхолощенный, измождённый кусок провинции, брошенный на произвол судьбы. И она, Галина здесь, как птица в западне, вырваться не может.
Солнце на горизонте сползало с неба и тонуло в реке, оставляя оранжевые разводы заката, натянутые, как парусина. Ни одного облачка в поднебесье. Словно кто-то невидимый раздувал жар дыханием, извергая терпкий удушливый смрад. Галина крошила иссохшую землю подмётками, поднимая волны пыли, и раздражалась всё больше и больше:
“Неверно повела себя, неразумно. А по-житейски, не могла иначе. Вот речка спокойно течёт по долине, но, чтобы сдержать её нужно русло, нужны возвышенные берега. Случился с ней природный выверт, значит необходимо ей приземлиться, угомониться. Кто имеет рассудок, тот не ищет счастья, а создаёт и добывает его сам”.
Галина успела до сумерёк и вошла во двор, шумно ступила на щербатые ступеньки крыльца, обратилась к подбежавшему псу:
- Что, Альфред Ганцович, соскучился, немчура, ушастая. Задержалась, хозяйка. Имею на то право. Всю жизнь вам отдала, живность тупорылая. Вон и Карл Давыдовыч - горлопан задиристый кукарекает. На два дня от вас сбежать нельзя. Людмила-то за вами, поди, не плохо присматривала, а всё равно хозяйку ждали. Вон и ясень головой машет. Всё, милок, и тебе имя придумала. Кирилл будешь, пока без отчества, просто Кирилл. Хорошее имя, кстати. Кирилл, Кирюша, Кир. Мне нравится.
Ладно, все сыты, все довольны, я дома. Буду спать. Я сны лет пять не видела, а здесь в метро привиделся такой сон, до сих пор оторопь берёт.
Эх, Альфред Ганцович, собакой быть намного лучше, чем бабой, да ещё в селе. Ладно, давай поцелуемся и пожелаем друг другу «спокойной ночи». Видишь сколько звёзд на небе, в Москве небо мутное, беззвёздное, отвратительное. И как там только люди живут? Бедняжки, ни воздуха свежего, ни пищи натуральной, ни воды родниковой не знают, сплошная химия.
Пес Альфред Ганцович, с малым намёком, что в роду у него были немецкие овчарки, тяжело дышал и смотрел на Галину влажными, скорбными глазами.
По всему видно, он привык к таким излияниям, и ему нравилось, что хозяйка всегда уважительно обращалась к нему с такой продолжительной кличкой, не то, что у других собак: «Шарик», «Тузик» или «Полкан».
Петух Карл Давыдович тоже приветствовал хозяйку, слетел с перекладины, важно прошёлся по двору, похлопотал крыльями, поклокотал не громко и, взлетев на перекладину, прикрыв глаза морщинистыми веками, уснул.
Галина даже есть не стала, ополоснулась во дворе под душем и отправилась в кровать.
 В открытое окно врывалась лёгкая прохлада, сдобренная ароматами:
 благоухали сады, полные пчелиного гудения, щедро дарили аромат полевые цветы и подсолнечник, на верёвке развешанное бельё разжижало запахи, внося своеобразный налёт быта в поистине земной дух.
 Галина отчётливо увидела под старой яблоней в саду стол. Краёв стола не охватывал взгляд. Васильки, колокольчики, красногрудые птицы и оранжевая бахрома на скатерти смотрелись неестественно, но празднично. Щедрое изобилие разнообразных блюд на столе возбуждало аппетит. Галина замечает краем глаза, как таращатся гости в центр стола. Она тоже переводит взгляд на центр и не верит, что это наяву. На белом фарфором блюде торт, на вершине торта среди роз и сливочного крема возвышается пара фигур. Он, красавчик, в коричневом шоколадном костюме и белой рубашке. Она, красотка, – в ладном платье из бисквита, обсыпанном сахарной пудрой. Художественно выполнено декольте платья, поскольку, грудь в нём смотрится, как настоящая. Два розовых полушария жмутся друг к другу, дышат и приподнимаются, обдавая пространство приятным теплом и добрым блаженством. Искусная рука кулинара не пожалела глянца на эту выпуклую поверхность и она смотрится нарочито притягательно, даже немного бесстыдно.
Галина смущается такой неприкрытости и вдруг понимает, что эта пара здесь не случайно. Это атрибут свадебного стола, значит, Галина на свадьбе.
- Но чья это свадьба?
“Свадьбы в Рогове быть не может”, - решает Галина и тянет руки к фигурам, испытать на вкус это великолепие.
Но собственное тело ей не подчиняется. Все члены скованы и не могут сделать ни одного движения. Её упитанная фигура перетянута атласным поясом, расшитым, искусственным жемчугом. Галина не видит пояс, но ощущает его давление и понимает, это пояс от её свадебного платья. В таком платье она выходила замуж за Геннадия, городского шофёра. Он на птицефабрике в командировке был. Галину сразу приметил и в город увёз. Не сложилось у них.
