Монетки

Он проснулся от боли. Открыв глаза, он обнаружил, что солнце уже высоко. Собрав остатки сил, он подполз под тень. Не помогло. О ветре все уже и мечтать забыли.

Крякнув от невыносимой жары и перевалившись на живот, он опять впал в беспамятство. И опять ему снились сны.

Когда он вновь пришел в себя, в памяти остались лишь смутные картинки печали, боли и непонятно от чего радости.

Наверное, так и сходят с ума, подумал он. Не сразу – бах! И все сумасшедший и, следовательно, прямая дорога за ворота, в пустыню. Нет, все иначе. Сходят с ума постепенно: вначале бредят, потом уже начинают делать неосознанные поступки, а потом... черт его знает что потом, наверное, уже ничего не соображают.

Эти мысли как ни странно не удручали его, скорее наоборот нравились. Было что-то в них притягательное, неизвестное.

Во-во, мрачно подумал он, меня уже прельщает идея сойти с ума. Лишь бы скрыться от жары.
И тут же из-за крыши дома появилось палящее солнце и ослепительно уставилось на всех, кто не прятался под тенью или под крышами домов. Хотя и в домах было не лучше. Та же невыносимая жара и духота, сухая духота.
Послав подальше треклятое солнце, он подполз к стене, тень от которой с каждым часом сокращалась. И скоро надо было искать новое укрытие.
Засуха продолжалась долго. Он не знал насколько долго. Он уже давно потерял счет дням. Последнюю более или менее отчетливую дату он однако помнил – два сна (или беспамятства?) назад он пил воду. Буквально пару глотков. Лучше было вообще не пить. Не мучался бы сейчас.

Сил у него оставалось мало. Прислонившись к стене, он поморщился от ее жара. Но сил двигаться не было.

Он опять впал в беспамятство.
Ему снилось его детство. Тогда еще счастливое детство. Они бегали по огороду с Метом смеясь и поливая друг друга водой. Та к продолжалось долго, пока его мать не прикрикнула на них. А они промокшие до нитки и счастливые до нельзя убежали от нее...

Он пришел в себя. На этот раз он помнил практически все. Он поморщился, пытаясь вспомнить с ним ли это когда-то было. С ним. Казалось, что прошла целая вечность между тем счастливым мальчишкой и им теперешним. А на самом то деле всего ничего...

Только теперь, оторвавшись от посторонних мыслей, он обнаружил, что тени от стены почти не осталось.
К колодцу не имело смысла идти. Он, хоть и не знал точно, сколько времени прошло, но понимал, что к колодцу его сегодня не пустят. Больше воды негде было достать.
Можно было пойти к продавцам водой, но они заломили бы бешеные цены. А денег у него, разумеется, не было. О том чтобы взять взаймы и речи не было. После случая недельной давности торговцы зареклись продавать в долг воду. Дело в том, что какой то умник купил таким образом чуть ли не 4 литра воды и был таков.
Тень все уменьшалась.

Он в очередной раз проклял солнце, да того выродка, что загубил его жизнь пару дней назад.

Вспоминать об этом не хотелось. Сразу начинало нудеть сердце от собственной беспомощности. Чтобы как-то отвлечься, он накинул свое тряпье, все липкое от вылитых когда-то (слишком давно, чтобы помнить, когда в таком аде) помоев и жары и встал.
Солнце тут же накинулось на него, словно в мире не было другого существа, достойного его жгучего внимания.
Он уже устал проклинать солнце потому просто пошел к южной части города. Там был монастырь. Давно заброшенный. «Давно» значит как только начался весь этот бардак с засухой. Вначале служители Роны бегали по городу и проповедали близкий конец и скорую расправу над грешниками. И был только один выход – отдать все им для жертвоприношений. Люди сначала просто снисходительно улыбались, кто-то качал головой, кто-то бурчал под нос. Горожане в основной массе своей были неверующие. Тогда служители Роны стали призывать к жертвоприношениям, людским жертвоприношениям. Объясняли они это тем, что люди медлили с пожертвованиями и теперь уже нужны были большие жертвы. Горожане тогда полностью отвернулись от служителей, даже слушать их перестали, просто гнали прочь от своих домов. А потом их вообще вытурили из города, когда выяснилось, что они тайно крали людей (в основном молодых женщин) и проводили над ними какие-то «обряды» а потом закалывали.

