Обреченные

Не спится. Два двадцать. Под боком свернулась калачиком тихо посапывающая Ленка. Даже в тусклом свете, просачивающемся с улицы, можно разглядеть, что она улыбается во сне. Ей хорошо.
Может, растолкать ее? Ее нежное и горячее тело позволит сначала отвлечься, а потом просто отрубиться от усталости, не думая ни о чем. Но я и так слишком часто пользуюсь этим методом. Ей это нравится. А еще ей нравится, когда я говорю ей « Ты мой лучший наркотик…». Она не понимает, что именно я имею в виду. Поэтому спит и улыбается.
Сейчас я сижу, и одеяло сползло. Ленка беспокойно заворочалась, не просыпаясь, вытянула руку, нашла меня. Теперь она свернулась вокруг меня кошкой, обнимая одной рукой за живот. Не видя ее лица, могу сказать – она снова заулыбалась.
Черт. Мне все равно неуютно.
Встаю, аккуратно убирая руку с себя, глажу наркотик по щеке, накрываю одеялом. Иду звонить Марине. Набрав до половины номер, останавливаю руку над кнопкой.
Зачем? Что я ей скажу? Разумеется, мы можем начать все опять. И опять все закончится так же. Мы оба это прекрасно знаем. Но сложно жить со шприцом под одним одеялом.
Я набираю оставшиеся цифры. После десятка гудков в трубке раздается заспанный голос.
- Ну что, опять не спится?
- Опять. Я так больше не могу.
- Как так? По-моему, твоя Леночка это просто прелесть… (смешок)
- Как и твой Рома.
- Да уж. Но ты же понимаешь, что по-другому уже не получится.
- Разумеется. Но так иногда тоскливо…
- Кому ты это рассказываешь, милый? Вчера просыпаюсь от того, что слезы сами собой текут, и вся подушка мокрая. Лежу и думаю, да что ж за ***ня такая, почему я не могу как все нормальные люди жить… К Роме прижалась – он теплый, надежный, вроде полегчало… Он просыпается, обнимает, и говорит, не бойся, мол, ты со мной, и все нормально… А голос… Слезы опять уже прямо ручьем – павлин ****ый, думаю, хоть бы что ты понимал. Потом прошло…
- Да ладно. Он же тебя любит.
- Ну да. И что дальше? Еще скажи что у него *** больше и зарплата выше.
- Конечно, а разве это не важно?
- Иногда так хочется все вернуть.. даже если б у тебя вообще не было ни ***, ни зарплаты.
- Мне тоже. Может попробуем?
- Зачем? Ты же все помнишь и все понимаешь. Опять будет так же.
- Скорее всего. И что теперь? Убить себя об стену или выпить яду?
- Ага. Автор аццкий сотона блин. Не знаю, наверное ребенка заведу. Должно помочь. Когда много забот, оно как-то легче.
- Да уж… Ну ладно, как-нибудь встретимся. Рад был тебя услышать.
- Я тебя тоже. Пока.
Забавно. Недавно она мне афоризм выдала – «две половинки, встречаясь, иногда образуют жопу»… Не знай мы оба, что она имеет в виду, это было бы смешно.
Я вот как сейчас помню. Я тогда мыл посуду, кажется, она возилась в ванной, собираясь на работу. И вот стою я, и внутри где-то появляется четкое ощущение – словно в фильме «Чужой». Эмбрион внутри, неопределенно тянувший жизненные силы, закончил свое развитие и собирается вылезти наружу, разывая меня к чертовой матери.
Сложно сказать, в чем дело. Не в несовместимости, скорее наоборот. Мы слишком одинаковые. И слишком умные. Хотя и не туда, куда надо. Сложно объяснить.
В общем, если не придираться к словам, то мы с Мариной одиноки по определению. И наша эмпатия объясняется только исключительной обращенностью наружу, лишь бы подальше от себя, где лед и вакуум. Где даже звезды остыли миллиарды лет назад. С инстинктами все было в порядке – стабильно недосыпавшие соседи подтвердят. Но это никого не спасало.
И вот я стою, и понимаю, что пора все это заканчивать. Вытираю руки, выхожу в коридор, она крутится перед зеркалом. Подхожу сзади, обнимаю за талию и глядя ей в глаза через зеркало, только открываю рот, как она спокойно спрашивает «Ты тоже так думаешь?»… Я, привыкший к таким вещам, говорю, что да.
- Мне тоже так кажется – слышу в ответ.
- Давно?
- С неделю где-то. Может, дней десять. Я думала, что это мой заскок, а все так и есть.
В общем, за неделю она забрала свои шмотки, потом полгода ломки. Теперь все вроде в порядке. Мы нашли по наркотику, и все красиво.
Иду в кабинет, запираюсь на ключ.
Как-то Марина в нашей беседе о религиях сказала, что идея реинкарнации – самая садистская из известных ей. Когда я спросил, почему, она сказала, что несчастная душа не одыхает. Что она обречена на жизнь. Жизнь в общебиологическом смысле. Как говно, прилипшее к ободу колеса, оказываясь внизу, меняет форму, но остается вертеться, и никто его не спрашивает, а хотело ли бы оно этого?
Надоело. В это колесо надо вставить палочку. Извини, Лена. Ты здесь ни при чем. Я заперся изнутри – ты вне подозрений.
Открываю стол. Достаю. Проверяю.
Засовываю в рот.
Раньше я думал, что это будет страшно. Ничего подобного.
Туго, тяну сильнее – палец резко идет вниз без сопротивления.
Удар.
Тьма.

Маленькое красное существо внимательно оглядывало собравшихся. Потная мать в полуобморочном состоянии, люди в белых халатах, перепачканных кровью и черте-чем.
Какой малыш, красавчик просто… Как он сюда рвался, вы только подумайте… Так быстро… Добро пожаловать, сынок, тебе здесь понравится…
Ребенок сморщился и заревел.