Девочка у пруда

Насте очень хорошо запомнился тот день двадцать шестого мая. Потому что тогда она дала обещание, которое ни за что нельзя нарушать.
Но обещание – это была одна короткая фраза. А вот до… До было еще много всякого, без чего обещания не было бы.
До.
До они с мамой и бабушкой долго-долго ехали в автобусе. Было очень тряско, и холодно, потому что утро. То есть сначала, на остановке, было холодно, а потом Настя пригрелась на автобусном сиденье у мамы на коленях, и даже еще подремала. Ночью она спала плохо: ну как заснуть, если мама с бабушкой сказали, что завтра едем на дачу! Дача – это ведь не только дача, на которую Настю с прошлого лета не брали, это ведь еще и подъем в пять утра, что само по себе интересно.
Потом была долгая очередь на причале, когда все стояли в кассу. Настя долго разглядывала какого-то мальчишку, совсем маленького, меньше, чем она. На мальчишке был смешной черный свитер в зеленых и красных зигзагах, даже на вид очень кусачий. Настя подумала, что ни за что на свете такой бы не надела. Ну… разве что вместо похода к зубному.
Итак, на причале было серо и скучно. Бабки какие-то вздыхали, было много сумок. Люди все время эти сумки двигали. И еще ведра. Ведер тоже было много, непонятно, зачем им столько?..
Потом взошло солнце и сплюснутой красной сливой отразилось в холодной речной воде. А потом «Москва-144» развернулась и стала у причала.
Внутри «Ракеты», даром, что название гордое, было еще скучнее, чем снаружи. Во-первых, внизу душно. Во-вторых, не очень хорошо пахло. В-третьих, на верх, где не было стен, ты как на настоящей палубе стоял (палубы, как у старинных парусников, у ракеты, конечно же, нет) мама с бабушкой Настю не пустили. Она сидела и вертелась, потом пошла бегать по салону. Впрочем, не очень-то побегаешь: все занимали бабки и тетки с граблями и ведрами. А в углу притулился какой-то пьяный старикашка. Детей Настиного возраста не было, только совсем малыши. Или такие, которые уже в школу ходят. Они задаются, считают себя взрослыми…
Бабушка дала Насте маленькую шоколадку, Настя ее съела. А потом долго ныла, и мама все-таки пошла с ней наверх. Правда, сначала повязав ей голову платком. Так, чтобы хвостики на шее затягивались, по-старушечьи. Это мало того, что было противно ,потому что уши сразу стали как ватой заложенные – так еще и шея заболела.
Но на палубе оказалось хорошо. Ракета плыла по реке, сильно-сильно шумя. А по обоим берегам просыпался город. Торчали в небо жирафьи шеи подъемных кранов, блестели розовым окна многоэтажек. Зеленели деревья. И ровной, ровной бетонной лентой тянулась с одной стороны набережная. Время от времени ее прорезали длинные лестницы, которые спускались к самой воде. Настя подумала, что хорошо бы жить у такой лестницы. Тогда она могла бы просыпаться каждое утро, сбегать по этой лестнице, и – бултых в воду!.. или еще лучше прямо с балкона пятого этажа – бултых!
Ага, бултых… попробуй только о чем-то таком при маме заикнись – и сразу влетит. «Не купайся, Настенька, вода грязная, ее пить нельзя!» А почему нельзя? Козленочком станешь?
Настя залезла на парапет и перегнулась, чтобы получше рассмотреть, что происходит внизу, на галерее, что опоясывала ракету. Мама испугалась, и сразу же потянула Настю вниз. Ну что за безобразие!
-А детям в моем возрасте полезно двигаться! – сказала Настя.
Но мама не обратила на это внимания.
Потом они проплыли под мостом, и мост с изнанки был темный. А опоры у него – очень грязные. В одном месте по опоре почему-то текла вода. Настя решила, что на мосту прорвало какой-нибудь кран.
