Поморы, повесть Трясина, рассказ

 
 ПОМОРЫ

 Повесть
 
 Часть I

Река пахнет сеном, конским навозом, мазутом. На маслянистой воде качаются уставшие чайки. На небе - ни облачка. Даже у реки дышать нечем - ни малейшего движения воздуха. Июнь шестьдесят восьмого на Беломорье выдался засушливым.
Люди, измученные долгим ожиданием, сидят на бревнах на берегу, на скамьях в скверике на набережной, толпятся на широкой, забранной в бетон, пристани. Ждут парохода, должен был прийти три часа назад, но его почему-то нет до сих пор.
На пристани шумно. Пьяные мужики азартно режутся в карты на чемодане, по¬ставленном «на попа». Студенты с гитарой напевают песенку:
«На Соловецких островах дожди, дожди...
Нет, не расскажешь на словах, как льют они.
В конверт письма не положить ветра, шторма.
Здесь надо просто чуть пожить - ты приезжай сама!
Молодая красивая женщина кормит грудью ребенка, стыдливо прикрывая розо¬вый сосок концом белого платочка. Младенец грудь брать не хочет, кричит, и над¬рывный крик его заглушает все звуки. Две старушки с темными морщинистыми ли¬цами, похожими на еловые шишки, подсели к молодке, сноровисто перепеленали младенца, и вскоре тот затих.
Здоровенный солдат в выгоревшей добела гимнастерке без погон будто прилип к белолицей дородной девице, что - то шепчет ей на ушко. Та хохочет, заливается, прикрывает ладошкой рот.
Бородатый мужик разложил на коленях нехитрую снедь, собираясь перекусить, а тут на тебе - кто-то крикнул:
- Пароход идет!
Люди зашевелились, повскакивали со своих баулов, рюкзаков, чемоданов. На пот¬ных, усталых лицах появились радостные улыбки - конец томительному ожиданию!
Толпа оттеснила моих родителей и меня на край пристани. Мы ожидали, когда за¬кончится штурм парохода. Отец неловко обнял меня за плечи, сунул в карман деньги.
- Пригодятся. Ведь ты у нас почти мужчина
Мама поцеловала меня в щеку, платочкам вытерла помаду:
- Тетя Паня тебя встретит. Физику подучи. Это твое слабое место. Напиши письмо. Ну, иди. Уже дали первый гудок
Я подхватил рюкзак. По шаткому трапу поднялся на борт парохода. Мне с тру¬дом удалось протиснуться сквозь толпу пассажиров. По крутой лесенке вскарабкал¬ся на верхнюю палубу. Среди провожавших отыскал глазами родителей. Помахал им рукой. Мама вытирала глаза платочком. Папа, обняв маму за плечи, что-то гово¬рил, обмахивая ее лицо шляпой. Раздался второй гудок. Матросы отдали швартовы, и «Михаил Фрунзе», шлепая плицами по воде, стал медленно отходить от пристани.
Остались далеко позади невзрачные строения лесопильных заводов, аккурат¬ные штабеля бревен на берегу, серые крыши домов, красные трамвайчики, резво бегущие из старой части города к белым коробкам нового микрорайона Варавино, громадины торговых судов, стоящих на фарватере в ожидании загрузки. Как в за¬медленной съемке проплывали берега: по левую руку - высокий, круто обрываю¬щийся к реке, по правую - низкий, сплошь заросший кустарником и травой. Побле¬скивали в лучах заходящего солнца стекла изб каких-то деревушек, покосившийся крест на куполе покрашенной в синий цвет церквушки. Тарахтел дизель на буксире, тянущем вниз по реке огромный плот. Из динамиков прогулочного теплохода доно¬силась громкая музыка. Чайки пронзительно кричали за кормой, то и дело белыми камешками падая на растрепанные гребни волн в поисках хлеба, который бросали им скучающие пассажиры. Оранжевые бакены и длинные вехи, торчащие из воды, указывали капитану путь вверх по Северной Двине. И чем выше поднимался паро¬ход по извивающемуся руслу реки, тем чаще они встречались...
На верхней палубе почти никого не осталось, хотя белая ночь была прекрасна: небо – голубое, вода - синяя, песок - желтый, бакены - цвета крови. Посвежело, и многие предпочли красотам природы духоту и тесноту двух залов для пассажиров третьего класса на нижней палубе.
Я плотнее запахнул на груди борта куртки, которую, по настоянию мамы, взял с собой в дорогу. Лег на скамейку, примостив под голову рюкзак, и закрыл глаза. Вскоре я задремал под шум ударяющихся о воду плиц и крик чаек...
Меня разбудил чей-то негромкий смех. На соседней скамейке сидели, обняв¬шись, солдат и дородная девушка. Я какое-то время наблюдал за ними, чуть приот¬крыв глаза. Солдат наваливался на девушку своим большим телом. Его ноги в стоптанных кирзовых сапогах елозили по металлической палубе.
Я подхватил рюкзак и спустился по крутой лесенке на нижнюю палубу. Все было занято. Даже на полу сидели и лежали, подстелив газеты, люди.
Возле машинного отделения оказалось свободное место. Я положил рюкзак ря¬дом с мужчиной в синем бостоновом костюме. Он сидел на полу, подтянув к подбо¬родку колени. Кисти рук - в наколках.
Внизу, за сеткой, были видны маслянисто поблескивающие длинные шатуны, приводящие в движение коленчатый вал. Матрос - машинист, вытирая грязные по локоть руки ветошью, поднимался по лесенке. Высунувшись по пояс из люка, тронул за плечо спавшего мужчину:
- Эй, земляк, закурить не найдется?
Тот поднял голову, откинул со лба длинные черные волосы. Достал из внутрен¬него кармана пиджака помятую пачку «Севера»:
- Чего задержались - то?
- Чего, чего. Надо было вот и задержались.
-В Баженино когда будем?
- Тебе когда надо, земляк?
- Да мне не к спеху. В Холмогоры зайдем?
-Нет. Речка обмелела. Напрямую побежим.
Мужчина посмотрел на меня тяжелым, исподлобья, взглядом:
- А ты чей, хлопчик, будешь?
- Ничей.
- Выпить хочешь?
Я подхватил рюкзак и пошел искать другое место.

…Пароход дал длинный гудок. Аккуратно подошел к дебаркадеру.
- Баженино! – крикнул вахтенный матрос. Он сноровисто намотал канат на кнехт. Второй, ухмыльнувшись, бросил дежурной на дебаркадере, молодой, рябой бабе в кирзовых сапогах и телогрейке, брезентовый мешок с почтой:
- Зойка, принимай!
По шатким сходням на дебаркадер сошло немного людей: солдат с дородной девицей, мужчина в помятом бостоновом костюме, пожилая женщина с тяжелым баулом. Солдат на прощание смачно чмокнул девицу в губы, помахал рукой и ловко запрыгнул на отходивший от дебаркадера пароход.
Меня никто не встретил. Я подхватил рюкзак и в одиночестве побрел по песча¬ному берегу к деревне, находившейся примерно в километре от дебаркадера.
Я помнил, где живет Степанида, мамина сестра: в детстве мама несколько раз привозила меня в эти места. Надо только пройти по берегу, затем по крутой дере¬вянной лестнице подняться на угор. Лобово - деревня небольшая, улица всего одна.
Несмотря на ранний час над избами курились дымки, звенели ведра о колодез¬ные срубы, мычали коровы, кудахтали куры. Хозяйки с любопытством провожали взглядами приезжего: вроде, городской, не местный
Я остановился возле знакомой избы, заглянул в окно, не решаясь войти во двор.
Степанида удивленно подняла брови, увидев меня в окошко. Надела поверх ночной рубашки юбку, выскочила на крылечко. Всплеснула руками:
- Здравствуй, племяш! Утренним приехал? Что ж письмо-то не написали? Я бы встретила!
- Здравствуйте, тетя Паня. Мама писала вам.
- Ну, значит, письмо еще не дошло. Проходи в избу, а я самовар поставлю.
Я вошел в избу. Скинув рюкзак на лавку, с любопытством огляделся: пахнет ов¬чиной, ржаным хлебом, парным молоком, на темной, бревенчатой стене отсчитывают время старинные ходики с гайкой вместо гири на цепочке, в углу - старинная икона с незажженной лампадкой. Стол чисто выскоблен. Медный самовар поблескивает бо¬ками возле русской печи. На полатях, очевидно, кто - то спит: горчит грязная ступня.
- Мать - то что не приехала? - спросила тетя Паня, ставя на стол кринку молока.
- Да дома дел много. Родители ремонт квартиры затеяли. Меня к вам отправи¬ли. Велели готовиться к экзаменам в институт. Да и свежим воздухом подышать, - сказал я.
- Живи, племяш. Места в избе хватит.
- Мама гостинцы кое-какие послала: треску соленую, сахар, хлеб белый...
С полатей, кряхтя, в одном исподнем спустился дядя Семен. Пригладив на ма¬кушке седые волосы, широко зевнул.
- Владик, ты, что ли? А я тебя сразу и не признал. Лет пять тебя не было. Мать, самовар готов?
- Подожди чуть. Только поставила.
- Витька и Пашка на повети спят, - сказал дядя Семен. - Поди, племяш, разбу¬ди братьев.
Я поднялся по скрипучей лестнице на сеновал. Пахло прошлогодним сеном, ов¬чинами. Свет едва пробивался сквозь узкое оконце в стене.
Братья, укрывшись одним стеганым одеялом, лежали на широкой складной кой¬ке. Паша, вольготно раскинув руки, храпел, а Витя, свернувшись в клубок, тихо со¬пел у него подмышкой. Давясь от смеха, я спрятался за кучей сена и прокукарекал.
- Сейчас мы одному петуху ощипаем перья! - сказал, не открывая глаз Паша. - Вить, ощипаем?
- Так точно, товарищ сержант запаса!
Полетело вверх одеяло. Братья, в одинаковых черных сатиновых трусах, вско¬чили с койки. Я попытался было убежать, но был тут же пойман.
- Здорово, братишка! - усмехнулся Паша, тыча кулаком в мой живот. - Вот в армию пойдешь, там накукарекаешься вволю.
- Что я в этой армии забыл?
- А зря. Там бы из тебя сделали настоящего человека. Чего в такую рань разбу¬дил? Команды еще не было. Устав нарушаете, рядовой Кошелев.
-Дядя Семен попросил. Сказал, разбуди соней, самовар готов.
- Так бы и скомандовал: подъем! самовар готов! Ох уж эти мне цивильные... Ладно, доложи родителям: сержант запаса и курсант Архангельского мореходного училища братья Бутаковы к утреннему чаепитию готовы! Вот только приведем себя в надлежащий порядок... Рядовой Кошелев! Кру-у-угом! Шагом марш!
- Еще чего! Я к тебе рядовым не нанимался.
- Ладно, братишка, не обижайся. Это я так, пошутил. Весной из армии пришел, а до сих пор забыть не могу армейскую жизнь. Три года отдал Родине. Такое долго не забывается.
За чаепитием толком не успели поговорить. Дяде Семену было некогда: рабо¬тал в Баженино, что в четырех километрах от Лобово, бондарем. Уехал на старень¬ком велосипеде, прихватив сумку с едой. По улице брело стадо коров. Тетя Паня вывела корову со двора, перекинулась парой слов с пастухом и тоже засобиралась: работала бригадиром овощеводов в местном колхозе.
Братьям спешить некуда. Паша перевернул чайную чашку вверх дном, мелко перекрестился, бросив взгляд на икону:
- Ну вот: попили, поели, пора и за работу приниматься.
- Пашка в августе жениться собрался! - хохотнул Витя. - По весне вернулся домой, с голодухи на фельдшерицу из Баженино залез. Девка забеременела - те¬перь хошь не хошь - жениться надо!
- Отставить разговорчики, курсант Бутаков. Любовь у нас, Владик. Спать будешь или с нами пойдешь?
- Успею выспаться. С вами пойду.
Паше купили избу по соседству, пока он был в армии. До этого в ней жила оди¬нокая старушка. Померла, а наследников не нашлось. Родители решили: придет сын из армии, женится. Надумает отделиться - а жилье уже готово. Купили Бутаковы у сельсовета избушку за двести рублей: дешево и сердито! Не первый сорт, но жить можно: кое-где половицы сгнившие заменить, печку перебрать, рамы новые вставить, крышу заново перекрыть...
Витя после окончания второго курса мореходного училища хотел на лето в Ар¬хангельске остаться, грузчиком в порту поработать, но отец не разрешил: надо по¬мочь старшему брату.
Во дворе порядок: доски - в штабеле, кирпичи сложены на поддоне, ненужный хлам - распилен, поколот и сложен в поленницу. Двор посыпан леском и блещет чистотой, как армейский плац.
Братья, выкурив по папироске, принялись за работу. Паша, раздевшись до тру¬сов, залез на крышу, стал приколачивать доски, которые ему подавал снизу Витя, к стропилам... Я полез было на крышу, чтобы помочь двоюродному брату, но он ос¬тановил меня:
- Владик, ты отдыхать приехал?
- Нет, готовиться к экзаменам.
- Ну, так готовься. Мы сами управимся.
- Хорошо. Пойду на Северную Двину, искупаюсь.
Прихватив учебник физики и тетрадь, я спустился по лестнице к реке. На большом камне постелил полотенце, лег. Где-то с полчаса добросовестно штудировал учебник. Глаза закрылись сами собой: давала о себе знать бессонная ночь на пароходе...

Проснулся от шума двигателей: совсем рядом пронеслась «Ракета» на подвод¬ных крыльях, оставив за кормой пенный след.
- На Котлас пошла, - услышал за спиной Пашин голос. - Как учеба?
- Честно говоря, повторять пройденное не очень-то интересно, - сказал я, сни¬мая рубашку.
- Но надо! - усмехнулся Витя, присаживаясь рядом. - Тебе твой папа что гово¬рил? Не поступишь в институт - будешь тянуть солдатскую лямку.
- Ты, Витек, перед отъездом чего к нам не зашел, не попрощался? Мама гости¬нец приготовила для тети Пани.
- Некогда было, Владик. Я с друзьями в Архангельске неделю не просыхал. Меня чуть не на руках на посудину занесли. Очнулся в Холмогорах. У сестры еще три дня погулял...
- С «фонарем» под глазом заявился, гуляка, - усмехнулся Паша. - На танцуль¬ках с кем - то девку не поделили. Легко отделался - холмогорские могли бы и башку оторвать. И - эх! Поплыли, братишки, во-о-н к той «кошке», пока река чистая.
Паша разогнался и, взмахнув руками, красиво вошел в воду. Он начал отмахи¬вать саженками неблизкий путь к песчаному островку, находившемуся почти у про¬тивоположного берега Северной Двины. Витя последовал за ним. Я отплыл метров двадцать и повернул назад. Плавал не ахти, хотя с детства большую часть летнего времени проводил с друзьями у реки: одно дело - отмахать саженками метров пятьдесят наперегонки и совсем другое - отмахать полкилометра туда и столько же обратно. Случись что - нахлебаешься речной водицы по самую макушку...
Я стоял на берегу, до рези в глазах вглядываясь в отражавшую солнечные лучи гладь воды. Заметив две приближающиеся точки, лег животом на горячий камень и закрыл глаза.
- А ты чего с нами не поплыл? - спросил Паша, хлопнув по моей спине мокрой ладонью. - Испугался, что ли?
- «Кошка» слишком далеко. Силенок не хватит.
- Правильно и сделал, а то возись с тобой. Пошли обедать, братишка.
Паша отодвинул в сторону метлу. Распахнув дверь, подпер ее чурбачком:
- Вить, сползай в подвал. Мать щи вчера наварила. В котелке, сказала, справа.
Я вошел в избу, сел на лавку возле раскрытого оконца:
- У вас что, дверь на замок не запирается?
- А кого бояться? В деревне все свои. Чужой в дом не зайдет, коли метла стоит у дверей. Так издавна заведено.
В избе прохладно, несмотря на полуденный зной. Жужжит одинокая муха, да ходики отсчитывают время. Темный лик святого на иконе смотрит круглыми зрач¬ками осуждающе. Печь зашлась в безмолвном крике: в темном зеве закоптелые чугунки - будто гнилые зубы во рту у старухи. Я протер кулаком глаза - почудится же! На солнце перегрелся, что ли?
- Сейчас щи разогреем, рыбки поджарим, - сказал Паша, споласкивая руки под рукомойником. - Печурка у нас во дворе. А ты бери ведра, воды из колодца в ушат наноси. И в рукомойник не забудь плеснуть...
После обеда братья продолжили прерванную работу. Я лежал в тени под раз¬весистой рябиной, делал вид, что читаю, а сам наблюдал за движениями Паши и Вити. Со стороны казалось, что братья работали неторопливо, с ленцой. Однако, по мере того, как стропила обрастали досками, стало ясно, что к вечеру избушка обре¬тет часть нового головного убора.

…Вечером тетя Паня баньку истопила. Банька небольшая: голова упиралась в по¬толок. Витя плеснул несколько ковшей воды на раскаленные камни. Паша вынул из шайки вымоченный в крутом кипятке березовый веник.
- Владик, ложись на полок. Погрею малость!
Я лег на полок. Паша сначала чуть погладил веником мою спину, а затем начал хлестать ее. Мне было больно и в то же время приятно. Когда он устал, за веник взялся Витя. Братья, очевидно, в этот вечер хотели меня прикончить: я потерял сознание. Благополучно пришел в себя на лавке в прохладном предбаннике. Ощу¬щение было такое, что хотелось летать.
- А ты, оказывается, слабак! - склонился надо мной Паша.
- Точно, - поддакнул Витя. - Я его веником почти не хлестал. Так, чуть погла¬живал, а он глазки закатил, как девка. Одним словом - слабак!
- Господи, как хорошо, - простонал я. - Попить бы чего-нибудь... Самовар стоял посреди стола, шипела салом сковорода с жареной картошкой, румянились круглые шаньги, поглядывала белым глазом жареная щука, маслянисто поблескивали при свете заходящего солнца маринованные грибочки, кровью отли¬вало клюквенное варенье в стеклянной банке. По случаю приезда племянника тетя поставила на стол поллитровку.
- Владик, водочки-то выпьешь после баньки? - спросил Паша, отбивая ножом с горлышка бутылки сургуч. - Или тебе рано?
 - Я уже взрослый.
- А, ну, тогда другое дело!
Паша разлил водку по рюмкам, хлопнул меня по плечу:
- Ну что, братишка, выпьем за твой приезд? Нравится у нас?
Я кивнул. Мне действительно нравилась и эта деревня, и этот дом, и эти люди. Это была родина моей мамы: я ощущал ее своей кожей, своим нутром, будто она была и моей родиной. В ту минуту мне хотелось всех расцеловать.
Баня и три рюмки водки сделали свое дело: я начал клевать носом. Витя усмехнулся:
- Ну вот, укатали Сивку-бурку!
Тетя Паня неодобрительно покачала головой:
- Ну что вы к дитю пристали? Сами-то, дай вам волю, каждый день лакали бы проклятую без просыпу!
 Паша покачал головой:
- Мать, ты как мой ротный старшина Десятка. Тот любил повторять: водка - яд, поэтому ее пить нельзя, особенно молодым бойцам.
- Правильно говорил твой старшина.
- Так-то оно так. Только почему-то он по утрам жадно пил холодную воду.
- Женишься, будет у тебя новый старшина. Доморощенный.
- Ну уж нет. Не позволю бабе из меня веревки вить!
- Куда ты денешься, сыночек? Вдвоем с Шурочкой навалимся - и пикнуть не сможешь!
- Нет. Я осенью в Архангельск подамся. Завербуюсь на траулер треску ловить в океане. Там-то вы меня не достанете!
- Слышал, отец? - толкнула мужа в бок тетя Паня. - В море Пашка собрался.
- Его дело. Чего ему в колхозе за бесплатно ишачить?
- А жена молодая что будет делать, пока ты, сынок, в море за треской гоняться будешь?
- Поживет с вами. Вот деньжат подзаработаю, квартирку в городе сниму. Шу¬рочку к себе заберу - она ведь городская, - усмехнулся Паша. - А избушку на курь¬их ножках соседям продадите. К августу будет как игрушечка.
- Уж не она ли тебе посоветовала на траулер завербоваться?
- Какая разница? Я, еще когда в Волгограде служил, для себя решил: вернусь, уеду в Архангельск на заработки. Поживу, осмотрюсь. Попадется добрая девушка - женюсь на городской.
Перекусив на скорую руку, встал из-за стола:
- Вчера Шурочке обещал в кино с нею сходить. Фильм индийский привезли.
- А танцы будут? - спросил Витя.
- Будут, - усмехнулся Паша. Он надел белую рубашку, повязал на шею гал¬стук. Перед зеркальцем, висевшим возле рукомойника, расчесал густые, вьющиеся волосы. Прищемил правую штанину брюк бельевой прищепкой. Оседлав отцов велосипед, крикнул со двора: «Приеду утром!», и укатил, насвистывая, веселенький мотивчик.
- Скоро и тебя, Витя, какая-нибудь городская окрутит, - поджала тонкие губы тетя Паня. - Смотри у меня - пока «мореходку» не закончишь - и не думай жениться!
- Ты что, мать? Море для меня все! Вот заработаю деньжат, приоденусь. Найду девчонку из приличной семьи, тогда и женюсь. Слово моремана!
- А мне с отцом до пенсии осталось всего ничего. Детки появятся - в деревню на лето везите. Нам, старикам, все веселее будет.
 Дядя Семен крякнул, насмешливо поглядел на жену:
- Заладила одно: детки, детки! В Холмогорах у Любки, старшей дочки, два ша¬лопая растут. Часто они у тебя бывают? По прямой от нас всего пятнадцать кило¬метров, да и пароход ходит каждый день...
- В прошлом году Люба мальчиков привозила, забыл, что ли, старый?
- Ну, привозила... Чуть баньку не спалили, архаровцы! Пойду - ка я во двор поку¬рить - душно что - то. К дождю, видать.
Витя, вставая из-за стола, подмигнул мне:
- На танцульки махнем в Баженино? Кино посмотрим...
- А девушек много будет?
- На нас хватит!
- Тогда я готов. Вот только штиблеты надо бы почистить.
- Пока дойдем, опять грязные будут. Тут тебе не город - тротуаров нет.

…Баженино - большая деревня. Она расположилась на пологом склоне горы. У подножия - небольшая речка, воды которой сдерживала деревянная плотина. На противоположном берегу, судя по уложенным рядами бочкам, находилась бондар¬ня. За нею - небольшая церквушка без креста. Вдоль широкой песчаной улицы, берущей начало от плотины, - высокие добротные избы в два этажа.
На самом гребне горы поблескивает стеклами изба моего деда, маминого отца. Мама рассказывала, что будучи еще ребенком, я мог зачарованно любоваться с высоты птичьего полета прекрасным видом на Северную Двину, на леса и поля. После смерти бабушки избу продали, и теперь в ней живут чужие люди.
По небольшой площади, - на которой, судя по вывескам, находились: сельсо¬вет, магазин, почта, школа, клуб, - не спеша фланировали одетые, несмотря на душный вечер, в костюмы и фетровые шляпы солидные отцы семейств с разоде¬тыми женами и взрослыми детьми. Очевидно, для аборигенов посещение кино - нечто вроде праздничного мероприятия, когда можно и себя показать, и на других посмотреть.
Паша стоял на высоком крыльце клуба, положив руку на плечо красивой девуш¬ки. Белое платье плотно облегало ее стройный стан. На загорелых ногах - белые босоножки. Она перебирала тонкими пальчиками русую косу, перекинутую на высо¬кую грудь.
- Повезло брату - такую деваху отхватил, - сказал Витя. - Как я ее раньше не замечал?
Зал был набит до отказа. Лента то и дело рвалась, и почему-то на самом инте¬ресном месте. Нетерпеливая молодежь свистела и топала ногами. Киномеханика обозвали сапожником. Тот кричал через амбразуру, чтобы не курили в зале, мол, и так дышать нечем, а в ответ из темноты неслась забористая матерщина и лошади¬ное ржание: трое пьяных парней, сидевших на «галерке», развлекались, как могли.
Я толкнул Витю в бок:
-Кто это?
-А, братья Копеины... Цыгане из Невзорово.
По окончании сеанса парни сдвинули лавки в угол зала. Танцевали под радио¬лу, раз за разом ставя две заезженные пластинки: танго и вальс. В фойе отцы се¬мейств гоняли бильярдные шары на интерес.
Витя не пропустил ни одного танца, каждый раз приглашая одну и ту же девуш¬ку. Танцевал вальяжно, что-то нашептывая на ушко партнерше. Та каждый раз гус¬то краснела и отрицательно крутила пышным начесом на головке, который в моло¬дежной среде носил название «Не ищи меня мама в стоге сена». После очередной своей неудачи Витя подошел ко мне:
- Одноклассница моя. Учится в Архангельске, в педучилище. Я с ней до «море¬ходки» любовь крутил, а теперь смотри - девочку из себя строит. Ну ничего, найдем получше. А ты чего девок не приглашаешь? Глянь, сколько их: рыжих, гнедых да вороных.
- Я ни с кем не знаком, - смутился я. - Можно, я приглашу девчонку, с которой ты танцевал?
- Пригласи. Я разрешаю, - усмехнулся Витя. - Может, ты с нею договоришься. Она девка покладистая. Всем дает.
Я пригласил на танец девчонку брата. Ничего особенного: рыжая, нос в веснуш¬ках. Волосы пахнут дешевыми духами. Под платьем - твердые соски, от которых меня почему - то вдруг бросило в жар.
- Вам плохо, Владик? - спросила она.
- Нет. Ничего. Откуда вы знаете мое имя?
- Здесь все о всех всё знают! - рассмеялась девчонка. - Я знаю, что вы прие¬хали из Архангельска отдыхать. Хотите меня проводить после танцев? Я здесь неподалеку живу.
- А мой брат? Он обидится.
- Ну и пусть! У него одно на уме...
Кто-то из парней поставил гибкую пластинку с записью Элвиса Пресли. Такие пластинки я видел у моего соседа по дому: их делали на флюорографических плен¬ках в полуподпольных студиях звукозаписи. Кроме Элвиса, большой популярностью пользовались записи «Битлз», «Роллинг Стоунз».
Я, Витя и хозяин пластинки, парень в брюках - клеш, образовали круг. Танцевали твист, выделывая такие коленца, что местные парни от удивления рты пораскрывали, а девчонки смотрели на нас широко раскрытыми глазами, как на инопланетян.
- Что за молодежь пошла? - скривила губы одна из дам, показывая пальцем на нас. - Дикари какие-то. Надо их из клуба вышвырнуть вон, чтобы нашим юношам неповадно было!
- Много свободы дали молокососам: патлы поотрастили, брюки - клеш - пол мыть не надо, еще и бубенчики да цепочки поналепили на штаны. Одно слово - стиляги. Судить надо тех, кто поклоняется империализму, - поддакнул ей пузатый партнер. - Распустился народ. На партсобрании надо непременно поставить вопрос о нравственном воспитании нашей молодежи!
Танцы закончились неожиданно: ровно в двенадцать ночи пластинка издала скрежет - «вырубили» электричество. Народ стал расходиться. Девчонка, с которой я танцевал, посмотрела на меня призывным взглядом. Она несколько раз кивнула мне головой, но я отвернулся: не хотелось подводить брата.
Мы возвращались в Лобово по песчаному берегу Северной Двины. Кидали в тихую воду плоские голыши, отсчитывая количество всплесков: восемь, девять, тринадцать... Вспоминали Архангельск, орали во весь голос песни:
То с севера, то с юга,
Приносят черти друга,
И вот корабль стоит уже в порту.
Друзья его встречают,
Девчонки обожают.
У кореша все высохло во рту.
А на Поморской гирлянды огней,
Здесь мы встречаем любимых и друзей...
На дебаркадере молодая женщина развешивала на веревке белье. Помахала нам рукой.
- Подожди меня здесь, - сказал Витя. - Я сейчас.
Он помог женщине развесить белье. Обняв за талию, увел вовнутрь дебаркаде¬ра. Спустя несколько минут, выглянув из раскрытого окна, показал большой палец.
Я поднялся по сходням на дебаркадер. В прокуренном зале ожидания увидел обитую дерматином дверь. В небольшой комнате, увешанной плакатами на тему спасения людей на воде, шушукались за столом Витя и молодая женщина в ситце¬вом платье. На ее широком, рябом лице играла довольная улыбка. Она отпихнула Витю от себя, встала:
- Вы, мальчики, отдыхайте, а я стол накрою.
- Зоечка, мы тебе поможем, - ухмыльнулся мой двоюродный брат. - Отдыхать дома будем.
На столе появилась бутылка водки, три граненых стакана. Хозяйка дебаркадера отлучилась на минутку. Пока мы чистили вяленую рыбу и резали на старой газете хлеб, она успела прихорошиться. Витя лишь развел руками при ее появлении:
- Зоечка, ты просто красавица!
Он разлил водку в стаканы. Молодая женщина кокетливо повела плечами:
- За вас, мальчики! Спасибо, что пришли.
Выпили стоя. Вытерев губы ладошкой, Зоя подмигнула мне:
- А я вас, Владик, сегодня еще утром приметила. Чей, думаю, такой красивый мальчик будет? Вы с моим бывшим мужем с парохода сошли.
- С каким мужем? - спросил я.
Брат рассмеялся:
- Видел мужика в синем костюме?
- Ну, видел
- Это Бронька - бакенщик, сосед наш. Трезвый - мировой мужик, как запьет - драться со всеми лезет. Одно слово - зэк. Недавно с Зоей Александровной развелся: гово¬рит, я свое отбыл, пора на «ридну Украину» возвращаться. Вещички собрал и - на пароход.
- Все ведь пропил в городе, ирод! - вздохнула молодая женщина. - Хорошо, матрос знакомый на пароход посадил без билета, а то до Лобово не добрался бы. Как собака безродная сдох бы под забором.
- Пожалела мужика?
- Ой, Витенька, пожалела. Не надо бы: уехал - скатертью дорога! Ох, тяжелая наша доля женская!
- Зря ты Броньку приняла. Ты еще молодая. Лицом, правда, не вышла - так с лица воду не пить! Все у тебя на месте, работа есть. Да тебе найти другого мужика - плевое дело!
Зоя потянулась всем телом, закинув руки за голову:
- Ой, мальчики, что-то захмелела я - водочку давно не пила. Мне ж еще утрен¬ний встречать...
- Ничего, - ухмыльнулся Витя. - Мы тебе не дадим заснуть.
Он подмигнул мне, мол, выйди - ка на минуту.
Я вышел из комнатушки, прошелся по дебаркадеру. На реке - ни суденушка, только темная вода плещется о залитое смолой днище, да поскрипывают тросы, удерживающие дебаркадер возле песчаного берега.
На берегу - ни души: лежат на бревнах перевернутые лодки, чайки важно рас¬хаживают, выискивая в песке личинки. Тучи комаров вьются перед глазами. Нигде нет спасения от кровососов: так и жалят даже сквозь рубашку и брюки.
Витя тронул мое плечо:
- Зойка хочет с тобой поговорить.
- О чем?
Витя ухмыльнулся, подтолкнул меня в спину:
- Иди, раз приглашает. Только не жуй сопли - будь мужиком!
 Молодая женщина сидела за столом, подперев раскрасневшееся рябое лицо рукой. Ее тело прикрывало накинутое на плечи байковое одеяло.
- Беленькой выпьешь? - спросила, наливая в стаканы водку.
- Немного.
- Сядь рядом со мной. Да не бойся, я не кусаюсь.
Я с трудом выпил теплую водку, закашлялся. Зоя постучала кулаком по моей спине:
- Мальчишка! Ну ничего: научиться водку пить и баб любить - дело нехитрое.
 Она сбросила с плеч одеяло, прижала мою голову к своей большой мягкой груди.
- Вот и ладненько: сейчас тебе будет хорошо. Сними - ка рубашонку, а то здесь душно, как в бане...

В Лобово мы вернулись под утро. Чтобы не будить родителей, по приставной лестнице забрались на сеновал, разделись, и довольные прошедшей ночью, почти тотчас уснули на Пашиной кровати.
Паша вернулся из Баженино. Какое-то время наблюдал за нами. Усмехнувшись, крикнул:
- Подъем!
Витя сел на кровати, протер глаза:
- Поспать не даешь даже в воскресенье, жених хренов. Который час?
- Обедать пора.
- Ну, тогда другое дело. Владик, вставай - щи остывают.
За обедом Паша достал из кармана клочок бумаги, положил на стол:
- Вот. Повестка из райотдела милиции вчера пришла.
- Чего им от тебя надо, Паш?
- Не знаю, грешков за мной, вроде бы, не числится. Поеду в райцентр - все узнаю.
- Поезжай. Пароход нынче в Холмогоры не заходит - я у Зойки спрашивала. Придется на попутках добираться.
- Мать, денег дай. В универмаге хочу костюм купить, рубашку и туфли - чем я хуже других? Да и кольца купить надо.
- Я с тобой поеду, - сказал Витя, вытирая пот со лба. - Помогу костюм выбрать.
- Можно мне с вами? - спросил я. - Холмогоры хочется посмотреть.
Паша возражать не стал: братья хотят ножками топать по жаре? Пусть топают, да и веселее будет втроем.
Засиживаться за столом не стали. Дядя Семен на «моторке» отвез нас на про¬тивоположный берег, в Невзорово.
- Зайдем к Марии, - сказал он, привязывая к бревну, лежащему на берегу, цепь лодки. - Давненько не виделись.
Деревушка дворов в двадцать прилепилась на высоком угоре. В половине изб окна крест-накрест заколочены досками. Ни людей, ни скотины на единственной пыльной улочке.
На высоком крыльце красивый парень ремонтировал порванную сеть. Увидев родственников, отложил ее в сторону.
- Здравствуй, племяш, - поздоровался с ним за руку дядя Семен. Присел на ступеньку крыльца, закурил. - Мать дома?
- Нет ее. Полчаса назад ушла в Сосновку за продуктами.
- Какие новости у вас?
- Старший брат Борька из Мурманска письмо вчера прислал. Жена двойню ро¬дила. Квартиру им дали от пароходства. А я школу закончил, на отлично. Осенью в армию пойду.
Братья, поздоровавшись, сели рядом. Дядя Семен кивнул в мою сторону:
- Этого парня не узнаешь?
-Узнаю, - сказал Слава. - Это же Владик, сын тети Таси из Архангельска.
- Угадал. Он в этом году тоже школу закончил. Теперь вот приехал отдыхать, да к экзаменам готовиться. Осенью в институт собирается поступать.
 Слава какое-то время разглядывал братьев:
- Куда это вы при параде собрались?
- В Холмогоры, за обручальными кольцами. Пашка жениться собрался в авгу¬сте, - хохотнул Витя.
- Тогда и я с вами. Надо в интернат заглянуть: инвентарь сдать да книги в биб¬лиотеку, Вот только переоденусь.
Спустя несколько минут Слава был готов. Высокий, белокурый, в темно - синем спортивном костюме, китайских кедах и с крошечным транзистором на груди, вы¬глядел шикарно. На спине рюкзак с книгами, на плече - две пары лыж.
Витя толкнул меня в бок:
- Смотри, этот придурок собрался на лыжах кататься.
 Паша похлопал двоюродного брата по плечу:
- Мать говорила, ты зимой на соревнования ездил в Петрозаводск.
- Ездил. На первенство ДСО «Урожай» по лыжам.
- Ну и как выступил?
- Лучшее время на «десятке» показал. Выполнил норматив мастера спорта. У меня и документ есть. Могу показать.
- Мать предупредить надо бы, - сказал дядя Семен, бросая окурок под ноги. - Беспокоиться будет.
- Подождете еще?
- Некогда мне, Слава. Дома дел много. Увидишь, скажи, у нас все хорошо. Пусть на выходные к нам приедет - Степанида просила. Пора, говорит, к свадьбе готовиться. Посоветоваться надо бы.
- Я ей записку оставлю - вдруг разминемся.
Веселенькая картинка: на небе - ни облачка, ржаное поле заросло бурьяном, дорога в колдобинах, земля на обочине - в трещинах. Паша шествует впереди с папироской в зубах: серая кепка - восьмиклинка ухарски сдвинута набок, пиджачок - через плечо. За ним, обнявшись, - Витя и я. Слава плетется позади, обливаясь потом: на груди - орущий транзистор, на плече - лыжи, на спине - тяжелый рюкзак с книгами и гантелями.
- Вить, возьми лыжи, - просит он. - Тяжело ведь.
- Любишь кататься - люби и саночки возить, мастер. Нас в Сосновке засмеют. Скажут, ребята, вы куда лыжи навострили? Зима - то уже кончилась.
 Паша обернулся. Погрозил брату кулаком:
- Разговорчики в строю! Курсант Бутаков, помогите отстающему рядовому Ха¬барову.
- Есть, товарищ сержант! - шутовски вытянулся в струнку Витя.- Будет сделано.
Он снял с плеча двоюродного брата лыжи:
- Ничего, пойдешь в армию, там тебя научат передвигаться по пересеченной местности с полной выкладкой.
- Не придется, - ухмыльнулся Слава. - Райвоенкому уже звонили из Архангельска. Меня заберут в спортроту. Буду выступать за Вооруженные Силы Советского Союза.

