Чёрные окна

Чёрные окна

 
 Вокзальные часы показали без четверти девять. В грязно-жёлтом, темнеющем постепенно небе, с криками носились стрижи. От путей веяло прохладой. Люди скучно переговаривались меж собой и поглядывали на часы - кто-то курил, кто-то поёживался от холода, кто-то шелестел страницами вечерних газет; с другой стороны матово мерцающих рельс, где в вечерней дымке углём были нарисованы одноэтажные и двухэтажные дома, доносились глухой собачий лай и монотонное пьяное пение - почти все окна там, за редким исключением, уже зажглись. Поезд, опередив ожидания, прибыл на пять минут раньше. Люди на перроне ожили, начали подбирать с асфальта сумки, чемоданы; встречающие вытягивали шеи и вглядывались в подплывающий ряд светящихся прямоугольных окон, в суетливо мельтешащие там силуэты. Поворчав, поезд замер. Какой-то нетрезвый повеса, с рдеющей в свете фонаря рыжей шевелюрой, высунулся из поезда и крикнул в теснящуюся толпу женское имя. Захлопали двери, послышался металлический стук шагов - и вот первые пассажиры с гомоном высыпали на платформу.
 Эдуард Анатольевич Штиль соскочил с железных ступенек. Его чернобровое, пухлое, усатое личико озаряла улыбка. Он глубоко вдохнул прохладный, пахнущий летним вечером и парами поезда воздух, огляделся по сторонам и удовлетворённо крякнул. Со всех сторон наплывали лица, и, улыбаясь им, кивая, говоря что-то вроде “как хорошо, как замечательно”, он двинулся к широкому входу в здание вокзала.
 Оказавшись внутри, Эдуард Анатольевич по старой привычке купил в киоске свежий номер газеты, пачку сигарет и коробочку мятной карамели. Люди вокруг громко разговаривали, давая жизнь многоголосному, летающему под сводом высокого мозаичного потолка эху. Эдуард Анатольевич разговорился было с продавцом - седовласым, лысеющим мужчиной с жирафьим профилем, но, глянув на большой светящийся циферблат, подумал, что дома уже с нетерпением ожидают его прибытия и спешно попрощался с неразговорчивым собеседником, проводившим своего покупателя долгим, растерянным взглядом. “Бывают же странные люди” - покачав головой и выпятив нижнюю губу, пробормотал продавец.
 Эдуард Анатольевич распахнул стеклянные двери и вышел навстречу многоэтажному сиянию вечерних огней. Радостно улыбаясь, он засеменил к ближайшему такси, у которого топтался и попыхивал сигаретой водитель. Стуча каблучками, на бегу, на выдохе Эдуард Анатольевич выкрикнул ему куда нужно везти. Таксист выкинул окурок и ухмыльнулся в ответ: “Небось, жена ждёт?” Эдуард Анатольевич залез на заднее сиденье и, обмахиваясь пухлой ручкой, блаженно улыбаясь, промычал: “Да, уже ждут... Уже ждут ”. Он посмотрел на часы, развернул газету и стал бегать глазами по большим бульварным заголовкам, но потом решил, что слишком возбуждён для чтения и стал смотреть на плывущий за стеклом переливающийся сиянием город. Эдуард Анатольевич подумал, что этот вечер должно быть самый радостный в его жизни - именно в этот вечер всё будет хорошо, всё будет необыкновенно, не так, как прежде... Вдруг что-то щекотнуло его - он отвернулся от пёстрой, летящей мути и встретился взглядом с отражением пронзительных глаз таксиста. В них отливало то голубым, то серым - в зависимости от попадания света. “А ведь я вас...” - начал было тот, но дальнейшие его слова утонули в лязге пронёсшегося мимо трамвая, и Эдуарду Анатольевичу осталось лишь улыбнуться и сделать вид, что он ничего не расслышал. Таксист отвёл взгляд и теперь смотрел только на дорогу, меж бровей его некоторое время лежала хмурая складка, но вскоре она исчезла - видимо он так и не додумал свою мысль, а, быть может, просто решил не соваться в чужие дела.
 Эдуард Анатольевич достал из саквояжа пачку сигарет, приоткрыл стекло и закурил. В голове его неслись мысли: “Боже мой, какое счастье! Помню наше расставание неделю назад, как было тоскливо и тяжело в тот ранний час: на улице было холодно, ты ещё сказала тогда - надень свитер, а я торопился, что-то проворчал в ответ, ушёл, но ваши глаза согревали меня в то утро, и вот теперь - я возвращаюсь к вам, мои милые, любимые”. На пухлом, щекастом его лице вновь расплылась счастливая улыбка, прищуренные глаза блуждали по бегущим мимо автомобилям, тротуарам, витринам, по тёмному салону такси, останавливаясь на затылке водителя - странно знакомом, как будто виденном ранее... Эдуард Анатольевич вновь посмотрел на часы и часто-часто заморгал, отгоняя тихое, постепенно нарастающее в голове жужжание.
 Такси объехало небольшой, чёрный, частично освещённый фонарями сквер и остановилось у подъезда четырёхэтажного дома. Эдуард Анатольевич, поблагодарив водителя, расплатился, вылез из машины и засеменил к высокому, с чугунными перилами крыльцу. Во дворе ещё вовсю резвились дети, слышался стук меча об асфальт, где-то бубнили, выпивающие за домино мужики; в сияющее лицо Эдуарда Анатольевича било вечерней прохладой и звёздами, в ушах его стоял звонкий, серебристый гул. В тёмном, винном небе голосили стрижи.
 Шумно дыша и брякая саквояжем, Эдуард Анатольевич быстро подымался по лестнице. Он сделал остановку, отдышался немного, посмотрел на часы и вновь продолжил своё стремительное, противоестественное его тучному телу, восхождение. Губы его по-прежнему улыбались, глаза и лоб блестели, редкие волосы, зачёсанные в прямой пробор, были взъерошены, сердце его грохотало во вздымающейся, выпирающей колесом груди. Эдуард Анатольевич от нахлынувшего счастья не видел ни серых, бегущих под ногами ступенек, ни разделённых на синие и белые половины стен, ни свои руки, цепляющиеся за матовые перила с тупым упорством. Перед глазами у него стояли два лица - жены и сына. Жену он обнимет и расцелует в губы, а сына поднимет высоко над головою и закружит, наслаждаясь его заливистым, тугим смехом... Эдуард Анатольевич остановился перед квартирой номер 27 и, задыхаясь, стал рыться в кармане в поиске ключей. Под ноги, с мягким шорохом выпал пакетик карамели - гостинец сыну. Бережно подняв его, Эдуард Анатольевич вновь посмотрел на часы. Ключи, наконец, звякнули в его вспотевшей ладони, и через мгновение дверь уже была открыта.
 Он вбежал, радостно крикнув с порога: “Я дома, я вернулся!”, бросился в комнаты, стал зажигать везде свет, стал кидаться во все углы, бормоча что-то себе под нос и пытаясь... Но, обман и на этот раз, увы, не состоялся. Квартира встретила Эдуарда Анатольевича пустым холодом. Он упал на колени и зарыдал.
 
 
17 января, 2006 г.