Еще потом с одного бока появилось на берегу высоченное, плоское, как поставленный на попа спичечный коробок, серое здание. Окошки в нем были только под самой крышей.
-Это тюрьма? – спросила Настя.
-Нет, это элеватор, - сказала мама. – Там зерно хранят.
Настя не поняла, почему на элеваторе хранят зерно. Элеватор – это ведь такая лестница, которая едет. В Москве в метро есть такие, она по телевизору видела. А у них, в Омске, только в одном месте – в Торговом Центре. Там такая лестница ведет с первого этажа на второй. Они с мамой ходили туда недавно выбирать подарок бабушке, и Настя проехала с первого этажа на второй целых три раза.
Когда Настя сказала об этом маме, мама раздраженно ответила:
-Это эскалатор. А то элеватор. Есть еще экскаватор, он землю черпает. Пошли вниз, бабушка волнуется.
Но бабушка не волновалась. Точенее, волновалась, но совсем не за Настю с мамой. Она обсуждала с другими какими-то бабушками то, что пенсии стали меньше и ничего на них не купишь. Неправда! Много чего купишь… Вот бабушка недавно дала Насте десять тысяч, так она несколько дней себе жвачку покупала… А в бабушкиной пенсии не одна такая десятитысячная бумажка, а много. Значит, и купить можно много. Особенно, если жвачки.
В общем, разговор Насте очень не понравился.
Но они, слава богу, уже почти приехали. То есть приплыли. А еще точнее – пришли. Потому что так моряки говорят.

За то время, пока они плыли, выглянуло солнце. И на траве засверкала роса от вчерашнего дождя. Насте сразу стало жарко в ее зимних джинсах, да еще и в платке, который мама так и забыла снять. Всю дорогу до домика она ныла, чтобы мама разрешила ей переодеться. А что такого? Это же не город! Ну и что, что на улице! Она маленькая, а маленьким можно.
Однако пришлось терпеть до дома, и там еще пришлось терпеть, пока мама с бабушкой распаковывали сумки. И только потом Настя в своем желтом сарафанчике выскочила на улицу.
-Я пойду погуляю! – сказала она маме.
Уходить надо было быстро, пока мама с бабушкой не переоделись, а то живо велят что-нибудь пропалывать или что-то в этом духе. Настя ничего не имела против того, чтобы, скажем, за ягодой ухаживать или за цветами. За малиной или гладиолусами, например. Но огурцы… бр! И на вкус противные, и на вид. Особенно если соленые. Свежие еще ничего, но только пока маленькие совсем. И зачем так стараться их выращивать, чтобы они становились большими и невкусными?..
В общем, Настя убежала от мамы с бабушкой. Мама с бабушкой всегда волновались, когда Настя бегала одна по деревне, но только если она уходила к речке. А если она просто так гуляла, то они не сильно переживали. Потому что деревня считалась тихой. Никого тут не было, кроме бабушек с внучками и женщин, которые работали на участке. И мама с бабушкой, если и боялись, то не маньяков, а того, что Настя, скажем, утонет.
…Да, Настя к речке не пошла. Но у нее был собственный прудик. Секретный прудик. По сути, даже лужица. Наверное, он остался от старицы. Старица – это когда русло реки поворачивает, а в старом остается вода. Но старицы обычно все-таки больше, а прудик… либо это была игрушечная старица, специально для Насти, либо остаток от старицы.
Прудик был совсем маленький. Он лежал почти сразу за околицей дачного поселка, но, чтобы попасть к нему, надо было по-хитрому пересечь два оврага, поэтому Настя считала, что об этом прудике никто не знает. Летом он весь зарастал красивой зеленой тиной. Над ним порхали яркие, как самоцветы, стрекозы, на круглых листьях росли желтые кувшинки. Солнце отражалось в узких проемах темной воды яркими, зеркальными бликами. А высокая трава, обступавшая прудик и скрывшая его от людских глаз, покойно шелестела.