…Из Сосновки уехать в Холмогоры не удалось - опоздали на автобус. С час про¬стояли на остановке, надеясь на попутку, но, как назло - ни одной. Выходной. Возле длинного одноэтажного здания на волейбольной площадке молодежь гоняла мяч.
- Зайдем в клуб, шары погоняем? Кино посмотрим. Жара спадет - потопаем дальше. Спешить-то некуда - к утру доберемся до Холмогор, - сказал Паша. - Не в Сосновке же ночевать!
В бильярдной мужики играли на интерес. Я стоял рядом, наблюдая за игрой. Паша, засучив рукава рубашки, с потухшей «козьей ножкой» в углу рта, уверенно загонял шары в лузу. Выиграл несколько партий подряд. Пересчитав деньги, пома¬нил меня пальцем. Шепнул на ухо:
- Возьми сумку. Два «пузыря» водки с мужиками выпьем, а один сунешь в Славкин рюк¬зак. Да, купи папирос. А то от махорки у меня глаза на лоб лезут.
На волейбольной площадке шла ожесточенная борьба. Витя, сделав прекрас¬ную подачу Славе, окликнул меня:
- Ты куда, Владик?
- В магазин, за папиросами.
- И мне возьми пачку. Сейчас деньги дам. .
- Не надо. У меня есть.
Возле магазина двое пьяных парней, коротавших время в тени дерева на ска¬меечке, молча проводили меня взглядом. Краем глаза я видел, как один дернулся в мою сторону, но другой, ухватив дружка за рукав, что - то шепнул ему на ухо.
Я вошел в магазин. Ни в зале, ни за прилавком - никого. На полках небогатый вы¬бор: рыбные консервы, водка, ржаной хлеб. Пахнет мылом, свечами и ... мышами.
Я постучал костяшками пальцев по прилавку:
- Есть кто - нибудь?
Из-за занавески выглянула молоденькая продавщица с накрашенными глазами и огромным начесом на голове:
- Что будешь брать, мальчик?
- Будьте добры: три бутылки водки и две пачки папирос.
- Такой молодой и уже водку пьете.
- Это не мне, - смутился я.
- Надолго к нам приехали?
- Мы проходом, то есть проездом.
- А, все понятно, - разочарованно протянула девица. - Вот ваша водка и папи¬росы. Счастливого пути!
Я сложил все в сумку, вежливо кивнул и вышел из магазина. Один из парней, сидевших на лавочке, окликнул меня:
- Эй, салага, дуй сюда! Закурить есть?
- Не курю.
- Шею накостыляю.
Я остановился. Положил сумку на землю. Затем, не спеша, направился к пар¬ням, на ходу засучивая рукава рубашки:
- Ты, что ли, накостылять мне собрался?
Парень оторопел от неслыханной наглости чужака. Изобразив на заросшем трехдневной щетиной лице некое подобие улыбки, примирительно спросил:
- Ты чей будешь, землячок?
- Ничей.
- Да не ершись ты. Мы своих не трогаем. К кому приехал?
 - К Бутаковым.
 - К Пашке, что ли, из Лобово?
 - Ну, предположим...
 - Так бы и сказал, кореш, а то сразу в бутылку полез. Одно слово - городской.

... В путь отправились после окончания фильма «Бродяга из Бомбея». Дорога петляла по сосновому лесу. Дышалось легко. Идти по холодку - одно удовольствие. От дороги вела колея к речке. До нее метров сто. Паша остановился:
- Ну что, братишки, перекусить не мешало бы, а заодно и водную процедуру принять. Возражений нет?
- Нет, - сказал Витя. - Окунуться не помешает.
Вода оказалась теплой - прогрелась за день. Витя развел костерок. Воткнув в песок ветку, оглянулся по сторонам - ни души. Снял мокрые трусы и повесил над костерком сушиться. Мы последовали его примеру.
Паша достал из сумки сверток, развернул:
- Мать треску положила, лук, картошку. Владик, где водочка?
Я достал из рюкзака бутылку водки, протянул брату.
-Опять разделал мужиков в пух и прах, товарищ сержант запаса? - спросил Витя. - Ловко, ничего не скажешь.
- Плевое дело, - усмехнулся Паша, ударом ладони в донышко бутылки выбив пробку. - Я в полку был первым бильярдистом, за что меня и уважали. И вам сове¬тую научиться. В жизни пригодится - верный кусок хлеба.
Он протянул мне стакан с водкой:
- А ну, прими на грудь!
 Я выпил, лег на теплый песок:
- Как хорошо здесь! Белая ночь, речка, песчаный пляж. Тишина жуткая...
- Природа - одним словом... - усмехнулся Витя, опрокидывая водку в рот. - Только девок не хватает.
Слава пить отказался - режим. Паша не настаивал - ему же больше досталось. Поднес, стараясь не расплескать, полный стакан ко рту:
- Чтоб нам всем было хорошо!
Высоко в голубом небе сверкнул огонек. От него отделился какой – то сверкающий шар и понесся к земле, оставляя дымный след.
- Опять ракету запустили с Плесецкого полигона, - сказал Витя. - Видел, первая ступень падает.
- Какую ракету? - спросил я.
- Космическую. Слышал? Забудь. Нам знать не положено. Военная тайна.
- Да ну... Мы же ее только что видели - какая же это тайна?
 Паша махнул рукой, лег на песок поближе к костерку:
 - Вот пойду в море, деньжат заработаю... Эх, заживем с Шуркой!
- В деревне жить будете? - спросил Слава.
- Не, в город переберемся. Чего нам в этой глуши делать? В городе цивилиза¬ция. Хочешь, в кино иди, хочешь - в театр, или ресторан. Живут же люди!
- Тяжело на траулерах ходить, - сказал Витя. - Моряк загранплавания вахту от¬стоял - и на койку, журнальчик читать. В море, самое большее, неделю болтается, все остальное время в портах стоит под загрузкой. В далекой Бразилии на берег сошел - знойные обнаженные мулатки так и липнут к тебе. Пальмы шелестят, скри¬пит горячий песок под ногами, и ты потягиваешь ром под звуки самбы в таверне... Романтика! А рыбак что? Ушел в море на полгода - и никакого просвета. Каждый день одни и те же бородатые рожи, качка и жидкая похлебка. Рыба пошла - сви¬стать всех наверх! Снег ли, волна ли многометровая - капитана не колышет. Мало, что ли, траулеров перевернулось в северных широтах от обледенения? А сколько рыбаков за борт смыло, рассказывают...
- Сколько получает матрос дальнего плавания в месяц?
- Не знаю. Рублей сто, может, чуть больше.
- А я за полгода пять тысяч возьму. Есть разница.
- Жизнь и здоровье дороже, брат.
- Ничего: живы будем - не помрем! Ну что, отдохнули? Тогда собираемся и - вперед с песней!
Мы присыпали костерок песком, оделись и тронулись в путь. Какое-то время шли вдоль русла речки. Затем - сосновым лесом. Наконец-то выбрались на дорогу. Я разулся. Закатал штанины брюк. Штиблеты, связав шнурки, повесил на плечо:
- Черт, пятку натер! Пойду босиком. Ходили же раньше люди без обуви.
Паша посмотрел на свои разбитые полуботинки, кивнул:
- Ты прав. Пойду - ка и я босиком. Земля - то теплая. Витька, Славка, а вы чего ждете? Иль обувки не жалко?
…В Ломоносове мы не стали задерживаться. Попили холодной водицы из первого попавшегося колодца и побрели дальше по широкой улице спящей деревни. Внизу, под угором, плескалась речная вода, раскачивая привязанные к причалу лодки. На берегу лежала полуразвалившаяся баржа.
- Паш, спать охота, - широко зевнул Витя. - Может, покемарим на барже, а ут¬ром на катере доберемся до Холмогор?
- Отставить разговорчики. Всего три километра осталось.
Дорога петляла по полям, засеянным рожью. Над кромкой далекого леса в пер¬вых лучах солнца блеснул золотом купол монастыря. Паша остановился. Покло¬нившись в пояс, размашисто перекрестился, шевеля губами: слов почти не было слышно. Я толкнул Витю в бок:
- Что с ним?
- Молится.
- А он разве не комсомолец?
- Ну и что, что в комсомоле состоит? Ему командир приказал написать заявле¬ние - он и написал. А теперь он сам себе командир - в кого хочет, в того и верует…

Холмогоры - довольно большой районный центр, а если быть точным - не¬большой старинный северный городок, в свое время сыгравший немалую роль в истории государства Российского. Отсюда началось освоение Русского севера пришлыми охотниками - великоновгородцами задолго до правления Ивана Грозного. Говорят, он был очень удивлен, узнав от чужестранных купцов - путешественников о существовании огромной и богатой северной страны, над которой не распростер¬лась еще его царственная длань. Именно отсюда начинали свой путь к славе вели¬кий ученый Ломоносов и зодчий Шубин...
Городок тянется вдоль реки Холмогорки на несколько километров. На самом высоком месте, почти на самом краю городка возвышается каменный монастырь, центральный купол которого был на треть покрыт сусальным золотом. Большая часть монастыря - в лесах: очевидно, велись реставрационные работы.
На противоположном берегу, возле дебаркадера, дымил высокой трубой катер. Мы стали свистеть и размахивать руками, чтобы привлечь к себе внимание.
На палубе появился мужик в черных трусах. Почесал белую грудь загорелой до черноты рукой, широко зевнул.
- Земляк, перевези на другой берег! - крикнул Витя, приложив рупором к губам ладони.
Мужик повертел из стороны в сторону лохматой головой, ткнул пальцем в запястье. Паша, усмехнувшись, щелкнул ногтем по горлу. Мужик кивнул и тотчас исчез в рубке.
На дебаркадере брат купил у дежурного бутылку вина, которую тут же и распил с мужиками.
Городок спал. По мощеным булыжником улицам, пощипывая за низенькими па¬лисадниками травку, бродили стреноженные лошади. Дома двухэтажные, деревян¬ные. Но много и кирпичных, особенно в центральной части.
Возле универмага, судя по вывеске, сидел на завалинке старик - сторож в тулупе и латаных валенках.
- Ребятки, закурить не найдется? - спросил он.
- Дед, не замерз? - хохотнул Витя. - Лето, чай, на улице.
- Не, в самый раз. Сижу, как на печке. Да и от комарья обороняюсь: совсем оз¬верели.
Паша угостил сторожа папироской, кивнул на магазин:
- Золотишко есть?
- А тебе что? Смотри, парень, у нас нынче строго. У меня ружье. Пальну - небо с овчинку покажется!
- Да я жениться собрался. Кольца надо купить, одежку кой - какую.
- А, так бы и сказал. Приходите завтра. Сегодня понедельник. У магазинов вы¬ходной.
- Как выходной? Тьфу - ты гнуты - я и забыл. Ладно, придем завтра.
Сторож укрылся воротником тулупа с головой, одна папироска торчала.
- Слышь, а лыжи-то вам зачем? - крикнул вслед.
- С Монастырской горки сигать будем. Она, говорят, самая высокая в районе, - сказал Витя. - Купим у монахов сальную свечку, лыжи намажем, чтобы лучше скользили и - вниз, к Холмогорке.
- Ну да, так я вам и поверил, - рассмеялся старик. - Мели, Емеля, - твоя неделя!
Люба Бутакова, в замужестве Сторожева, жила в двухэтажном коммунальном кирпичном доме. Паша перелез через оградку, постучал пальцем по стеклу:
- Сестра, принимай гостей!
Люба в накинутом на плечи шелковом халате встретила нас на пороге:
-Что это вас принесло в такую рань? - спросила она, зевая. - Случилось что?
- Пришли по делам, - важно произнес Паша, снимая в прихожей обувь.- Ты б, сестра, чайник поставила. Устали мы как черти. Пятнадцать километров пешедралом отмахали.
- На попутке не могли доехать из Сосновки?
- Выходной. Не с кем было уехать.
- Ладно, проходите в зал, я яичницу приготовлю.
- А Сашка, твой муж, где?
- По району мотается целыми днями. Должность у него такая - он же в прокура¬туре работает, сам знаешь.
Я сел в кресло, вытянул отекшие ноги. Люба постелила нам на диване, поста¬вила раскладушку. Я не стал дожидаться завтрака - уснул тотчас, едва прикрыл глаза...
Спали до полудня. Люба прибежала с работы, на скорую руку приготовила обед.
- Племяшей что - то не видать, - сказал Паша.
- В садик отвела. Еще успеют вам надоесть. Вы ешьте, а я побежала на работу - главбух наш строгий мужчина. Вечером обо всем поговорим. Ключ от квартиры под половик сунь.
После обеда мы отправились по делам. Милиция на соседней улице. Во дворе Паша велел нам посидеть на лавочке, а сам вошел в довольно мрачное кирпичное здание райотдела милиции. Вышел спустя час, вытирая носовым платком потное красное лицо:
- Уф, поговорили!
- Чего им надо было? - спросил Витя.
- Потом расскажу. Пошли отсюда.
Интернат находился неподалеку. Длинное, П - образное здание с флагштоком посреди двора, в углу - куча сломанных парт и стульев. Несколько мальчишек го¬няли на асфальтовом пятачке мяч.
Слава попросил нас подождать. Подхватив рюкзак с книгами и лыжи, скрылся за дверью.
- Чего в милицию-то вызывали? - спросил Витя. - Не томи, скажи. Мы никому не расскажем, честное слово.
Паша достал из кармана пачку папирос, закурил:
- Наш участковый Пушкарев в седующем году на пенсию уходит.
- Ну, уходит, ну и что?
- Замена ему нужна.
- Ну, нужна...
- Мне предложили...
- Как предложили? Ты что, вместо него будешь?
- Не решил еще. Дали время подумать, с родителями все обсудить. Осенью, сказали, поедешь в Архангельск, в милицейскую школу поступать. Как закончу - получу лейтенантские погоны.
- Ну ты, брат, даешь! Доверие, значит, тебе оказали....
- Выходит - оказали.
- Ты же в море собирался?
- Собирался. А теперь вот все переменилось. Сказали: служить партии и наро¬ду - долг честного гражданина!
Озадаченно почесав затылок, Витя задумчиво произнес:
- А что, участковый наш неплохо живет. Избищу себе отгрохал, живности пол¬ный двор. По молодости, говорят, как с фронта вернулся - все окрестные девки его были, да и сейчас сноровки не потерял.
- Это ты на что намекаешь, братишка?
- Дадут тебе мотоцикл с коляской, фуражку с кокардой, да наган вороненый и будешь ты, как Пушкарь, первым мужиком в окрестных деревнях...
- Ты это брось! Если я стану участковым - служить горячо любимой советской стране буду честно и добросовестно.
- Все так говорят, а как доберутся до должности - куда все девается?
- Витек, не пойму - шутишь ты, или всерьез?
- Шучу, конечно, товарищ лейтенант!
- То-то же. А вот и Славик идет. Пошли отсюда. Тут где-то пивнушка есть - я угощаю.
В полутемном зале накурено - хоть топор вешай. Столики заняты. В углу, на по¬ставленных «на попа» дубовых бочках - батареи пустых кружек, остатки сушеной рыбы, стаканы. Пол заплеван, усеян окурками. Слышна забористая матерщина. Двое мужиков схватились за грудки. Толстуха -посудомойка в грязном клеенчатом переднике высунула голову из дверей кухни:
- А ну, ироды, марш на улицу! Опять здесь все кровью зальете, а мне потом за вами убирать! И за бочками не ссать! Эй ты, бугай не кастрированный, я кому ска¬зала? Оторву кочерыжку!
- У него не кочерыжка, а карданный вал, - хихикнул мужичонка в засаленной до зеркального блеска фуфайке, накинутой на голое тело. - Растуды мать твою в при¬цеп, шалава, чтоб у тебя искра в землю ушла, чтоб у тебя фары повылазили!
- Я твоей жонке все расскажу, тракторист хренов, как ты вместо того, чтобы землю пахать, в пивнушке сшиваешься. Она тебе фары подправит...
-Да ладно, Зинулечка... Свои ведь.
Мы устроились за освободившейся бочкой. Паша принес в обеих руках шесть кружек мутного пива, под мышкой - пару сушеных лещей. Витя смахнул с газетки на пол рыбные кости, достал из кармана перочинный нож:
- Рыба, вроде, ничего. Но пиво - дрянь. Пены почти нет. Разбавили, сволочи, один к одному!
- Пей что есть. И это пойло кончается.
Паша достал из кармана брюк «трешку», протянул Славе:
- Ты пиво не пьешь, принеси нам три по сто.
- Закусывать чем будете?
- Возьми пару сырков плавленых и три кусочка хлеба.
...Я смутно помню то, что происходило со мной в тот день. Была река, солнце, горячий песок. Вода отражала солнечные лучи. Вопили мальчишки, сигавшие с крыши дебаркадера в речку.
Кто - то позвал меня на дебаркадер. Я полез наверх. Бесконечный полет, от ко¬торого захватило дух. И вдруг - тишина. Затем кто - то бил меня по щекам и больно давил на грудь.
- Очнулся? - услышал я голос Паши. - Слава Богу! Ну ты, брат, и напугал нас. С та¬кой высоты шмякнулся, как жаба, брюхом о воду. Внутренности, небось, отшиб?
- Ничего не помню. А что было со мной?
- Ты по дну речки пешком к Белому морю отправился. Хорошо, Витька тебя ос¬тановил вовремя. Скажи ему спасибо!
- А если бы меня не нашли?
Нашли бы... в Северной Двине, - усмехнулся Витя,
- Знаете, братишки, а умирать, оказывается, не больно. Там, - я поднял палец к небу, - тихо - тихо, и огоньки мелькают. Как мотыльки осенью вокруг фонаря.
- Голова болит?
- Немного.
- Ничего, пройдет. Полежи в тенечке, отдохни. Вечером к сестренке пойдем чай пить...

Люба по случаю прибытия гостей накрыла стол в зале. Покормив сыновей, вы¬проводила их во двор, чтобы не путались у взрослых под ногами.
Саша, Любин муж, невысокий, лысый, с круглыми колючими глазками, по - хозяйски распоряжался за столом:
- Так, у всех налито в рюмки? Слава, может стопочку выпьешь за родителей, которые вас вырастили? Случай-то не ординарный: в кои-то веки собрались за сто¬лом сразу четыре брата моей супруги.
- Ну, если только одну...
- Вот и хорошо. От рюмки водки еще никому не было плохо. Все надо делать в меру, как говорит мой непосредственный начальник, товарищ Барсуков. Особенно это, - он щелкнул ногтем по гладко выбритому горлу, - ибо партия все видит и за пьянство строго наказывает. Я прав, Паша?
- Прав, Сашок. Этим, - он постучал вилкой по бутылочке, - увлекаться никак нельзя.
Паша опрокинул в рот рюмку, осторожно подцепил вилкой шляпку маринованно¬го гриба:
- Ты меня рекомендовал на место Пушкаря?
Хозяин дома выпил. Отломив от жареной курицы ножку, стал аккуратно есть:
- Скажем так: намекнул нужному человеку. Так что ты, Пашенька, теперь чело¬век государственный, а это значит, что должен ты себя вести подобающе. Усек?
- Я еще не решил. Подумаю малость.
- Подумай. Да чем вы сегодня занимались весь день?
- Тебе - то что?
- Я все знаю. И как вы в пивнушке водку пили, и как этот мальчик, - он кивнул на меня, - чуть не утонул в Холмогорке.
Паша откинулся на спинку стула, вытер губы полотенцем:
- Ну, раз все знаешь...
- Ты не подумал, что все могло обернуться по-другому?
- Но ведь обошлось! И не смотри на меня так - ты не у себя в прокуратуре.
- Обижаешься? Ну и дурак. На обиженных, говорят, воду возят.
- Сашок, за последнее время сильно ты изменился. Идейным стал или новая должность обязывает?
- В том числе и должность.
- Все ясно.
Саша разлил водку по рюмкам:
- Не кипятись. Мы же родственники - должны помогать друг другу. К тому же че¬ловек ты надежный. На тебя можно положиться. А нам верные люди всегда нужны!
- Понимаю. Я тебе обязан...
- Ну что ты, Паша... Единственное, о чем прошу - не мельтеши перед глазами у районного начальства. Поезжай, с Богом, домой. Но и там не забывай о том, что тебя ожидает. Блюди себя... как девица свою честь!
- Постараюсь.
После ужина смотрели телевизор: шел, кажется, фильм о Чапаеве. Я задремал в кресле - денек выдался тяжелым...

Утром мы попили чайку и отправились по делам. В универмаге долго выбирали Паше костюм: то рукава у пиджака короткие, то брюки в бедрах широки. Попросили померить костюм с манекена, стоявшего в витрине. Оказался впору. Затем выбирали рубашку, галстук, носки. Заодно купили и трусы в цветочек.
С обручальным кольцом тоже пришлось повозиться: то цена не устраивала, то на палец не налазило. Для невесты выбрать колечко оказалось проще. Паша дос¬тал из кармана сучок. Протянул молоденькой продавщице:
- Ты по нему меряй - мерка точная.
Та мило улыбнулась:
- Вы бы лучше невесту привезли.
- Куда ей... Девка уже на сносях! - хохотнул Витя.
- Ну и что? Свадьба бывает не каждый день.
- Кажется, все, - сказал Паша, вытирая рукавом пиджака пот со лба. - Всю душу из меня вынул этот чертов универмаг!
- А невесте подарок? - напомнил Витя.
-Черт! Она просила белые туфли на «шпильках».
Пришлось вернуться в универмаг.
Единогласно остановили выбор на изящных французских «лодочках». Можно, конечно, было бы купить и попроще, - не все ли равно в чем месить деревенскую грязь, - однако Витя настоял на своем:
- Паша, в городе импортные вещи - страшный дефицит! Шурочка будет на седьмом небе, если ты подаришь ей эти туфли!
Паша вынул из кармана брюк сложенную пополам бумажную стельку, долго примерял к подошвам туфелек:
- Вроде в самый раз?
- Если большими окажутся - ватки подложит в носок, если маленькие - разно¬сит, - привел последний довод Витя. - Я б своей невесте купил...
На улице парило. Чайки, громко крича, летали низко над водой. На западе - черная полоса. Надвигался дождь. На противоположном берегу стоял «ПАЗик».
- Автобус студентов повезет, - сказал Паша. - А не махнуть ли нам на нем домой?
- Надо бы сестру предупредить, что уезжаем, - сказал Витек. - Да и вещи кое - какие остались.
- Некогда. Автобус ждать не будет. С комфортом поедем. А то в прошлый раз в кузове «полуторки» бока намял...
Мы спустились по деревянной лестнице к дебаркадеру, смешались с толпой студентов, судя по трафаретам на брезентовых «ветровках», из московского уни¬верситета.
Переправившись на противоположный берег, залезли в «ПАЗик» вместе с сту¬дентами.
Паша поздоровался с водителем за руку: знакомый парень. Тот подмигнул, кив¬нув в сторону девчонок, прихорашивавшихся на переднем сидении:
- Паш, как тебе эти московские «штучки»?
- Девки как девки, ничего особенного.
- Ты что, женился?
- Нет, Гена. Пока вольный стрелок. В Сосновку не едешь?
- Путевка до Ломоносово выписана Целый месяц студентов возить буду во второе отделение. Коровник стоит недостроенный... Третий год приезжают. И все новенькие.
- А я с братишками домой собрался. Дождь-то нас не прихватит?
- Не должен. Хотя, черт его знает... Вон, пыль уже прибило. Ну что, все собрались?
Студенты хором заорали:
- Все! Поехали, шеф!
Дождь грянул неожиданно: мощные струи воды за несколько минут превратили полевую дорогу в грязное месиво, в котором старенький автобус то и дело утопал в невидимых под водой колдобинах по самые оси. Студенты выпрыгивали под струи дождя и дружно выталкивали автобус на ровную дорогу.
До Ломоносово добирались почти час. Автобус остановился возле кирпичного здания школы. Спустя несколько минут оно напоминало муравейник: все бросились обустраиваться. Для ребят был выделен спортзал, для девчонок - один из классов.
Витя успел перезнакомиться с девчатами. Мы помогли им под проливным дож¬дем перенести вещи в здание.
- Закончите университет и пошлют вас во все концы страны. Возможно, некото¬рые попадут в этот суровый край. Привыкайте, здесь не столица - все нужно делать своими руками: печь топить, и воду из колодца носить. Да и клозетов теплых здесь тоже нет, - сказал он.
Одна из девчонок вздохнула:
- Я никогда в эту грязь не поеду. Даже под дулом.
- Малышка, не хмурься, пожалуйста, - стал успокаивать ее Витя, - дождь прой¬дет, и опять выглянет солнце. Потом оно уйдет за горизонт, но будет светло, пото¬му что на Черном море осенью бывает бархатный сезон, а у нас, на море Белом лето - сезон белых ночей. Считайте, что вам сказочно повезло! Девчонки, жить будете в ритме танго «белая ночь»!
- Витя, вы такой смешной, - улыбнулась ему блондинка в голубеньком болоньевом плаще. - Придумали - сезон белых ночей.
- Милая девушка! Вам здесь понравится - я уверен!
- А вы, случайно, с Мишей Ломоносовым не знакомы?
- Нет. Он, к сожалению, давно уже умер. Лет двести назад.
- Так вы не местный?
- Мы приехали из Архангельска на лето, отдохнуть. Я курсант мореходного учи¬лища, а эти парни - мои двоюродные братья. Слава - мастер спорта СССР по лы¬жам. Владик - будущий инженер.
- С вами еще один товарищ....
- А, это мой старший братишка, лейтенант милиции. Его сюда направили после окончания милицейской школы, - усмехнулся Витя. - Мы к нему в гости приехали на лето.
Паша сидел в автобусе, курил, то и дело поглядывая на затянутое грозовыми тучами небо:
- Интересно, когда дождь прекратится?
Водитель выстрелил окурком в форточку:
- Кажется, зарядил надолго. Сейчас до Сосновки ни одна машина не доберется. Разве что на тракторе...
- Придется задержаться. Ну, всего хорошего, друг.
- Паша, я бы тебя к себе отвез, да ведь ты не один. А у меня комнатушка - с гулькин нос. Так что - извини...
- Ничего, Гена. О нас не беспокойся. Перекантуемся ночь, а утречком дальше двинем. Привет жене и детям!
Во дворе школы, в деревянном бараке, служащем и столовой, и клубом для студентов готовили торжественный обед по случаю их прибытия на Родину велико¬го Ломоносова, чье имя носит университет, в котором они учатся. Едва дождь при¬утих, студентов выстроили на площадке перед школой. На флагштоке подняли красный флаг. Представитель местной власти произнес короткую приветственную речь. Затем студентов пригласили в столовую.
Нас, естественно, никто не приглашал отведать жаркого, аппетитный запах ко¬торого ветерок относил в нашу сторону. Да мы и не настаивали. В магазине купили две бутылки дешевого портвейна, буханку хлеба, банку кильки в томатном соусе и, спустившись к пристани, с комфортом устроились в трюме полуразрушенной баржи, лежавшей на берегу.
За разговорами незаметно пролетело время. Мы искупались, несмотря на про¬хладную погоду. Потом мы услышали музыку: динамики разносили звуки по всей деревне. Мы привели себя в порядок и не спеша отправились к студентам.
Среди толпы Витя был как рыба в воде: приглашал танцевать самых красивых девушек. Слава тоже пользовался успехом у студенток. Паша курил с парнями во дворе. Я стоял в углу, разглядывая танцующих.
В барак, в обнимку с белокурой девушкой, вошел высокий, красивый парень в строгом костюме и начищенных штиблетах. Слава Хабаров окликнул его:
- Михаило, привет!
- Славик, братишка! Ты что здесь делаешь?
- Да вот, в Холмогорах был, в интернат заходил по делам. Теперь до дома до¬бираюсь. Дождь прихватил - придется ждать, пока дорога не просохнет.
- Ко мне домой что не зашел?
- Я не один, с братьями. Нас четверо.
- Какая разница? После танцев приглашаю всех ко мне в гости. Договорились?
Парень подхватил девушку, и они закружились в вальсе.
- Кто это? - кивнул я на красавчика.
- Мишка Ломоносов, мой двоюродный брат по матери. В следующем году за¬канчивает Московский университет. Впереди - аспирантура. Дядя говорил, что он уже начал собирать материал для будущей диссертации по истории Русского Севе¬ра. Светлая голова.
- Ломоносов... Однофамилец или родственник нашему великому ученому?
- Прямой потомок. В роду Ломоносовых старшие сыновья сплошь Михаилы.
- Надо же! А девчонку беленькую я видел в автобусе.
- А, Раечка. Она каждое лета приезжает сюда со стройотрядом. Любовь у них. Кажется, они собираются пожениться.
- Она москвичка?
- Да. Живет на улице Горького, возле Белорусского вокзала с родителями. Ми¬ша говорил, что ее папа - профессор университета, а мама - актрисочка музыкаль¬ного театра: ее несколько раз по телевизору в «Голубом огоньке» показывали.
- Никогда не был в Москве, - вздохнул я. - В животе бурчит - есть хочу. Танцы скоро кончатся?
- Как свет отключат.

... Веселая компания молодых людей месила грязь под низким, свинцовым не¬бом. Михаил под ручку с москвичкой - впереди, мы - за ними гурьбой. Я зябко поводил плечами под рубашкой: в одночасье жаркое лето превратилось в холодную осень - это сиверко принес холод с Ледовитого океана.
- А вот дом - музей нашего знаменитого земляка! - остановился перед ухожен¬ным одноэтажным деревянным зданием Миша. - Изба, в которой родился Михайло Ломоносов, не сохранилась, но именно на этом месте она и стояла много лет назад.
- Как, в деревне есть музей? - переспросил я.
- А что удивительного? Сюда каждый год из Архангельска приезжают на автобусах и теплоходах туристы со всего мира. Летом открыты ресторан, пивбар и су¬венирный магазин.
- Обслуживают за валюту? - спросил Витя.
- Да. Советским гражданам там нечего делать. Все от «Интуриста».
Миша отпер дверь своего дома, приложил палец к губам:
- Прошу не шуметь, ребята. Родители уже спят. Пошли наверх.
Поднялись по скрипучей лестнице. Неяркий свет фонаря озарил комнату. Возле окна - письменный стол. На столе - стопки бумаги, папки, пишущая машинка «Ундервунд». Возле стены - книжный шкаф, забитый под завязку книгами. В углу - широкая деревянная кровать. На полу - домотканый половик.
- Располагайтесь, я сейчас принесу что-нибудь поесть, - сказал хозяин комна¬ты. - Рая, ты поможешь мне?
Они вышли из комнаты. Мы расселись на стульях и кровати. Паша распахнул окно. Закурил, сел на подоконник.
- Дождь опять зарядил. Чую, придется нам утром добираться домой пешком.
- Надо было в Холмогорах переждать, - сказал Слава. - Понес нас леший...
- Интересно, чем сейчас моя Шурочка занимается?
- Тебя ждет. Гадает, когда ее Пашенька в клювике туфли на «гвоздиках» прине¬сет и колечко обручальное, - усмехнулся Витя.
Миша принес хлеб, масло, сковородку жареной картошки и бутылку «Кагора». Рая расставила на столе тарелки, стаканы.
Мы набросились на еду: ничего удивительного - считай, с утра ничего не ели. Миша курил сигарету с фильтром, потягивая вино из стакана. Рая сидела рядом, положив голову на его плечо:
- Мои родители передают тебе привет.
- Как они поживают? .
- Уехали к родственникам в Ригу. Давно не были.
- Я рад, что ты приехала ко мне. Не виделись месяц, а мне показалось - целую вечность.
- Ты исхудал. Много работаешь?
- Недавно вернулся из Архангельска - три недели не вылезал из краеведческо¬го музея.
- Нашел то, о чем тебя просил Герман?
- Да. Семнадцатый век... Изгнание староверов с Русского Севера. Наш друг бу¬дет доволен материалом, который я для него собрал. Кстати, как движется его ра¬бота над сценарием фильма о Соловецком монастыре?
- К Новому году, думаю, закончит.
- Я перепечатаю материал, а ты передашь его Герману по приезде в Москву. Договорились?
Паша отодвинул от себя пустую тарелку, закурил:
- Спасибо, Миша, за ужин. Пора и баиньки. Мы тебя беспокоить не будем, на повети поспим.
- Замерзнете на сеновале. Я лучше вам на полу постелю.
- Ты ж не один.
- Я провожу Раечку в общежитие.
- Ну, коли так...
… Мы проснулись поздно. Миша приготовил на завтрак яичницу. Принес кринку молока и хлеб.
- Дорога к утру подсохла. Сосед наш собирается в Сосновку. Я попросил, чтобы он вас подбросил.
- На чем?
- Трактор с тележкой. Какие-то ящики повезет.
 Паша вытер молоко с губ, довольно потер руки:
- Ну что, братишки, поехали? Жаль, Миша, с родителями твоими не увиделись.
- Они просили передать вам привет.
- Слушай, хочу у тебя спросить - ты на кого в Москве-то учишься?
- Занимаюсь историей, пишу сценарии, увлекаюсь живописью, классической музыкой, - рассмеялся Миша. - Люблю балет, хорошее вино и красивых женщин.
- Надо же... И как у тебя на все хватает времени?
- Честно говоря - не хватает. В мире столько интересного.
- Привет Раечке. Она девка ничего... Сразу видно - из интеллигентов. Ты па¬рень не промах, хоть и нашенский, деревенский.
- Да и ты, Паша, не дурак. Слава сказал, что ты на городской девчонке женить¬ся собрался?
- Так уж вышло - на городской.
Миша проводил нас до ворот, попрощался за руку:
- Ну, всего вам хорошего, ребята. Может, когда-нибудь еще увидимся. Здесь ли, в Москве...
 - Жизнь длинная - встретимся! - крикнул Паша, нахлобучив кепку на голову. Трактор рванул с места. Мы повалились на ящики в тележке. - Бутаковы тоже не лыком шиты!