Не вписалась Галина в городской быт. Вывело её из равновесия грустное песнопение Геннадия до полуночи. Как выпьет, так песни поёт приторным не мужским, а каким-то загробным голосом. Песни с каждым разом были грустнее и раздавались всё чаще. Через год Галина вернулась в Рогово и свадебное платье с собой привезла. Красивое платье, но от него сейчас только пояс ей в самый раз, поскольку с большим припуском тогда его сделали.
Галина ищет жениха и не видит ни одного мужского лица. Только этот персонаж из песочного теста, в шоколадном костюме. Но почему Галина знает, что он изготовлен из песочного теста?
Потому, что мужская особь создана из чего-то хрупкого и недолговечного. Стоит тронуть, вмиг рассыплется. Мысли путаются и превращаются в зримые осколки воспоминаний. Но ни в одном осколке не мелькает мужское лицо. Галина забыла, как выглядит мужчина.
 Ощущение одиночества кажется ей нескончаемым. Это самое горькое и печальное чувство, пугающее женщину неизгладимыми заблуждениями.
Женщина не может и не должна быть одинока, это пагубное существование, лишает душу гармонии и возвышенности. Вынуждаёт женщину откровенно отторгать земные радости и делает уязвимой и неуправляемой.
Лавина неистовых чувств и импульсов требует крепкого, надёжного и сознательного управления. Кротость – это важнейшее и добродетельное качество женщины.
 Не видя лица мужчины и не зная, кто жених, тем не менее, Галина переполнена предчувствием приятных мгновений. В её сердце не иссякает жажда счастья, и она приподнимается над землёй, чтоб полететь к нему.
“Но где он? Его нигде нет. Свадьба есть, а жениха нет. Не может быть свадьбы, если жених отсутствует”, - сомневается Галина
Тишину разрывают оглушительные крики:
 «Горько! Горько!»
 Галина в судорожной спешке мечется по саду, ей невмоготу, она остро чувствует навязчивое желание поцелуя. Её тело, словно подключили к электросети. Желание, такое ощутимое, совершенное и предсказуемое, опутывает, обступает, будоражит сознание и производит в теле горячие волны неизгладимых чувств, создающих трепетные ощущения внутри. Галина судорожно корчится от тепла и стыда. Ей неловко за эти сокровенные наваждения. Вновь доносятся крики:
- Горько! Горько!
Галина вошла в несказанное состояние повышенной чувствительности. Мужской яркий домогающийся запах заполнил пространство и застал её, врасплох, обезоружив до полной расслабленности.
 Превратил её сразу в обыкновенную женщину, желающую мужского прикосновения сейчас и немедля. Запах волнует всё больше, но мужчину она не видит. Его нет.
Крики, - Горько!- не унимаются.
Галина понимает, так не бывает.
 Случаются минуты, когда человек готов поверить в невероятное, даже в то, что свадьба без жениха может быть.
“Но зачем люди так громко кричат? Неужели они не понимают? Никто не хочет, чтоб она была счастлива”.
Женщина создана для любви.
Жить и никого не любить – это не существовать, не действовать, не быть. Ничто не может быть в жизни вернее и необходимее потребности любить.
 Крики нарастают и безжалостно разрушают ощущения.
Галина приоткрывает губы и заманивает в себя воздух, мятный, замечательный, деревенский воздух.
Затем с ногами забирается на праздничный стол, и отчаянно ступает на васильки, колокольчики и красногрудых, райских птиц.
Птицы ожили, завизжали, дико и громогласно.
Галина оказалась готовой к самому невероятному и нисколько не удивилась, направилась к паре, которые тоже оказались настолько живыми и бесстыдными, что женщина опешила и приподняла блюдо с тортом, чтобы разбить его вдребезги и прекратить всё разом.
Но переиначить происходящее мешал инстинкт человеческой природы. Не мигая, Галина, во все глаза глядит, как сползает с красавчика шоколад и отделяется сорочка из крема «Бизе», а пышногрудая красотка роняет платье - бисквит, оставив на блюде тающий след от сахарной пудры. Две самолепные фигурки извиваются в объятиях до невозможности правдоподобно и картинно - грациозно. Истинная красота оказалась так проста, естественна и беззащитна.
Женщина не выдерживает нахлынувших чувств, открывает глаза и вздыхает с облегчением:
“Слава, Господи! Это сон. Всего лишь сон”.
Во дворе заливается петух Карл Давыдович.
“Это он разбудил меня в такую рань”, - возмущается Галина, укладывая взъерошенные мысли в разгорячённом сознании, и в полусне лепечет, притворно грозя:
- Дождёшься у меня, Карлуша, граммофон ходячий. Отвезу в столицу и продам бритоголовому киллеру. Он с тобой разделается без контрольного выстрела.
Вытягивает, занемевшие ноги из-под одеяла:
“Надо вставать! Сегодня предстоит нелёгкий день”.
 (продолжение следует)