Да. Настя нашла этот прудик в прошлом году. И теперь первый раз проведывала его после долгой зимы. Она действительно думала, что о нем никто не знает… Но, как оказалось, она ошибалась.
Около прудика сидел Художник.
Это был самый настоящий, взаправдашний художник. Почти как из мультиков. Правда, берета у него не было, а выгоревшие светлые волосы лежали на плечах. Он был одет в синюю клетчатую рубаху с закатанными рукавами и в перепачканные краской шорты. На ногах у него были нелепые розовые резиновые шлепанцы, потрескавшиеся и запачканные во многих местах. Мольберта у него тоже не было. То есть такого, стоячего мольберта. Он сидел на маленьком складном стульчике, почти таком же, на какой садится бабушка, когда перебирает ягоду. На коленях у него стоял ящик с откидной крышкой. На крышке был закреплен лист бумаги, а в самом ящике, наверное, лежали краски и кисти – Насте не хватало роста, чтобы заглянуть. Ремень этого ящика был перекинут Художнику через шею. Он что-то рисовал, время от времени поглядывая на прудик. Значит, рисовал прудик.
Настя подошла к Художнику и остановилась в двух шагах. Ей было слегка обидно, что кто-то нашел ее секретное место, но в то же время – интересно. Вот, он рисует! Значит, нарисует ее прудик. Значит, повесит потом свою картину на выставку, и все будут ходить и видеть, какой Настин прудик красивый! Конечно, они не будут знать, что он Настин, но ведь это и не важно…
-Здравствуйте, – сказала Настя.
Художник обернулся к ней. Он был чисто выбрит, хотя Насте казалось, что все художники должны быть с бородками. Но глаза у него были правильные – чуть прищуренные все время, со множеством морщинок. Правда, Настя решила, что он очень молодой. Гораздо моложе мамы.
-Привет, – сказал он. – Ты на дачу приехала?
-Ага, - сказала Настя. – А вы рисуете?
-Рисую, - сказал Художник. – А что, нельзя?
-Почему? – удивилась Настя. – Можно. А вы не возражаете, если я тут поиграю?
-Не возражаю. Только как же ты будешь играть одна?
-Почему одна? – удивилась Настя. – А прудик?
-Это, конечно, компания, - согласился художник. И вернулся к своему рисованию, и перестал обращать на Настю внимание. И Настя тоже перестала обращать на него внимание. У нее было столько дел!
Сперва она проверила тайник, который устроила здесь прошлым летом. Цветные стеклышки были целы, только одно потерялось. Ну и землей их припорошило немного. А вот иголка и лоскутки пропали. И куда их занесло?..
Потом она немного поговорила со стрекозами. Ну, не то чтобы поговорила… всем известно, что они глупые и ничего не понимают. Но мало ли, а вдруг поймут? И вообще, на всякий случай надо быть со всеми вежливой. А то вот она, Настя, приходит на их маленький прудик, такая большая, топчет тут все, и даже слова им не скажет! Неправильно…
Потом Настя немного пополоскала руками в воде. Ноги она туда не совала – знала, что дно очень илистое, и запросто может затянуть не хуже зыбучего песка. В прошлом году еле выбралась! Настя долго смотрела на воду, пытаясь понять, нет ли там рыбки… потому что тогда она попыталась бы ловить ее руками.
Рыбки в прудике не было.
Потом Настя увидела божью коровку. Божья коровка была не красная с черными пятнами, а желтая с черными – совсем как Настин сарафанчик. Настя села на корточки, обхватив руками колени – в этой позе она могла сидеть часами – и стала смотреть на божью коровку. Она долго-долго карабкалась вверх по травинке, потом упала… забралась на травинку и стала лезть снова. Зачем, интересно? Может быть, она хочет найти на конце травинки клад?.. Мама говорила: в Америке думают, что если пройти по радуге до самого конца, найдешь горшок с золотом. Наверное, для божьей коровки большая, изогнутая травинка – будто радуга.
-Мы не в Америке, - сказала Настя коровке.
Но коровка ее не поняла.