... К полудню распогодилось. Выглянуло из-за туч солнце. Земля парила. Сор¬няк, вдоволь напившись водицы, так и пер из придорожных канав.
В Сосновке мы задерживаться не стали. Отправились в Невзорово пешком. Ки¬лометра два всего, да и дорога немного подсохла.
Тетя Мария встретила нас радушно. Меня обняла за плечи, поцеловала в щеку:
- Вырос-то как, Владик. Давненько у нас не был. Как родители поживают? Мама не болеет?
- Не болеет. Вам привет просила передать.
- Спасибо. Мы, слава Богу, тоже неплохо живем. Старшенький мой, Боря, квар¬тиру получил в Мурманске... Пишет, опять в море на полгода уйдет в начале июля треску ловить. Штурман он.
- Слава говорил.
- На здоровье пока не жалуюсь. Зимой, правда, приболела. Радикулит прокля¬тый замучил. Ой, что я стою-то! Вы же, небось, голодные. Сейчас я что - нибудь сго¬товлю.
Пока тетя Мария готовила обед, мы сидели на лавочке за избой, любовались с высоты угора Северной Двиной.
- Кто это по реке шпарит на моторке? - спросил Паша. - Уж не Копеины ли за водкой в Баженино гонца послали?
- Они. Давеча рыбинспектора за ними гонялись под Устюгой. Не поймали. У них на лодке мотор новый, мощный. Скорость - что у глиссера, - кивнул головой Слава.
- Смелые ребята. Я их в субботу в клубе видел пьяных в дымину. Говорят, по¬сле танцев опять с баженинскими подрались. Еле ноги унесли.
- Против колья много ножиком помашешь, - усмехнулся Витя. - Эх, попались бы они мне под руку... Тебя, мастер, не обижают?
- Было такое, - смутился Слава. - Как-то я с Галкой, их младшей сестренкой в Сосновке, в магазине столкнулся. Ну, вместе возвращались. Между нами ничего не было - так, болтали всю дорогу. На другой день старший, Киля, ко мне на берегу подошел. Еще раз увижу рядом с нею, сказал, башку оторву...
- Ты, братишка, Копейных не бойся. Обижать станут - свистни нам. Мы прие¬дем и разберемся.
- Не стоит с ними связываться. Потом проходу не будет.
Тетя Мария позвала нас обедать. Только сели за стол - на улице вдруг потем¬нело. На дороге, ведущей в Сосновку, закрутила столбом пыль.
- Ну и ветер поднялся! - воскликнул Паша. - Закрывайте все окна в избе, а то пыль нанесет!
Несколько мгновений мы едва различали лица в кромешной тьме. Над головой раздался громкий треск, будто рвали на куски холстину. И - сильный запах озона, от которого закружилась голова.
- Батюшки! - прижала руки к груди тетя Мария. - Светопреставление началось, что ли?
Внезапно все кончилось. За окном посветлело. Мы бросились к дверям. Паша поднял глаза вверх:
- Тетя Мария, у тебя крышу ветром унесло! .
- Ой, что ж это творится? - запричитала бедная женщина. - Слава, залезь на поветь – может, хоть что-то осталось из вещей?
Слава вбежал в избу, по лестнице поднялся на сеновал:
- Мама, ничего не осталось. Все ветром унесло. Точно корова языком слизнула!
Из соседней избы вышел бородатый мужик, почесал затылок:
- Слышь, соседка, над вами смерч прошел. Я из окна все видел. Крышу как рвануло, да как понесло...
-А где крыша - то?
- В реке, должно быть.
Мы побежали на угор: крыша, сложенная как книга, медленно плыла вниз по те¬чению...

Спустя час приехал на «козле» председатель колхоза, представительный, с ог¬ромными черными усами. Лично осмотрел порушенную избу Хабаровых. Почесал затылок:
- Да, смерч принес много убытков. Напиши заявление. Доски на крышу я тебе, Мария, дам. С людьми, правда, туго. Придется тебе самой нанимать плотников.
- И на том спасибо, Иван Сидорович, - поклонилась в пояс вдова. - Мы сами управимся. Родственников вот попрошу. Пашенька, Витя, племяннички дорогие, поможете?
- Поможем, тетя Мария, - сказал Паша. - Как доски привезут - Славку к нам шлите.
- Ну, это ваше дело, - кивнул председатель. - Доски, я твердо обещаю, на днях привезут с лесопилки.
- Может, в избу зайдете, дорогой Иван Сидорович? У меня обед готов.
- Некогда, Мария, - распушил усы председатель. - Дел у мня еще много. Вот вечерком, пожалуй, загляну к тебе... хм... на огонек.
Председатель сдержал слово. Спустя пару дней тетя Мария послала сына к Бутаковым. Дядя Семен поскреб затылок, - не было печали, - и повел племянника к Пашиной избе.
Витя мешал в бочке раствор, а Паша таскал в избу кирпичи: собирались класть новую печь. Я сидел под деревом, штудировал историю.
- Я вижу, дело идет, - одобрительно покачал головой дядя Семен. - Перекури¬те, надо поговорить.
Витя бросил лопату, вытер майкой пот со лба:
- Доски привезли?
- Привезли, - кивнул головой Слава. - вчера вечером.
 Паша сел на порожек, закурил:
- Гвозди, толь привезли?
-Председатель обещал выписать.
- Инструмент остался?
- Нет. Ящик с инструментом унесло. Шкуры овечьи, два тулупа - мама повесила для просушки, хомуты, упряжь, сено. С заднего двора - телегу, сани, две поленни¬цы дров... Много чего унесло.
- Да, не повезло Марии, - вздохнул дядя Семен. - Инструмент дам. Гвозди дам. Толя два рулона. Кто крыть крышу будет? У моих сынов дел по горло.
- Можно, я поеду? - спросил я.
- Тебе заниматься надо.
- А, до экзаменов время есть. Успею подготовиться.
- Ну, смотри. Крышу крыть дело нехитрое. Вдвоем управитесь. Паша, растол¬куй, а то что - нибудь слепят... Люди ведь засмеют!
Паша показал Славе как надо правильно крыть крышу. Я старательно записал на листке бумаги инструкции.
- Все поняли, орлы?
- Так точно, товарищ сержант запаса - поняли!
- Тогда каждый берет по рулону толя и - к лодке. Витя, ящик с гвоздями - твой. Ящик с инструментом я понесу.
- Если гвозди останутся - обратно привезите. И инструмент не потеряйте - нынче такой в магазине не купишь, - напутствовал нас дядя Семен. - Слышь, Сла¬ва? Под твою ответственность даю!
- Буду беречь как зеницу ока!

... Тетя Мария встретила нас на берегу, помогла вытащить лодку на берег:
- Из Сосновки только что привезли толь, гвозди. А Бутаковы что не приехали?
- Мама, они печку разобрали, им некогда. Дали все, что просил, а крышу сам крыть буду. Владик поможет.
- И на этом спасибо. Был бы жив муж - никого ни о чем не просила бы. Господи, сохрани мою душу грешную!
После обеда мы принялись за работу. Работали не спеша, как учил товарищ сержант запаса: я обстругивал рубанком неровные края доски, затем подавал ее наверх. Тщательно выровняв доску, Слава, не жалея гвоздей, намертво приколачи¬вал ее к стропилам.
Тетя Мария, вернувшись вечером с работы, была приятно удивлена:
- Какие вы молодцы у меня! Слава, Владик, на сегодня все. Слезайте с крыши.
Мы спустились по лесенке, осмотрели свою работу снизу:
- А что, неплохо получается, - сказал Слава. - Правду говорят: не Боги горки обжигают!
- Господи, лишь бы дождя не было! Потолок зальет - придется ремонт делать внутри, - вздохнула тетя Мария.
- Мать, папин барометр показывает «ясно». Я смотрел.
В тот вечер мы рано легли спать - умаялись с непривычки от тяжелой работы...
Работа была почти закончена, когда в Невзорово из Лобово приехали братья Бутаковы.
- Бог в помощь, плотнички! - поздоровался Паша, придирчиво разглядывая крышу. - Хорошо сработали. Молотки!
- Для себя старались, - сказал Слава, спускаясь по лесенке. - Эх, немного не успели - барометр с утра падает.
- Что твой барометр? У отца второй день в костях ломота - получше твоего ба¬рометра предсказывает ненастье. Батя нас к вам послал на помощь - вдруг не ус¬пеете до дождя управиться, - сказал Витя, засучив рукава.
- Без вас, пожалуй, не управились бы.
- Ну, коли такое дело... А ну, Витек, полезай на «конек» - поможем родствен¬ничкам! - скомандовал Паша, снимая с плеч пиджак.
Дело пошло живее. К вечеру крыша была готова. Тетя Мария приготовила ужин, достала из подвала бутылочку водки:
- Хотела трактористу отдать, да он не пьет. Завязал, говорит, тетка Мария, с этим делом, а то уже чертики перед глазами прыгать начали.
Паша вытер полотенцем пот со лба:
- Душно как в бане. В голове шумит - точно угорел.
- Это от давления, - сказала тетя Мария. - Я сама еле передвигаюсь. Гляньте - ка: небо черное и молнии сверкают. С Белого моря ненастье несет.
- Успели, значит, тетя Мария!
- Успели, Пашенька. В аккурат успели. Вы ешьте, пейте. А я белье с веревки сниму - как бы не вымокло под дождем.
Сильный дождь прихватил двух цыганок, возвращавшихся из Сосновки. Паша толкнул локтем Славу в бок, кивнул на окошко:
- Случайно, не Галочку Копеину с мамашей дождь полощет - хоть отжимай?
- Они. Из магазина возвращаются.
- А девка ничего, фигуристая. Ишь, как платье облепило вокруг ног, - усмехнул¬ся Витя. - Эх, за сиськи бы ее подержаться...
- Тебе братья Копеины подержатся, - сказал Паша. - Ножичком вострым по од¬ному месту чик - и будешь как кот кастрированный. Эти парнишечки никого не бо¬ятся: ни Бога, ни черта, ни милиции.
- Пусть меня сначала поймают.
- Поймают. Не на берегу, так на реке, когда ты сеть из реки тянуть будешь. Са¬мому достанется и сеть порежут!
Паша разлил в рюмки водку:
- Ну что, братишки! Выпьем за новую крышу? Чтоб ни один ураган, какой бы силы ни был, не смог оторвать ее. Старая-то, честно говоря, гнилая была. Оторва¬ло - туда ей и дорога.
...После ужина Бутаковы задерживаться не стали: собрали отцов инструмент, подхватили ящик с остатком гвоздей, и, едва дождь приутих, вышли из избы.
- Владик, с нами поедешь, или останешься? - спросил Паша, спускаясь по скользким ступеням к реке.
- Останусь на пару дней. Слава собирается сегодня ночью сеть ставить на реке. Погода что надо - ни один рыбинспектор носа не высунет. А мне интересно...
- Ладно. Если надумаешь - на рабочем катере до Баженино доберешься, а там пешком до Лобово добежишь. До свидания!

 Слава разбудил меня в полночь:
- Ну что, идешь со мной или останешься?
- Как погодка? - зевнул я. Откинув одеяло, зябко повел плечами. - Я такой сон видел...
- Ну, тогда спи, а я пошел.
- И я с тобой. Что одевать?
- Одежда на стуле лежит.
Я надел братов спортивный костюм, свитер, фуфайку. Натянул на ноги армей¬ские кирзовые сапоги. На плечи набросил брезентовый плащ.
- Кажется, готов.
Слава накинул на голову капюшон прорезиненного плаща:
- Пошли. Понесешь сеть, а я весла.
...Слава греб, стараясь держать нос «плоскодонки» против ветра. То и дело вы¬сокая волна перехлестывала через низкий борт лодки. Я едва успевал вычерпы¬вать жестяной банкой воду с днища:
- Далеко еще? А то я совсем запарился.
- Сейчас войдем в протоку, сядешь на весла, а я займусь сетью.
В протоке волны не так сильно раскачивали лодку, как на открытом пространст¬ве: деревья, точно щит, прикрывали нас от ветра. Слава бросил в воду камень - грузило, начал разматывать сеть. Я потихоньку греб к противоположному берегу. Вскоре нос лодки уперся в отмель.
Слава сбросил в воду последний буек, махнул рукой:
- Все, греби домой. Завтра ночью придем на это же место.
- А сеть никто не утащит?
- Если дождь не перестанет поливать - инспектора не сунутся. Копейных не ви¬дать. Эти волки не раз мою сеть резали.
- А какое они имеют право трогать чужую сеть?
- Старик Копеин - общественный рыбинспектор. У него - власть.
- А сынки, значит, разбойники с большой... реки?
Мы отсыпались до полудня. Дождя не было, но во двор выходить не хотелось. Было по - осеннему холодно - и это в середине лета. Целый день валялись в посте¬ли, читали, слушали транзистор.
- Слушай, чье ружье висит на стене? - спросил я.
- Отца. Он заядлым охотником был. И брат старший.
- А ты?
- Иногда зимой хожу на охоту.
- Дичи много?
- Есть. Заяц, лиса. А в прошлом году волки насели: одного прямо во дворе за¬стрелил.
Слава отложил книгу, закинул руки за голову:
- Под Новый год у нас морозы стояли - за сорок. Я на каникулы из Холмогор приехал. С мамой сидим за столом, чай пьем. Вдруг слышим - собака у соседей лает, аж захлебывается. Ну, я ружье снял со стены, зарядил: дай, думаю, выйду во двор, да погляжу, что с ней. Дело хоть и вечером было, но при луне успел разгля¬деть волчару. Глаза блеснули, тут я на вскидку, как старший брат учил, и пальнул из обеих стволов, дублетом.
- Убил наповал?
- Наповал. Шкура - что решето. Жаль, пришлось выбросить.
-Страшно было... убивать?
- Не в первой. Чего зверя жалеть - не человек ведь.
- А в человека выстрелил бы?
Слава пожал плечами:
-Зачем? С человеком договориться можно, а с волком...
- А я только в парке из «духовки» стрелял. Патроны есть?
- Есть. Зачем тебе?
- Пострелять хочу. По чайкам. Вон их сколько летает, - сказал я. - Можно?
- Днем, посреди деревни? Соседи участковому пожалуются - придет Пушкарь, заберет ружье. Оно на брата записано.
- Жаль.
К вечеру распогодилось. На несколько минут выглянуло солнце и опять скры¬лось за низкими тяжелыми облаками.
Мы спустились к реке, столкнули лодку в воду. Волны не было, так что грести - одно удовольствие.
Наши лица вытянулись: сеть кто-то порезал в клочья.
- Я так и знал, - сказал Слава, - что Копеины заглянут в протоку. Делать нечего - разворачивай лодку.
- Слушай, сколько можно терпеть? Давай, их сеть порежем? Вон, буйки на вол¬нах покачиваются.
- Не хочу с ними связываться.
- Не дрейфь, братишка! Где наша не пропадала!
- Я сказал - нет!
Вернулись назад. Вытащили «плоскодонку» на берег. Я кивнул в сторону лодки, лежавшей на берегу:
- Это посудина Копейных?
 -Не трогай. За лодку башку оторвут.
- Это мы еще посмотрим.
Я нашел на берегу большой камень, поднял над головой. Сделав несколько ша¬гов, сбросил в лодку. Раздался хруст ломающегося дерева.
- Ну вот. Пробоина получилась что надо - теперь долго на реке не появятся.
- Зря ты, Владик. Копеины тебе этого не спустят.
… Стараясь не шуметь, мы вошли в избу. Из горенки раздался голос тети Марии:
- Вернулись, рыбаки? Рыбы много поймали?
 - Спи, мама. Утром узнаешь, - сказал Слава, вешая плащ на крючок. Зажег керосиновую лампу. - Мы чаю попьем - и спать.
- Что случилось? А ну, подойди ко мне!
Я не слышал, о чем разговаривали в горенке мать и сын. Лежал в постели, ус¬тавившись взглядом в серое окно. Подоткнул под голову подушку. Закрыл глаза.
«Пожалуй, не следовало этого делать, - подумал я. - Но с другой стороны, эти цыгане совсем обнаглели: двоюродного брата за человека не считают. Разбойники настоящие! То, что сделал, уже не исправить. Так что и переживать не стоит. Утром разберемся».
Поспать не пришлось. Тетя Мария вошла в комнату, поднесла керосиновую лампу к моему лицу:
- Владик, вставай. Слава отвезет тебя в Лобово. Тебе нечего делать у нас.
- Хорошо. Я сейчас оденусь.
Наскоро попив холодного чая, мы спустились к реке. Тетя Мария помахала нам с угора белым платком.
- Ну вот и отдохнул в Невзорово, - вздохнул я, берясь за весла. - Теперь вас цыгане с потрохами сожрут.
- За нас не беспокойся. Ничего они нам не сделают. Закона такого нет... А с Бутаковыми тебе спокойно будет - в обиду, в случае чего, не дадут.
- С «плоскодонкой» своей что будешь делать?
-Пашке отдам. Пусть пользуется. Я все равно в армию осенью ухожу. А за это время многое может перемениться…

Паша, услышав рассказ Славы, расхохотался от души:
- Говоришь, Владик лодку Копейных в щепки расколотил? Молоток! Правильно и сделал. Давно надо было им по рукам дать, чтоб не трогали чужое добро. Хоро¬ший урок! Ты, Владик, не бойся. Мы всегда рядом.
Я криво усмехнулся:
- Я и не боюсь этих Копейных. Если надо - могу и сам за себя постоять.
- Герой, что ли? - спросил Витя. - Или тебя никогда ножичком под ребра не ще¬котали?
- Плевать я на них хотел. .
- Ладно, петухи, - сказал дядя Семен. - Я с их отцом поговорю. Не звери же они. Что будешь со своей лодкой делать, Слава?
- Забирайте себе, дядя Семен. Мне осенью все равно в армию идти.
- Ну, спасибо. Из армии вернешься, я тебе ее верну.
- Пользуйтесь на здоровье. Я после армии в Невзорово вряд ли вернусь.
-Что так?
- Из нашей деревни, считай, вся молодежь уехала. И я уеду в город.
- А вдруг вернешься?
- Ну, если вернусь, тогда я катер куплю. Настоящий! - рассмеялся Слава.
… В тот же день «плоскодонку» Хабаровых мы отогнали в Баженино. Славу поса¬дили на рабочий катер, а Витя отправился на колхозную конюшню за лошадью: решили перетащить лодку из Северной Двины в Черную речку.
Спустя полчаса Витя пригнал лошадь, запряженную в сани. Кобыла оказалась старой. Маленькая, с трясущимися ногами. Втроем лодку кое - как погрузили. Паша взял кобылу под уздцы:
- Но, пошла, милая! Нам бы в гору подняться, а там легче будет...
Лошадь протащила сани рядом с плотиной. Затем мы спустили лодку в Черную речку. Паша сел на бревно, лежавшее на берегу, закурил. Расстегнув военный ки¬тель, почесал грудь:
- Погодка ничего... Искупаться, что ли?
- Холодно еще, - зябко повел плечами Витя.
- А ты бревно раз пять за комель подними - сразу согреешься.
- Сам поднимай. А лучше вон сивку - бурку за ребра. Небось, силенок не хватит?
- Отчего же, - усмехнулся Паша. - Силенки есть.
- Спорим на бутылку водки, что все четыре копыта от земли не оторвешь! Владик, разбивай - судьей будешь!
Паша не спеша затоптал окурок. Снял китель, рубашку и брюки. Поиграл муску¬лами на широких плечах:
-Говоришь, четыре копыта?.. Ну, Зорька, держись!
Кобыла повернула голову, круглым коричневым глазом глянула на человека. Кожа на широком брюхе пошла волнами от легкого тумака.
- Спокойно, Зорька, - пробормотал Паша, подлезая под брюхо лошади. - Сей¬час я тебя немножко приподниму. Тпру – у - у, старая! Приказ был: стоять!
Он широко раздвинул полусогнутые ноги, обхватил руками, точно обручем, от¬вислое брюхо кобылы, затем стал медленно ноги выпрямлять. Его лицо налилось кровью. Глаза готовы были выскочить из орбит. Кобыла, потеряв опору, нелепо замахала копытами в воздухе.
Витя присел, заглянул брату в лицо:
- Бросай кобылу - надорвешься! Ну, Пашка, ты и бугай! Небось в армии физ¬культурой занимался?
- А как же - по утрам физзарядку делал. Проспорил?
- Сейчас, что ли, за бутылкой бежать?
- А когда же? Магазин открыт. Зорьку в конюшню отведи. Скажи спасибо конюху - за мной магарыч.
Пока Витя отсутствовал, Паша и я нежились на берегу речки под лучами солн¬ца, выглянувшего из-за туч.
- И откуда у тебя такая сила? – спросил я, с завистью щупая бицепс брата. – Я в спортзале три раза в неделю по два часа мышцы качаю, а их почти не видать.
- То, что «качаешься» - это хорошо. Года твои еще не подошли. Через пару лет и у тебя будет силенка. Я ведь в армии гиревым спортом занимался. Очень помогает при игре в биллиард…
Паша сел за весла. Речка то и дело меняла направление. Справа, на вершине холма, показалась деревня.
- Лобово. Вид сзади. А вон и наша изба, - показал пальцем Витя.
- Выходит, речка проходит мимо вашей деревни? Здесь тоже можно ловить ры¬бу? - спросил я.
- Можно. Мы обычно с берега ловим на удочку. Карась, щука. Теперь у нас лод¬ка есть. Можно вверх по Черной речке подняться. Там красотища... Лучше, чем на Холмогорке.
- А лес откуда сплавляют?
- В десяти километрах - леспромхоз. Я там перед армией работал, - сказал Паша. - Зимой, как река становится, на лыжах домой бегал.
- Хорошо здесь... Кажется, к вечеру тепло будет, - сказал я, - Может, после ра¬боты махнем на рыбалку?
- Времени нет, - покачал головой Витя. - Дел еще много. А тебе что делать? Бери книги да удочки - и на речку. Позанимаешься, а заодно несколько рыбешек на уху поймаешь.
Возле берега - плот, к которому привязаны лодки. Детишки, визжа, плюхались с них в воду. Две женщины полоскали белье.
- Пашенька, никак лодочку купил? - приставила ладонь козырьком к глазам од¬на из женщин. - Не покатаешь?
- Пусть тебя, Зойка, муженек твой катает, - усмехнулся Паша. - А у меня есть кого.
- Нет муженька. Опять в город подался.
- Вернется - примешь назад?
- Нет. Хватит. Уже третий раз ушел. Теперь не пущу в избу. Мне и одной неплохо.
 Паша привязал цепь к плоту, щелкнул замком:
- Так-то оно надежней будет. Пошли, братишки, обедать.

…Каждое утро я садился в лодку и греб вверх по Черной речке. Примерно в кило¬метре, в первое свое путешествие по окрестности, я обнаружил прекрасный песча¬ный пляж, на котором и провел весь день: штудировал учебник, купался, загорал, ловил рыбу и... сочинял стихи.
 Выйдем мы на реченьку. .
 Лунный блеск - как нож.
 Облака колышутся,
 Словно в поле рожь.
 Над водою черною
 Белые кресты.
 Я люблю, желанная...
 Полюби и ты!
 Полетим как птицы мы
 За звездой вослед.
 Я люблю, красивая...
 А ответа - нет.
День проходил за днем. Я загорел до черноты. Штудирование учебников стало доставлять мне удовольствие. Паша посмеивался над моим затворничеством. Как - то вечером он спросил:
- Завтра суббота. А не махнуть ли нам всем вместе на рыбалку? С ночевкой?
- Надо бы девок позвать - веселее будет, - хохотнул Витя. - Паш, ты говорил, к Шурочке сестра приехала из города. Может, их пригласить? А что, поближе позна¬комимся с будущими родственницами.
- Ладно. Я с ними поговорю. Может, согласятся. Чего им дома сидеть?
В субботу вечером Паша привез на лодке из Баженино сестер. Обе высокие, стройные, голубоглазые. Волосы русые, прямые. У Шурочки глаза грустные, а у Светланы - по-детски озорные. И движения - резкие, по-мальчишески угловатые.
У меня после бани лицо было красное: я видел свое отражение на начищенном до блеска боку самовара. А рядом - милое бледное лицо Светланы. Я больше молчал - стеснялся. Зато Витя аж из кожи лез, чтобы произвести на сестер неиз¬гладимое впечатление: он, де, без пяти минут штурман дальнего плавания, на¬стоящий морской волк. «Травил» байки о сказочных заморских странах, о мулатках и прочих своих впечатлениях - был однажды во время практики на Кубе. Паша лишь посмеивался: умеет братишка развешивать лапшу на уши.
Ночь обещала быть теплой, тихой. Паша отнес в лодку сеть. Я прихватил удочки и мешок с палаткой. Витя - рюкзак с едой. Сестры - обе в спортивных костюмах - по веслу.
Паша греб. Я сидел на носу лодки, опустив в воду руку, а Витя по-родственному обняв сестер - на корме.
Я показал место, на котором обычно проводил время. Всем понравился мой пляж, и мы решили остановиться здесь.
Пока я с сестрами разводил костер, натягивал между стволами елей палатку, Паша и Витя, раздевшись до трусов, бродили с сетью по мелководью. За час с не¬большим наловили полведра рыбы: щуку, несколько карасей, два приличных леща. Сеть повесили на сучьях сушиться.
- На уху хватит, - сказал Паша. - Витя, почисти рыбу!
- Еще чего. Пусть Владик чистит. Я рядом со Светланочкой посидеть хочу.
Сестры, расстелив на песке холстину, вывалили из рюкзака содержимое. Я взял ведро с рыбой и направился к речке. Светлана решила мне помочь. Она села ря¬дом, стала мыть очищенную рыбу.
- Я слышала, ты стихи пишешь, - сказала она.
- Пишу.
- Прочти что-нибудь. Только из своих.
Я прочел ей стихотворение о реченьке, белых крестах...
- У тебя есть девушка?
- Нет.
- Ты когда родился?
- Первого марта пятьдесят первого года. А ты?
- Джентльмены не задают молодым леди подобные вопросы! - рассмеялась Светлана. - Ты из Архангельска?
- Да. А ты?
- Я живу в Соломбале, с папой и бабушкой. Учусь в медицинском училище, как и моя сестра. А ты где учишься?
- Пока нигде. Собираюсь поступать в лесотехнический.
- Мы живем в старинном доме. До революции он принадлежал нашему дедуш¬ке. А потом нас уплотняли, уплотняли, и теперь у нас всего две комнатушки и ку¬хонька на втором этаже. Говорят, скоро дом сносить будут, а на его месте новый построят.
Витя издали помахал мне рукой, провел ребром ладони по горлу.
- Чего это он? - спросила Светлана.
- Хочет горло себе перерезать.
- Бахвал он и трепач. Мне такие мальчики не нравятся.
- Он хороший парень. Просто ты мало с ним знакома.
-С трудом верится...
Витя поднялся с песка и направился к нам:
- Владик, шевелись - вода в котелке кипит.
Я протянул ему ведро:
- Отнеси.
- Еще чего! Сам неси. Я со Светланой посидеть хочу.
Светлана встала с песка, взяла меня за руку:
- Пойдем, Владик. Потом поговорим.
… Девчата спали в палатке, а мы всю ночь напролет играли в карты на интерес. К утру я проиграл почти тридцать рублей, а так как у меня наличных не было, при¬шлось мне вынести экзекуцию: тридцать ударов колодой карт по носу.
- Ну и видок у тебя, - усмехнулся Витя. - Теперь Светланочка от тебя отвер¬нется.
- Мог бы и не усердствовать особенно, - обиделся я. - Ты специально бил на¬отмашь, чтобы сделать мне больнее.
- Не умеешь играть - не садись.
- Да пошел ты...
Витя ударил меня кулаком в поддых:
- Еще раз пошлешь меня - получишь прямой в голову.
Мы сцепились, как два петуха. Дрались до крови. Кажется, это была моя первая драка из-за женщины.
Сестры, разбуженные криком, выглянули из палатки. Я сидел на песке, разма¬зывая по щекам кровь.
Шурочка в ужасе схватилась за голову:
- Ребята, вы что, подрались? А ну, идите сюда, я окажу вам первую помощь.
Мой кровоточащий нос заткнули тампонами, а царапины на лбу и щеке залили йодом.
 - Из - за чего весь этот сыр - бор? - спросила Светлана.
 - Да так... Скуки ради, - смутился я.
Паша, не вмешивавшийся в нашу драку, усмехнулся:
- Ничего, заживет, как на собаке, Вадик. Вечно с тобой что-то приключается! В кого ты такой невезучий?
- Точно, невезучий, - ухмыльнулся Витя разбитыми губами. - Говорят, кому в карты не везет - повезет в любви!
 Паша поднялся с песка:
- Ладно, Витек. Хватит трепаться. Пойдем - ка с сетью по дну пошарим. А ты, Владик, отдыхай. Девчат развлекай. Денек, видать по всему, будет сегодня жар¬кий... Июль начался!

