Алхимик

«Со всемилостивейшего соизволения короля нашего была отведена мне самая верхняя, лишённая окон, комната в высочайшей башне замка его, дабы мог я – ничтожнейший раб Всевышнего и Его Величества, не будучи мирскими заботами обеспокоен, продолжить, по мере скромных сил своих, поиски ответа на самый главный вопрос, который ставит Отец наш Небесный в непостижимости путей Его всему роду людскому – вопрос о превращении одних веществ в другие, совершенно от первоначальных отличные. Его Величество был так милостив, что приказал верноподданным рабам своим разобрать лестницу, ведущую в затворническую мою келью, дабы никто не мог помешать мне в, поддерживаемом его мудростью, деле и избавляя, также, меня от соблазна безделия.

Всё, о чём только может просить алхимик, было заблаговременно доставлено туда. Но мало того. В своей невероятной щедрости соблаговолил Его Величество позволить мне, перечислив в них всё необходимое, трижды в день спускать из башни записки, для получения которых и последующего предоставления нижайше просимого, трижды же в день являлся один из многочисленных слуг его. Этим же способом получал я еду и питьё, ни в чём не зная отказа. Хитроумные устройства придворных механиков, выпестованных Его Величеством в неподражаемой щедрости и мудрости его, позволяли моему телу не знать проблем и с другими, мерзкими и духопротивными необходимостями.

Таким благороднейшим способом снова продемонстрировал наш Великий Король свою божественную дальновидность, мудрость и склонность к наукам.

 Совершенно понятно, что, даже, работая без перерывов на сон и для приёма пищи, я всё равно не смог бы в полной мере отблагодарить своего великого благодетеля в должной мере.

Чем может недостойный червь помочь благородному льву? Как может он отблагодарить Царя, уже тем оказавшего ему огромную милость, что просто поставил свою величественную лапу немного в сторону, позволив тем самым его презренной жизни продолжиться?

 Я делал всё, что мог, поглощая пищу, засыпая и просыпаясь у рабочего стола. Описания всех, непрерывно вызревающих на нём, превращений, как и их результаты, вносились мной незамедлительно и скрупулёзно в книгу.

Днём и ночью горящие на стенах факелы внесли свою непереоценимую лепту в скорую потерю мной счёта дням, а может быть и годам. Тем большим было изумление привыкшего жить в вечном свете, когда проснувшись однажды, как всегда за столом, я увидел, происходящий из одной из колб и достигающий противоположной стены конус тьмы с чётко очерченными границами. Абсолютной, кромешной тьмы. Словно в кошмаре.

Только отсутствие малейшей возможности побега заставило меня остаться в комнате.

Через мгновение я уже не смог бы покинуть её, даже имея такую возможность. Из-за изумления и, вызвавшего паралич всего моего тела, за исключением глаз, страха. Прочнейшая стена, сложенная лучшими каменщиками королевства, растворилась в основании ужасного конуса и он вырвался наружу, продолжая неостановимо расти и жадно поглощая воздушную субстанцию. Даже вечные звёзды, имевшие несчастье оказаться на его пути, исчезали во тьме.

В мире была ночь, но тьма из колбы, порождённая моим высокомерным любопытством, презревшим мудрые слова отцов Святейшей Церкви, запрещающие нам, как неразумным детям, играть со стихиями и законами, созданными самим Творцом, была чернее ночи. Она уходила всё дальше, а я мог только смотреть. Вдруг, второй, неотличимый от первого, конус появился и стал расти из колбы в противоположном направлении, и всё повторилось.

Всё также стоял я, не будучи в состоянии ни сменить позу, ни, кажется , даже дышать, когда через некоторое время возник Голос. Я думал, что ужас, внушённый мне чёрными конусами – непревосходим, но ни в какое сравнение не шёл он с опустошением души моей, превратившейся в трепещущий комочек, и не знавшей ничего, кроме Страха, когда я услышал Его. Сколько невыразимой, всеподавляющей Мощи и ледяного Равнодушия звучало в нём.

«Презренное ничтожество!» –заполнил собой голос весь мир, – «Как смел ты в дерзости своей подняться так высоко?!»

«Подойди!»

Кто посмел бы ослушаться? Наверное, я уже умер от страха, потому что , зная, что иду, совершенно не чувствовал своего тела. Только слух и зрение ещё подчинялись мне.

«Погрузи свою правую руку в правый конус!»

Трепеща, я повиновался.

«Погрузи свою левую руку в левый конус!»

Выполнив повеление, я почувствовал, как неведомая сила разрывает меня пополам и умер снова.»
 
* * *

Как ни стараюсь, не могу вспомнить, кто, когда и, главное, зачем вернул меня к жизни.

Я был найден крестьянкой, вышедшей вылить помои в выгребную яму, где я и сидел, что-то лопоча, будто младенец, пуская слюну и бессмысленно улыбаясь. Совершенно голый, с безобразным рубцом, похожим скорее на отметину Нечестивого, кольцом, продольно проходящим через всё тело.
 
 Испуганная женщина немедленно рассказала обо всём деревенскому старосте, а тот, конечно – местному настоятелю, который и передал меня в мудрые и надёжные руки отцов-инквизиторов.

Невзирая на многочисленные попытки, они так и не смогли изгнать злого духа из моей души, и тогда, решив в многоопытности своей, что я – обычный сумасшедший, а не одержимый, переложили нелёгкий труд пробуждения её на лекарей. Как и надлежит, стали эти учёные мужи по шесть часов в день, связав покрепче, лить мне на голову, по капле, ледяную воду.

Лечение продолжается только шесть дней, но, кажется, вернувшееся недавно сознание себя, начинает уже наполняться воспоминаниями, которые я записываю в перерывах в лечении и регулярно докладываю святому отцу, приходящему, чтобы помочь спасти мою душу. Он и рассказал, кто и как обнаружил меня ровно через шесть месяцев после исчезновения.

Как-то, собираясь утолить жажду, увидел я в воде отражение своё и не узнал его, так состарилось моё лицо. Это и понятно, ибо что же есть старение, как не движение разума нашего от восприятия формы к постижению содержания. Следовательно, и наоборот – постижение тайн мироздания должно приводить к старению. А мне, кажется, всё-таки удалось раскрыть одну из самых страшных его тайн.

И теперь, скоро уже, освобождённая из, очищенного в искупительном пламени костра, тЕла, вознесётся душа моя и окончательно сольётся со Всемогущим и Всепрощающим.

И никто не узнает, что, когда, влекомый тьмой, делал я роковой шаг за Черту, осталась одна нога моя как бы стоять в этом мире, в то время как другая – опустилась в том. Тело же пребывало в них обоих одновременно. Я был жив и мёртв. Оставался собой и стал частью всего сущего. И я понял.

Высший Судья – и есть мы. Все мы, включая животных и растения, и даже саму Мать-Землю. И каждый из нас, в отдельности, и есть – Лукавый Искуситель, противопоставляющий себя воле Господа.