Служители Роны бежали, прокляв город. А становилось все жарче.
Теперь здание монастыря было заброшенным. Туда никто не наведывался. Было как-то там мрачновато и пахло смертью и еще чем-то. Но ему было все равно. Ему надо было спрятаться где-то от солнца, стоявшего в зените.
Он всегда там скрывался. Так и сумел прожить. Многие, кто, как и он не имел крова, гибли от жары, от жажды, от тепловых ударов.

Вот и вчера, получив пару глотков из колодца, он отправился в заброшенный монастырь. Но ноги опять его подвели, он смог лишь доползти до какого-то дома на пол дороги. Спрятавшись за западную стену, он упал без чувств.
И теперь он плелся по самой жаре, прикрываясь редкими тенями, в свой угол. Прокляв все на свете, он злобно покосился на солнце и присел под тенью двухэтажного глиняного дома.
Облокотившись, он поморщился, но не от горячей стены, а от боли в левом плече. Ох, и досталось ему тогда!

Он не помнил, когда это было. Может позавчера, а может и несколько дней назад. Но это случилось с ним еще до того, как его пустили к колодцу накануне. Иначе бы он не полез посреди ночи к колодцу, и охранники не стали бы его бить. Били усердно, словно нельзя было просто прогнать. Наверное, думали, что так быстрее проучат. Но ничего у них не вышло, тех двух бойких сторожей. Он опять полез к колодцу в ту ночь, когда они уснули. И все бы ничего, если б не еще один идиот, решивший попить «про запас» пока все спят. Этот кретин заорал, крича «воруют, караул!» и все в таком духе.

Единственное о чем он жалел, было даже не то, что он не успел начистить тому кретину рожу, а то, что сам не заорал первым. Тому за дюжее усердие дали два глотка, вычтя из «списка» пол дозы охранников.

Единственное, что радовало – его просто выкинули, грубо, но больше не били. Хотя знай те двое, как с ними потом поступят, избили б до смерти
.
Все тело болело. И порой он просыпался от боли, отлежав бок или плечо.
Но это еще были пол беды. Те двое отобрали у него деньги. Хотя какие у него могли быть к чертям собачьим деньги! Так, мелочь. Но не для него. Он их случайно нашел в ту злосчастную ночь. И он тогда был полон надежд. Выработал план. Сначала украсть воды. Так можно было проще дожить до своего «срока» в «очереди». Потом надо было отправиться в монастырь, где находился его тайник с остальной мелочью. Он не помнил, сколько там было, но был уверен, что их хватит на покупку воды. Конечно, не той чистой и сладкой, что продают эти подонки-сквалыги, а тухлой затхлой водички по дешевке. Он знал пару мест, где могли б ему продать подешевле. Кому сейчас нужны деньги? Ну, разве что таким, как его приятель Керс. Тот всегда любил деньги. И он его не понимал, тем более сейчас.

Но все полетело в тартарары из-за того подонка. Денег больше не было. А тех, что были в тайнике, явно не хватало. А просится он не хотел, его уже давно оттуда вытурили, когда он повадился часто ходить в гости к Керсу якобы проведать, а на самом деле за водой. И без денег его туда не то, чтобы не пускали, просто могли вновь избить. Керс, открыв свое дело, нанял себе тоже двух сторожей.

Да, вот так и сходят с ума, сначала бредят, потом совершают необдуманные поступки, подумал вновь он, вспомнив, как, придя в заброшенный монастырь, с горя выкинул все «сбережения». Найти теперь разбросанные деньги уже было невозможно.
Стена была прохладной, правда дул здесь ветерок, жаркий и сухой. Но он уже научился не обращать на него внимания, так как пить хотелось постоянно. А еде он уже и думать забыл. Даже не вспоминал о ней, когда желудок одно время протяжно выл. Вода, и больше ничего его не интересовало. Он бы все сделал за глоток воды. Если б только он мог хоть что-то сделать! Он уже ни на что не годился.

Ничего не хотелось, даже идти в монастырь. Он решил, что у него нет никаких шансов и что уже незачем бороться за такую никчемную жизнь. Ну что изменится, если он дойдет до монастыря? Еще пол дня жизни, может быть ночь и утро. Протянет ли он дальше, он не знал. Зачем жить? Разве что-нибудь изменится? Даже если эта чертова засуха уйдет, с ним уже будет кончено. Он уже не сможет зажить по старому. Хотя очень хотел. И все из-за этих дурацких снов. Он вдруг почувствовал сильное отвращение к своей жизни и еще больше к себе.