...Июль выдался холодным и дождливым. Бутаковы заканчивали внутреннюю отделку избы. Мне было скучно целые дни проводить в одиночестве за учебниками, и, едва южный ветер разгонял серые тучи, я выбирался из избы:
- Паша, я в Баженино прогуляюсь. Письма надо родителям отправить.
- Заодно купи в магазине папирос.
- Шурочке привет передать?
- Ну все, теперь до вечера передавать привет будет, - бурчал Витя. - Передай Светланочке, что я ее люблю!
- Нужен ты ей, как пятая нога собаке.
Медпункт находился в одном здании с начальной школой. Сестры жили тут же, в комнатушке при медпункте. Каждый раз я покупал в магазине кулек карамели. Меня приглашали за стол. Мы пили чай с клюквенным вареньем, болтали. Я мог часами рассказывать истории, вычитанные в книгах - память у меня была, конечно, не феноменальная, однако богатое воображение дополняло ее.
Потом Светлана провожала меня. Мы приходили на берег Северной Двины, са¬дились на огромное бревно. Я укутывал ее полой просторной Пашиной куртки, и мы, обнявшись, сидели часами на берегу Северной Двины.
В один из по - летнему жарких дней я пригласил Светлану прокатиться на лодке. Она согласилась.
Я отвез ее на мой пляж. Мы загорали, купались. Я читал стихи Аполлона Гри¬горьева - случайно захватил из дому томик. В них было что - то таинственное, тре¬петное. Светлана лежала рядом, щекотала мое ухо травинкой.
Я поцеловал ее в губы. Хотел стянуть с ее плеча бретельку купальника, но она уперлась в мою грудь руками:
- Нельзя.
- А когда будет льзя?
 - Ты дал слово, что не будешь приставать ко мне с глупостями.
- Что тут такого, если я поцелую твою грудь?
- Я девушка. Ты не должен этого делать. Бог все видит!
- Откуда он может видеть? Ему что, делать больше нечего, как за нами подгля¬дывать?
- Ты дал слово!
Я хотел ее. Мне нравилось ее по - девичьи плоское тело. Маленькие груди под купальником волновали меня. Тонкие белесые волосы на узких бедрах сводили с ума. Иногда я вскакивал и опрометью бежал к реке. Я боялся, что она заметит рас¬плывающееся темное пятно на моих трусах. Она провожала меня удивленным взглядом, я чувствовал это…
Три дня шел, не переставая ни на час, по-осеннему холодный нудный дождь. Все эти дни я валялся на сеновале на койке, думая о Светлане и, едва солнечные лучи разорвали тяжелые свинцовые тучи, отправился в Баженино за почтой.
К полудню окончательно распогодилось. Светлана встретила меня на пороге комнаты с радостной улыбкой на лице:
- Господи. Как долго мы не виделись. Ты думал обо мне?
- Я о тебе думаю все время.
- А я о тебе. Пойдем на Северную Двину?
В тот день мы сидели на нашем бревне очень долго. Почти не разговаривали: нам и без слов было хорошо. При расставании договорились, если с утра выглянет солнце - покататься на лодке по Черной речке.
Денек выдался как по заказу. С утра парило, солнце по - летнему ласкало наши обнаженные тела. Мы купались, крутили ручку «Спидолы». Как обычно, я что -то рассказывал. Светлана слушала, щекоча травинкой мое ухо.
- Перестань, - сказал я. - Щекотно.
- А вот и не перестану.
- Завтра утренним пароходом я возвращаюсь в город.
 - Ты будешь сдавать экзамены в институт?
- По крайней мере попытаюсь.
- Ты не забыл? Седьмого августа свадьба. Тебя уже пригласили?
- Да. Паша пригласил, но я не уверен, что смогу вырваться на несколько дней из города. Если только завалюсь на первом же экзамене...
- Значит, мы здесь больше не увидимся. А в городе?
- Не знаю. Я живу в другом конце Архангельска. И потом. Если поступлю в ин¬ститут, я буду все время занят. Скажи мне свой адрес. Я тебе обязательно напишу.
Светлана назвала адрес. Я несколько раз повторил его вслух, чтобы лучше за¬помнить: с собой не оказалось карандаша. Она закрыла глаза. Я прижался губами к ее горячим губам. Осторожно стянул бретельки купальника. Она молчала. Я увидел маленькие коричневые соски. Они напряглись под моими пальцами.
- Можно я поцелую?
Светлана кивнула. Я поцеловал два темных кружка. Казалось, я целовал их це¬лую вечность…







 Часть II

На КПП мореходного училища я обратился к курсанту - вахтенному:
- Слушай земляк. Как мне увидеть курсанта третьего курса судоводительского отделения Виктора Бутакова?
- Он на занятиях. Освободится минут через двадцать. А ты кто ему?
- Брат. Я на улице подожду.
Я вышел из массивного здания училища. На набережной нашел свободную скамейку, сел.
Середина сентября. С Ледовитого океана «сиверко» гонит тяжелые тучи. Кричат улетающие клином на юг птицы.
К Красной пристани резво пробежал прогулочный теплоход. Протарахтел бук¬сир. В фарватере в ожидании загрузки высится громадина сухогруза с греческим флагом. Тяжелые волны плещутся о камни набережной. На соседней скамье дев¬чонки - школьницы о чем - то весело переговариваются. Им и холод ни по чем - едят мороженое.
Я привалился боком к спинке скамьи, надвинул кепку на глаза. Озябшие руки сунул в карманы пальто.
- Давно ждешь? - услышал за спиной голос Вити.
- Нет. Минут пятнадцать, - сказал я, вставая. - Ну что, едем? Мои родители нас ждут.
- Подожди. Из Москвы какая-то комиссия приехала. Увольнения временно от¬менены. Я у мичмана на пару часов еле отпросился.
Морская форма была к лицу Вите. Девчонки разом умолкли, исподтишка раз¬глядывая бравого моряка с тремя золотыми нашивками на парадном бушлате.
Мы молча шли по Набережной. Прохожие куда-то спешили по своим делам. Ве¬тер закручивал в спираль разноцветные опавшие листья, клочки бумаги. За нами увязался дрожащий от холода пес.
Витя посмотрел на часы:
- Зайдем в кафе «Золотица»? Пашу помянем.
Мы свернули на узкую улочку возле кинотеатра «Мир», зашли в кафе. Заняли столик возле окна. Витя заказал молоденькой официантке котлеты по-киевски, гра¬финчик водки, минералку и пачку сигарет «Стюардесс».
- По какому случаю гуляем, мальчики? - кокетливо спросила она, ставя поднос на стол, - День рождения отмечаем?
- Нет, красавица. Хотим помянуть душу раба божьего Павла, - покачал головой Витя. Он разлил водку по стаканам. - Выпьешь с нами?
- Нам на работе не положено.
- Мне тоже не положено. Сегодня сороковой день, как погиб мой старший брат.
-Ах, вот оно что...
Мы выпили стоя. Витя не притронулся к еде. Курил, разглядывая входящих в кинотеатр людей. Смотрел на лужи, в которых отражались солнечные лучи, на¬шедшие прореху в плотном одеяле серых облаков: уже который день солнце со¬всем не появлялось, шел нудный по - осеннему холодный дождь, а тут оно выгляну¬ло и лужи шаловливо заиграли солнечными зайчиками.
- Пашу и Шурочку утром расписали в Баженинском сельсовете, - сказал Витя. - Вернулись в Лобово. Погода в тот день была как по заказу: дождь накануне пере¬стал поливать, земля подсохла. Столы решили накрыть во дворе. Считай, вся де¬ревня собралась поздравить молодых. Из родных Шурочки был лишь ее отец с дальней родственницей, да Светлана. Зойка, соседка наша, пришла с новым хаха¬лем: парень работает механизатором в леспромхозе. Помнишь Зойку? А как мы с нею на дебаркадере ночку провели?
- Помню, - смутился я. - Зойка - женщина что надо!
- Гуляли до полуночи. Утром дружки, как заведено, украли молодую жену и спрятали ее на дебаркадере. Молодой муж заплатил выкуп. День, помнится, вы¬дался очень жарким. Кто - то предложил искупаться. Паша, как всегда, был первым. Помахал нам рукой, будто прощаясь, сиганул вниз с дебаркадера и больше в тот день мы его не видели.
- Неужели ему нельзя было помочь?
- Нет. Он ударился головой о «топляк», сломал шею. На другой день рыбаки выловили сетью его тело в десяти километрах вниз по течению. Труп отвезли в Холмогоры на вскрытие. Мы ездили забирать его. На похоронах вся родня собра¬лась: Ломоносовы, Хабаровы, сестра с Сашкой... Вас не было.
- Мама, как узнала о смерти Паши, слегла. У нее же давление высокое.
- Мы получили вашу телеграмму. Еще из Запорожья от тети Анны: она дирек¬тором ресторана работает на острове Хортица. Из Мурманска от Борьки Хабарова. Из Москвы от Миши Ломоносова.
- Какая ужасная смерть, - вздохнул я. - Это несправедливо! Почему гибнут мо¬лодые, красивые, удачливые парни, а какая - нибудь сволочь живет припеваючи до глубокой старости? Почему?
Витя разлил водку в стаканы, выпил:
- Видно, так уж на роду написано. Все мы ходим под Богом. Может, и мне угото¬вана такая же участь.
- Типун тебе на язык, Витя!
- Шурочка хотела на себя руки наложить. Из петли вытащили. Теперь с моими родителями живет. Рожать ей скоро.
- Жаль девчонку. Замужем всего день да ночь побыла.
 Какое-то время мы молчали. Я катал по скатерти хлебный шарик. Витя курил. Посмотрел на меня, усмехнулся:
- Недавно твою Светлану в городе встретил. В медучилище учится. Просила привет тебе передать.
- Я обещал письмо ей написать, да все некогда.
- Учиться в институте тяжело?
Я выпил водку, принялся за еду:
- Не очень. Главное - занятия не пропускать. Потом наверстывать трудно.
 Официантка вытряхнула окурки из пепельницы в тарелку, присела на стул:
- Девчонки с кухни передают вам привет, мальчики.
 Витя усмехнулся:
- Спасибо. Им тоже от нас передай привет. А тебя как зовут, красавица?
- Евгения, - смутилась официантка. - Можно просто Женя.
- Женечка, что-то в этом кафе я тебя раньше не видел.
- Я недавно устроилась. В прошлом году закончила торговое училище. Работа¬ла в заводской столовке, а теперь вот в кафе. Вы учитесь в «мореходке»?
 Витя усмехнулся. Достал из пачки очередную сигарету:
- Так точно. Я курсант, в следующем году заканчиваю учебу, а это мой двою¬родный брат Владик. Он учится в лесотехническом институте. Будущий начальник лесоповала!
Официантка рассмеялась, прикрывая рукой неровные зубы:
- Скажете тоже - начальник лесоповала!
- А что тут смешного? В городе-то лес не растет.
Мы допили водку, поднялись из - за стола. Витя что-то шепнул на ушко офици¬антке. Та покраснела, кивнула головой.
Мы вернулись на залитую солнцем Набережную, не спеша направились в об¬ратную сторону. Витя толкнул меня в бок:
- Ничего девчонка?
- Ты назначил ей свидание?
- Она живет в общежитии. В субботу вечером мы идем на концерт в Дом офи¬церов. Будут выступать «Самоцветы», а затем... Ты видел, какие у нее сиськи? Блузка аж по швам трещит. Эх, давно не держался... Хочешь с нами пойти?
- Нет. Третий лишний.
- А ты Светлану пригласи. Девка по тебе, как я понял, сохнет еще с тех пор, как вы познакомились. Помнишь, как мы подрались из - за нее?
- Дело прошлое. Ты уж прости, брат.
- Такую деваху у меня увел! Смотри, не упусти, а то найдется какой-нибудь же¬ребец...
- Постараюсь!

…Я не стал откладывать встречу со Светланой в долгий ящик. На другой день по¬сле занятий в институте я отправился на трамвае в северную часть города - в Соломбалу. Я плохо знал этот район. Потратил много времени, прежде чем нашел дом, в котором она жила. Дом напоминал маленький деревянный замок: с башен¬ками, с остроконечной крышей - шатром, высокими узкими окнами - бойницами.
Дверь открыла пожилая женщина в накинутом на плечи пуховом платке. Она недоверчиво оглядела меня с ног до головы:
- Вам кого, молодой человек?
- Светлана Зуева здесь живет?
- Да. Зачем она вам?
Я смутился - не знал, как представиться. Из глубины квартиры раздался знако¬мый девичий голос:
- Ба, кто пришел?
- Молодой человек приятной наружности и с портфелем.
Светлана выглянула из комнаты, помахала рукой:
- Здравствуй, Владик! Проходи в дом. Я сейчас...
Бабушка Светланы посторонилась, пропуска меня в прихожую:
- Ноги вытирайте, молодой человек. Полы только что помыты.
Я поставил портфель на пол, снял башмаки, пальто. Прошел в комнату. При¬гладил на голове волосы, с любопытством огляделся. Меня поразила огромная бычья голова с серебряными рогами. Под нею - две скрещенные мулеты с загну¬тыми концами и розовый плащ матадора. И еще много красивых вещей висело на стенах. Я оглянулся, подошел к оружию и пощупал плоское лезвие - мулеты оказа¬лись настоящими.
- Папа привез эти вещи из Испании, - сказала Светлана, входя в комнату. Она надела розовое платье, а волосы на затылке стянула красной лентой. - И гондолу с куклами - из Италии. Забавно, правда?
- Он у тебя кто?
- Капитан дальнего плавания,
Я долго вглядывался в висевший на стене цветной снимок, сделанный где-то в южных широтах: пальмы, море, отражающее солнце, белый корабль в бухте, кра¬сивый, с бронзовым лицом моряк во всем белом улыбается в объектив.
- Так ты, выходит, капитанская дочка?
- Нет. Я папина дочка! Слушай, как ты нашел наш дом?
 - Язык, говорят, до Киева доведет.
- Почему письмо не написал? Ты же обещал.
- Тепло у вас, - сказал я. - День сегодня ненастный. С утра дождик моросит.
Светлана рассмеялась, погрозила пальчиком:
- Хитрец. Скажи честно: забыл меня?
- Сейчас бы чайку горяченького.
 Бабушка, стоявшая в дверях усмехнулась:
- Ну что ты пристала к молодому человеку? Садитесь за стол, чай пить будем.
Светлана чему - то улыбалась, разглядывая мою раскрасневшуюся физиономию. Бабушка пила чай с блюдца в прикуску: неторопливо, совсем не обращая на нас внимания. Не глядя, спросила:
- Вам еще налить, э-э-э...
- Ба, это Владик... Мы познакомились в деревне этим летом. Я же тебе расска¬зывала.
Светлана взяла в руки бабушкину фарфоровую чашку:
- Из этой чашки двести семьдесят лет назад пил по утрам кофе наш царь Петр первый.
- А ты откуда знаешь?
- Она перешла к нам по наследству. Говорят, молодой царь отправился в пла¬вание по Белому морю. Корабль попал в жуткий шторм и чудом уцелел. В знак ува¬жения царь подарил эту чашку шкиперу корабля. Этим шкипером был мой пра – пра - прадед.
Она выпила остатки чая в блюдце и сунула кружку мне под нос:
- Что на дне выгравировано?
- Птр.
- Без буквы «е». Смешно, правда?
Бабушка хитро косила глаза в мою сторону
- Владислав, будьте добры, расскажите нам о вашей семье.
- Я не знаю, что вас интересует.
- Откуда родом ваши родители?
 Я пожал плечами:
- Из Холмогорского района. Молодыми приехали в этот город учиться. Позна¬комились еще до войны. Папа воевал на фронте, был тяжело ранен. Закончил по¬сле войны лесотехнический институт. Работает инженером на лесопильном заводе. Мама - на пенсии по инвалидности. Во время войны потеряла на заводе здоровье. У меня есть старшая сестра. Уехала с мужем-военным на Дальний Восток.
- А вы учитесь или работаете?
- Учусь в лесотехническом, как и мой отец.
- Вы живете в своем доме?
- Нет. В обычном, двенадцатиквартирном. А ваш дом мне понравился. Похож на замок.
- Папа говорит, что это наше родовое гнездо, а там, где мы будем жить - все чужое. Он хлопотал, чтобы дом оставили как памятник зодчества, но ему отказали, - вздохнула Светлана. - Тебе нравится у нас?
Я кивнул. Здесь было много таких вещей, которые раньше мне не доводилось видеть, разве что в заграничных фильмах. Я кивнул в сторону журнального столика, на котором лежала черная пластмассовая коробка с блестящими клавишами:
- Что это, приемник?
- Нет. Портативный магнитофон «Грюндиг». Папа привез из Германии. Хочешь послушать музыку?
Светлана включила магнитофон. Зазвучала «Лунная соната» Бетховена. Я был знаком с этой музыкой - ее часто исполняли по транслятору. Его черная бумажная тарелка висела в комнате моих родителей. Мама никогда не выключала его. При¬вычка осталась со времен войны. К тому же она плохо слышала: всю войну прора¬ботала на пилораме в лесопильном цехе.

… К вечеру распогодилось. Выглянуло солнце. Я пригласил Светлану прогуляться по городу. Кривыми улочками вышли к мосту через реку Кузнечиху, свернули на Набережную. Долго стояли возле яхт - клуба, любуясь красавицами - яхтами, покачи¬вающимися на волнах Северной Двины.
Я расстегнул пальто, накинул полу на ее плечи:
- Замерзла?
- Немножко.
Я поцеловал ее. Мы заново привыкали друг к другу. Привыкали наши руки и наши губы.
- Помнишь, как мы с тобой сидели на бревне у Северной Двины? - спросил я. - А наши путешествия на лодке по Черной речке?
- И как мы вдвоем лежали на горячем песке и ты что - то рассказывал, рассказы¬вал... Я все помню.
- Вчера был сороковой день, как Паша погиб.
- Бабушка запретила мне упоминать имя твоего двоюродного брата.
- Она была против их брака
- Да.
- Жаль, что все так случилось.
- Вчера письмо от Шурочки пришло. Пишет, последним пароходом в Архан¬гельск приедет. Здесь будет рожать.
- Решила вернуться?
- Да. Там ей делать больше нечего.
Напротив здания Гостиного двора, построенного еще при Петре I, проходила съемка фильма. На берегу - декорации: две избы, небольшая пристань, возле ко¬торой покачивался на волнах двухмачтовый парусник «Святой Фока». Я спросил у мальчишки, крутившегося возле артистов:
- Мальчик, что за фильм снимают?
- «Георгий Седов».
Артисты, одетые во фраки и белые платья с декольте, поеживались на холод¬ном ветру. Режиссер, высокий, худой мужчина в меховой куртке и вязаной шапочке то и дело заглядывал в камеру, которую катали по рельсам на тележке двое парней, и орал в мегафон:
- Седов, поднимитесь на палубу! Губернатор, черт вас подери, куда вы идете? Я же сказал, всем стоять на пристани. Медленно поднимайте рояль на борт парусника!
Рояль был бутафорский. Порыв ветра раскачивал его из стороны в сторону на кран - балке. Режиссер схватился за голову:
- Кто - нибудь привяжет этот чертов рояль веревкой, чтоб не раскачивался? Се¬дов, возьмите свою даму под руку. Камера!
По реке буксир не спеша тянул баржу с углем. Режиссер лишь развел руками:
- Нет. В таких условиях работать просто невозможно. Перерыв пятнадцать минут!
Артисты тут же разбежались по вагончикам греться. Погасли прожектора. Соба¬ки - лайки и смуглолицые ненцы в дохах расположились возле костра, над которым был подвешен котелок. Судя по аппетитному запаху, распространявшемуся по На¬бережной - с оленьим мясом. У меня даже слюнки потекли.
Я прижал Светлану к своей груди:
- Слушай, ты совсем замерзла. Тут неподалеку есть кафе «Золотица». Пригла¬шаю. А потом мы пойдем в кино.
- А что за фильм мы будем смотреть?
- Не знаю. Какая разница: были бы места на последний ряд. И чтоб фильм длился... две серии, - рассмеялся я.
…Было уже поздно. Наши шаги гулко отдавались на пустынной улице. Я хотел проводить Светлану до дома, но она стала подталкивать меня к выходу:
- Все, пересаживайся на свой трамвай. А то как ночью будешь до дома доби¬раться через весь город?
- Да, чуть совсем не забыл, - сказал я. - В Доме офицеров завтра выступает московская группа «Самоцветы». Я приглашаю тебя на концерт.
- Я так рада! Меня никто никогда не приглашал на концерт. А где мы встретимся?
- Возле дома офицеров и встретимся. Кстати, я буду не один.
- А кто еще будет?

- Сюрприз. Не забудь, концерт начинается в девятнадцать.
 На нас стали оглядываться. Я демонстративно поцеловал мою девушку в губы, не спеша вышел из вагона и помахал на прощание рукой:
- До завтра, моя прекрасная леди!

…Я убрал тетрадь с конспектами и авторучку в портфель. По давней привычке похлопал по тонкой шее моего друга Сергея Хохлова:
- Серж, домой едешь?
- Нет.
- Опять свидание?
- Владик, ты что, не читал объявление в вестибюле?
- Какое объявление?
- Владимир Высоцкий приехал. В шесть вечера будет выступать в актовом за¬ле. Давай посмотрим.
- Два часа ждать? Что - то не хочется.
- Пошли к Максиму.
Старший брат Сергея работал корреспондентом спортивного отдела областной газеты «Комсомолец Севера». Мы часто после занятий в институте заходили к нему поиграть в настольный теннис. Серж, как я обычно называл друга, неплохо играл, поэтому при каждом его появлении в старинном здании на Набережной выстраива¬лась длинная очередь редакционных работников, желавших взять реванш за пора¬жение в предыдущей игре.
Вот и на этот раз мой друг обыгрывал всех подряд. Я зашел к Максиму, сел за его стол и стал читать подшивку газет.
- Владик, чаю хочешь? - спросил он, входя в кабинет с чайником. - Тебе зава¬рить покрепче?
- Как обычно.
- Слушай, у меня к тебе просьба. В субботу «Водник» играет с московским «Динамо».
- Ну, играет...
- А у моего лучшего друга свадьба.
- Ну и что?
- Будь добр, сходи на матч. Я тебе абонемент дам. На центральную трибуну.
- Макс, не врешь?
- Честное слово. Все, что будет происходить на поле, запишешь в этом блокно¬те. Возьми карандаш - чернила на морозе замерзнут. Договорились?
- Договорились.
- Да, вот еще что. Должен прилететь из Атланты Василий Алексеев, чемпион ми¬ра по штанге. В Архангельске он проведет несколько дней. Интервью у него я возьму. Возможно, он будет присутствовать на матче. Ты и его слова запиши, если ему в перерыве матча дадут микрофон. Хорошо?
Я выпил кружку горячего сладкого чая, посмотрел на часы. Макс правил рукопись.
- На концерт Высоцкого идете? - спросил он, не поднимая головы. В его густой черной шевелюре явственно проглядывала нежно - розовая плешь. Мне вдруг захо¬телось потрогать ее указательным пальцем.
- Идем. Серж уговорил.
- Сходи, не пожалеешь. Я бы с вами пошел, да вот срочно надо сдать статью в номер.

За полчаса до концерта зал был забит до отказа: неудачникам, среди которых оказались и мы, пришлось стоять в проходе у входной двери. Я поднялся на цыпоч¬ки, чтобы через головы впередистоящих разглядеть происходящее на сцене. При¬несли стул, поставили микрофон. Кто - то пощелкал по микрофону ногтем:
- Раз – два - три... Микрофон включен.
На сцену стремительно вышел невысокий человек с жесткими чертами лица. Он был одет в джинсы и темный свитер. В руках, как мне показалось, огромная гитара.
Я почти не видел его: все тянули головы, а стоять на цыпочках не было сил. Слышал лишь хриплый голос барда в полнейшей тишине, и после каждой песни - бурные овации.
Я дернул друга за рукав:
- Серж, надоело. Да и не видать ни хрена. Поехали домой.
- Ты вали, а я останусь до конца.
…Это потом, спустя несколько месяцев, на одной из студенческих вечеринок в общежитии я услышал концерт, записанный на магнитофон. Он произвел на меня сильное впечатление, а в тот вечер я был разочарован: и этот, не то простуженный, не то прокуренный голос, переходящий в завывание, от которого мурашки бежали по коже, и однообразные аккорды на гитаре, и сам текст песен - все это вызывало лишь раздражение. Подумаешь, перл: «А на нейтральной полосе цветы - необы¬чайной красоты!», как будто они не могут быть красивыми в другом месте. К тому времени я исписал не одну тетрадь своими опусами и считал себя если не талант¬ливым поэтом, то, по крайней мере, хорошим сочинителем. Накануне я разослал во все известные мне журналы свои стихи, и у меня было предчувствие, что в одном из них они будут напечатаны под звучным псевдонимом «Андрей Рублевский».
В трамвае, промерзшем насквозь, я почти час добирался до поселка на окраине города, затем, подгоняемый в спину пронизывающим до костей ветром бежал от трамвайной линии к дому, где меня ждало тепло затопленных печей...

Несмотря на тридцатипятиградусный мороз матч не был отменен. Трибуны были до отказа заполнены болельщиками. Тем, кому не повезло, стояли на льду за воро¬тами. Еще бы: встречался лидер чемпионата СССР по хоккею с мячом и аутсайдер.
Я стоял на главной трибуне, возле центрального входа и с интересом разгляды¬вал игроков, выходивших из - под трибунного помещения на поле. Хоккеистов «Вод¬ника» я знал в лицо, а вот игроков московского «Динамо» мне приходилось впервые видеть вблизи. Я пытался отыскать среди высоких, мощных парней в бело - голубой форме неказистую фигуру моего друга Гоши Птичкина, но его на поле не оказалось.
После объявления диктора о составах команд раздался свисток и матч начался. С первых же минут москвичи ринулись в атаку. Наша команда ушла в глухую обо¬рону, однако спустя несколько минут мяч был все же забит в ворота... москвичей. Рев трибун буквально напоминал рев авиалайнера на взлете.
Я был одет как профессиональный болельщик: уши шапки - ушанки завязаны под подбородком, на заднице - ватные штаны, на ногах валенки с калошами, а на руках - меховые рукавицы. И, естественно, в сумке - термос с горячим чаем. Эту экипиров¬ку я выпросил у соседа, большого любителя подледного лова.
Памятуя о просьбе Макса, я добросовестно заносил в блокнот время и имя ав¬тора забитого гола: на большее не хватало времени, да и руки тотчас замерзали, едва я снимал рукавицу.
В перерыве диктор объявил о том, что на этом матче присутствует наш про¬славленный спортсмен, только что вернувшийся с чемпионата мира. Трибуны встретили появление Василия Алексеева аплодисментами.
Чемпион мира ничем не отличался от сопровождавших его людей: серая кепка - «лондонка», демисезонное пальто, под которым очерчены покатые плечи и выпи¬рающий живот, черные широкие брюки и лакированные туфли. Лицо круглое, мяси¬стое, от крепкого мороза красное. Глазки маленькие. Если б я встретил его где-нибудь на улице, то, пожалуй, внимания не обратил бы: упитанный мужик из город¬ского начальства.
Речь чемпиона перед болельщиками была короткой: поздравил земляков с на¬ступающим Новым годом, пожелал архангельскому «Воднику» добиться в чемпио¬нате СССР таких же результатов, каких добился он на чемпионате мира в амери¬канском городе Атланте. Его освистали и он поспешно удалился под трибуну.
Матч закончился. Счет 3:2 в пользу москвичей. Трибуны приветствовали ухо¬дивших с поля игроков «Водника» - парни сражались на равных с сильнейшим клу¬бом страны...

В воскресенье я, как обычно, отсыпался. Мама с утра затопила обе печи. В моей комнате тепло и тихо. Я лежу в постели и пишу отчет о матче. По стене ползет клоп. Я давлю его ногтем, стараясь не дышать: от убиенного мною насекомого идет вонь...
- Владик, вставай, к тебе Максим пришел, - раздался из прихожей голос мамы. Я соскочил босыми ногами на холодный пол. Натянув трико, сделал несколько гимнастических упражнений. В комнату ввалился пьяный Макс:
- Ну-с, милейший, расскажите - ка мне о прошедшей игре.
Я протянул ему блокнот с отчетом о матче. Он тупо посмотрел на запись, по¬вертел блокнот в руках:
- Это все?
Я пожал плечами:
- Я же не журналист, статьи писать не умею.
- А что тебе больше запомнилось из того, что произошло вчера? - спросил Макс, доставая из кармана пальто авторучку. - Ну, эксцессы какие-нибудь были? Конкретно можешь обрисовать атмосферу всего матча?
- «Потапыч» на сороковой минуте бил штрафной метров с двадцати.
- Как обычно, угодил в штангу?
- Нет, мимо «выстрелил». Попал в болельщика. Того скорая помощь увезла.
- Ясно. Потапов опять водочки на грудь принял перед матчем. Талантливый иг¬рок, но пьянь, каких еще поискать.
- На шестьдесят пятой минуте нашего защитника унесли с поля: против него грубо сыграл нападающий «Динамо» Скворцов, номер девять.
- Скворцова удалили?
- Пятиминутный штраф судья дал. У меня же записано.
- А наш сосед Гоша Птичкин как сыграл?
- Его не было в составе «Динамо». Слышал, у него травма.
- Ясно.
- Да, еще штангист Алексеев выступал.
- Что он сказал?
- Так, поздравил с наступающим... Пожелал «Воднику» добиться таких же успе¬хов, каких добился он на чемпионате мира.
- Надо же... Ладно, так и запишем... пожелал таких же успехов «Воднику», ка¬ких добился наш прославленный советский спорт. Ты отдыхай, а я пошел. Меня молодожены ждут.
- Сержу передай, что вечером я жду его в клубе на танцах.
 Макс повертел растопыренными пальцами перед своим длинным крючковатым носом:
- Передать - то передам, а как он со свадьбы добираться будет до клуба - вот вопрос!

…В просторном фойе клуба тишина. В углу, на небольшой сцене - эстрадные ин¬струменты. На барабане замысловатая надпись «ВИА «Торнадо». Уборщица про¬тирает мокрой тряпкой крашеный пол. Самые нетерпеливые девушки прихораши¬ваются перед зеркалом.
Я поднялся на второй этаж. Толкнул дверь с табличкой «Духовой оркестр». В комнате для занятий - дым коромыслом. На столе - несколько бутылок дешевого портвейна. Музыканты - мои бывшие одноклассники. Иногда, после тренировки, я захожу к ним на репетицию. Пробовал себя в качестве ударника, кселофониста. Подыгрывал на маракасах. На танцах иногда подменял заболевшего музыканта. Получалось не очень, но, как говорится, на безрыбье и рак - рыба.
- Владик, пить будешь? - спросил Марат Казеич, руководитель ВИА.
Он не намного старше нас. Судя по выпирающим скулам и узким глазам - тата¬рин. Пианист потрясающий. Иногда, будучи под шафе, он садился за инструмент. Мы называли тему. Например. Вечер... девчонка не пришла на свидание... тоска... хочется напиться. Он некоторое время находился в трансе: раскачивался, мотал патлатой головой, что - то мычал под нос. Затем взмахивал руками, как птица крыль¬ями, и начинал импровизировать. Это было что - то невообразимое!
Я повесил шубу на вешалку. Подсел к столу. Мне налили стакан вина.
Распахнулась дверь и в комнату для занятий ввалился Серж Хохлов со своей подружкой - ненкой. Ее звали Таней. Она жила в рабочем общежитии для «вербо¬ванных»: так называли рабочих, приехавших на Север за «длинным» рублем.
Длинный двухэтажный барак находился недалеко от нашего дома, на соседней улице. Темными осенними вечерами мы, мальчишки, часто заглядывали в окна к женщинам. Когда подрастали, приходили к знакомым девушкам. Контингент часто менялся: одни уезжали, другие приезжали. Это барак носил неофициальное название «Красный фонарь», и он на все сто оправдывал это высокое звание…
Оба были под шафе. Подражая фокуснику Кио, Серж взмахнул рукавами паль¬то, и на божий свет появилась бутылка водки:
- Вашему столу от нашего, друзья!
Ребята не успели разлить водку по стаканам, как вновь дверь распахнулась и на пороге появился элегантно одетый Гоша Птичкин. Его появление произвело на¬стоящий фурор среди сидящих за столом: мы видели по телевизору его прекрасную игру за сборную СССР на прошедшем чемпионате мира по хоккею с мячом в Сток¬гольме, где он, самый молодой участник, стал лучшим игроком и чемпионом мира. И это в восемнадцать лет!
- Как вы тут без меня поживаете, черти? Дешевый портвейн пьете? - усмехнул¬ся он.
Гоша достал из кармана шикарной дубленки желтый портмоне, широким жестом бросил на стол несколько купюр:
- На пол - ящика водки! Сегодня я угощаю!
Пока кто - то из ребят бегал в магазин за водкой, мы, усадив дорогого гостя за стол, начали расспрашивать его о чемпионате мира, о Стокгольме.
- Да я почти ничего и не видел. Аэропорт, автобус, отель, хоккейное поле - вот и вся заграница, - рассказывал он. - Да еще пару раз побывал в супермаркете, купил маме подарки.
- Тебя вчера не было на поле, - сказал я.
- У меня травма плеча. Тренер отпустил на несколько дней. Встречу шестьде¬сят девятый год дома.
- Прекрасно! А то, как в Москву перебрался, мы тебя только по телевизору и видим!

…Нас было трое неразлучных друзей с детства: Гоша Птичкин, Серж Хохлов и я. Мы жили в одном коммунальном двенадцатиквартирном деревянном доме, учились в одном классе. Лето проводили на реке: купались, бегали по бонам. Была такая игра - бегать по россыпи бревен возле лесопильного завода. Особым шиком счи¬талось промчаться пулей по бревнам толщиной с руку. Однажды я чуть не погиб. Провалился. Бревна тотчас сошлись над моей головой. Гоша бросился за мной, упал плашмя и раздвинул бревна... Зимой мы играли в хоккей с мячом на заводском стадионе. Наш лесопильный завод - крупнейший в стране. В заводском поселке проживало около пяти тысяч человек. Начальство уделяло внимание спорту: заво¬дские команды по футболу и хоккею с мячом играли на первенство города, а горо¬дошники не раз занимали призовые места на первенство области.
Как - то очередной матч мы проводили на центральном стадионе «Динамо». Сопер¬ника расколотили в пух и прах. Особенно отличился Гоша Птичкин. Пожалуй, именно в этом виде спорта Гоше не было равных с самого начала. У него короткие ноги, и когда он мчался по правому краю хоккейного поля, почти распластавшись надо льдом, его невозможно было остановить. Скорость - вот главное его оружие! И еще удар клюш¬кой - короткий, хлесткий и почти всегда - в цель. Я любил играть с ним в связке: старался давать длинный пас на выход, что чаще всего и приносило результат.
После матча главный тренер «Водника», наблюдавший за игрой с трибуны, предложил Гоше и мне перейти в его команду. Мы были на седьмом небе от сча¬стья. Еще бы: играть на первенстве Советского Союза - это ли не мечта каждого мальчишки, взявшего в руки клюшку и вставшего на коньки!
Мы неплохо отыграли несколько матчей на первенстве города среди юношей, но после того, как однажды после сильнейшего удара соперника оранжевый плете¬ный мяч угодил в мой копчик, я бросил, почти без, сожаления этот вид спорта.
Спустя некоторое время при заводском клубе повесили объявление о наборе юношей в секции бального танца, бокса, классической борьбы, самбо. Я и Серж записались во все секции, благо занятия проходили в разное время.
Бальные танцы нам не понравились сразу. Мне досталась партнерша, которая была выше меня на полголовы. У нее были холодные, влажные ладони и прыщи под челкой. Мило улыбаясь, она то и дело наступала на мои ноги, сопела мне в лицо и, будто невзначай, гладила мою задницу. Не каждый юноша, у которого под носом и на лобке появились первые признаки растительности, смог бы выдержать такую пытку. Сержу досталась коротышка с толстыми, похожими на бутылки, нога¬ми, что ему очень не нравилось. К нашему разочарованию всех местных красавиц разобрали, и мы решили, что бальные танцы не для нас.
С классической борьбой тоже вышла неувязочка: мы много времени ходили «гу¬синым» шагом, таскали друг друга на спинах, подтягивались на перекладине. Бо¬роться, судя по всему, мы начали бы еще не скоро.
Боксом я занимался до тех пор, пока тренер не надел на мои руки перчатки и не вытолкнул на ринг. Какой - то дебил несколько минут гонял меня по всем углам, от¬бив одной левой всякую охоту заниматься этим видом спорта. Мой друг, увидев «фингал» под моим глазом философски заметил, что мордобитие - удел примити¬вов с низким интеллектуальным уровнем. Еще он сказал: «У кого мозгов нет - на ринге последние вышибут».
Зато самбо нам понравилось. Я сразу же завалил на маты Сержа, затем еще несколько парней. Среди начинающих борцов был парень, килограммов в сто ве¬сом. С ним никто не хотел бороться: даже просто сдвинуть с места такого увальня многим было не под силу. Но я изловчился, сумел вскарабкаться ему на спину, сда¬вил горло, а затем уложил на лопатки.
Тренер похлопал меня по плечу и сказал, что из меня может получиться хороший борец. Из ста пятидесяти мальчишек, съехавшихся со всех окрестных заводских по¬селков, спустя месяц осталось пятьдесят. А еще через месяц - двадцать пять. Серж не любил потеть на тренировках, однако он регулярно посещал занятия из солидарно¬сти.
Спустя три года команду из нескольких особенно перспективных молодых борцов впервые вывезли в «свет» - на открытое первенство города среди взрослых.
Серж проиграл первую же схватку перворазряднику и выбыл из борьбы, а я, не знаю, откуда и силы взялись, боролся до конца. В финале, к всеобщему удивлению тренеров и судей, никому не известный мальчик из заводской команды чистым приемом одолел мастера спорта СССР.
Красивая женщина - журналистка взяла у меня первое в моей жизни телеин¬тервью, а в газете я прочел приятные слова о самом молодом чемпионе города. Случилось это накануне ноябрьских праздников. В институте я ходил «гоголем». Девушки шептались за моей спиной, а парни показывали на меня пальцем. Мне было всего семнадцать…
Гоша, отыгравший сезон в архангельском «Воднике» был приглашен в москов¬ский «Динамо». И сразу же попал в основной состав. Он прекрасно отыграл не¬сколько матчей за лучший клуб страны. В феврале поехал со сборной Союза на чемпионат мира, проходивший в Стокгольме, в качестве запасного игрока, а вер¬нулся чемпионом мира...

