Костя Исаев против компьютерных асов

Случалось ли вам преподавать информатику или хотя бы самому на какое-то время стать объектом обучения? Слышать (или задавать) вопрос: «А где клавиша any key?». Или: «А как перечеркнуть нолик?». Застали ли вы тот романтический период школьной информатики, когда только-только появились первые компьютерные классы? Когда учителя информатики были ещё умнее школьных компьютеров, а школьники умнее своих учителей. Когда не было компьютерных игр, и сильным ученикам можно было давать задание написать их, и в эти самодельные компьютерные игры после уроков с увлечением играли младшеклассники (старшеклассники, между нами, тоже), а их авторы становились известными людьми — и не только в родной школе, но и за её пределами.

В тот год, когда мне довелось подменять коллегу Смолина в 8-й школе, этот романтический период был уже на излёте. Я собирался оставить школьную информатику. Я чувствовал, что полностью реализовал себя на этом поприще, и в голове у меня уже витали новые проекты. И именно тогда Смолину подвернулась хорошая работа в Москве. Он надеялся с её помощью поправить своё финансовое положение. Вечная тема! Как потом выяснилось, работа была далеко не так хороша — настолько нехороша, что Кавченко пришлось потом бежать из Москвы, чуть ли не под покровом ночи, а знакомый следователь, с которым он поделился своей историей, по-хорошему посоветовал: «Только не обращайтесь в милицию». Но эти неприятности у Смолина были ещё впереди, на тот момент он решал совершенно другую проблему: начинался новый учебный год, и с его отъездом в Москву зависает класс программистов — более того, выпускной класс. С этой своей проблемой он и поделился со мной, Иваном Сударевым. Я знал Смолина к тому времени уже сто лет, оба мы трудились когда-то в одной лаборатории и резвились в одной стенгазете, и стоит ли добавлять, что когда один из нас обратился за помощью к другому, тот, другой, тут же поспешил этому одному навстречу.

Как оказалось (но это со слов Смолина) работа мне предстояла несложная: сильный класс, хорошие ребята, язык — бейсик, прекрасный компьютерный кабинет, укомплектованный «Ямахами» (передовыми на тот момент школьными компьютерами). Смолин же мне рассказал и о ребятах, дав каждому краткую характеристику: Жабицкий — супер: интеллигентен, культуру программирования впитал с молоком матери; Череватенко знает машину от и до, любит, когда с ним советуются; Юля Привалова — хорошая девочка; у Клюевой ветрище в голове… Так что к встрече со своими будущими учениками я был готов по высшему классу и, когда завуч представила меня, улыбнулся им как своим хорошим знакомым и секунду спустя увидел на лице у хорошей девочки Юли Приваловой, смотревшей настороженно, отражение своей улыбки и понял, что всё будет хорошо.

А вот о Косте Исаеве Смолин ничего не сказал, я познакомился с ним уже в ходе учебного процесса. Класс был сильный, но неоднородный. Костя не входил в число компьютерных асов, но не входил и в число тех, от кого можно ожидать чего-то экстравагантного — медвежьей услуги, например, или чего-нибудь в этом роде. Но так получилось, что именно Костя оказал мне эту самую медвежью услугу, и случилось это в четвёртой четверти, за две недели до экзамена по программированию.

Мы выходили на финишную прямую: ребята готовили обучающие программы по арифметике для младших классов, и эти программы были почти готовы. По моему замыслу, ребята должны были на экзамене защищать свои программы — как говорится, если уж играть во взрослую жизнь, так ни в чём себе не отказывая!

Асы занимались сложными проектами, остальные — проектами попроще. Костя, писавший “Сложение столбиком», закончил свою работу одним из первых. Алгоритмически его программа работала безупречно, а вот комментарии безупречностью не отличались: на удачные ответы пользователя программа отзывалась: «КРУТО!», на неудачные — «КОЗЁЛ». Я рекомендовал Косте разнообразить комментарии и убрать «козла»; он разнообразил, но «козла» оставил.