Заставил себе подняться и пойти «домой». Только вот голос внутри него все вопрошал «зачем?», и он сдался. Спрятался за тень какого-то заброшенного заколоченного дома. И уснул, надеясь больше не проснуться
.
Когда он проснулся, ему захотелось завыть от собственного бессилия! Даже умереть он не может!
И только потом он понял, отчего проснулся, услышав голоса.
-Какой он маленький, бедняжка! – говорил чей-то мелодичный женский голос.
Такие голоса принадлежат только ангелам, подумал он. Так когда-то говорила его мама. А он, дурак, не верил.
Он открыл глаза, но вместо света и ангелов увидел двух всадников. Одним была женщина, только что говорившая.
-Поехали отсюда, нельзя терять времени, - сказал другой.
-Подожди, - попросила она и спешилась.
-Скоро закат, - отозвался другой, - надо успеть. Ты ему ничем не поможешь.
Она подошла к нему, погладила по голове.
-Дай ему воды, - попросила она всадника.
-Воды не дам.
-Ну, хотя бы денег.
-Зачем ему? Слушай, поехали, а?
-Ведь он совсем мальчик!
-Всем не поможешь...
Она это понимала.
Пошарив по своим карманам и найдя кое-какую мелочь, она вложила их в руки мальчику.
И уехали...

А он заплакал. Плакал единственный в городе, и никто не мог тогда себе позволить такой роскоши. А он плакал и плакал, не понимая, откуда берутся слезы? Не понимая ни того всадника, ни той женщины. Почему? Почему люди не могут помочь другому человеку? Вот так просто, без всякой логики. Поступить нерационально, когда все вокруг требует расчетливой циничной логики? А если и помогают, то совсем чуть-чуть, что всегда еще хуже, что выглядит как подачка или в лучшем случае как дар. Но не как добрый поступок. Почему нельзя было просто взять его с собой? Попытаться спасти его? Что им стоило? Воды у них много. Две лошади. Ночь впереди. Можно было ускакать прочь от этой засухи. Но тот всадник вообще ничего не сделал. И поступил ли он плохо? Почему он так хотел уехать побыстрее? Две минуты ничего не значат. А он хоть пытался взглянуть на мальчика не как на безнадежного бродягу, а как на человека, со своими мечтами, со своими привычками и своими недостатками? Нет, и она так не смотрела. Ей просто было жалко. Не более.

Они уехали.

Солнце клонилось к горизонту, уже практически скрылось за городской стеной. Он встал и побрел к стене.

Взобравшись на стену, он уставился на оранжевое солнце, ползущее к холмам. Он любил закаты. Чуть ли не каждый вечер, он забирался то на городскую стену, то на крышу монастыря. И смотрел на солнце, такое теплое и красивое. Совсем другое. Даже на рассвете солнце было другим. Оно торопилось подняться повыше и обдать всех жаром. Сейчас же, устав после дня, медленно клонилось к закату, словно прощаясь.

Он разжал руку, монеток было немного. Но их вполне хватило бы на воду, если б не выкинутый тайник в монастыре. И что теперь с ними делать? Опять копить?

Он посмотрел на закат. С холмов тянуло ветерком. Так всегда было вечером. Прохладный ветерок всегда придавал ему надежд на следующий день. Но сегодня ветер был сильнее, чем обычно. У мальчика даже кожа покрылась мурашками.

Да нет, подумал он, ветер тот же. Это я ослаб, слишком ослаб, что легкий ветерок способен сломать меня.
-На погодку, - шепнул он и подкинул монетки за стену.

Он спустился вниз и побрел к монастырю с твердым намерением выжить, выжить, во что бы то ни стало.

***

А на утро пошел дождь. Вернее ливень.
Капли стучали по крышам домов, разбудив жителей города. И те выбегали на улицы, кто с тазиками, кто с ведрами, кто просто так с разинутым ртом.
Капли падали и били его по лицу, падали в открытый рот. А он лежал, прислонившись к стене какого-то дома. И ему было все равно. Он еще вчера ночью, как и те два всадника, отправился далеко от этой засухи, где она его не достанет.