Мы пили водку. Потом были танцы. Руководитель ВИА объявил присутствую¬щим, что в честь находящегося в зале чемпиона мира по хоккею с мячом Георгия Птичкина будет исполнено «Танго любви».
Гоша нетвердой походкой выплыл на середину фойе, вальяжно таща за собой нашу одноклассницу Аллу Сац. Эта смуглолицая евреечка всегда нравилась ему. В школе мы называли ее Алькой. Ее отец был главным инженером лесопильного завода. Многие девушки завидовали ей в эту минуту. Я читал на их лицах нескры¬ваемую зависть: повезло же дуре, с таким парнем танцует!
В фойе, как обычно, было полно народу. Я был пьян. Приглашал самых краси¬вых девушкой и каждой, кажется, объяснялся в любви. И еще я помню, что кто - то крикнул: «Наших бьют!» Кто именно начал потасовку - не имело значения: то ли наши, заводские, то ли ребята с острова Краснофлотский. Это был как клич индей¬цев! Монтекки и Капулетти местного призыва устроили грандиозное предновогод¬нее побоище, в котором Гоша, Серж и я, как обычно, приняли активное участие. Кто - то сорвал со стены огнетушитель, и разгоряченная толпа дерущихся под струей коричневой пены стремительно переместилась из теплого фойе на залитую лунным светом улицу, где оно вскоре и закончилось очередным примирением враждующих кланов ввиду крепкого мороза...

Новый год мы отмечали у Хохловых. За праздничным столом была в основном молодежь: несколько журналистов, друзей Макса, с подругами и женами, Серж со своей подружкой - ненкой, Гоша с Алькой Сац. Лишь у меня не было подружки. Свет¬лана приехать не смогла: Шурочка, ее старшая сестра, должна родить со дня на день.
Наш чемпион мира был гвоздем вечера: журналисты не забыли о своей профес¬сии даже в новогоднюю ночь. Задавали знаменитому земляку множество вопросов о его столичной жизни, о прошедшем чемпионате мира, о его дальнейших планах.
Я сидел рядом с ним, с любопытством наблюдая за происходящим. Пьяные жен¬щины весьма откровенно пялились на Гошу, совершенно не обращая внимания на меня. Еще бы: красив, уверен в себе, одет в заграничные шмотки. При ярком свете люстры его серый нейлоновый костюм переливался, белоснежную нейлоновую ру¬башку оттенял черный шелковый галстук. Он был в самом начале своей славы. Через два месяца - очередной чемпионат мира в Норвегии. Впереди - яркая жизнь вдали от заводского поселка на окраине северного города. Он добился успеха в жизни.
Кажется, я завидовал ему. Мне было немного грустно от мысли, что на его мес¬те мог оказаться я: ведь в хоккей я играл не хуже Гоши, и если бы не тот злополуч¬ный удар... Претерпи я адскую боль в позвоночнике, не сломайся - и еще неиз¬вестно, кто бы из нас давал сейчас интервью.

...Гоша улетел самолетом в Москву второго января вечером. Я, Серж и .Алька поехали на такси провожать его. Мы были пьяны, всю дорогу до аэропорта «трави¬ли» анекдоты, хохотали до слез. Таксист, молодой парень, узнав, кого везет, попро¬сил у Гоши автограф. Тот достал из кармана дубленки завалявшуюся программку матча, расписался напротив своей фамилии в списке участников.
- Недавно одну московскую артисточку подвозил, так она на ветровом стекле расписалась губной помадой. Жаль, сменщик стер, - сказал таксист, бережно пряча программку в бумажник. - А один мореман, я его из кабака вез, по пьянке ветровое стекло, не поверите, червонцами оклеил....
- С чего это он так расщедрился? - спросил я.
- Радость у него большая - сын родился.
- А сын-то на папку похож? - спросил Серж.
- Говорил, похож, - пожал плечами таксист.
- На соседа? - хохотнул Гоша.
- Не - е, если б на соседа - он бы не стал деньгами разбрасываться.
До вылета оставалось время. Мы заскочили в вокзальный ресторан, приняли на грудь коньяку. Гоша обнимал Альку за плечи, целовал в губы, что - то говорил. Алька кивала головой и вытирала платочком слезы.
Объявили посадку. Гоша ушел. Я, Серж и Алька поднялись на второй этаж аэ¬ропорта «Талаги». Из окна было видно занесенное снегом летное поле, автобус, подкативший к трапу «Ил-18». Я помахал Гоше его лайковыми перчатками, которые забыл отдать...
На автостоянке Серж постучал в стекло такси:
- Эй, шеф, подкинь - ка нас в город!
Таксист опустил стекло:
- Четвертной.
- Ты что, земляк, охренел? Да за такие деньги мы до микрорайона Варавино доедем и обратно.
- Денег нет? Ходи пешком, студент!
-Да пошел ты!..
 Серж имел неосторожность всунуть голову в салон. Таксист, крепкий мужик с лицом уголовника, ткнул ему в глаза растопыренные пальцы. Серж схваился за лицо. Завыл от боли и повалился, как подкошенный, на грязный снег. Таксист спо¬койно поднял стекло и дал газ.
Все произошло за считанные секунды. Я стоял рядом, не зная, что предпринять. С помощью Альки поднял несчастного с асфальта, с трудом оторвал его руки от лица.
- Ничего серьезного, слава Богу! - сказал я, поглаживая трясущиеся плечи дру¬га. - На платок, вытри слезы!
- Я его запомнил! Ну, попадется он мне в городе. Яйца оторву! По асфальту размажу сволочь!
- Какого лешего полез к нему в салон? Могли бы уехать на автобусе! - сказала Алька.
Мы отвезли Сержа на такси домой. Макс выслушал наш рассказ, усмехнулся:
- Проводили, значит... Номер машины не запомнили?
- Нет, там темновато было. Помню, чертик на шнурке висел, - сказала Алька.
- Какой чертик?
- Черненький такой... Талисман.
- Талисман, говоришь? Ладно, если знакомую рожу увидите, дайте мне знать. Я сам с ним разберусь.

…В начале февраля пришло сообщение с очередного чемпионата мира из Норве¬гии. Сборная Советского Союза в который раз стала чемпионом мира по «бенди». Георгий Птичкин вновь был назван лучшим игроком чемпионата. Ему было при¬своено звание заслуженного мастера спорта СССР. Накануне чемпионата ему ис¬полнилось девятнадцать лет.
Спустя месяц после первенства мира Гоша прислал своей маме письмо. Напи¬сал о чемпионате, обещал летом приехать. Привет друзьям передал, а в конце вскользь намекнул, что, вполне возможно, скоро женится на москвичке.
Алька, как узнала об этом, истерику закатила. Мы с Сержем как могли успокоили ее: мало ли кто кому что обещал? У него своя жизнь: молод, хорош собой, знаменит и денег, видно, куры не клюют. Девки таких любят. Окрутила какая - нибудь москов¬ская красотка парня - тут уж ничего не попишешь!
Восьмого марта в клубе был торжественный вечер: сначала, как обычно, офи¬циальная часть, а затем - концерт. Алька пришла в новом красивом платье. На голо¬ве - замысловатая прическа, глаза - с поволокой. На смуглой шее - золотой кулон.
Ребята из ВИА «Торнадо» устроили в комнате для занятий вечеринку. Я пригла¬сил ее в нашу компанию. Мы сидели за столом. Девушек, по случаю их праздника, угощали портвейном «777», а сами пили водку. Директор клуба, приняв на грудь стакан, захлопал в ладоши:
- Все, мальчики, закругляемся. Пора на сцену. После концерта - пейте, сколько влезет!
Все ушли. Алька хотела встать из-за стола, но я удержал ее:
- Посидим еще.
Я налил вино в стаканы. Мы выпили. Она посмотрела мне в глаза:
- Все. Я пойду.
Я обнял ее за плечи, поцеловал в шею:
- Ты сегодня самая красивая.
- Правда?
- Хочешь еще вина?
- Ой, я совсем пьяная. Щеки горят.
Я поцеловал девчонку в губы. Она чуть раздвинула ноги, когда моя рука скольз¬нула под ее платье. Не знаю почему, но я сделал это. Я хотел ее, и мне было в ту минуту наплевать на то, что кто - нибудь мог нас застукать.
- Не надо, Владик, - попыталась оказать сопротивление Алька. - Пойдем в зал, посмотрим концерт.
Я встал из-за стола. Сунул в дверную ручку швабру. Выключил свет.
- Открой дверь, пожалуйста! - попросила она.
Я прижал девчонку к стене. Я ощущал запах ее тела, волос. Целовал так, будто пил холодную воду в жаркий день. Мой язык ощутил ее нёбо. Она приняла его. Ей нравилась эта игра. Она перестала сопротивляться, когда ее шелковые трусики соскользнули с узких бедер на пол...
В дверь постучали. Мы быстро оделись. Я отпер дверь. Толпа музыкантов вва¬лилась в комнату. Все почему - то уставились на меня: очевидно, мое лицо было в губной помаде.
- Что, концерт уже закончился? - спросил я, одергивая пиджак. Руководитель ВИА усмехнулся:
- Ну, Владик, нашел место, где любовь крутить.
- Вам - то что до этого, Марат Казеич! Мы просто беседовали, - сказала Алька. Она взяла меня под руку, и мы выплыли из комнаты под гогот ребят...

Весна шестьдесят девятого выдалась ранней. В середине апреля мощный ле¬докол поднялся вверх по Северной Двине, ломая лед: опасались, что уровень воды поднимется, как в прошлом году и город опять затопит, особенно Соломбалу, Маймаксу и остров Краснофлотский.
В институте было непривычно тихо - шли занятия. Я сдал гардеробщице верх¬нюю одежду, расчесал перед зеркалом волосы.
- Кошелев, а вы почему не в аудитории? - услышал за спиной строгий голос проректора по учебной части. - А ну, марш наверх.
Я не спеша поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Сел на широкий подоконник, уставился на реку. Ничего страшного не случится, подумал я, если пропущу одно занятие. Конспект у Сержа перепишу.
Простучали каблучки. Шарова, моя однокашница, замедлила бег возле окна:
- Владик, ты тоже опоздал?
- Трамвай с рельсов сошел. Пришлось пешком идти.
- А я проспала. Идешь на занятие?
- Нет. Здесь посижу.
- Тогда и я не пойду. А то начнут расспрашивать: почему опоздала, да что слу¬чилось? Терпеть не могу, когда задают дурацкие вопросы.
 Она села на подоконник, вынула из сумочки зеркальце:
- Господи, на кого я похожа? Веснушки так и обсыпали все лицо. Не знаешь, как их вывести?
- Знаю, - усмехнулся я. - Попробуй кефиром на ночь мазать.
- Пробовала. Не помогает. Тебе рыжие девчонки нравятся?
- Нравятся. Я ведь тоже рыжий.
- А я тебе нравлюсь?
- Шарова, если ты будешь на каждом занятии строить мне глазки, то я...
- Владик, миленький. Весна ведь на улице, а весной, сам знаешь, так любить хочется... - потянулась Шарова всем телом. - Хочешь, тебя полюблю?
- У тебя же есть парень.
- А ну его... Надоел хуже горькой редьки. Сидит целыми днями, губами шеве¬лит, как рыба. Ничего толкового сказать не может.
- Это он из скромности.
- Если бы... Слушай, у моей подружки сегодня именины. Она дружила с одним парнем, но он оказался подонком. Теперь она мечтает познакомиться с мальчиком из приличной семьи. Ты ей подходишь. Приходи в нашу общагу, а? Я вас познакомлю.
- Она тоже рыжая? - усмехнулся я.
- Нет. Она блондинка. Ей исполнится девятнадцать лет. Двадцать первая ком¬ната. Вахтерше скажешь, что ты приглашенный. Я ее предупрежу.
- Твердо не обещаю. У меня вечером тренировка.
Шарова провела рукой по моей коленке, загадочно улыбнулась:
- Приходи, не пожалеешь!

…В тот вечер я, как обычно, сложил куртку, борцовки, трико и две майки в спор¬тивную сумку. Вышел из подъезда дома. Постоял на крылечке, ожидая Сержа. Теп¬лый весенний ветерок шевелил мои волосы. Вдруг вспомнились слова, сказанные Шаровой: она одна... блондинка... приходи, не пожалеешь.
Я вернулся в свою комнату, забросил сумку в угол. Отец отложил в сторону га¬зету, с удивлением посмотрел на меня поверх очков:
- Ты что, передумал идти на тренировку?
- Да. Меня пригласили на именины. Дай денег на подарок.
-Сколько?
- Не знаю. Сколько стоят приличные духи?
 Отец усмехнулся:
- Ну вот, дождались! Мать, слышишь? Наш сыночек идет на свидание к женщине!
Мама отложила все дела на кухне. Выгладила мою белую рубашку и брюки. По¬правила на груди галстук:
- Приедешь поздно? Не забудь, завтра тебе надо обязательно пойти на перво¬майскую демонстрацию.
- Буду как штык!
… Вечеринка в студенческом общежитии ничем не отличалась от прочих: пили дешевый портвейн, закусывали жареной камбалой, кабачковой икрой и винегретом. Танцевали под магнитофон. Меня со всеми знакомили, но я тут же начисто забывал имена присутствующих. Кто - то принес запись концерта Высоцкого. Слушали, затаив дыхание.
Я сидел рядом с именинницей. Ее звали Варя. Кажется, она училась на втором курсе. Родом из Онеги. Я видел ее несколько раз в институте. Высокая, худенькая, с небольшим начесом на голове, в простеньком голубеньком платьице - ничего осо¬бенного в ней не было. Я был разочарован, когда нас познакомили, однако поста¬рался это разочарование спрятать за широкой улыбкой - все же у девчонки именины. Шарова попросила сыграть роль ее парня - я и играл по мере возможности: ухаживал за нею за столом, приглашал танцевать.
Шарова незаметно кивала нам головой, ободряюще улыбалась. С нею рядом сидел худощавый очкарик с оттопыренными ушами и малиновым румянцем на ще¬ках. За весь вечер он, кажется, произнес всего пару коротких фраз. Звали его Эду¬ардом, но он предпочитал откликаться на кличку Молчун. Шарова пригласила меня на танец. Она прижалась ко мне, шепнула на ухо:
- А ты ничего смотришься.
- Зря ты все это придумала, - шепнул я. - Я, пожалуй, пойду. Поздно уже.
- Не спеши. Самое интересное впереди.
Ровно в одиннадцать строгая комендантша разогнала веселую компанию. Все разбрелись по своим комнатам.
Очкарик помогал девчатам убирать посуду со стола. Я сидел за письменным столом, листал журнал «Работница».
В дверь постучали. Очкарик молча полез в шифоньер. Девчата затолкали меня вслед за ним, закрыли дверцу на ключ. Голос комендантши едва доносился до наших ушей.
- Все ушли? - спросила она.
- Все, Тамара Васильевна.
- Так я вам и поверила. Небось, в шифоньере парней спрятали. А ну, открывай.
Очевидно, ее угостили вином. Она поблагодарила девчонок и покинула комнату. Нас тотчас выпустили из заточения. В комнате было темно. Девушки лежали в по¬стели. Очкарик проворно разделся и привычно нырнул под одеяло к одной из них.
- А ты, Владик, ждешь особого приглашения? - рассмеялась Шарова. - Снимай быстренько штаны и - в постель. Тебя именинница ждет!

... Девчонки встали рано. Шарова, накинув на плечи халатик, пошла умываться. Я лежал в постели, исподтишка наблюдая за тем, как Варя одевается. Она села на постель рядом, погладила меня по голове:
- А за тем, как одевается девушка, подглядывать неприлично.
- Я не хотел. Это получилось случайно.
- Ладно, одевайся, пока подружки нет. Сейчас позавтракаем и пойдем на де¬монстрацию.
Возле института собралось много народа. Староста нашей группы, Семка Вер¬шинин, показал мне кулак. На последнем комсомольском собрании я немного по¬критиковал его, так после этого он придирался ко мне по пустякам:
- Кошель, где ты шляешься? Колонна уже строится!
- Сам ты, Вершина, шляешься как последняя проститутка на Поморской!
Семка прищурился, ткнул пальцем в мою грудь:
- Я тебе это припомню!
-Да пошел ты!..
- Хамишь? А ну, бери транспарант. С Хохловым попрешь впереди колонны. Где твой дружок?
- А я откуда знаю?
- Ладно. Держи Косыгина. После демонстрации вернешь в целости и сохранности.
На площади с трибуны диктор поздравил студенчество с праздником солидар¬ности трудящихся, на что колонна студентов во всю мощь своих глоток ответила: «Ура! Ура! Ура!».
Варя шла со мной рядом, не отставая ни на шаг. Возле института Серж догнал нас. На плече - флаг какой-то союзной республики. Он обнял меня за плечи, отвел в сторону:
- С праздником, Владик! Ты где пропал?
- Не пропадал я вовсе.
Он кивнул в сторону Вари, усмехнулся:
- Слушай, что за пиявка присосалась к тебе?
- Знакомая. Вчера у нее день рождения отмечали.
- А, понятно. Твоя мамаша беспокоилась, что ты дома не ночевал.
- Так уж получилось. Засиделись допоздна.
Мы заскочили в институт, сдали инвентарь старосте группы. От отметил нас в своей записной книжке:
- Кошель, Хохол, будете с нашей группой отмечать праздник, или опять от кол¬лектива оторветесь?
- А где собираемся? - спросил Серж.
- У Смоляниновой, на хате. По червонцу с носа.
 Я отвел друга в сторону, шепнул на ухо:
- Слушай, я на мели. Заплати за меня и за Варю. Дома вечером отдам,
- За тебя - еще куда ни шло, но за твою девчонку... К тому же она не из нашей группы.
- Я же отдам.
Серж порылся в карманах пальто, достал купюру:
- У меня всего двадцать пять рублей.
Варя тронула меня за рукав:
 - Владик, нам надо поговорить.
Серж пожал плечами, отошел в сторону. Девчонка ему не нравилась - он и не скрывал этого. Староста ухватил его под руку, что - то стал объяснять, по привычке пытаясь открутить пуговицу на чужом пальто.
Варя посмотрела в мои глаза. На ее щеках заиграл румянец. Она положила ру¬ки на мои плечи:
- Почему ты позволила твоему дружку назвать меня пиявкой? Я что, уже не женщина?
- Ты извини. Он не со зла. Он же не знал, кто ты.
- Конечно, не знал. Ты забыл представить меня.
- Успокойся. Пойдешь с нами на вечеринку?
- Нет. Мне надо домой, позаниматься. Сессия на носу.
- Я к тебе зайду завтра. Или нет, у меня дела. Зайду на следующей неделе. Как время свободное будет, так и приеду к тебе вечерком. Договорились?
- Если я узнаю, что ты был с кем - то, я...
Она повернулась и быстро направилась к выходу. Я проводил ее взглядом - кажется, мне было немного жаль ее...

Накануне Дня Победы я поехал на автовокзал провожать Витю. Мама попроси¬ла передать ему подарок для тети Пани: соленую треску, мешок гречки и палку коп¬ченой колбасы.
Витя ждал меня возле автобуса, отправлявшегося в Холмогоры. Пароход еще не ходил: ледоход только прошел, вода стояла высокая.
- Привет передай всем, кто меня знает, - сказал я. - Летом, если не поеду со стройотрядом на Печору - к вам закачусь на недельку: рыбку половить, свежим воздухом подышать. Так и передай родителям.
- Передам. Как закончу училище, я тоже махну в деревню на несколько дней. И не один, - сказал Витя.
- С Женечкой? Ты что, на ней жениться собрался?
 - Да. Мы уже давно живем вместе.
- Как муж и жена?
 - Кажется, я нашел то, что искал - верную подругу.
- Да она же официантка в кафе! Ты уверен, что она не гуляет с кем попало, по¬ка ты в училище находишься?
- Уверен!
Мы обнялись, на прощанье пожали руки. Странным мне тогда показалось это прощальное рукопожатие. Его рука - что лед, хотя денек выдался теплым, и мы буквально истекали потом в пальто и меховых шапках. И еще. В эту поездку он по¬чему-то не надел свою парадную форму, в которой так любил щеголять перед де¬вушками, а поехал в цивильном...

В середине июня мама, несмотря на недомоганье, решила отправиться в де¬ревню. Я успешно сдал сессию. Отец попросил меня сопровождать ее. Он посадил нас на пароход, и следующим утром мы ступили на землю наших предков.
На дебаркадере нас встретила Люба, старшая дочь тети Пани. Она была вся в черном.
Тетю Паню я не узнал: седая, с трясущимися руками и головой, она говорила тихо и все время плакала. Дядя Семен лежал в постели: сильно болел последнее время. Волосы седые, лицо черное, как печеная картофелина, тело - кожа да кости. О таких говорят: в гроб краше кладут.
Днем мы побрели на погост, что неподалеку от Баженино. Я впервые увидел могилы предков. Их было много. На некоторых кресты совсем сгнили: дерево - что труха, даже надписей не разобрать, другие - свежие. На двух крайних лежали по¬левые цветы.
Мы подошли ближе и я увидел на фотографии под стеклом до боли знакомое Пашино лицо. Фотограф, очевидно, переснял снимок из дембельского альбома: на фоне полкового знамени. Фуражка со звездочкой, строгое лицо. На плечах - сер¬жантские погоны.
Рядом - могила Вити с еще не успевшим осесть холмиком. С фотографии на меня смотрел красавец - моряк в лихо заломленной фуражке и смеющимися глаза¬ми. Этот снимок был мне знаком: вместе снимались прошлым летом в день его девятнадцатилетия. На фотографии мы сидели обнявшись. По - видимому, фото¬графу понравился этот снимок и он заново переснял его, предварительно зарету¬шировав мою руку.
- Вот здесь мои мальчики лежат, - тихо произнесла тетя Паня и заплакала. Моя мама не смогла удержать слез. Я отвернулся: першило в горле. Отошел в сторону, разглядывая могилы моих предков. Чаще всего встречались фамилии Хабаровых и Бутаковых.
- Приехал к нам в Холмогоры шестого мая, днем, - тихо произнесла Люба, вы¬тирая ветошкой стекло на Витином кресте. - Я стол накрыла. С Сашкой, мужем моим, пили водку. Весь день был весел, много рассказывал о своей городской жиз¬ни, об учебе. Сказал, что после окончания «мореходки» женится на какой-то офи¬циантке из кафе. И еще сказал, что летом привезет ее знакомить с нашей родней.Вечером всем семейством сходили в кино, а утром на попутке уехали в Баженино. При расставании грустный такой был...
Тетя Паня горестно покачала головой, тяжело опустилась на край Витиной мо¬гилы. Я едва мог разобрать ее слова:
- Утром восьмого мая пришел к нам сосед Валька, второй Зойкин муж. Попро¬сил в Невзорово отвезти, до родственников. Мать его приболела. Хотел проведать да гостинец отвезти к празднику.
У отца - то день рождения восьмого. Он уже с утра причастился. Витя согласился отвезти: сосед - парень хороший, отчего ж не помочь? Выпили по рюмке с отцом, потом на посошок. Оделся потеплее - на реке в тот день был сильный ветер. Надел отцовы охотничьи сапоги - бродни. А мне что-то не по себе стало. Говорю ему: «На¬день Пашины кирзовые, с загнутыми голенищами. Река неспокойная после ледохода, да и «топляков» много: не дай Бог, перевернетесь. Лодка плоскодонная, верткая: на такой только в тихую погоду можно плыть... Славка Хабаров перед армией нам от¬дал. Отец ее в начале весны с Черной речки приволок: наша - то совсем сгнила.
Подвесил Витя мотор, веслом оттолкнул лодку от берега. Я с Зойкой на угоре стояла. Ребята, будто прощаясь, руками помахали, и побежала лодочка по реке...
Я вскоре промерзла до костей на ветру. Только домой вернулась, телогрейку да платок еще не успела снять, а тут Зойка прибежала, да как закричит не своим голосом: «Гляньте - ка, тетя Паня, лодка с нашими парнями перевернулась возле Невзорово!»
Братья Копеины возле берега из реки бревна вылавливали. Увидали, что лодка перевернулась, спасать парней бросились. Зойкиного мужа вытащили. Он потом долго болел: вода - то ледяная. А Витя захлебнулся: ручка от мотора в голенище сапога вошла. Не успел сыночек выпутаться....
Моя мама все понимала по губам. Ей стало плохо, и я дал таблетки. Вечером накрыли стол. Пришли соседи. Вспоминали добрым словом ребят. Честно говоря, видеть скорбные лица людей - зрелище не из приятных. Я сидел в углу, глядел на улицу. Мимо прошло стадо коров. На небе - ни облачка. Я вдруг подумал, что все это ни к чему: и эти разговоры, и эти слезы, и эти воспоминания...
Маме нездоровилось. Через день мы отправились восвояси. Я стоял на верхней палубе парохода и прощался с родиной моей мамы. Мне почему-то казалось, что никогда я не увижу ни этой деревни, ни этого берега, ни этой реки.
Мама некоторое время болела, но, слава Богу, все обошлось...

Я не поехал со стройотрядом на Печору: в начале июля намечалось первенство области по самбо, в котором я должен был участвовать. Я усиленно тренировался. Как - то мой тренер отвел меня в сторонку и сказал:
- Тут тобой из общества «Динамо» интересовались. Не хочешь к ним перейти?
- Я подумаю.
Спустя три дня я уже занимался в прекрасном спортивном комплексе под руко¬водством заслуженного тренера. Моим спарринг - партнером оказался мастер спор¬та, с которым я боролся в финальном поединке на первенстве города. Тогда он выступал с травмой, как я узнал, поэтому и проиграл никому не известному борцу. Он жил неподалеку от спорткомплекса, и мы пару раз после тренировки заходили к нему на чашку чая.
Уютная двухкомнатная квартира, миловидная жена, дочка-первоклассница. Раз¬говаривали, в основном, о борьбе. Между делом Незнамов, так звали мастера, ин¬тересовался моей жизнью: с кем дружу, кто родственники. Тогда я не придавал этому особое значение. О том, что он работает в органах, я узнал позже: кто - то из спортсменов после очередной тренировки в душе обратился к нему: «Товарищ ка¬питан, пивка не хотите?»
На первенстве области я боролся удачно. Дошел до финала. С интересом на¬блюдал за борьбой моего спарринг - партнера: в случае его победы над соперником, крепким парнишкой из Северодвинска, мы должны были встретиться в финале.
Заслуженный тренер отвел меня в сторонку, шепнул на ухо:
- Кошелев, у меня к вам есть маленькая просьба.
- Я вас слушаю.
- Судя по всему, в финале вам придется бороться с товарищем Незнамовым.
- Я оправдаю ваши надежды.
- Вы меня неправильно поняли. Товарищ Незнамов - заслуженный человек: мастер спорта СССР, чемпион общества «Динамо», ну, и так далее. Это - его по¬следнее официальное выступление. Он уходит из большого спорта - возраст. Ему надо сделать небольшой подарок.
- Не понимаю, - развел я руками.
- Чего тут не понимать? - рассердился заслуженный тренер. - Ляжете под него на второй минуте. Так надо. Вы меня поняли?
- А если он проиграет?
- Тогда мы с вами расстанемся. Поймите, у вас все впереди: вам всего восем¬надцать лет. Поедете вместо него на первенство «Динамо», я обещаю. А там, гля¬дишь, и на первенство России, пробьетесь с вашими-то данными. Договорились?
… Я проиграл финальную схватку. На четвертой минуте. Светлана, болевшая за меня, была огорчена:
- Почему ты проиграл этому старику?
- Я попался на его коронный прием.
- Ты говоришь неправду. Ты поддался, я видела.
- Это уже не имеет значения.
Мы шли по проспекту Виноградова. Я обнимал ее за плечи и улыбался. Я не чувствовал себя уставшим и разбитым. Будут и другие соревнования рассуждал я, на которых, уж точно, никому не уступлю.
- Слушай, поедем ко мне. Пора тебя уже с моими предками познакомить, - ска¬зал я.
- Прямо сейчас?
- Конечно. Пусть они тебя увидят такой, какая ты есть.
Я привез Светлану в наш дом. Познакомил с родителями. Мама накрыла по та¬кому случаю стол. Мы пили чай с морошковым вареньем. Светлана смущалась: она была в центре внимания. Вечер прошел прекрасно. Я был доволен тем, что она понравилась моим предкам...

Как-то после тренировки Незнамов, - он иногда заходил в спортзал поддержать спортивную форму, - спросил:
- Владик, чем в свободное время занимаешься?
- Да так, баклуши бью. Скоро занятия в институте начнутся. Скучать некогда будет.
- Слушай, у меня для тебя интересная работа есть. Думаю, сотня - другая карбо¬ванцев тебе не помешает.
- А что за работа?
Он написал на листке блокнота адрес:
- Приходи завтра в восемнадцать ноль - ноль вот по этому адресу. Спросишь ка¬питана Незнамова. Тебе все объяснят. Договорились?
- А для моего друга работа найдется?
- Найдется.
Я рассказал Сержу о предложении капитана: он только что вернулся из Крыма, куда ездил отдыхать со своим братом Максом и подружками:
- Сколько мы будем иметь? - спросил Серж.
- Сотню, может, больше.
- Деньги не лишние, конечно. А что мы будем делать?
- Узнаем на месте. Поехали, время поджимает.
Ровно в восемнадцать часов мы подошли по указанному капитаном адресу. Это было массивное здание на Набережной.
- Слушай, ты куда меня привел? - спросил Серж.
- Он работает здесь.
- Это же здание КГБ.
- А ты думал, что тебе предложат работу в цирке?
Серж развернулся, собираясь уйти, но не успел: капитан Незнамов явно дожи¬дался нас возле входа. Он помахал рукой, и нам ничего не оставалось делать, как пересечь улицу.
- Семен Семеныч, - представился он.
- Сергей Михайлович, - представился мой друг.
Мы прошли в здание, по широкой мраморной лестнице поднялись на второй этаж. В просторном кабинете находилось человек двадцать молодых, спортивного вида парней. Некоторых я знал в лицо - вместе занимались в спортзале общества «Динамо». Капитан ободряюще похлопал меня по плечу, шепнул на ухо:
- Ты сделал правильный выбор, Владик, а то не видать бы тебе осеннего Ле¬нинграда.
В комнату вошел высокий, с жестким лицом человек. Сухо поздоровался с при¬сутствующими, сел за стол:
- Товарищи, среди нас, как я вижу, появились новички. Специально для них хочу кое - что рассказать. Как известно, город наш портовый, каждое лето здесь бывает много иностранных моряков. Преступники, в основном молодые люди, школьники, студенты, а также проститутки входят с ними в контакт: занимаются фарцовкой, скупают вещи, а иногда и просто грабят моряков. Участились случаи, когда потер¬певшие обращаются в наши компетентные органы с жалобами. Наша задача - ак¬тивно пресекать какой - либо контакт преступного элемента с иностранцами. Все вы являетесь комсомольцами, спортсменами, народными дружинниками, поэтому мы и пригласили вас сюда. Дело это сугубо добровольное. Вопросы есть?
- Иностранцев охранять, что ли? - спросил один из парней.
- Да. В случае сопротивления, оказанного преступным элементом - применять силу. У вас будут на это особые полномочия.
 Я пожал плечами:
- Каждый день я не смогу ходить на дежурство. У меня тренировки.
- А вас никто и не заставляет, товарищ... - майор поискал в списке мою фами¬лию. - Кошелев. В конце месяца мы подведем итоги. Получите зарплату в соответ¬ствии с количеством выходов. Еще вопросы есть? Нет. Тогда сейчас проведем ин¬структаж для вновь прибывших товарищей и - за работу!
Группа из восьми дружинников заняла позицию во дворе дома, стоявшего на¬против «Интерклуба». Мы сели на лавочку. Чтобы не привлекать внимание, переки¬нулись в картишки. Спустя некоторое время из клуба вышли несколько иностранцев. Старший группы кивнул на двух моряков. Один - белый, низенький, с животиком, другой - здоровенный негр.
- Кошелев, Хохлов! Эти ваши!
Мы шли поодаль, не спуская с них глаз, в толпе горожан, фланирующих по На¬бережной. На Красной пристани полюбовались красавцем-теплоходом «Юшар», совершавшим круизы по Беломорью. Миновали Гостиный двор, - длинное двух¬этажное здание с полутораметровыми гранитными стенами построено еще при Петре I, - в котором находились книжное издательство, редакции областных газет и типография, вышли на проспект Павлина Виноградова. Возле невзрачного здания краеведческого музея моряки с удивлением разглядывали английский танк времен первой мировой войны. Коротышка несколько раз щелкнул фотокамерой, затем попросил прохожего заснять себя и друга возле танка.
У ресторана «Полярный» к морякам прилепились две смазливые девицы. Ко¬роткий разговор на английском языке, и толстый швейцар в ливрее услужливо рас¬пахнул перед ними дверь ресторана.
- Ну, это надолго, - сказал Серж. - Чем займемся?
- Не знаю. Зайдем в бар. Оттуда дверь хорошо просматривается. Воды выпьем.
Мы сидели за стойкой, пили лимонад. Прошло полчаса. Толстая, с огромным наче¬сом на голове барменша недовольно посмотрела на нас:
- Ребята, вы долго еще будете здесь торчать? Ничего не заказываете, место занимаете.
Мы вышли из бара, перешли на противоположную сторону улицы. Сели на ска¬мью. Серж широко зевнул:
- Ну и что, так и будем торчать здесь, пока моряки будут водочку пить с прости¬тутками?
- Хочешь, зайдем в ресторан? Пивка попьем.
- Я б с удовольствием. Только на какие шишы?
- Тогда сиди спокойно.
Прошел час, второй... Мы съели по два мороженых. Вспомнили все, какие зна¬ли, анекдоты, обсудили результаты футбольных матчей последнего тура. Две про¬ститутки, прогуливавшиеся возле ресторана, перешли улицу и подсели к нам. Они предложили прогуляться, но мы решительно отказались: работа прежде всего!
Часам к одиннадцати вечера мы были совершенно разбиты. К тому же похоло¬дало: небо затянуло тучами, стало сумрачно.
- Если моряки через пять минут не выползут из кабака, я плюну на все и от¬правлюсь домой, - сказал Серж, размахивая руками, чтобы согреться.
- Они уже идут, - усмехнулся я.
- Слава Богу! Наконец - то!
Наши подопечные были здорово навеселе. Одна из проституток чуть ли не на себе тащила коротышку. Тот что-то горланил по - английски и пил прямо из горлыш¬ка пиво «Жигулевское». Негр передвигал ноги сам. В его белоснежных зубах была стиснута папироса.
- Во, надрались! - сказал Серж. - Да в таком состоянии проститутки их карманы могут обчистить запросто. Давай, друг, подойдем поближе, на всякий случай. При нас - то они не решатся по чужим карманам лазить.
 На Набережной в этот поздний час было пустынно. Мы шли по противополож¬ной стороне улицы, делая вид, что ищем нужный нам дом.
На Красной пристани качался на волнах катер, на котором обычно развозили моряков по судам. Коротышка бросил в воду пустую бутылку, достал из заднего кармана брюк бумажник. Пересчитав купюры, тупо посмотрел на негра. Тот пожал плечами, стал что - то быстро говорить. Коротышка отпихнул от себя проститутку и полез с кулаками на своего товарища.
- Слушай, они, кажется, собрались драться, - толкнул меня в бок Серж. - Смот¬ри, белый негра лупит по мордасам. Подойдем?
Проститутки стали разнимать дерущихся. Мы подбежали, заломили девицам руки и отвели в сторону.
- Тихо, девочки, - прошипел Серж, - А то сейчас оперативную машину вызовем.
Моряки тут же успокоились. Сошли по трапу на борт катера. Матрос снял канат с кнехта, катер дал задний ход, развернулся и резво побежал к английскому судну, стоявшему на рейде. Моряки что - то орали с кормы, махали руками, но за шумом двигателя их почти не было слышно.
Одна из проституток, красивая, шикарно одетая девица, мило улыбнулась нам:
- Мальчики, вы новенькие?
- Нет. Мы старенькие, - отрезал Серж.
- Ой, какой сердитый. Ну что, работу закончили?
- Не твое дело.
- Такой молоденький, и уже грубишь. А ты ничего. И твой дружок ничего. Хотите с нами повеселиться?
- В каком смысле?
Девица выдернула руку, потерла запястье:
- Пойдемте с нами, там узнаете. Тут недалеко.
Серж взял меня под руку, отвел в сторону
- Влад, ты как думаешь?
- Ох и влетит нам, если узнают, - сказал я.
- А кто будет знать? Только ты да я. Пойдем, а? Мы свое отработали. Девки - высший сорт! Когда еще подвернется такой случай?
- Ладно. Уговорил. Только в случае чего...
- Все возьму на себя! Ей-богу!
Мы свернули в тихую улочку, поднялись на второй этаж пятиэтажного панельно¬го дома. Одна из девиц достала из сумочки связку ключей. Долго возилась с замка¬ми. Затем широко распахнула перед нами дверь:
- Прошу, мальчики! Не стесняйтесь, будьте как дома!
Мы впервые общались с профессиональными проститутками. Было хорошее вино, тихая музыка, чистые постели. Нелли и Эмилия, так представились нам де¬вушки, сделали все, чтобы эта ночь нам запомнилась надолго…
Утром на кухне пили растворимый кофе. Девчонки оказались общительными. Вскоре мы знали о них почти все: они приехали из Вологды. Квартиру снимают. Днем ходят на занятия в институт, а проституцией занимаются в свободное от занятий время…
Я вышел в туалет. Стекла вверху не было, поэтому я услышал разговор.
- Сереженька, ты сегодня вечером работаешь? – спросила, судя по хрипловатому голосу, Неля.
- Да, - сказал Серж. - А что такое?
- Миленький, ты можешь оказать мне услугу?
- Все, что в моих силах.
- Если увидишь меня с мужчиной, не ходи за мной. Я обещаю - все будет хо¬рошо. А я в долгу не останусь. Договорились?
Ответа Сержа я не расслышал. Раздался лишь смачный поцелуй.

