Сентябрь

1.

Уже второй день мне приносят пищу. Второй день никто не говорит мне ни слова. Второй день все опускают глаза, набредая на меня. Я провожу грязной рукой по вспотевшему лбу и понимаю: меня повесят.

Я знал это и раньше, до этого второго дня, знал уже почти неделю назад, когда я сидел на пахнущей гнилым деревом скамье подсудимых, когда мне велели подняться и огласили приговор. Я еле держался на ногах, меня обессиливали пожирающие, жадные взгляды других людей, которые только и мечтали уничтожить меня, а потом, чавкая, обгладывать мои кости. Они ждали моих слёз, ждали, что я упаду на колени, буду рыдать и молить о прощении. Но я спокойно стоял, смотря прямо перед собой. Я не хотел пощады, ибо я виновен и заслужил большее наказание, чем смерть. Жизнь. Но как это объяснить им?

Тогда, в тот солнечный день я узнал свой приговор, но не осознал его. Я не впускал в себя мысли до сегодняшнего дня. Я знал, что они дали мне неделю для того, чтобы я мучил себя страхом и мыслями. Я знал это, и поэтому старался не поддаваться: я спал ночами, ибо ночи коварны и приносят на своих огромных крыльях печаль и тоску, я читал вслух давно заученные стихи, я молился, искренно и много. В молитвах своих я не просил своего спасения, ибо был уверен, что обязан понести наказание, я не просил простить себя, ибо в ту ночь не мог поступить иначе. Я молился за всех людей, молился за истину и мир, но никогда за себя. Я благодарил. Я не искал ничего, я ждал. И это ожидание было тягостно, я уже начал терять силы, я стал с трудом засыпать холодными вечерами, ко мне начали приходить сны. Но вчера помогло мне, я успокоился: во дворе, я услышал это сквозь ржавые сырые стены, застучали топоры – начали строить виселицу.

Сегодня же мне дико страшно, ибо вечером меня повесят, но я крепко держу свой страх, и он не завладевает мной, лишь мучает. Сегодня, впервые за все эти дни, я хочу упасть на промёрзший бетонный пол, разрыдаться, исколотить руки в кровь. Я осознал, что значит: «Приговорён к смерти через повешенье». Я приказал себе молчать и сидеть не двигаясь. Вот только не могу успокоить руки: пальцы, сплетаясь, ломают друг друга.


2.

Сентябрь в этом году был холоден, как никогда. Он ворвался в город без предупреждений и оправданий. Просто однажды утром город вышел на улицу и почувствовал: осень. Было дико холодно, всю ночь шёл дождь, а на утро лужи покрылись тонкой корочкой льда. Сентябрь пришёл в одну ночь, и принёс с собой острую, проникающую под шарф и пальто, прохладу. В то утро, в первый день осени, я вышел на улицу, в город, тотчас продрог и быстрыми шагами пошёл по холодному асфальту. Сейчас понимаю, что уже в то утро я почувствовал зло. Оно уже волочилось за мной, цеплялось за тень, уговаривало сладким шёпотом. Быть может, если бы не было этого сентября, ничего бы не случилось, и сейчас я бы не слышал выворачивающих меня наизнанку ударов топора.

Сентябрь пах замороженной клюквой, студёной водой из колодца и небом.


3.

В ту ночь я пошёл к нему в дом.
Я разбил голой рукой окно, пролез в комнату, оглянулся: стекло истекало моей кровью.
В эту ночь была яркая белая луна, её свет врывался в комнату.
Я подошёл к камину, нашёл около него прут, крепко сжал его и стал подниматься по скрипучей старой лестнице вверх, на ощупь. На втором этаже я открыл первую дверь. Он тут же проснулся, вскочил, судорожно впиваясь глазами в темноту.
Я с размаху нанёс удар, металлический прут прорезал воздух, обрушился. Он упал, я ударил ещё раз. Ещё раз. Ещё раз… Я бил долго с безумной силой, прут молотил уже кости, а я не успокаивался. Обессилев, я опустился на пол и оказался в липкой тёплой крови. Меня вырвало. Я, шатаясь, встал, спустился по лестнице, долго не мог справиться с замком в его двери – я весь дрожал. Я выбросился на мостовую. Светало. Я посмотрел на свои руки – они были в моей крови – прут изрезал их.
Я упал на колени и разрыдался.


4.

Я очнулся в подвале. Тело было безжизненным, ладони пронизала дикая боль, я не мог двигаться, но помнил всё, что случилось в ту ночь. Я лежал и смотрел на тени. Они росли – солнце садилось. Когда пришла ночь, появились люди, которые избивали меня до рассвета. Долго и очень умело: так, чтобы причинить адскую боль, но не убить. Они были профессионалами своего дела. Как созидатель умеет искусно, идеально придавать материи форму, так же искусно они умели избивать.

Всё спуталось. Мой разум помутился от невозможной боли. Не знаю, сколько меня продержали там. Знаю лишь, что я выжил и они не добились от меня того, чего желали добиться. Раскаянья. Слёз.

Я верил и верю себе. Я не жалею и не буду жалеть о совершённом. Я решился на это, ибо я не мог поступить иначе.

Потом был суд, неделя терпения, а сегодня вечером меня повесят.

Пальцы, сплетаясь, ломают друг друга.

5.

Мы познакомились с Тобой в дождливый, прозрачный день. Я помню всё: стук твоих каблучков, улыбку одним уголком губ на мои неуместные комплименты, белую полоску на твоей руке от браслета, которую нарисовало солнце прошлым, таким далёким летом, твои хрупкие объятия – мольба о защите. Я был всем для Тебя. Ты, смущаясь, робко, брала меня под руку, и мы бродили по пустынным улицам прозябшего до фундаментов серых домов города. Лишь изредка мимо проезжали экипажи, сильные лошади тревожили огромные лужи. Город пропах нашими встречами, твоими дождливыми волосами и моим промокшим пальто. Я пропитался Тобой весь, словно теми дождями: Твоим молчанием, пшеничным шёпотом, Твоим дыханием сквозь всего меня. Я любил Тебя. Без конца и без краю. Любил.

В ту сентябрьскую ночь он истязал Тебя и убил.
В ту же сентябрьскую ночь я разнёс вдребезги окно и забил его до смерти.

6.

Сентябрь пах замороженной клюквой, студёной водой из колодца и небом.