Асы, снисходительно наблюдавшие за успехами простейших и мимоходом бросавшие ценные замечания, снизошли, наконец, до Костиной программы. Сразу налетели на “козла». Задело…

И вот на следующем занятии Костя загружает свою программу и краснеет: на экране — взрыв, буковки скачут, потом выстраиваются по смыслу и бегут по экрану:

Я, ВЕЛИКИЙ ЧЕСНОК, ПРИВЕТСТВУЮТЕБЯ ,
О ЮНЫЙ ЗНАТОК АРИФМЕТИКИ !

 Чеснок, если это интересно, — прозвище Кости.

КАЖДЫЙ ТВОЙ НЕВЕРНЫЙ ОТВЕТ , — продолжает программа, —
БУДЕТ ОЗНАЧАТЬ, ЧТО Я КОЗЁЛ . . . 

А дальше, как ни в чём не бывало, предлагает решить 10 примеров.
 
— Это вы? — спросил Костя.

— Нет, конечно, Костя, что ты, — сказал я. — Я бы так не смог.

Костя восстановил текст и ушёл на химию, но смутные подозрения, овладевшие им, не давали ему покоя, и на переменке он специально заглянул в компьютерный кабинет. И увидел как асы, столпившись у компьютера, «доводили» его «Сложение столбиком» до ума — и хохотали что те казаки на картине Репина, которые пишут письмо турецкому султану. Костя отогнал асов от компьютера, посторожил программу до звонка и вернулся на химию, теряясь в догадках, что его ждёт в следующий раз.

В следующий раз его ожидало следующее:

ВАШЕЙ ПРОГРАММЕ ВЫПАЛА ЧЕСТЬ БЫТЬ ЗАРАЖЕННОЙ
ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫМ ВИРУСОМ «ЧЕСНОК-2!» —

После чего буковки разбежались и под музыкальную какофонию снова начали собираться в фразы:

 
ОТОЙДИТЕ ОТ МОЕЙ ПРОГРАММЫ!
 
Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ!
 
ГАДЫ!

 
И опять, как ни в чём не бывало, после всего этого программа предложила ему решить десять примеров на сложение.

Костя задумался. Он сделал первое, что пришло ему в голову, — переименовал программы тех, кто посягнул на его «Сложение». Хитрость его тут же раскрыли и в назидание добавили ещё кое-каких премудростей в его программу. Костя попросил у меня книгу по системному программированию. Я даже обрадовался: человек растёт, совершенствуется.

Вдруг слышу:

— Ой!

Я в это время готовил экзаменационные вопросы и не сразу отвлёкся от этого занятия. Хотя, конечно, не каждый день услышишь, как Костя, человек не хрупкого сложения, «качок», вдруг говорит: «Ой!».

Не отрываясь от вопросов, я поинтересовался:

— Костя, что случилось? Почему «ой»?

Вместо ответа последовали тихие восклицания:

— Ой, что это у меня?

— Почему тут ничего нет?

— Что это она мне ничего не показывает?

На его косвенные призывы о помощи откликнулся, наконец, Саша Мартынцов; он подошёл, не спеша осмотрел место происшествия и поставил диагноз:

— Ну, правильно. Ты диск отформатировал.

Д-а… Листая справочник по системному программированию, Костя, к нашему общему несчастью, наткнулся на команду FORMAT. Знакомое слово как будто подсказывало ему, что так, может быть, можно изменить формат программы, и получится какой-нибудь весёлый шурум-бурум — вроде того, который устроили в его программе. Когда на экране появился вопрос, действительно ли он хочет сформатировать диск, Костя недрогнувшей рукой нажал ENTER. И пока система форматировала диск с обучающими программами, отсчитывая проценты, Костя загадочно улыбался, а когда форматирование завершилось, им охватило смутное предчувствие неизбежного наказания.

В такие минуты особенно остро ощущаешь смысл слова «необратимость». Костина фигура являла собой аллегорию раскаяния. Моя фигура являла собой, надо полагать, аллегорию педагогической задумчивости.

— А это можно восстановить? — виновато спросил Костя.

— Можно, — кивнул я. — Только вручную.

— Заново всё набирать?! — ужаснулся он.

Он ужаснулся совершенно искренне. Но искра торжества в его глазах была.