…Следующий вечер чем - то напоминал предыдущий. Только на этот раз мы «пас¬ли» двух греков. Небольшого роста, смуглые, они ни на минуту не умолкали, при этом размахивая руками так, что от них шарахались прохожие. Возле ресторана «Полярный» их притормозили наши вчерашние знакомые. Тот же сценарий: корот¬кий разговор на английском, обворожительные улыбки, и тот же толстый швейцар широко распахнул перед ними дверь.
- Ну что, времени у нас навалом. Кто пойдет за мороженым? - спросил Серж, доставая из кармана монету.
- Орел, - сказал я.
Подброшенная монета упала орлом вверх. Пришлось за мороженым идти мне.
Прошел час. Я прочел газеты, которые купил в киоске. На этот раз мы тепло оделись. Утром шел дождь: похоже, к вечеру он опять припустит.
Возле ресторана остановилось такси. Из него вышли трое молодых, хорошо одетых мужчин. Швейцар даже поклонился им: видать, завсегдатаи этого заведе¬ния. Таксист вышел из машины, стал протирать стекла ветошью.
Серж толкнул меня в бок:

- Слушай, я вижу старого знакомого. Помнишь, второго января мы провожали Гошу Птичкина на самолет?
- Ну, помню
- Я эту поганую рожу запомнил. Он, точно он!
Серж аж затрясся от злобы. Плотно сжатые губы побелели, глаза налились кровью:
- Ну, гад, сейчас я тебе устрою Ватерлоо!
Я не успел схватить его за куртку. Он перебежал улицу, подбежал к здоровен¬ному таксисту и с ходу ударил того кулаком в лицо. Таксист упал на колени, закрыл лицо руками. Серж ударил его ногой. Затем еще раз. И еще. Тотчас вокруг машины собралась толпа зевак. Я еле оттащил моего друга в сторону. Я хотел увести его, но не успел: таксиста увезла скорая помощь, а нас дюжие милиционеры затолкали в «воронок» и отвезли в горотдел милиции. До утра мы просидели на нарах в КПЗ.
Утром за нами пришли. Мы подписали какую-то бумагу, затем вышли за капитаном Незнамовым на улицу.
- Как спалось? - спросил он.
- Ничего, - усмехнулся я. - Компания, правда, веселая попалась. Все почему - то в наколках и плохо воспитаны. Всю ночь покоя не давали,
- Это вам урок на будущее. Таксиста за что избили?
 Серж все ему рассказал. Капитан покачал головой.
- Ладно, разберемся. Отправляйтесь домой. На дежурство не опаздывать.

…Прошло несколько дней. В свободные от тренировок вечера мы по-прежнему несли дежурство, как будто ничего не случилось. В тот вечер мы «пасли» двух за¬падных немцев. Они зашли в кафе «Золотица». Пригласили за свой столик девиц. В зале было свободно, и мы заняли столик возле выхода.
Я махнул рукой молоденькой официантке, обслуживающей соседний столик:
- Будьте добры... Нам пиво.
- Здравствуй, Владик, - услышал я знакомый голос. Мы обернулись. Возле нашего столика стояла Женечка.
- Привет, - сказал я. - Тебя и не узнать. Присаживайся.
 Она присела за наш столик, подперла голову рукой:
- Я страшная стала? Разнесло, как бочку. Правда?
Я смутился. Никогда не думал, что за короткое время девчонка может так по¬дурнеть.
- Как живешь? - спросила она.
- Слава Богу, ничего.
- На Витиной могиле был?
- Да ездил с мамой в июне. На сороковой день.
- А я вот часто вспоминаю его. Вижу во сне как живого.
-Да, такой парень был... Мечтал закончить мореходное училище, пойти в море.
- У тебя фотография его есть?
- Есть. Как-нибудь занесу.
Она тяжело поднялась, поправила на животе передник:
- Что принести?
- Пиво. Четыре бутылки.
Серж проводил ее взглядом:
- Кто это? Твоя знакомая?
- Да. Жена моего брата Вити Бутакова. Правда, они не успели расписаться: Ви¬тя восьмого мая утонул в Северной Двине. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?
- Помню. Слушай, да она беременная. Ей рожать скоро.
Я повернул голову. Сомнения не было: Женечка была беременна. Господи, как я сразу - то не догадался?
Наши подопечные вышли в туалет. Я заметил: одна из девиц, сидевшая за их столиком, бросила в бокалы с вином какие - то таблетки. Я подошел к столику, при¬гласил девицу на танец:
- Ты что делаешь, сучка?
- Не твое дело. «Я свой черный чемодан кому хочу - тому и дам!» - пропела она.
- Я сейчас оперативную машину вызову - в милиции будешь объясняться.
Меня кто - то толкнул в спину, и я чуть не завалил девицу на столик. Я обернул¬ся. Передо мной стоял верзила с недоброй ухмылкой на лице:
- Здорово, мент. Ты чего к моей «телке» пристал?
-Да пошел ты!
- Может, выйдем?
Мы вышли из кафе, зашли в подворотню. Верзила ударил меня в челюсть. Я вскочил с грязного асфальта, хотел провести прием, но кто - то ударил меня по спи¬не. Я обернулся: передо мной стоял парень с металлическим прутом в руках. Я хотел отскочить в сторону, но не успел: железный прут со свистом рассек воздух. Я успел прикрыть голову руками.
… Очнулся в больнице. Светлана сидела рядом, покачиваясь из стороны в сторону. Я попросил пить. Она смочила ваткой мои губы. Краем глаза я увидел мои руки: они были по локоть в гипсе и лежали на темном одеяле, похожие на два булыжника.
- Где Серж? - спросил я.
- В соседней палате лежит. У него челюсть сломана.
- Бандитов поймали?
- Поймали. Спи. Тебе сейчас надо много спать. Потом поговорим.
Я закрыл глаза и опять поплыл куда-то вверх и в сторону...
В сентябре ребят с нашего курса отправили в колхоз, «на картошку». Осень ше¬стьдесят девятого выдалась на Севере холодной и дождливой. Я и Серж остались дома залечивать раны, так что нам хоть в этом повезло...
Мы были так молоды и наивны. Мы были счастливы. Тогда нам казалось, что наша молодость будет вечна...

Прошло двадцать лет. Я приехал на несколько дней в мой родной город и - не узнал его: вырос в высоту и ширину. На болотах, где мы пацанами собирали мо¬рошку, появились новые белоснежные микрорайоны. Вместо деревянных мостовых и тротуаров - асфальт.
Был конец мая. Холод - страшный. Я промерз до костей в легком плаще, пока добрался из аэропорта до родного заводского поселка.
Прохожие оглядывались, но не потому, что узнавали меня, а потому, что весна в том году на Северном Кавказе выдалась жаркая. Я успел загореть. Очевидно, среди бледнолицых земляков я отличался так же, как европеец среди какого - нибудь африканского племени.
Рядом с моим родным деревянным домом возвышалась коробка девятиэтажки. Спустя несколько лет, по - видимому, снесут и его. Жаль. С этим серым, неказистым зданием, под которым никогда, даже в самое жаркое лето, не высыхало болото, меня связывали воспоминания о моем детстве и юности. Честно говоря, у меня даже слеза навернулась, а может резкий порыв ветра выдавил слезы из моих глаз?
… Мама истопила печи, и мы весь вечер сидели на кухне, пили чай с морошковым вареньем. Мы разглядывали старые фотографии. Я много раз видел эти пожел¬тевшие, наклеенные на картон снимки и раньше, но только сейчас, глядя на себя, двухлетнего, сидящего на коленях у старика с огромной бородой, я узнал от мамы, что этот старик, отец моего папы, просидел в лагере двадцать лет. Он родом из Холмогор. У него была скобяная лавка и мельница. В тридцать третьем его посадили, как врага народа, а папа, тогда совсем мальчишка, должен был бежать в город и скрываться несколько лет у родственников под чужой фамилией. На многие старые фотогра¬фии в тот вечер я взглянул другими глазами...
У мамы всегда была прекрасная память на лица, даты и события.
- Славик Хабаров лет пять назад погиб, - сказала она.
- Как это случилось?
- Жонка его сказывала, допился муженек до ручки. Чего ему не хватало? Квар¬тиру ему дали в центре... Он ведь заслуженным чемпионом каким - то был, все вре¬мя по соревнованиям разъезжал. Машина у него была. Детей двое. Как - то привозил ко мне, показывал. Мальчик и девочка. Трезвый - человек золотой! Как выпьет, садится за руль и - по девкам. Водка его сгубила. Разбился на машине...
Я вспомнил лето шестьдесят восьмого, мой приезд на родину предков, путеше¬ствие в Холмогоры. Из нас, четырех братьев, я остался один. Мне было грустно. Я в пол - уха слушал мамин рассказ о смерти многих из тех, кого я знал:
- Давно умерли старики Бутаковы. Как - то ездила проведать могилы родствен¬ников. Все бурьяном поросло. Избу дочь Люба продала: там теперь дачники живут. Мария Хабарова, мать Славы, долго болела. Умерла в прошлом году: соседи из Невзорово письмо написали. Бедняжку похоронили родственники из Ломоносово...
- Твой дружок закадычный Сережка Хохлов переехал в микрорайон Варавино. Квартиру получил. Женат. Двое парней. В «Медтехнике» работает, в городе. Слухо¬вые аппараты ремонтирует. Был недавно. О тебе спрашивал. А мне и сказать нече¬го. Слава Богу, хоть о моем дне рождения не забываешь, открытки посылаешь.
Я обнял маму за плечи:
- Извини, старушка моя, если чем - то обидел. Не люблю я письма писать. Да и не о чем? Давно хотел приехать, да не было возможности. Хозяйство у нас. Каждое лето на даче провожу. Да и жена не пускает. Ты, как в письме написала, что при смерти была, я и приехал тебя проведать. Может больше не придется свидеться... Ты уж прости меня!
- Сестра твоя из Владивостока тоже редко пишет. Не приезжала уже несколько лет. Помочь некому. Хорошо, соседские дети надо мной шефство взяли. Когда воды с колонки бабке Тасе принесут, когда дрова поколют. Сил-то у меня совсем не стало. Помру, видно, скоро... Жарко у тебя на Кавказе? Лицом, я смотрю, черен стал.
- Жарко, мама.
- Ты завтра к Сережке, своему дружку, съезди. Я тебе адрес дам. Где - то у меня записано на бумажке.

На другой день я навестил моего друга Сержа Хохлова. Квартирка ничего, уют¬ная. С лоджией. Как полагается, выпили водочки за встречу. Я похлопал его по давней привычке по шее:
- Слушай, а где твоя шевелюра? Голова - что бильярдный шар.
- Да, на Новой Земле оставил. Два года атомный полигон охранял. К тридцати годам последние повылазили, Да и зубы... Смотри, металла во рту сколько. Гвоздь перегрызть могу.
- Жена - то где, на работе? - спросил я.
- В Таллинн с сыновьями укатила. Родителей навестить. Она по национально¬сти эстонка.
- А моя из кубанских казачек.
- Помню, как же. Ты привозил ее на похороны отца. Штучка еще та: небось до сих пор из тебя веревки вьет?
- Бывает.
- Отца твоего жалко: хороший был человек. Давай, помянем!

...Отец умер в конце февраля семьдесят шестого. Я с женой прилетел самоле¬том на похороны. Помнится, в тот день на улице было холодно и сыро. Мы про¬дрогли до костей на кладбище. Даже водка, которую мы пили на поминках, не спас¬ла нас от простуды. Три дня просидели возле раскаленной печки, закутавшись в одеяла. Когда мы оставались наедине, жена не могла сдержать своих эмоций. Она кричала, плакала:
- Проклятый, Богом забытый край! Чтобы я еще когда-нибудь приехала в это болото? Ни в жизнь! Какая я дура, что послушалась тебя! А ну, марш на вокзал за билетами! Домой хочу!!
Я, как мог, успокаивал ее. Я не отходил от нее ни на шаг. О встрече с моими школьными друзьями не могло быть и речи. Даже Сержа она так отшила, когда он пригласил нас на именины Макса, что бедняга слова не мог вымолвить. И, едва ей немного полегчало, в тот же день мы укатили поездом домой, на Северный Кавказ...

- Как живешь - то, Владик? - спросил Серж.
- Как все живут, так и я.
- Столько лет прошло... Хоть бы письмишко прислал лучшему другу, коли прие¬хать не смог.
- Ты уж извини. Все как-то некогда было. Ты - то как живешь? Я смотрю, у тебя в доме все есть.
- Неплохо. Я на днях собираюсь торговый кооператив с сыновьями организовать.
- Торговать чем собрались, искусственными ушами?
- Ну да. Импортными слуховыми аппаратами. С одной немецкой фирмой нала¬дили контакт. Дилерами заделались, посредниками то есть. А что, сейчас свобода - торгуй, чем хочешь. Горбачев свободу дал. Перестройка, черт бы ее побрал!..
В тот вечер мы, в основном, вспоминали наших друзей. Некоторых Серж встре¬чал в городе и в заводском поселке. Семка Вершинин, староста нашей студенче¬ской группы, большим начальником стал: в обкоме партии заведующий отделом. Кто - то, как я, после армии не вернулся в родной город: нашел лучшую долю в чужой стороне. О Гоше Птичкине, нашем друге детства, почти ничего не известно: мать его говорила, что, якобы, он уехал в Финляндию какую - то команду тренировать. Марат Казеич, музыкальный руководитель ВИА «Торнадо», пить бросил и курить. На баптистке женился. Теперь в молельном доме по воскресениям на электрооргане играет. Братья и сестры на уши встают. Дом ему купили, машину... Кто - то сгинул на вертолете в Заполярье, кто - то в полынью провалился по весне, кто - то повесился. Считай, треть класса вымерла, не дотянув до сорокалетия.
- Твой брат Макс все еще в редакции работает? - спросил я. - Помнится, когда я самым молодым чемпионом города по самбо стал, он обо мне хвалебную заметку тиснул в областной газете. Помнишь, как он целую пачку газет притащил домой, а я потом дарил их девчонкам в институте?
- Лет десять назад в Москву переехал. В каком - то толстом журнале работает. Женат. Трое детей. Квартиру получил. Часто к нам приезжает. Такой солидный стал...
- А подружка Гоши, Алька Сац, как поживает? - спросил я.
- Несколько раз замужем была. Не везет ей на мужей. Вроде бы красавица пи¬саная, ан нет. Папаша ее стал директором лесопильного завода. Сын ее старший с дурной компанией связался. Фарцовкой занимались. Его, как нас в шестьдесят де¬вятом, из института поперли. Сейчас в колонии сидит. Полтора года дали парню.
- Сына-то Алькиного как зовут? - машинально спросил я.
-Да твой тезка. И рыжий, как ты.
Серж принес семейный альбом. Стал показывать снимки. Он что - то рассказы¬вал, а мне почему - то вспомнился торжественный вечер в заводском клубе восьмого марта шестьдесят девятого. Я и Алька... Ребята ушли на выступление, а мы оста¬лись. И согрешили! Видно, бес нас попутал!
После того вечера мы несколько раз встречались на вечеринках у наших школь¬ных друзей, вместе ходили в походы на реку Юрос и в Малые Карелы. Нас считали женихом и невестой, но мы не были влюблены друг в друга. Однажды подружка при¬гласила Альку в ресторан на свадьбу. Там ее познакомили с красавцем - мужчиной. Он был большим начальником, имел прекрасную трехкомнатную квартиру в центре горо¬да и служебную «Волгу». Она мечтала о таком мужчине, и она его получила.
Последняя наша встреча была короткой:
-Я выхожу замуж, - сказала она. - Ты уж прости. Ладно?
- Поздравляю! Будь счастлива!
- Я приглашаю тебя на свадьбу. Придешь?
-Нет.
-Но почему?
- Где - то я вычитал: если твой муж будет знать своего предшественника в лицо - это отравит его жизнь. А он - твою...
Я тряхнул головой, отгоняя воспоминание о той встрече.
- Это мой сын, Томас, - сказал Серж. - Похож на меня? Младший - уж точно в мать. Ты чего побледнел, Владик?
-Да так. Не обращай внимания.
Я вынул из кармана фотографию сына. Серж какое - то время разглядывал ее.
- Похож, ничего не скажешь. Тоже, наверное, рыжий?
- Рыжий, как подсолнух. Восемнадцать лет. Учится в Московском университете.
- Молодец. Ученым будет. Не то, что мои оболтусы.
Мы выпили. Вышли на балкон покурить. На пустыре работали строительные механизмы: строили очередной дом.
- Светлану, подругу мою, не видел? - спросил я.
- Видел. Года два назад.
- Как она выглядит?
- Ничего. Баба в самом соку. Я ее в областной больнице как - то встретил. Жену мою в больницу положили, на операцию. Поговорить толком, правда, не успели. Так, перекинулись парой слов. О тебе спрашивала: мол, пишешь ли?
- Она замужем?
- Не спросил. Неудобно как-то.
...Засиделись допоздна. Серж проводил меня до трамвайной остановки. Мы об¬нялись на прощание.
- Когда уезжаешь? - спросил Серж.
- Не знаю. Вот всех старых друзей обойду - тогда и поеду.
- Перед отъездом зайдешь?
- Непременно.

…На другой день я отправился в областную больницу. В регистратуре мне сказа¬ли, что хирург Зуева на операции.
Я вышел в больничный двор, сел на свободную скамейку. Сидел больше часа.
Я узнал ее сразу, едва она вышла из больницы. Русые волосы собраны на за¬тылке в пучок. Белый халат. Серые сапожки на высоком каблуке. Стройная. Губы чуть подкрашены.
- Давно ждешь? – как - то буднично спросила она.
- Не очень.
- Я через полчаса освобожусь. Подождешь?
 Я кивнул. Она положила руку на мое плечо:
- Хочу познакомить тебя с моей семьей.
- А муж как на это посмотрит?
- Да никак. Я разведена.
Мы пили кофе на кухне в ее просторной трехкомнатной квартире в Соломбале. Я повертел в руках бабушкину фарфоровую чашку:
- Подарок царя к тебе перешел по наследству?
- Да. Бабушка умерла через три дня, как мы переехали в эту квартиру. Папа вышел на пенсию. Женился на молодой женщине. Купил домик возле реки. Ловит рыбу, занимается огородом...
Светлана достала из сумочки пачку сигарет «Кент». Я щелкнул зажигалкой:
-Твой муж...
- Он ушел к другой. А ты женат?
- Да. Она прекрасная женщина.
-Дети есть?
Я вытащил из бумажника фотографию сына. Светлана долго вглядывалась в снимок:
- Сколько ему?
- Восемнадцать
- Красивый мальчик.
Она достала из холодильника бутылку «Камю»:
- Выпьешь?
Я кивнул. Приглашение выпить означало для меня как знак прощения.
Мы пили коньяк из крохотных рюмочек. Она посмотрела на меня долгим взглядом.
- У тебя мешки под глазами. Много пьешь?
- Бывает.
- За все эти годы - ни одного письма... А впрочем, ты никогда не любил писать письма.
- Прости, дорогая... Я виноват перед тобой.
- Какие пустяки. Я и без тебя устроила свою жизнь. У меня прекрасные дочки. Пошли по моим стопам. Квартира, приличная зарплата. Я всем довольна.
- Твоя старшая сестра, Шурочка, как поживает?
- Ничего. У нее хорошая, дружная семья. Мы работаем в одной больнице. Ее сын в море недавно ушел - закончил мореходное училище с отличием. Хочешь поговорить с нею по телефону?
- Нет. Только не сегодня.
Мы долго молчали: каждый думал о своем.

...Я вспомнил день, когда меня выписали из больницы. Мы поехали в Соломбалу, в старый особняк ее предков. Дома в тот час никого не было. Мы выпили немно¬го мадейры, настоящего вина из Испании. Она включила магнитофон «Грюндиг», мы стали танцевать. Я коснулся ее груди:
- Можно, как тогда... на Черной речке?
- Сегодня все можно. Бог сохранил тебе жизнь. Теперь ты мой.
 Я взял ее за руку и отвел в спальню. Мы сели на ее кровать. Она сама разде¬лась. Я поцеловал ее маленькую грудь.
- Я люблю тебя! - сказала она. - Но прежде, чем я стану твоей, пообещай мне, что никогда не бросишь меня.
- Обещаю!
Господи, как часто я повторял это слово девушкам, но никогда не выполнял его. По¬чему - то обещание выпадало из памяти, едва мое тело получало то, к чему так стремилось...
В начале октября Сержа и меня вызвали в деканат. Пришла бумага: таксист, ко¬торого Серж избил летом возле ресторана «Полярный» подал на нас заявление в суд. Дело принимало неожиданный оборот: нам грозил срок за злостное хулиганство.
В тот же день я отправился к капитану Незнамову. Тот встретил меня приветли¬во. Я не стал тянуть кота за хвост - все ему выложил. Капитан озадаченно потер подбородок:
- Что ж, таксист сделал то, что должен был сделать. Вас могут осудить. Но есть выход.
- Какой? - спросил я.
- Пойдете в армию.
- Нет, только не это!
- Вам деваться некуда. Все равно вышибут из института к чертовой матери!
Спустя месяц поезд унес меня на Северный Кавказ, а Серж улетел военно - транспортным самолетом на Новую Землю...

- Ты не спешишь? - прервала мои воспоминания Светлана.
- Нет. Мне некуда спешить.
- Тогда надевай фартук. Будем готовить праздничный ужин.
 В дверь позвонили. Светлана пошла открывать.
- Какой запах, - услышал я нежный девичий голос. - Мать, у нас что, гости?
 Я вышел из кухни. Красивые, похожие на маму девушки - двойняшки, смотрели на меня.
- Владислав Анатольевич, - представился я.
- Алена, - протянула мне руку одна из девушек. - А это моя сестра Настя.
Мать увела дочерей в глубь квартиры. Я подошел к окну, закурил.
- Кажется, курица поджарилась. Можно подавать, - услышал за спиной голос Светланы. - Помоги раздвинуть стол.
Мы сидели в просторной уютной кухне. Жареную курятину запивали красным вином. Плечо Светланы, будто невзначай, то и дело касалось моего плеча. Я - то понимал, да и она понимала, что мы опять привыкаем друг к другу.
- А где вы отдыхали, Владислав Анатольевич? - спросила одна из сестер - двойняшек. - У вас лицо загорелое.
- Под городом Майкопом, на даче.
- А где находится этот город?
- На Северном Кавказе есть райский уголок. Майкоп, в переводе с черкесского - Долина Яблонь. Тот, кто там однажды побывал, остается в этом городе навсегда.
- Как вы?
Я усмехнулся: девчонка была права. Я действительно был очарован этим горо¬дом двадцать лет назад. И до сих пор это очарование не прошло.
- А чем вы еще занимаетесь? - спросила другая. - Если не секрет.
- Работаю служащим в одной маленькой конторе.
- Вам нравится ваша работа?
- Не знаю. Работа как работа.
- А вы женаты?
Я посмотрел на Светлану. Та убирала тарелки со стола:
- Слушайте, любопытные: задавать мужчине интимные вопросы неприлично!
Я усмехнулся:
- У меня сын вашего возраста. В университете учится.
Девушки ушли в комнату заниматься. Светлана налила мне рюмку коньяка, по¬додвинула пачку сигарет:
- Кури мои.
- Слушай, а не пойти ли нам прогуляться? Как тогда, помнишь?
- Холодно. Конец мая, а тепла все нет и нет.
- Не беспокойся: я тебя согрею!

Мы миновали все те же кривые соломбальские улочки, миновали мост через Кузнечику. Полюбовались яхтами. Их было много: очевидно, на Северной Двине проводилась регата.
- Помнишь тот день, когда ты в первый раз пришел к нам домой? Мы пошли прогуляться. Долго стояли на этом же месте. Правда, тогда уже был сентябрь... - сказала Светлана.
- А сейчас - конец мая. Сезон белых ночей только начинается. Впереди - жизнь в ритме танго «Белая ночь»!
- Это ты придумал?
- Нет. Мой брат Витя Бутаков. Он так мечтал влюбиться в мулатку! Царствие ему небесное и его брату Паше!
- Жаль, что все так случилось. Они были хорошими людьми. Интересно, кем бы они сейчас стали?
- Не знаю. Хорошими моряками, наверное. Замерзла?
- Немножко.
- Зайдем в наше любимое кафе «Золотицу»?
Кафе оказалось закрытым на сандень, и мы пошли в ресторан «Полярный». Все тот же толстый швейцар пропустил нас вовнутрь. Даже фуражку чуть приподнял как старым знакомым.
Светлана пользовалась успехом у мужчин. Ее то и дело приглашали на танец. Каждый раз она умоляюще смотрела на меня, но я молчал.
- Все, надоело! Владик, если к нашему столику еще кто - нибудь подойдет, ска¬жи, что моя жена больше не танцует, - сказала она, поправляя прическу.
- Но ты не моя жена.
- Ну хотя бы вид сделай. Я уже ног под собой не чувствую! В конце концов мо¬жем мы спокойно поговорить? Нам еще так много надо сказать друг другу…
Мы вышли из ресторана. Было уже поздно. Я поймал такси и отвез Светлану домой. Мы остановились возле подъезда. Она подняла голову, посмотрела на свои окна.
- Дочки уже спят. Зайдешь на чашечку кофе?
- Нет, Светлана. Я, пожалуй, поеду.
- Но почему?
- Не хочу, чтобы твои дочки застали в твоей постели малознакомого мужчину.
- Я им все объясню. Они умные девочки, они все поймут.
- Нет. Пусть все остается как есть. Через несколько дней я уеду домой, на Се¬верный Кавказ. Ты понимаешь - навсегда!
- Ну и пусть! Сегодня ты подарил мне праздник, и я не хочу, чтобы он закончил¬ся вот так, под окнами моего дома.
- Хорошо. Я расплачусь с таксистом и мы поднимемся к тебе.
Стараясь не разбудить девочек, мы вошли в квартиру. Долго сидели на кухне, пили коньяк с кофе, вспоминали юность.
Утром я обнаружил на подушке записку: «Любимый, завтрак на кухне. Твой ключ - на столике в прихожей. До вечера. Твоя С.»

Несколько часов я бродил по городу. На улице Поморской отыскал офис Сержа. Был обеденный перерыв. Мы зашли в ближайшее кафе, посидели за бутылочкой доброго коньяка.
- Ты аж весь светишься, - сказал Серж, обсасывая ломтик лимона. - Бабу на¬шел, что ли?
- Да. Встретил подругу юности. Вчера прогулялись по городу, посидели в рес¬торане, а затем она пригласила меня к себе на чашку кофе.
- Уж не Светлану ли ты встретил?
- Ее.
- Везет тебе. Она баба что надо. Чем думаешь заняться вечером?
- К маме съезжу, а потом опять к ней.
- Ладно. Если надо будет - позвонишь. А у меня, друг, дела.

Мама затопила плиту. Мы вместе испекли блины. Ели с морошковым вареньем.
- Ой, совсем забыла я, старая! - всплеснула руками мама. - Письмо давеча от Нинки из Владивостока получила. С мужем у нее что-то не заладилось. Домой хочет вернуться.
- Пусть сестра возвращается. Будет кому за тобой приглядеть, мама.
- И я так думаю, сынок.
Вечером я погладил брюки, надел свежую рубашку.
- Ты куда собираешься, сынок? - спросила мама.
- К Светлане. Помнишь, я как - то приводил ее к нам в гости.
- Нет, не помню. Мало, что ли, у тебя девок было? Разве всех упомнишь?
- Ты уж прости. Соседи скажут, мол, сын приехал, с матерью побыть некогда.
- Не обращай внимания, сынок. Делай свои дела, а я телевизор посмотрю, чай¬ку попью и спать лягу. Что мне, старой, еще делать. Ключ - то возьми, если поздно вернешься…
В доме Светланы меня ждал сюрприз: приехала Шура с мужем, бравым моря¬ком, и младшим сыном Андреем.
Засиделись допоздна. Молодежь ушла на дискотеку. Мы пили коньяк, танцева¬ли, вспоминали юность. Я рассказал историю о том, как четыре брата совершили путешествие в Холмогоры за свадебным нарядом для жениха и невесты. Было весело. Муж Шурочки не знал, что речь идет о его жене, я ни словом не обмолвил¬ся, придумав образ невесты совсем не похожий на Шурочку.
- М - да, смешная история, - усмехнулся моряк. - Вы, случайно, не писатель? Уж больно у вас все складно получилось.
- Нет. Но, возможно, я когда - нибудь перенесу эту смешную историю на бумагу.
Вернулась с дискотеки молодежь. Мы выпили на посошок. Прощались по - родственному. Шурочка шепнула мне на ухо:
- Из вас получилась бы хорошая пара. Поверь мне. Я давно не видела мою се¬стренку такой счастливой. Спасибо тебе!
Из окна мы наблюдали за тем, как Шурочка, ее муж и сын садились в новенький «Форд». Помахали на прощание рукой.
- Прекрасная семья, правда? - спросила Светлана, прижимаясь щекой к моему плечу. - Господи, как я хочу быть счастливой!
…День проходил за днем. Мне пора было уезжать. Светлана сама напомнила мне об этом.
- Я купила тебе билет на поезд до Москвы, - сказала она. - На завтра.
- Я мог бы остаться еще на пару дней.
- Я так решила…
… Мы стояли на перроне среди шумной толпы провожающих.
Я обнимал ее за плечи, целовал мокрые от слез щеки.
- Обещай написать мне письмо, - сказала она, заглядывая в мои глаза.
- Обещаю.
- Мне было хорошо с тобой.
- Ты лучшая из всех женщин, которых я знал.
- Это правда?
- Да.
- Кажется, я снова научилась любить по - настоящему.
- Я второй раз сделал тебя женщиной, - усмехнулся я.
- Ты как был хвастунишкой - таким и остался.
 Проводник попросил отъезжающих пройти в вагон.
- Вот и все, - сказал я, целуя Светлану в губы. - Прощай, моя любимая женщи¬на. Бог даст - встретимся, а нет - так не поминай лихом! А письмо я тебе обязательно напишу!

Год назад я перебирал свой архив. Наткнулся на пожелтевшую от времени ру¬копись. Небольшой рассказ, называется «У реки». Я прочел рукопись. Речь шла о моих двоюродных братьях, утонувших совсем молодыми в Северной Двине. И еще я нашел конверт с архангельским адресом. В письме я писал о любви к Светлане. Не помню, почему я его так и не отправил? Да сейчас это уже и не так важно. Столько лет прошло!
«Интересно, помнит ли она меня? - подумал я.- Ей, как и мне, уже за пятьдесят. Я давно уже одинок. Замужем ли она? Может, написать письмо? Нет, не стоит бередить душу женщины, которая когда-то любила меня».
Я подошел к распахнутому настежь окну, закурил. Солнце скрылось за крышами домов. Зажглись уличные фонари: Я сел за письменный стол, пододвинул поближе пишущую машинку и отстрелял клавишами название повести, которую собрался написать по мотивам рассказа «У реки»...




