Глава первая, часть первая

Глава 1

Погода стояла столь мерзкая, что не хотелось даже думать о том, чтобы выйти на улицу. По свидетельству старожил, подобного ливня не было в Тарре аж с пятьсот сорок седьмого года с восхождения на трон Светлого Императора, а любые попытки молодых напомнить, что не далее, как неделю назад ливень был ещё хуже пресекались непробиваемым доводом: «мал ещё, вот доживёшь до моих лет – поймёшь». Впрочем, о том, что наступает конец света старожилы объявляли не реже раза в четверть, так что молодёжь научилась не обращать на них внимания.
Однако, погодка стояла и впрям ужасная, и последнее, чего мог захотеть человек в эту ночь – сесть верхом на коня и съездить миль, эдак, на триста сорок от дома, в края абсолютно незнакомые, где и остановиться-то, собственно, негде и не у кого. Что в точности и предпринял один молодой человек, а точнее вампир, по имени Лаэфар.
Разумеется, прежде всего Вы спросите себя, почему вампир (а о том, что «вампир» в Империи, фактически, синоним слова «благороднейший дворянин» знает каждый) ехал в такую погоду чёрти куда, да ещё и не в карете, а верхами? Что-ж, для того, чтобы понять это, необходимо вернуться на несколько дней ранее.
Размолвка, случившаясь между Лаэфаром и его матерью была обыденной, как утренний моцион. С одной стороны, мать убеждала Лаэфара, что тот, как отпрыск одного из древнейших вампирских родов, как сын личного и доверенного советника Императора, как наследник одного из крупнейших состояний Империи (разумеется, звание «наследника» у вампиров имеет почти формальное значение, однако очень помогает при женитьбе), et cetera, et cetera, не может вести себя столь безответственно, пятная славную фамилию... В общем, речи эти стандартны, а потому приводить их полностью никакого смысла не имеет.
Лаэфар же, в свою очередь, кричал, что ему надоело жить в золотой клетке, что он задыхается, что-де жить в роскоши и бить баклуши противно его природе... А посему он собирается стать наёмником.
Это было настолько неожиданно и ново (обычно, крики заканчивались первой частью этой тирады, не доходя до столь далекоидущих выводов), что графиня Лаура замолчала, поражённая не решимостью сына, но его глупостью. Тем не менее, подумав немного и расчитав реальные шансы подобного исхода событий, она решила, что ничего не теряет, поскольку сын её всегда был не в себе, но таким идиотом его считать ей не позволило самолюбие. А потому она, завопив «ну и убирайся», хлопнула дверью с такой силой, что портрет родоначальника фамилии, дона Лаотта, сорвался со стены и рухнул вниз, разбив по дороге три внушительного вида полки (семейные портреты в вампирских семьях традиционно вставляются в рамы из чистого золота, по весу равные усопшему). Не учла графиня лишь упрямства и своеволия собственного сына, который после столь откровенного выпада не смог заставить себя поджать хвост. А потому, тремя днями позже, не вынеся скандалов и криков, графиня собственноручно отправила сына «в провинцию», втайне надеясь, что пастораль замучит его столь быстро, что уже через месяц Лаэфар окажется дома, с извинениями при себе. Доверенный советник Императора, как обычно, был настолько занят, что заметил отсутствие сына лишь спустя два дня, когда обратил внимание на то, что стул возле него на вечерней трапезе пустует...
Вот так и вышло, что в «самый сильный за последние тринадцать лет» дождь Лаэфар ехал верхом на собственом коне, закутаный в тяжёлый серый плащ. Глядеть на дорогу было положительно невозможно – дождь хлестал нещадно и бил по глазам – а потому Лаэфар глядел на гриву своего вороного, полагаясь на его чутьё. Потому-то он и не сумел разобрать, что пронеслось ему навстречу, ярко блеснув белым светом и рыча, словно голодный зверь. Лишь краем глаза Лаэфар уловил очертания кареты, которая, однако, прогрохотала мимо него на такой скорости, что и при лучших условиях было бы невозможно её разглядеть. Да и не интересовали Лаэфара кареты. Лаэфар думал о будущем. Своём будущем.