Крещение

По сути, коряв весь текст!
Тоска больничного потолка и длинные темные ночи, когда страх липкой лапой давит на сердце... Хотелось что-то оставить после себя. Править сейчас?.. Нет! - пусть будет так, как есть. Как отражение времени. Как суть - "Я" - без наваротов. Но за любое замечание заранее, искреннее спасибо.

Военный госпиталь. Владивосток, декабрь 1999 год. Тетрадь в клеточку и простой карандаш.

«Помню зиму, и как брат возил меня на санках через пруд в детский сад. Дул сильный ветер. В лицо мело мелким, колким снегом. Брат усаживал меня спиной к ветру, сам отворачивался, когда шел по тропинке. Так как он шел спиной, то часто сбивался с нее, увязая по колени в сугробе. Иногда санки переворачивались, и я оказывался в снегу. Он, отряхнув меня, снова усаживал в санки.

В детском саду было тепло, с кухни пахло кипяченым молоком и еще чем-то вкусным. Брат раздевал меня, отогревался сам и потом убегал в школу.

Помню, как однажды мы, с ним, пошли кататься на замерзший пруд. Он на лыжах, а я на санках. Он скатился с берега и покатил по покрытому снегом льду на другую сторону. Я расталкивал санки, заскакивал на них, немного проезжал, они останавливались и мне приходилось опять их толкать. Так повторялось несколько раз, пока я не угодил в прорубь, где бабы обычно полоскали белье. Был уже вечер, вернее ранние зимние сумерки. Почему-то получилось так, что сани проскочили прорубь, а я оказался в полынье к верху лицом. Каракулевая шубка распахнулась и удерживала меня на воде, почему она была распахнута, я до сих пор не знаю, видно брат мне ее не застегнул, когда мы собирались на улицу.

Лежу я и ору, что есть мочи, но ни кто не идет меня вытаскивать. Я замолчал и услышал, что не вдалеке кто-то пилит дрова. Вжик - вжик. Вжик-вжик. Я опять закричал благим матом. Пилить прекратили, и я замолчал. Начали пилить, я закричал и так несколько раз. Пилят - кричу, не пилят - молчу. В конце концов, подбежали два мужика: отец с сыном, что пилили дрова, вытащили меня, принесли к себе домой, раздели, обрядили в тельняшку, напоили чаем с малиновым вареньем и посадили на русскую печь. (Вот так очевидно, прошел я первое крещение, в последствии прослужив на боевом корабле три года, пройдя три океана, дважды пересек экватор - из Севастополя на Новый Пирс на Дальнем Востоке, но это уже другая история)

Прибежали перепуганный отец, растрепанная мать. Сняв меня с печки, отец завернул меня в овчинный полушубок и бегом домой. Дома растерли спиртом и уложили на кровать, а под кроватью в это время сидел мой братец и плакал от испуга и не поддавался ни на какие уговоры вылезти оттуда. Он все всхлипывал и всхлипывал, вперемешку с напавшей на него икотой, и шептал мне из-под кровати, что он больше ни когда меня не бросит одного и как хорошо, что я живой. Чем закончилось его сиденье под кроватью, я не помню. Зимнее купание, которое я испытал в лысвенском пруду, ни сколько, не отразилось на моем здоровье, только брат все заглядывал мне в глаза, как бы извиняясь. В этот раз его даже не наказали, так как он был напуган еще больше чем я».