 ТРЯСИНА

 Рассказ

Начало августа. Раннее утро. Небо затянуто черными тучами. Накрапывает мелкий нудный дождь. Над низким песчаным берегом клубятся клочья тумана.
Колесный пароход «Иван Франко», дав продолжительный гудок, осторожно швартуется к дебаркадеру. Вахтенный матрос, продрав кулаками заспанные глаза, привычно объявляет остановку: «Сосновый Бор», выходите. Бор, - широко зевает - Сосновый... растуды его в печенку!»
Пассажиры, укрывшись от дождя зонтами и подхватив рюкзаки и сумки, гуськом сошли с дебаркадера по широким сходням на берег. Крупный мужчина в брезенто¬вом плаще и кепке - восьмиклинке приветствовал их.
- Здравствуйте, товарищи! С приездом! Я управляющий второго отделения кол¬хоза «Путь Ильича» Прохоров Петр Сергеевич. Вы будете работать под моим руко¬водством. Вещи можете погрузить в люльку мотоцикла. Я отвезу. До деревни неда¬леко, три километра всего. Потихоньку дойдете, я думаю.
Управляющий завел мотоцикл и уехал по раскисшей от дождя проселочной дороге.
В утренней тишине раздался прощальный гудок парохода, продолжившего путь вверх по Северной Двине, а приезжие, девять мужчин и две девушки, поеживаясь от холода, побрели по обочине дороги в туман.
Под общежитие приезжим определили старый двухэтажный дом. Внизу, судя по огромным амбарным замкам и заколоченным окнам - склад
- Все готово. Поднимайтесь наверх. Для мужиков приготовлена большая комна¬та. Девчата - в соседней! - скомандовал управляющий. - На ночь свет у нас отклю¬чают, так что будете пользоваться керосиновыми лампами.
- Чайку бы организовать, - сказал высокий, лысый мужик.- Погреться малость.
- Вам привезут мясо и картофель. За молоком пошлите на ферму человека. И в пе¬карню за хлебом. Повариха среди вас найдется?
Одна из девушек вышла вперед. Прохоров одобрительно покачал головой:
- Это хорошо. Кухня рядом с вашей комнатой. Есть плита и все необходимое для готовки. Сегодня будете отдыхать, а завтра, синоптики обещали хорошую пого¬ду, приступите к работе. Вопросы есть?
- Нет, - махнул рукой лысый.
- Как ваше имя - отчество? - спросил управляющий.
- Павел Сидорович Петухов, бригадир плотников.
- Будете за старшего, Павел Сидорович.

...Петухов был с утра на ногах. Принес с фермы ведро молока. Из пекарни - не¬сколько буханок ржаного хлеба. На телеге старый возница привез кусок мяса, за¬вернутый в рогожу и мешок картошки.
Мужики проснулись от аппетитного запах, распространившегося по всему дому. Лежали в постели, курили, лениво перекидываясь словами:
- Неплохо устроились, - сказал бородатый мужик лет пятидесяти.
- Митрофан, ты думаешь, тебя задарма кормить будут как на курорте? - спросил сосед, мужик со спитым лицом. - Уезжать будешь - выдерут из того, что заработаешь.

- А ты, Хома, откуда знаешь? - спросил седой мужик с кривым длинным носом.
- Знаю. Чай, второй раз приехал на сельхозработы от завода.
- Работа тяжелая?
- Я бы не сказал,.. В том году лето дождливое было, так мы почти две недели в карты играли, да водку пили. Ну, и заработали, соответственно, с гулькин нос. Гро¬шей едва на обратную дорогу хватило.
В углу комнаты, укрывшись одеялом, спал парнишка лет семнадцати. Второй, крепыш с наколкой на плече, лет двадцати пяти, сидел на соседней койке и брен¬чал на гитаре, что-то подвывая под нос.
В комнату вошел Петухов с полотенцем через плечо.
- Мужики, обед готов. Прошу к столу.
 Хома потер небритую щеку:
- Начальник, а не послать ли нам гонца за бутылочкой винца? Приезд надо бы отметить, как полагается.
Мужики скинулись на выпивку. Хома повернул в сторону парней голову:
- Эй, молодые, кто из вас пойдет в лавку? Степка, ты?
- Я не пойду, - отмахнулся парень с гитарой.
- Ладно, не выпендривайся. Толкни в бок пацана. Хватит спать. Пусть он сбегает.
- Вам надо, вы и идите! А нам, молодым, какой резон со старыми хрычами водяру глушить? Нажретесь, драться начнете. Нет уж, мы, молодые, сами по себе. Правда, Федя?
Хома не стал настаивать, только многозначительно прищурился:
- Ой, допросишься, Степка!
- А ты меня, Хома, не пугай. Будешь выступать - рога обломаю! Ты меня зна¬ешь - не первый год в одной строительной бригаде работаем.
-Ладно, чего ты. Уж и пошутить нельзя.
Мужики обедали на кухне: за длинным столом всем нашлось место. Девушки обедали в своей комнате.
Федя и Степан не стали задерживаться: мужики пили водку, у них свои разгово¬ры. Вышли во двор, сели под навес на бревна.
Степан настроил гитару, запел:
 Опять от меня сбежала
 Последняя электричка.
 А я по шпалам, опять по шпалам
 Иду домой по привычке...
В избе напротив распахнулась дверь. Трое смуглолицых парней, одетых в вы¬горевшие солдатские гимнастерки без погон, широкие галифе и резиновые сапоги, сели на крылечко, закурили, с любопытством разглядывая приезжих.
- Глянь, Федя, цыгане, - сказал Степан. - Настоящие. Видишь, в окне рожу бо¬родатую с серьгой в ухе? Пахан цыганский, не иначе. Может, подойдем к абориге¬нам, познакомимся, а заодно насчет танцев разузнаем?
Федя кивнул. Степан, перебирая струны, первым подошел к сидевшим на крыльце парням:
- Привет, земляки! Папироски не найдется?
Один из парней достал из кармана галифе помятую пачку «Беломора», протя¬нул приезжему:
- Из областного центра прислали?
- Точно. Попросили помочь сельским труженикам. С месячишко отдохнем у вас.
- К нам каждый год приезжают, - усмехнулся самый старший из троих.- Ему бы¬ло на вид лет тридцать пять. - А толку?
- Значит, толк есть, раз начальство посылает людишек к вам. Я вот в стройбригаде работаю, плотником. Неделю прогулял, меня в наказание в колхоз отправи¬ли... Кстати, меня Степаном зовут. А Федя, вот он перед вами, сосед мой, после школы учеником токаря в механический цех завода устроился. Его тоже послали куда подальше. Начальник сказал, мол, специалистов отправить не могу - работы навалом, а тебе, пацан, все равно скоро в армию идти... Поработай на свежем воздушке, силенок поднаберись.
- В прошлом году приезжали такие же.... Напились, чуть дом не спалили. Лучше бы вас не посылали.
- А это уж не нам решать... Где тут у вас, так сказать, очаг культуры? Кино хоть бывает?
- Бывает по субботам. И танцы под радиолу.
- Ну, тогда мы со скуки не помрем. Правда, Федя?
 Окно распахнулось: старый цыган, тряся седой бородой и массивной золотой серьгой в ухе, что-то сердито произнес. Парни дружно поднялись, тщательно затоп¬тали окурки и отправились на задний двор. Распахнули широкую, кованую железом дверь, вывели двух лошадей, стали запрягать в телеги, заляпанные грязью и наво¬зом по самый верх. Видно, собрались на работу.
- Однако, - потер затылок Степан, - не очень-то нас здесь, видимо, ждали. По местному Бродвею прошвырнемся?
Деревня небольшая. Много заколоченных и разрушенных изб. На единственной грязной улице - ни души. В центре - неказистый клуб с волейбольной площадкой и щитом для объявлений. Напротив - избенка с подслеповатыми окошками и нама¬леванной синей краской на листе жести вывеской «Сельпо».
Степан подмигнул Феде, потер пальцы:
- Ну что, друг, тугрики есть?
- Есть немного.
- Возьмем винца, да к нашим девкам завалимся? А что, поближе познакомимся. Одну, я узнал, Полиной зовут, а вторую - Любой.
- Неудобно как-то без приглашения-то идти, - смутился Федя. - Вдруг выставят за дверь.
- Твое дело телячье. Делай то же, что буду делать я. Понял?
- Чего ж не понять?
- То-то же. Я Полине, поварихе нашей, намекнул, мол, отметить надо бы приезд в узком кругу. Так что держи хвост пистолетом, Федя. Гуляем сегодня!

Девушки ждали появления гостей. Степан по - свойски поздоровался за ручку с каждой. Обнял напарника за плечи.
- Знакомьтесь, девчата - Федя. Мы с ним в одном доме живем. Соседи, значит. А это, - парень извлек из под куртки две большие бутылки портвейна, - вашему столу от нашего!
Девушки накрыли на стол. Степан разлил вино по стаканам, оглядел присутст¬вующих:
- Ну что, девчата, за приезд? Чтоб нам здесь хорошо жилось. Поехали!
Степан в этот день был в ударе. «Травил» анекдоты, играл на гитаре, пел блат¬ные песни: отсидел в «зоне» год за хулиганство. Полина, полная, с красными губа¬ми и обесцвеченными перекисью волосами девица, сидела рядом, заботливо под¬кладывала в его тарелку лучшие куски мяса.
- Ой, девочки, что-то мне грустно. Давайте, споем «Калину», - потянулась она всем телом. - Степа, подыграй, пожалуйста!
Степан усмехнулся. Опрокинув в рот полстакана вина, ударил по струнам. Пова¬риха запела своим низким, приятным голосом:
 Ах, цветет калина в поле у ручья.
 Парня молодого полюбила я.
 Парня полюбила на свою беду.
 Как же мне открыться? Слов я не найду!...
Люба, по - бабьи подперев щеку, подпевала товарке. Федя поймал ее взгляд. Смутился, увидев на смуглом, красивом лице насмешливую улыбку.
Степан прижал ладонью струны, отложил в сторону гитару. Повернул вверх дном бутылку.
- Жаль, винцо кончилось. А выпить не мешало бы - что-то в горле пересохло. Может, еще в лавку сходить? Вы, девчата, не против?
Полина удержала Степана за руку:
- Сиди. У нас винцо припасено. Из города привезли.
Засиделись допоздна. При неярком свете единственной лампочки под низким потолком играли новенькими картами «в дурочка» на интерес: проигравшие снима¬ли какую-нибудь часть одежды. Парням, как ни старались, не везло - пришлось раздеться до трусов.
Девушки вышли из комнаты по своим делам. Степан подмигнул Феде:
- Ну что, друг, не везет нам в карты сегодня?
- В другой раз отыграемся, - сказал Федя, натягивая штаны. - Оденусь, что-то холодно стало.
- Не девки - кровь с молоком! А Любка на тебя глаз положила... Эх, повезло те¬бе, пацан!
Девчата вбежали в комнату, накинули на дверь крючок. Полина едва перевела дух:
- В коридоре мужики дерутся. Ужас какой-то!
За стеной, на кухне, горланили пьяные. Упал стул, затрещала дверь под чьим-то напором, раздался звон разбитого стекла.
- Ну вот, впереди у нас веселенькая ночь. Что делать будем, Федя? - спросил Степан.
- А вы у нас оставайтесь, - сказала Полина. - Чего вам с пьяными связываться. Да и нам не так страшно будет. Мы вам кровать на двоих освободим.

В полночь свет отключили. Полина зажгла «летучую мышь». Пьяные за стеной по¬тихоньку угомонились. Степан о чем - то.пошептавшись с Полиной, направился к двери:
- Федор, выйдем на минутку.
В темном коридоре на ощупь добрались до разбитого окна. Под ногами захру¬стели стекла. Степан зажег спичку, толкнул ногой дверь туалета. Брезгливо помор¬щился, увидев на полу дерьмо:
- Не наступи. Ну, сволочи! Свиньи! Значит, так. Как войдешь в комнату, раз¬девайся и ложись на кровать, что возле двери. Понял?
- А ты что, не придешь ночевать?
- Приду чуть позже, - усмехнулся Степан, застегивая ширинку. - Ух, веселень¬кая сегодня будет ночь!
Федя вошел в темную комнату, сбросил одежду на пол и нырнул в прохладную постель. Тотчас тенью скользнула за дверь чья-то женская фигура.
Какое-то время в комнате царила тишина. Федя лежал, уставившись в темный потолок, вытянув руки вдоль тела. Люба на цыпочках подошла к кровати, склони¬лась над парнем:
- Не спишь? Подвинься, я рядом лягу, а то одной холодно. Федя освободил нагретое место. Девушка прижалась грудью к его плечу, прове¬ла холодной рукой по бедру.
- Убери руку, - прошептал он.
- Что такое? - рассмеялась Люба. - Бедненький, ты, наверное, никогда не спал с женщиной?
- Тебе-то что?
Девушка погладила парня по голове, как ребенка:
- Господи, с кем я легла в постель! Мальчик, не балованный и не целованный! Какая я развратница!
- Пусти, я пойду к себе!
- Не пущу, пока не поцелуешь меня.
Люба прижалась губами к губам парня.
- Сильнее целуй, - сказала она. - Нет, не так - в засос, чтобы губы горели!
Уснули лишь под утро. Разбудил стук в дверь.
- Эй, Полина, пора завтрак готовить. На работу сегодня идем, - раздался голос Петухова. - Слышь, кому говорю?
Федя открыл глаза, потянулся всем телом. Поцеловал теплое плечо девушки:
- Пора вставать.
Люба повернулась к нему лицом, провела теплой ладонью по его щеке:
- Противный мальчишка! Что ты со мной всю ночь вытворял?
- Тебе было плохо?
- Если б ты всегда любил меня так, как в эту ночь, - рассмеялась Люба, - же¬ной была бы тебе верной до гробовой доски! Подай мне ночную рубашку, пожалуй¬ста. Я оденусь.

...Мужиков увезли на бортовой машине в дальнее поле стоговать сено, а девчо¬нок отправили с женской бригадой овощеводов на прополку капусты.
Работали до седьмого пота. Федя, едва Петухов объявлял перекур, зарывался с головой в стог и тотчас засыпал.
- Что, Феденька, не выспался? - подтрунивал над ним Степан. - Чай, всю ночь на Любке верхом ездил.
- Отстань, Степка. Напоил меня вчера... Ох, тошно мне!
- А ты водички холодной попей - легче станет.
Под вечер прикатил на мотоцикле управляющий. Работой городских остался доволен.
- Молодцы! Так держать! Будете работать хорошо - не обижу в зарплате!
Возвращались уставшие. Мужики мылись у колодца, поливая друг друга холод¬ной водой из ведра. На дне колодца лежал лед, который, очевидно, не таял даже в самое жаркое лето.
Степан шепнул на ухо Феде:
- Девчата пригласили нас на ужин. Надо бы в магазин сходить за винцом.
- А без вина нельзя?
- У Полины день рождения. Гулять будем.
- Ну, тогда другое дело!
Этот вечер напоминал предыдущий: пили вино, Степан играл на гитаре, девуш¬ки пели. Федя смотрел в раскрытое настежь окно на поле, на далекий лес, на захо¬дящее солнце. Люба поцеловала парня в щеку:
- О чем думаешь, Феденька?
- Так, ни о чем. Устал я что-то сегодня от колхозной работы.
- А ты ложись, отдохни.
Федя, не раздеваясь, лег на кровать. Какое-то время прислушивался к разгово¬ру за столом, затем точно провалился в яму...
Проснулся от легких прикосновений рук к лицу. Тихо. Луна – яйцом, заливает ком¬нату голубым светом.
- Который час? - спросил он.
- Полночь, - шепнула Люба. - Все уже спят. Разденься, я разберу постель.
Федя подошел к столу, налил из чайника воду в стакан. Степан, завернувшись в простыню, храпел возле стены, а Полина, закинув руки за голову, лежала на спине. Парень какое-то время разглядывал ее белое роскошное тело.
- Чего пялишься? - спросила Полина, открывая глаза. - Бабу голую не видел, что ли?
- А ты бы прикрылась, подруга, - сказала Люба. - Чай, не в бане на полке лежишь. Мое¬го мальчика смущаешь.

...К утру небо затянули тучи. Стал накрапывать дождь. На работу в поле не по¬ехали. Мужики после завтрака сели играть в карты на интерес. Девушки занялись обустройством комнаты: повесили на окно бумажные занавески, попросили парней передвинуть стол к двери, кровати расставили по разным углам возле окна, между кроватями натянули на веревках ширму из одеял.
- Ну вот, получилось две спальни, - сказала Люба. - И как-то уютнее сразу ста¬ло, правда?
…Поздно вечером приехал управляющий. Вошел в комнату к мужикам. Сел на стул. Повесил мок¬рую кепку на острое колено, покрутил головой:
-А парнишки где?
- У девок сидят, - сказал Петухов. - Вы в стенку постучите, они и придут.
Когда все оказались в сборе, управляющий сказал:
- Товарищи, я к вам приехал вот по какому делу. Пришла баржа с комбикормом. Надо бы ее к утру обязательно разгрузить. Не поможете?
- Какой вес? - спросил Петухов
- Сто двадцать тонн. Плачу пятнадцать рублей каждому.
- Тяжеловато будет, начальник, - вздохнул Хома, почесывая небритую щеку - Сто двадцать тонн - это тебе не пару мешком отнести да положить.
- Что ты предлагаешь?
- По бутылке водяры на нос сверху.
- Идет. Дождь, вроде бы, приутих. Отправляйтесь к реке. Баржа стоит недалеко от дебаркадера. Думаю, найдете.
Петухов обвел взглядом мужиков:
- Кто хочет заработать деньжат и выпить водочки - одевайтесь. Ждать нечего. Работа, предупреждаю, тя¬желая.
На работу вышли все. Сначала шли полем по мокрой стерне, затем спустились к реке. Металлическая баржа стояла возле берега. Волны ударялись о ее низко сидящие в воде борта. Мощный прожектор освещал широкие сходни и берег.
Подвыпивший управляющий вышел из рубки, одобрительно кивнул стоявшим на берегу работникам:
- Все готово, мужики! Мешки не бросать, складывать аккуратно на берегу. Вес мешка пятьдесят килограммов. Ну, с Богом! - и скрылся в рубке, а чтобы работа шла веселее, попросил старого шкипера включить по трансляции музыку.
Управились часов за пять. Вдрызг пьяный управляющий поблагодарил мужиков за ударный труд, тут же, в рубке, при свете фонаря расплатился по ведомости с мужиками. Каждому лично вручил по бутылке водки:
- Сегодня можете отдыхать. В баньке помыться. Я распоряжусь, чтобы дровишек подвезли. Вечером в клубе кино, танцы. Вопросы есть?
- Нет вопросов, товарищ Прохоров. Сразу видно - хороший вы человек. Когда к нам с душой - и мы готовы помочь! - сказал Петухов. - Пошли, ребята, отдыхать!
Мужики искупались в реке, тут же, на берегу, выпили по стакану водки, и рыс¬цой, чтобы согреться, направились в деревню. Хома, потирая натруженные плечи, чертыхнулся:
- Слышь, мужики, а ведь в ведомости сумма не была проставлена. Он нам по пятнадцать рубликов кинул, а сам, небось, потом другую цифирь поставит. Ох, хитрец этот управляющий. Ой, хитрожопый!
- Надо было больше просить. В следующий раз, если предложит «шабашку» - бу¬дем требовать по двадцать пять рублей на нос, - сказал Петухов. - Нам в городе за разгрузку вагона с цементом по двадцать пять давали, а здесь, считай, пару ваго¬нов перетягали! Вы как, мужики? Поддержите меня?
- Как скажешь, так и будет, старшой, - сказал Хома.

...Девушки уже спали. Степан тихонько постучал в запертую дверь. Открыла Полина.
- Тише, Любка спит. Завтракать будете?
Степан обнял девушку за плечи, усмехнулся:
- А то как же. Умаялись - спасу нет. У меня до сих пор коленки дрожат. Поль, принеси-ка стаканы. Нас за ударный труд водочкой премировали.
Федя есть не стал. Зашел за ширму, разделся и юркнул под одеяло к подружке. Прижался холодной щекой к теплой девичьей спине и тотчас уснул.
...Проснулся поздно. Лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам дождя, барабанившего по стеклу окна. Люба лежала рядом. Ее дыхание по-детски тихое, лишь маленькая смуглая грудь с коричневыми сосками едва заметно приподнималась и опускалась.
- Не спишь? - спросила она, не открывая глаз.
-Нет.
- Я даже не слышала, как вы пришли.
Федя сбросил одеяло на пол. Провел ладонью по девичьей груди, осторожно поцеловал соски, затем плоский живот, узкие бедра. Он наслаждался этим телом, этой нежной смуглой кожей, наслаждался запахом ее черных, как вороново крыло волос, разметавшихся по подушке.
- Федя, ты бы сетку натянул - скрипит, как несмазанная телега, - раздался го¬лос Степана.
- Свою натяни! - рассмеялась Люба. - Чем вы там занимаетесь?
- Тем же, чем и вы! - сказала Полина. - На качелях качаемся!
 Какое-то время сетки скрипели в унисон. Затем стало тихо.
- Эй, вставать собираетесь? - спросила Полина.
- Еще рано. Сегодня выходной, - сказал Федя. - Управляющий разрешил баньку истопить. Обещал дровишек подкинуть. А вечером кино и танцы в клубе намечаются.
- Вам хорошо. А мне вставать пора, завтрак готовить, - вздохнула Полина. - Сейчас Петухов придет, в дверь барабанить начнет.
 В дверь постучали. Раздался громкий голос Петухова:
- Полина, пора завтрак готовить. Вставай, кому сказал!
В ответ раздался смех и улюлюканье.

...К полудню распогодилось. Привезли дрова. Мужики сложили поленницу возле баньки, низенькой, неказистой, с закопченными до черноты стенами и подслепова¬тым окошком. Наносили ведрами из колодца воды в котел и ушат. Петухов расто¬пил «каменку», а Люба ошпарила кипятком пол и полок.
Мылись по очереди парами: в баньке не повернуться, а так можно друг дружку веником похлестать. Полина крутилась на кухне: готовила обед.
- Ну что, Любаша, нам не пора? - спросила она, помешивая половником в ог¬ромной кастрюле, стоявшей на плите.
- Нет. Федя со Степкой пошли. Мы после них.
- Мы как-то гуляли компанией у одного мужика в городе. Дом у него свой, в огороде - банька. Утром все разошлись, я одна осталась. Он баньку - то истопил, меня пригласил с собой. Я пьяная была, согласилась... А что, мне понравилось...
Она что-то шепнула на ухо товарке. Та покраснела, замахала руками:
- Еще чего: со своим парнем еще куда ни шло, а вчетвером мыться... Если хо¬чешь - иди, а я за кастрюлей присмотрю.
Полина налила в кружку холодного киселя из брусники. Люба видела в окно, как подруга с узелком и кружкой в руках юркнула в дверь баньки.
На кухню заглянул Петухов. Лицо после бани цвета свеклы. Седые волосы ак¬куратно зачесаны на затылок. Покрутил носом:
- Суп готов, девчата? А то мужики заждались.
- Почти, - сказала Люба.
- А Полина где?
- Вышла. Сейчас придет.
-Ладно. Вы идите мыться, а я сам здесь присмотрю.
Люба ушла к себе. Сложила в узелок чистое белье. Посидела возле окошка, ожидая появления парней. Мельком взглянула на будильник, тикавший на столе: пора бы.
«Интересно, чем они там занимаются? - подумала она. – Неужто с парнями моется? Ну, подруга! Никакого стыда нет. Пойти, что ли, сейчас? Неудобно как-то... Если б мы с Федей пошли после Степана и Полины... все знают, что мы вместе живем как муж и жена. Нет, надо идти. Ну, если что-то между ними было - глаза выцарапаю змее подколодной!»
Люба вышла из комнаты, спустилась по скрипучей лестнице вниз. Во дворе во¬зился с мотоциклом молодой цыган. Увидев Любу, выпрямился, вытер руки ветошью. На смуглом лице заиграла белозубая улыбка:
- Сегодня у вас банный день...
-Да. Выходной. Решили вот баньку истопить, - ответила девушка, опустив глаза.
- Тебя как зовут, красавица?
-Любой.
- А меня Яшей. Отец спрашивал: ты, случаем, не из цыганского племени бу¬дешь?
- Я русская. Отец мой, мать сказывала, из молдаван. Да я его и не помню. Бро¬сил нас, когда я маленькая была.
- В клуб фильм индийский привезли. Двухсерийный.
- Я слышала.
-А потом танцы будут. Придешь?
- Не знаю. Если ребята надумают - пойду.
Девушка направилась к баньке. Она чувствовала на себе пристальный взгляд цыгана. Распахнула дверь, вошла в предбанник. Федя с ног до шеи облепленный березовыми листьями, лежал на широкой лавке, блаженно раскинув руки и ноги. За второй дверью слышался женский смех и голос Полины:
- Степушка, похлещи еще по спинке. А теперь пониже, еще ниже... И по ногам! Господи, как хорошо-то!
Федя встал, обмотал бедра полотенцем:
- Сейчас Степка придет. Подожди немного.
Степан распахнул дверь, вышел из парилки, приглаживая на голове волосы:
- Ну, девка! Сил моих нету...
 Увидев Любу, прикрыл срам веником:
- Уже пришла? Полина тебя ждет. Отвернись, мы оденемся.
Парни оделись, вышли из баньки. Степан подошел к цыгану, поздоровался:
- Привет. Твой мотоцикл?
-Мой.
- Дашь прокатиться?
- А ты умеешь?
- Спрашиваешь. У меня дома точно такой же «Ижак» стоит.
 Степан завел мотоцикл, выскочил на улицу. Цыган вытер ветошью руки. Предложил папироску Феде. Присев на корточки, кивнул в сторону баньки:
- Твоя девчонка?
- Моя.
- Симпатичная. Сколько ей лет?
- Не спрашивал. Девятнадцать, может, чуть больше.
- Тебя Федей зовут?
-Точно.
-А я - Яша.
- Ты самый младший в семье, как я понял?
- Нет. Еще сестренка есть.
- Как вы всем табором в одной избе живете?
- Живем. Изба большая. Места всем хватает.
Вернулся Степан. Лихо развернулся во дворе, мотоцикл поставил на ножки:
- Ничего машина. Правда, зажигание чуть запаздывает. Отрегулировать надо.
- Пробовал. Не получается.
- Сейчас разберемся. Дай отвертку.
Пока Степан и цыган возились с мотоциклом, Федя сидел возле общежития на бревне под навесом, со скучающим видом прислушивался к разговору мотоциклистов. Дождался появления девушек, вместе с ними по скрипучей лестнице поднялся наверх.
- Это что за красавчик со Степаном крутится возле мотоцикла? - спросила По¬лина, снимая с головы чалму из полотенца.
- Хозяйский сын. Яшкой зовут, - сказал Федя. Сидел за столом, наблюдая как девушки полотенцами сушат волосы. - Тобой, Люба, интересовался.
- На кой он мне сдался, - усмехнулась девушка. - Мне и тебя, Слава Богу, хватает.
- Еще бы. На тебя по утрам посмотришь - еле ноги передвигаешь, будто у тебя месячные начались, - усмехнулась Полина. Погладила свою шикарную грудь. - А с этим мальчиком я бы переспать не отказалась. Цыган, ну и что? Они, говорят, рус¬ских женщин ой как любят!
- Заткнись, Полинка, - рассердилась Люба. - Вот Степка услышит, он тебе скандал устроит.
- Не устроит. А устроит, так я ему на дверь покажу - сразу шелковым станет. Нет, с мужиками только так и надо. Как это самое не дашь - так на колени сразу падают. Ноги готовы целовать. Я знаю этих кобелей!
Она посмотрела на Любу, добавила:
- К присутствующим здесь лицам мужского пола это не относится! Довольна, подруга?

...Вечером, выпив пару бутылок вина, ребята отправились в клуб. Степан, как обычно, «травил» анекдоты. По пустынной грязной улице эхом перекатывался де¬вичий смех.
Фильм уже начался. В темноте парни нашли свободные стулья. Федя посадил Любу к себе на колени, а Степан - Полину. Лента то и дело рвалась. Молодежь свистела и топала ногами - ей хотелось танцевать.
После сеанса парни сдвинули стулья в угол зала. Кто-то поставил старую заез¬женную пластинку на диск проигрывателя. Несколько пар передвигались в медлен¬ном танце по залу, а остальные парни и девушки подпирали стены, наблюдая за танцующими. Люба поправила на голове прическу:
- Приглашай на танец, муженек.
- Я не умею, - смутился Федя.
- Какой ты, однако, у меня. Идем, я научу. Это не трудно.
Люба прижалась всем телом к Феде, шепнула на ухо:
- А чем же ты занимался вечерами? Небось, книжки читал?
- Я люблю читать. У меня в школе по русскому языку и литературе всегда пя¬терки были.
- А стихи сочиняешь?
- Сочиняю. У меня их много. Три общих тетради исписал.
- Пробовал печататься?
- Да. В редакцию нашей областной газеты отнес несколько стихотворений и в московский журнал «Юность» отправил.
- Ну и как?
- Из Москвы написали, что мои стихи представляют интерес, но надо поучиться у классиков советской и русской литературы: у Пушкина, Лермонтова, Есенина. А в областной газете в литературном обзоре упомянули мою фамилию, и даже четыре строчки напечатали:
 Я люблю тебя, Архангельск мой,
 Ночью белой, или ранним утром!
 Ты прекрасен, город над рекой,
 Ты мне видишься каким-то чудом!
- Прекрасный стишок, - сказала Люба. - перед сном что-нибудь еще почита¬ешь. Хорошо?
В розовом крепдешиновом платье с глубоким вырезом на груди, туфлях - лодочках и прозрачных капроновых чулках Люба выглядела эффектно. Федя то и дело краем глаза ловил восхищенные взгляды присутствующих в зале парней. Это смущало его и в то же время было приятно - его первая в жизни женщина была действительно хороша: и как он сразу-то не разглядел?
В зал, дымя папиросками, ввалилась пьяная компания молодых мужчин: прие¬хали, очевидно, из соседней деревни. Один из них высокий, с наглой ухмылкой на обветренном красивом лице, едва поставили новую пластинку, подошел к Любе:
- Пойдем, киска, подергаемся немного!
- Я с пьяными не танцую!
- Что, брезгуешь? Да я таких, как ты, городских...
Невзрачная девчонка с волосами цвета меди, стоявшая с подружками в углу за¬ла, решительно направилась к нему. Одернула за рукав пиджака:
- Гена, можно тебя пригласить на белый танец?
- А, это ты, коза. Пойдем. А с нею мы еще разберемся!
Яша стоял возле дверей: синий костюм был ему немного тесноват. Белая ней¬лоновая рубашка подчеркивала оливковый цвет кожи. Он решительно затоптал окурок, направился через весь зал к Любе. Протянул девушке руку:
- Можно пригласить тебя на танец?
Люба вопросительно посмотрела на Федю.
Тот лишь пожал плечами, мол, если хочешь - иди.
...В полночь свет отключили. Степан и Полина ушли раньше, так что возвра¬щаться в общежитие пришлось вдвоем. Неожиданно сзади раздался громкий свист и крики пьяных. Люба оглянулась, испуганно сжала локоть Феди:
- Кажется, за нами идут местные парни!
Федя сжал зубы:
- Ничего не бойся! Я же с тобой! В случае чего беги в общежитие, наших мужи¬ков позови на помощь, а я их задержу. Ты поняла?
Они прибавили шагу. Возле общежития их окликнул знакомый голос:
- Спокойной ночи, ребята!
Люба, обернувшись, узнала при лунном свете цыгана:
- Спокойной ночи, Яша.
- Фильм мировой, правда?
- Ничего. Бывают и поинтереснее, - процедил сквозь зубы Федя: ему не понра¬вилось, что несколько раз цыган приглашал танцевать его девушку, что-то шептал ей на ушко, а теперь вот всю дорогу преследовал.
- Ты что, мальчик, обиделся? - насмешливо прищурил глаза Яша. - Извини.
- Да пошел ты со своими извинениями!
Люба ущипнула Федю за локоть, мол, не стоит заводиться из-за пустяка.
Яша сжал тонкие губы, тряхнул курчавой головой:
- Зря ты так. Если б не я, вас бы пьяные парни... Ладно, не буду больше ничего говорить. Еще раз спокойной ночи.

...Несколько дней пролетели незаметно. Днем работали до седьмого пота в по¬ле. Вечерами мужики играли в карты, а молодые, откуда и силы брались, шли за три километра на Северную Двину купаться.
- Интересно, кто к нам едет? - сказала Полина, кивнув на столб пыли, подни¬мавшийся над дорогой. - Никак, управляющий пилит на своем «примусе».
- Нет, у того люлька с боку прицеплена, чтобы баб возить в лесок, - усмехнулся Степан. - Кажется. Яшка...
- Чего ему надо?
- А это мы сейчас узнаем.
Цыган остановил мотоцикл, вынул ключ из замка зажигания. Стряхнул с курча¬вой головы пыль:
- Как водичка?
- Ничего, - усмехнулся Степан. - Решил с нами искупаться?
- Примете в компанию?
- Отчего ж не принять? Соседи ведь.
 Яша снял с руля сумку, положил на песок:
- Я тут кое-что с собой прихватил.
Степан достал из сумки двухлитровую банку самогона, посмотрел на свет:
- Девчата, кто хочет попробовать цыганской водочки?
- А что, цыгане тоже гонят самогон? - усмехнулся Федя.
- Мать этим занимается. Она местная, умеет делать.
- Так выходит, ты не чистокровный цыган, - сказала Полина. - То-то я смотрю, мамаша твоя на цыганку не похожа, хоть и говорит по-цыгански. Отец-то как ока¬зался в нашем северном краю?
- Мать рассказывала, в гражданскую войну здесь интервенты хозяйничали. На берегу был прекрасный сосновый бор. Англичане местных мужиков собрали, веле¬ли бор вырубить под корень: хотели взять лес. Мужики отказались. Так они пленных красноармейцев пригнали.
- Так здесь когда-то сосновый бор был? - удивился Степан. - А сейчас, на сколько хватает глаз - поле и ни одного дерева.
- Вырубили бор под чистую. Уходили осенью, пока река не стала.
- А пленных что, расстреляли?
- Кого расстреляли, кого на баржу погрузили и на остров Мудьюг, в концентра¬ционный лагерь, отправили.
- А твой пахан как спасся?
- Он тогда совсем молодым был. Родом из Дубоссар, что в Молдавии. А спасся случайно. Ночью несколько заключенных подкоп под стеной барака сделали. Бежа¬ли. Всех поймали, а отец с головой зарылся в сено на конюшне у одного старика. Раненый в ногу был. Три дня кровью исходил, пока старик его случайно не обнару¬жил. Промолчал старик, не выдал отца...
Англичане вскоре ушли, а отец остался жить у деда. Его маленькая внучка лю¬била с моим отцом в куклы играть, пока он болел. К весне вылечился, хотел уехать в город, да так и не уехал: кому нужен цыган с негнущейся ногой...
В колхоз в тридцатом вступил. В том же году вступил в партию. Избу своими ру¬ками срубил. Женился... Маме к тому времени уже шестнадцать исполнилось.
Полина покачала головой:
-Да, судьба. Господи, где вас, цыган, только не встретишь.
На песке расстелили газету. В сумке, кроме самогона, оказался кусок телятины, пучок лука, огурцы и буханка ржаного хлеба.
Степан налил в граненый стакан самогон, протянул Феде:
- Ты у нас самый молодой, с тебя и начнем.
Федя, стоя коленями на песке, опрокинул стакан. Какое-то время стоял, выпучив глаза:
- Хо – ро - ша, зараза!
Потом пили девушки. .
- Ты где служил, Яша? - спросил Степан, принимаясь за еду.
- В Севастополе, на ремонтном корабле. В прошлом году демобилизовался.
- В «загранку» ходил?
- Был всего раз. Ходили с дружественным визитом в Египет в составе эскадры военных кораблей Краснознаменного Черноморского флота.
- Ну и как там поживает дружественный нам народ Египта?
- Как сказать... Не так, как мы. Эскадра в Александрии стояла. Нас, человек шестьдесят отличников боевой и политической подготовки, отобрали, посадили на автобус и в Каир ранним - ранним утром, по холодку, повезли. Встретили рассвет в песках Сахары. Зрелище, конечно, незабываемое. Огромное красное солнце, золо¬той песок и вдали караван верблюдов идет по гребню бархана...
- Почти как в сказке, - вздохнула Полина. Поудобнее прилегла на песке. - Рас¬сказывай, какие чудеса еще видел?
- Чудес, в самом деле, в Египте много. Возили нас на Асуан, на строительство плотины. Искупались в реке Нил. Затем нас возили к пирамидам. Видела в учебни¬ке истории египетские пирамиды? А сфинкса?
- Видела. На верблюде-то катался?
- Катался. Потом в нашей флотской газете снимок напечатали и надпись внизу «Наш советский моряк на корабле пустыни!» Газета у меня сохранилась.
- А сувениры привез?
- Привез. Золотой портсигар на рынке у одного лавочника на фотоаппарат «ФЭД» выменял. Отцу подарил. У них вообще наши вещи ценятся: электробритвы, фотоаппараты, часы, носки, значки, открытки. А особенно с портретом Гагарина, нашего первого космонавта. Говорят, он года три назад был в гостях у ихнего пре¬зидента Насера, так его встречали просто на ура...
- А я в Амдерме служил, черт бы побрал эту забытую богом дыру. Считай, два года людей не видел. Тундра, снег да олени... - вздохнул Степан. - Твои старшие братья тоже на местных женаты?
- На местных.
- То-то я смотрю, в твоих племянниках цыганского почти ничего не осталось.
- Не осталось.
- А тебе, парень, какие девки нравятся? Черные, рыжие или как моя Полинка - кровь с молоком?
Цыган взглянул на Любу, смутился, отвел глаза. Степан усмехнулся. Взял в руки гитару, тронул струны и тихо запел цыганский романс «Очи черные». Девушки подпе¬вали, а Яша сидел на песке, подтянув колени к подбородку и слушал, закрыв глаза…
Потом пили еще. Федя лежал на песке, закинув руки за голову, смотрел на про¬плывающие по темно-синему небу серые тучки. По телу разлилось тепло, голова кружилась от выпивки: никогда столько не пил крепкого самогона. Его позвали ку¬паться, но он отмахнулся - не хочется. Закрыл глаза и понесся куда-то вниз, как с горки зимой на лыжах...
- Ты в общежитие идешь? - услышал голос Любы.
- Чего в этой конуре делать? И здесь хорошо.
 Девушка попросила:
- Прикрой меня одеялом, я переоденусь.
 Она сняла купальник, натянула на мокрое тело платье.
- Что-то я замерзла. Пойду, чаю согрею, с книжкой полежу.
- Подождем ребят.
-Догоните меня.
Федя проводил взглядом девушку, закрыл глаза. Степан упал на песок рядом, спросил:
- Что это с ней?
- Сказала, замерзла.
- Обиделась, видно…
- Что ты ей сказал?
- Ничего я ей не говорил. Она с цыганом была.
По реке близко к берегу проплывал прогулочный теплоход. На верхней палубе танцевали отдыхающие. Девушки у борта в цветастых платьях махали платочками сидящим на берегу, смеялись, что-то кричали, но из-за громкой музыки ничего не было слышно.
Полина повернула голову, вздохнула:
- Везет же людям. По реке катаются, танцуют, веселятся. Утром будут в городе, а мы торчим на пустынном берегу, жрем самогон и делаем вид, что нам весело...
- А ты им ручкой помаши, - хохотнул Степан. - Мол, привет вам от нас.
- Я им помашу! - вскочила на ноги Полина. Она повернулась к теплоходу спи¬ной, наклонилась, пухлой ладошкой похлопала по своему роскошному заду: - Вот вам от нас привет!
- Ты что, сдурела? Что люди подумают?
- А мне наплевать, что люди подумают обо мне. Наливай, я выпить хочу!
Степан усмехнулся:
- Нажрешься, на себе не потащу. Оставлю на берегу ночевать.
- Ну и не надо. Яшенька меня довезет. Яшенька, отвезешь меня домой?
- Отвезу, - кивнул цыган.
Полина лихо опрокинула почти полный стакан самогона в рот, вытерла пухлые губки тыльной стороной ладони. Склонилась к цыгану, потрепала смоляные курча¬вые волосы:
- Дай я тебя поцелую, красавчик ты наш.
Федя покачал головой:
- Не давайте ей больше пить, она и так уже набралась.
- Не твое дело. Молод еще меня учить. Дуй отсюда за своей Любочкой, молокосос!
Степан пихнул ее ногой в живот:
- Не болтай, дура. Ляжь и лежи спокойно.
Федя поднялся, отряхнул с коленей песок. Натянул штаны и рубашку:
- Ладно, я пойду, Любу догоню.
- Выпей на посошок, сосед. На дне немного осталось.
- Не хочу. Пейте сами.
Он догнал девушку возле общежития. Обнял за плечи. Они поднялись наверх, вошли в комнату. Люба повесила мокрые трусики и лифчик на веревку. Зашла за ширму, сняла влажное платье.
Федя обнял ее сзади за узкую талию, погладил бедра.
- Нет, только не сейчас, - сказала Люба, мягко разжимая его руки.
- Что случилось?
-Чай пить будешь? - спросила девушка, не глядя в глаза Феде.
- Нет. Что-то я опьянел от цыганской водки. Крепкая, зараза. Что он туда под¬мешал, сволочь?
- Ты ложись, я сейчас приду.
Федя разделся, лег в постель. Он не слышал, как Степан и Яша притащили пья¬ную Полину в комнату и положили на кровать.

... В субботу закончили работу рано. Истопили баньку. После баньки мужики пи¬ли водку, играли в карты.
Яша принес бутылку самогона. Девушки накрыли стол. Было весело. Яша напе¬ребой со Степаном рассказывал анекдоты, вспоминал флотскую жизнь. Играли в «подкидного» - проигравший лез под стол и кукарекал во все горло. Вечером в пре¬красном настроении все вместе отправились в клуб.
Люба подхватила Федю под руку, а с другой стороны - цыгана:
- Мальчики, сегодня вы будете переносить меня через лужи и грязь, а то в про¬шлый раз туфли испачкала - еле отмыла.
В клубе сидели рядом. Цыган что-то шептал Любе на ушко. Девушка внима¬тельно прислушивалась к его словам, кивала головой, улыбалась.
- Федя, ты чего такой грустный? - спросила она, когда начались танцы. - Уж не ревнуешь ли?
- Еще чего. Тебе нравится с цыганом болтать, ну и болтай.
 Девушка ущипнула парня за мочку уха:
- Глупенький, не обижайся на меня, пожалуйста. На цыгана мне начихать. Про¬сто он парень веселый, знает много всяких историй. С ним интересно.
- А со мной, значит, не интересно.
- Ты - другое дело. Я люблю тебя. Мы почти муж и жена.
- В город вернемся - пойдешь за меня замуж?
- А твои родители разрешат? Тебе еще восемнадцати нет.
- А мы спрашивать никого не будем. Поженимся, нам комнату дадут в семейном общежитии.
- Тебе же осенью в армию идти.
- Ну и что? Два года пролетят быстро. Ты меня ждать будешь, письма писать... Где-то я вычитал, что настоящая любовь та, что проверена долгой разлукой...
Подошел Яша, по - свойски пригласил Любу на танец.
- Пригласи другую, - буркнул Федя. - Видишь, мы разговариваем.
-Извини, я думал...
Яша танцевал с рыжей девчонкой, не сводя с Любы глаз.
- Чего он на тебя пялится? - спросил Федя. - Дождется, что я ему морду набью.
- Не обращай внимания. Просто я нравлюсь ему.
- О чем вы говорили тогда, на реке?
- Не знаю. Он говорил по-цыгански, - рассмеялась Люба. - Пошли танцевать, муженек.
...Возвращались опять втроем под ручку. Яша что-то рассказывал, Люба смея¬лась от души. Степан с Полиной, обнявшись, шли позади. Полина была почти на голову выше парня. Ее пухлая рука лежала на его узком плече.
Возле общежития Яша остановился:
- Жаль с вами, ребята, расставаться. Завтра выходной. Хотите, я самогонки принесу? Посидим, поговорим.
Степан хлопнул цыгана по плечу:
-А что, хорошая идея! Тащи бутылку, а девчата закуску приготовят!
 Вскоре от бутылки самогона ничего не осталось. Как-то сам собой увял разговор. Время - второй час ночи. Пламя керосиновой ламы освещало стол с нехитрой закуской, лица людей. Степан сидел, развалившись на стуле, лениво перебирая струны гита¬ры. Люба, подперев щеку рукой, катала по столу хлебные шарики. Федя клевал носом, сложив на груди руки. Полина, прижавшись щекой к плечу Степана, глядела, не отрываясь, на молодого цыгана, сидевшего с застывшим, как изваяние восточного божка, лицом.
- Степан, спой что-нибудь душещипательное, а то я сейчас с тоски завою, - попросила она.
- Ложись-ка баиньки, милая. Утром тебе рано вставать, завтрак готовить.
- Хрен собачий я вам приготовлю утром. Отсыпаться буду, как все.
- Ну вот, ругаешься, как торговка на базаре, - покачала головой Люба. Потяну¬лась всем телом. - Спать, что ли, завалиться?
 Полина зло прошипела: -А ты заткнись, подруга. Что, я не вижу, как возле тебя два кобеля вьются?
Степан ударил ее по губам ладонью:
- Заткнись, дура. Не твое это дело.
- Да пошел ты, недомерок! - медленно произнесла Полина. - Можешь катить¬ся к себе. Я сегодня одна буду спать.
- Успокойся, золотце ты мое. Твой зайчик пошутил.
- ...А не уйдешь, так я пойду спать к мужикам.
- Я те пойду, сучка! Ты у меня допросишься!
Он хотел поцеловать девушку в губы, но она уперлась руками в его грудь:
- Не притрагивайся ко мне, Степка! Я цыгана хочу!
Степан ударил ее по лицу кулаком:
- Я тебе покажу цыгана! Марш в кровать!
Полина сразу обмякла. Вышла из-за стола, ничком упала на кровать, заплакала.
Степан исподлобья посмотрел на гостя:
- Ладно, посидел с нами - и хватит. Иди домой. Поздно уже.
- Чего вы, ребята? Что я вам плохого сделал?
- Слушай, цыган, тебе же русским языком сказано - катись отсюда! - сказал Федя.
Яша побледнел. Медленно встал из-за стола, направился к двери:
- Эй, пойдем, выйдем, а? Поговорить надо.
- Не ходи, - сказала Люба. - Не о чем вам говорить.
Федя усмехнулся, почесал затылок:
- Ну что ж, пойдем, коли так хочешь.
 Они вышли в темный коридор, прикрыли за собой дверь.
 - Ну и что ты хотел мне сказать? - спросил Федя, сжимая кулаки.
- Здесь темно, - спокойно сказал Яша. - Выйдем во двор, там и поговорим.
На небе светила полная луна, мерцали звезды. Вороная лошадь, пощипы¬вавшая придорожную травку, вскинула голову, коротко всхрапнула на луну, поду¬мала немного и упала на колени, а затем повалилась боком в дорожную пыль, за¬драв все четыре ноги. Ей захотелось немного поваляться в теплой пыли, и ей не было никакого дела до двух мужчин, вышедших из черного чрева дома на широкий двор. Лошадь подняла голову, какое-то время прислушиваясь к их громкому разго¬вору. В этом разговоре было несколько знакомых слов, которые обычно произносил возница, когда был пьян.
Они начали исполнять какой-то странный танец. То один припадал к черной траве, то другой. Между ними, подобно молнии, сверкнула серебристая нить, и тот¬час раздался вопль, похожий на вой раненого зверя... Конь испуганно вскочил, громко заржал, и побрел дальше, мотая длинной, черной гривой. Он уже не видел, как в доме напротив зажегся желтый свет и на высокое крыльцо выскочили мужчи¬ны в исподнем, женщины в белых ночных рубашках и накинутых на плечи платках, как они подбежали к мужчинам и растащили их. Одного увели, а другого оставили лежать на черной траве...

Утром управляющий на своем мотоцикле отвез Федю на центральную усадьбу колхоза. Молоденькая фельдшерица приняла раненого без очереди: три бабульки попытались протестовать, мол, старых, надо уважать, но управляющий прикрикнул на них, и они так же дружно замолчали.
Фельдшерица разрезала ножницами набухшую кровью тряпку, воскликнула ис¬пуганно:
- Боже мой, а этот мальчик ранен!
- Ты, Наталка, в деревне никому не говори. Тут дело такое, подсудное. Может, его и порезали, а может сам об оконное стекло порезался по пьянке. Видел я сего¬дня утром разбитое стекло. И кровь. Участковый разбираться будет.
Фельдшерица сделала раненому обезболивающий укол. Приготовила длинную загнутую иглу с шелковой нитью. Начала неумело зашивать рану.
- Вам не больно, мальчик? - спросила она. - Я же вижу, вам больно.
Она повторяла это каждый раз, когда втыкала кривую иглу в тонкую кожу нахо¬дившегося в полуобморочном состоянии от потери крови раненого. Управляющий, сидевший возле раскрытого окна медпункта, не выдержал причитаний сердобольной родственницы. Вытащил из полевой сумки стакан, дунул в него, чтобы очистить от табачных крошек:
- Наталка, спирт есть?
- Есть. Вон в той банке с надписью «Анализы»... Это чтоб больные не выпили.
Управляющий налил полный стакан спирта, поднес к носу раненого:
- А ну, прими на грудь, паренек!
Федя выпил почти полстакана, поперхнулся. Фельдшерица чуть не расплакалась:
- Дядя Петя, ну разве так можно! Я же воткнула иглу в живое тело. Вы видели, как он дернулся?
Управляющий допил спирт, вытер губы рукавом пиджака. Согнул колени, вгля¬дываясь в бледное лицо раненого. Погладил себя по животу:
- Все племянница. Можешь его штопать, как тебе удобно. Ему сейчас все по фигу. По себе чувствую!

...На обратном пути остановились возле родника. Управляющий набрал в бу¬тылку холодной воды, сунул фляжку со спиртом Феде:
- Прими на грудь, герой! Легче станет.
- Не хочу, - сказал Федя
- Пей, кому говорят! - рассердился управляющий. - А то, не дай Бог, какая-нибудь зараза прицепится. Отвечай потом за тебя!
Федя хлебнул спирта, запил водой.
- Ну вот, совсем другое дело! - одобрительно похлопал парня по плечу управ¬ляющий. - Ты слушай дядьку Прохорова, человеком станешь!
 - А я кто, не человек? - спросил Федя.
-Дерьмо ты собачье, а не человек. Тебя Яшка по руке резанул?
- Он мне горло хотел перерезать, да я вовремя руку подставил под нож.
- Это я уже слышал, парень. Ну и что? Ты можешь заявление подать нашему участковому: мол, так и так, Яшка меня порезал... И что ты будешь с этого иметь? Яшку в кандалы, а тебя затаскают по судам.
- Как же ему такое простить - он же по-настоящему хотел убить меня!
- Вот-вот, убить... - усмехнулся управляющий. Он отпил из фляжки добрую порцию спирта, запил водой. – Э – т - то еще бабушка надвое сказала. Свидетелей-то нет. Может, это ты своим ножичком хотел цыгана полоснуть, а он извернулся, как угорь, да тебе врезал? Кто знает? Ночь темна... А ты послушай меня. Я всяких лю¬дишек видел, но хитрее цыгана не встречал. Сделай так: сходи к старому цыгану, да скажи, мол, так и так: даешь пятьсот рублей... Нет, лучше так: даешь тысячу руб¬лей за мою рану, а я не буду куда положено сообщать.
- Почему именно тысячу, а не две или три?
- Хороший вопрос, Федя. Старик прижимист, из него денежки не так-то просто вытянуть: он за трояк удавится, не то что за тыщу. Уговорить его - моя забота. Де¬нежки - пополам. Ты меня понял? Чего молчишь? Слушай, да ты снулый какой-то. На - ко, выпей еще спирту, племянница снабдила. Да ты не сомневайся - обтяпаем дельце как надо. Поверь, пятьсот рублей на дороге не валяются!
-Да пошел ты...
- Ну, как знаешь, паренек. Я тебе предложил - ты отказался. Будешь теперь иметь дело с участковым, - разочарованно вздохнул управляющий. - Жаль, жлобу этому наши денежки достанутся. Откупится старый цыган, а тебе - фиг с маслом! Точно говорю! Ты подумай, до общаги еще далеко.
Вернулись в общежитие. Федя лег на кровать, попытался заснуть. Управляю¬щий налил себе кружку холодного чая, сел возле окна:
- Ну что, парень, надумал с цыгана деньги трясти?
- Нет.
Во дворе затарахтел мотоциклетный двигатель. Управляющий выглянул в окно, усмехнулся: «Легок на помине! Заявился наш ангел - хранитель!»
Участковый, огромного роста, с лицом, загоревшим до черноты, в синем пыль¬ном мундире со старшинскими погонами вошел в комнату. За руку поздоровался с управляющим. Сел за стол. Из полевой сумки достал стопку бумаги, ручку, чер¬нильницу - непроливайку.
- Ну-с, Воробьев, приступай, - сказал он, доставая из кармана коробку «Казбе¬ка» и спички.
- Что я должен написать? - спросил Федя.
- Пиши объяснительную на имя начальника Холмогорского райотдела милиции. Пиши подробно. Все как было. Мы ведь проверим.
Федя долго сидел над листом бумаги, вспоминая подробности прошедшей ночи. Несколько раз перечел написанное прежде, чем поставить подпись и число.
- Написал? - спросил участковый.
Он прочел объяснительную, затем убрал документ и чернильные принадлежно¬сти в сумку:
-Девку не поделили... Эх, молодежь, молодежь. Чему вас в комсомоле учат?
- Я не комсомолец.
- Вот-вот. Не комсомолец. У меня на участке убийство да три кражи со взломом, а я должен с вами возиться. Отодрать вас, молокососов, ремнем по одному месту, чтобы неповадно было...
- Я правду написал.
- Правда, она, парень, у всех своя. Наше дело разобраться и доложить началь¬ству. Отдыхай пока.
Участковый и управляющий спустились вниз. Управляющий со злости пнул подвернувшегося под ноги козла:
-Ходят тут всякие...
Они пересекли двор, вошли в цыганскую избу. Ждать их появления при¬шлось довольно долго. Федя сидел на бревне возле общежития, осторожно при¬держивая левую, перевязанную руку. Молча наблюдал за кренделями, которые выписывали ноги старшины. Управляющий помог стражу порядка вскарабкаться на милицейский мотоцикл. В люльку осторожно положил объемистый сверток, перевя¬занный крепкой бечевкой, прикрыл тентом:
- Ну, с Богом, Иван Сидорович, так мы на вас надеемся...
- Раз - раз - разберемся!
Участковый нахлобучил фуражку по самые уши. Дернул ногой. Двигатель мото¬цикла завелся с пол - оборота.
- Привет всем! - сказал он, развернулся и не спеша покатил по пыльной дере¬венской улице.
Управляющий покачнулся, посмотрел на Федю, погрозил пальцем: «Смотри у меня!» - и вернулся в цыганскую избу.

...Утром управляющий, отправив всех на работу, поднялся наверх. Вошел в комнату, пьяно ухмыльнулся:
- Ты чего тут разлегся, пацан?
- Работать не могу. Рука болит. Всю ночь не спал.
- Ах, работать не можешь! Тогда на кой хрен ты мне здесь сдался? Поезжай в . город, подлечись. Справку сегодня вечером получишь. Зарплата твоя за эти дни составляет двадцать четыре рубля сорок одна копейка. В конце месяца подобьем «бабки» - сколько сожрали мяса, выпили молока и съели хлеба. Вычтем из зарплаты. Думаю, парень, ты колхозу еще должен останешься.
Федя порылся в рюкзаке, достал электрическую бритву:
- Вот электробритва. Новая. Отец на день рождения подарил. Двадцать восемь рублей стоит. На обратный билет денег дашь?
- Работает?
- Пишет, как часы!
Управляющий включил бритву, побрился. Достал из полевой сумки круглое зер¬кальце, с удовлетворением оглядел свое одутловатое лицо:
- Ладно, дам тебе десятку на обратный билет. Помни мою доброту.
- А что ты для меня доброго сделал?
- Ты что, придурок? Не хочешь отдавать - пешком иди.
-Да пошел ты...
- Я-то пойду, мальчик. Только я еще бумагу на тебя «накатаю» на твой завод. Жди. Привет тебе от Моны Лизы!
Управляющий бросил смятую «десятку» на стол, сунул бритву в сумку. Вылетел из комнаты, хлопнув дверью.
- Воспитанные люди дверь за собой закрывают! - крикнул ему вслед Федя.
- Сам закроешь - не велик барин! - послышался ответ.
 В тот же вечер, после ужина, Федя позвал Любу прогуляться к Северной Двине. Взял девушку за руку, будто опасаясь ее потерять.
- Сегодня ночью уезжаю, - сказал он. Неловко скинул с плеч пиджак на песок.
- Я знаю, - сказала Люба.
- Хочешь, вместе уедем?
- Меня не отпустят.
Федя сел на расстеленный пиджак, протянул руку:
- Сядь. Когда ты рядом, мне так хорошо, Любушка моя! Хочу на прощание при¬знаться тебе: ты ведь у меня первая и единственная... Дай слово, что не бросишь меня!
-Люба отрицательно покачала головой:
- Ни к чему это... словами разбрасываться. В городе встретимся, а там видно будет.
- Ну вот, и ты против меня.
- Я не против, Феденька. Просто я устала. Понимаешь, я устала от всего, что произошло. Этот старшина... Если бы ты знал, о чем он спрашивал! Он только под юбку не заглянул, пьяная скотина!
Федя заскрипел зубами. На его побледневшем лице выступил пот. Он закрыл глаза.
- Ты не подумай ничего плохого, Федя! Я люблю тебя, - сказала Люба. - В на¬чале сентября вернусь в город - мы и встретимся. Правда ведь?
Федя открыл глаза, улыбнулся:
- Правда. Пойдем назад. Солнце уже садится.
Спали, не раздеваясь. В полночь Федя встал с постели, зажег фонарь. Люба налила в бутылку кипяченой воды, завернула в старую газету несколько котлет, хлеб, лук. Степан вышел из - за ширмы, почесывая голую, как у петуха колено, грудь:
- Проводить тебя до пристани?
- Не надо. Тебе утром на работу рано вставать.
- Это точно. Привет моей мамаше передай, мол, у меня все нормально. Пусть не беспокоится.
-Передам.
Вышли во двор. Люба поцеловала Федю в губы:
-До свидания, мой миленький. Скоро увидимся.
 Степан пожал руку друга, похлопал по плечу:
- Держи хвост пистолетом, сосед. Вернусь, ох и погуляем мы с тобой. Ты парень что надо!
Федя здоровой рукой закинул тяжелый рюкзак на плечо и не спеша побрел по ночной деревенской улице.

...С парохода Федя прямиком направился в городскую больницу: рука болела нестерпимо. В приемном отделении старый хирург лишь покачал головой, разгля¬дывая рану:
- Это кто ж вас пользовал, молодой человек?
- Врачиха молоденькая попалась. Да и не врачиха она вовсе - сельская фельдшерица.
- Ясно. Придется у нас побыть недели две-три... если все обойдется.
В тот же день в больничную палату заявился молоденький следователь. Федя еще раз написал объяснительную. Больше его не беспокоили.

...Вернулся домой в середине сентября. Родители, словно сговорившись, ни о чем не расспрашивали сына: не хотели лишний раз травмировать. О том, что с ним произошло, узнали от Степана, вернувшегося в город еще в начале сентября.
- Пойду я, - сказал Федя, вставая из-за стола. - Со Степаном поговорить надо.
- Поговори, - кивнул отец. - Он, кажется, дома. Слышишь, музыка за стенкой орет. Магнитофон купил, теперь с утра до вечера гоняет. Дверь открыл хозяин квартиры, распростер руки:
- Какие люди к нам пришли, Полина! Заходи, чего топчешься в дверях, будто к чужим пришел!
В маленькой комнате - дым коромыслом. В углу, на журнальном столике - но¬венький магнитофон. Степан притушил звук:
- Вот на заработанные деньги купил. Нравится?
 - Ничего.
 - А ты сядь за стол, выпей с нами водочки. Полина, принеси чистую та¬релку и вилку. Живо!
- Сейчас, Степушка.
Полина встала из-за стола и, вихляя широким задом, выплыла из комнаты. Сте¬пан подмигнул Феде, произнес вполголоса:
- Как я ее вымуштровал, а? Жениться вот собрался, хомут на шею повесить. Эх, жаль, квартирка маловата. Мамаша бурчит, мол, и так тесно, а я ей: «В тесноте, да не в обиде, маман! Поспишь некоторое время на кухне. Вот получим комнату в об¬щежитии - жить будешь как королева!»
Федя засиживаться не стал. Степан вышел вместе с ним на крыльцо, закурил.
- Люба с вами вернулась? - спросил ровным голосом Федя,
- Кто, подруга твоя бывшая, Любка? Нет, она в деревне осталась. Яшка-цыган уговорил ее. Кажется, она замуж за него собиралась...
- Вот оно что... Ладно, спасибо и на этом.
 - Ты что побледнел - то? Никак - заболел?
- Здоров я.
- На свадьбу приходи, - обнял парня за плечи Степан. - Через две недели. Дружком у меня будешь?
- Буду.
- Вот и хорошо! А о Любке не думай. Шалава она. Я с самого начала заметил, что она к цыгану липнет... Хотел тебе об этом сказать, да не стал: не маленький, сам должен во всем разобраться. Я своей сказал: «Не дай Бог, увижу с каким-нибудь хмырем - обоих порешу! У меня такие номера не проходят!»

В конце сентября в механическом цехе завода проводилось очередное собра¬ние. Как обычно, начальник цеха, высокий представительный мужчина в черном костюме и темном галстуке, подвел итоги работы коллектива за третий квартал. Затем досталось разгильдяям, пьяницам и злостным прогульщикам. Рабочие при¬вычно занимались своими делами: кто-то играл в карты, кто-то читал газетку, кто-то рассказывал последние новости. Те, кого это касалось, в очередной раз давали клятвенное обещание исправиться, воздержаться, приложить все силы...
Начальник цеха долго рылся в бумагах на столе, наконец - то нашел конверт.
- Ну, а теперь я хотел бы зачитать письмо, которое пришло на наш завод из колхоза «Путь Ильича».
В красном уголке стало тихо. Начальник потряс над своей головой листком бумаги:
- Мы посылаем, понимаешь ли, наших рабочих помочь труженикам села, вне¬сти, так сказать, свою лепту в борьбе за благосостояние нашего трудового народа, надеемся на их сознательность, а на деле что получается? Некоторые члены наше¬го коллектива не оправдали надежд. Вместо того, чтобы честно и добросовестно трудиться на колхозном поле, они, понимаешь ли, пьянствовали, устраивали драки, а один даже сбежал из колхоза, не отработав положенный срок. Воробьев, встань, это к тебе относится!
Федя медленно встал. Начальник надел на нос очки, стал зачитывать письмо:
- Ваш работник... Воробьев Федор Николаевич... напился, устроил драку с пе¬редовым работником колхоза «Путь Ильича» товарищем Дербе Я.З. ... избил това¬рища ... прилагается справка из медучреждения... разбил в доме стекло ... созна¬тельно порезал руку, не желая работать, а затем сбежал из колхоза...
- Неправда! - крикнул Федя. - Не я начал драку! Это цыган Яшка во всем вино¬ват! Он хотел своим ножом горло мне перерезать, но я успел руку подставить! Не¬правда все, клянусь вам!
Начальник ударил кулаком по столу:
- Насчет ножа здесь ничего не говорится. В письме сказано, что имеются свиде¬тельские показания твоих собутыльников: Звонарева С.И., Жолобовой П.А. и Мешковой Л.А. Они утверждают, что ты во всем виноват.
- Кто такие? - раздался голос. - В каком цехе работают?
- Звонарев работает в стройбригаде плотником. Начальник строительного уча¬стка отзывается о нем отрицательно. Прогульщик и пьяница. Жолобова Полина Анатольевна работает поваром в нашей заводской столовой. Того же поля ягода. О Мешковой Любови Андреевне могу сказать, что она работала сварщицей после окончания ПТУ... Полмесяца назад уволилась по семейным обстоятельствам. Ра¬ботница хорошая, но от комсомольских поручений отлынивала. В общем, отсталый в идейном плане человек.
- Это что ж выходит, товарищи? - раздался голос из угла зала. - Посылаем всякую шваль в колхоз, а потом сами удивляемся, что они там вытворяют? Судить надо таких товарищеским судом!
Федя побледнел. Какое-то время стоял, бессмысленно уставившись на портрет Брежнева, висевший над головой начальника цеха.
- Ну, что скажете, товарищи, по поводу этого письма? - услышал он вопрос, об¬ращенный к рабочим. - Прошу высказываться.
- Из-за чего драка-то была? - раздался чей-то громкий голос. - Небось, из-за бабы?
- Точно, из-за бабы. Мне знакомый рассказывал - девчонку не поделили, вот и сцепились, как два кобеля, - хохотнул кто-то у дверей.
- А вдруг у них любовь была! - раздался звонкий девичий голос.
В зале раздался смех. Все разом повернули головы в сторону парня.
- Выговор ему влепить, - сказал кто-то из первого ряда. - Молодой, исправится.
- Строгий выговор, - настаивал другой. - Чтоб другим неповадно было. Ишь, молодежь пошла: пьянки, драки... В армию пойдет, оружие в руки получит, что, стрелять своих обидчиков начнет?
- Да что вы говорите, Пал Палыч? Мальчик оступился, с кем не бывает? Сами – то, небось, почище номера откалываете. Вы вот жену свою, как напьетесь, палкой по поселку, как Сидорову козу, гоняете, - упрекнула соседа пожилая женщина.
- Не твое дело, Прасковья! Она моя жена - что хочу, то с ней и делаю! Кто - то дернул парня за полу рабочей куртки, шепнул:
- Федя, скажи, мол, виноват, исправлюсь, обещаю, что больше такое не повто¬рится. Скажи, язык ведь не отсохнет. А тебе, кроме выговора, ничего не будет. Пойдешь в армию как положено - с чистенькой трудовой книжкой.
Федя надел на голову кепку, направился к выходу.
- Воробьев, ты куда? - удивленно поднял брови начальник цеха. - Коллектив желает выслушать твое последнее слово!
-Да пошли вы все...

...День проходил за днем. Федя лежал на кровати, уставившись в потолок. Из дома выходил редко. В пятницу, вечером, мать сердито стучала сковородой на кух¬не. Отец читал свои газеты, изредка поглядывая на запертую дверь комнаты сына.
- Степан пришел, поговорить с тобой хочет, - сказала мама, открывая дверь. - Выйдешь?
- Передай ему, что я болен.
- У парня свадьба завтра. Ты обещал дружком быть
- Плевал я на него и его свадьбу
В субботу у Звонаревых гуляли. Был включен на всю громкость магнитофон, гости отплясывали так, что стены в доме дрожали, слышались пьяные мужские голоса, женский смех. Кто-то несколько раз стучал в дверь - соседей приглашали на свадьбу.
- Федя, неудобно ведь… И Степан приходил, и Полина. Может, посидишь с ними немного.
- Отстаньте вы все от меня! - крикнул Федя и отвернулся к стене.
- Ну какой же ты бесчувственный, - сказала мать. - На работу не ходишь. Лежишь себе целыми днями бирюком, молчишь, будто воды в рот набрал. Хоть в отдел кадров сходил да трудовую книжку забрал. Какой-никакой, а стаж. Пропадет ведь!
- На кой черт она мне. Ноги моей никогда больше не будет на этом проклятом заводе! И перестань, пожалуйста, читать мне нотации. У меня голова болит.
- Голова болит, говоришь? Ничего, пойдешь в армию - там из тебя всю дурь вышибут!
- Мама, и ты туда же!
Мама захлопнула дверь. Федя слышал ее слова:
- Слышал, отец, этот... этот... идиот своих товарищей по работе послал к черту, а теперь и мать свою послал туда же! Господи, хоть бы скорее его забрали в армию!
Отец вошел в комнату, похлопал сына плечу:
- Ты бы, Федя, язык - то свой не распускал. Из-за него тебе и так досталось. И еще достанется. Нельзя к людям так относиться.
- А как люди ко мне относятся? Что я такого совершил, что весь цех на меня по¬казывал пальцем и смеялся мне прямо в лицо?
- Никто над тобой не смеялся. Ты хороший мальчик. Забудь все, что с тобой было. Будь как все, и тогда все само собой наладится.
Федя встал с кровати, натянул брюки.
- Ты куда? - спросила мама.
- Пойду в сарай, велосипед смажу. Втулка что-то скрипит.
- Конечно, займись велосипедом. Зима на носу. Велосипед смазать надо. Тебя два года не будет - заржавеет без смазки, - улыбнулся отец.
Федя расположился возле дровяного сарая. Разобрал велосипед. Смазал втул¬ки. На крыльцо вышли пьяные парни в белых рубахах покурить. Степан помахал Феде рукой:
- Эй, велосипедист, иди к нам. Водочки налью...
 Федя отвернулся.
- Ты что, глухой? - услышал он голос Степана. - Я кому говорю?
 Он подошел к Феде, дернул за плечо:
- Ты что, разговаривать со мной не желаешь, пацан?
- Отвали, Иуда.
- Это я - то Иуда? Меня заставили, я и подмахнул бумажку, если на то пошло!
- А магнитофон на какие деньги купил? Честно заработал, скажешь?
- Заработал, а как – не твое дело! А сучка твоя, Любка, правильно и сделала, что за цыгана замуж вышла. Ей с таким придурком, как ты, все равно жизни бы не было!
Федя дернул плечом. Степан качнулся назад, спиной завалил поленницу недав¬но сложенных дров.
- Ах, вот ты как! - заорал он, хватая увесистое полено. - Ну, тогда получай, сученок!
Их с трудом разняли. Степан ушел в дом, срывая на ходу галстук и рваную ру¬башку и размазывая по щеке кровь.
Федя забросил в сарай разобранный велосипед. Побрел по улице. В тот вечер его видели сидящим на берегу Северной Двины, но никто не видел, как он вернулся домой. Той же ночью он повесился в дровяном сарае на брючном ремне...
































ПОМОРЫ
Повесть


ТРЯСИНА
Рассказ