Потом Настю заинтересовали муравьи, которые суетились у корней травы. Они тащили куда-то большого дохлого жука. Очень бестолково тащили: одни в одну сторону тянут, другие в другую, а жук в итоге двигается и ни туда, и ни туда, и гораздо медленнее
Настя хотела взять жука и перенести, куда муравьям надо, но вовремя сообразила, что не знает, а куда им надо.
Потом ей надоело сидеть, и она хотела встать, но тут Художник подал голос:
-Пожалуйста, не вставай! Посиди так еще немного!
Настя послушно замерла.
-Вы меня рисуете? – спросила она.
-Что?.. А… да, рисую…
Какое-то время она еще посидела молча. Потом Насте стало скучно, и она начала Художника расспрашивать:
-А вы знаменитый художник?
-Нет, боюсь, что нет.
-А вас по телевизору показывали?
-Показывали….
Он отвечал рассеянно, но пауз, как после первого ответа больше не делал. Наверное, втянулся в ритм.
-А вы здесь на даче живете?
-Ну… да, что-то типа.
-С бабушкой?
-Нет, с другом.
-А почему вы здесь живете? Огород полете?
-Нет… Понимаешь, тут рисовать хорошо. Натура, понимаешь. И свежий воздух. А вообще просто друг мой устал очень, ему отдохнуть надо. Так что мы тут в отпуске.
-А кто он, вас друг? Строитель?
-Почему строитель? – удивился Художник. Так удивился, что даже рисовать перестал.
-Ну, строители должны сильно на работе уставать… вон сколько им строить… И мосты, и элеваторы…
-Нет… страховой агент, - он снова провел по рисунку кисточкой.
-Это кто?
-Ну, страхует… квартиры там, машину…
-А где вы живете?
-А вон там… - он махнул рукой в сторону, где начинались красивые кирпичные дома. У некоторых из этих домов были даже террасы. А еще там на крышах были телевизионные антенны. – Мы раньше, понимаешь, в Москве жили. Но у него работа такая – то туда надо, то сюда… Вот, сюда приехали. А оно и к лучшему, я так считаю.
-А как вас зовут?
-Дима. А тебя?
-А меня Настя. А как вас по отчеству?
-А зачем тебе? Я тебе в отцы еще не гожусь. Зови меня просто Дима. Идет?
-Идет, - согласилась Настя. – А скоро будет картинка готова?
-Ты не говори «картинка». Говори «картина». Картинки, пони маешь, в комиксах.
-Извините…
-Да ладно… Иди сюда, Настасья.
Настя подошла к художнику и заглянула на картину. Не картинку, а именно картину…
Ничего себе! Она была там совсем как живая! И желтый сарафан с черными пятнышками, и косичка «рыбий хвостик», которую мама на пароходе заплела. И божья коровка там была – желтенькая с черным. И солнце в небе, яркое-яркое. То есть… неба там не было. Но оно почему-то на картине чувствовалось. И солнце чувствовалось. И желтые кувшинки в прудике – как маленькие солнышки… А у сидящей на корточках Насти, развернутой в профиль (это значит – боком), такое задумчивое выражение лица…
-Нравится? – спросил художник.
-Очень! – кивнула Настя.
-Ну вот и хорошо.
-А вы мне ее подарите?
Художник кивнул.
-Только знаешь что… Это эскиз. Ну, то есть набросок. Давай я, когда большую картину нарисую, тебе этот подарю. Ладно? А то я по памяти не сделаю, как надо.
-Ладно, - согласилась Настя. – Только вы адрес свой дайте.
-Лучше ты свой, - сказал художник. – я ж… понимаешь, я ж не знаю никогда, куда еще Женьку занесет. Сегодня здесь, завтра там… давай ты мне адрес скажешь. Знаешь адрес-то?
Настя знала. И охотно продиктовала почтовый адрес художнику – вместе с индексом. Подумала еще мельком, что бабушка не велела говорить адрес посторонним, но Художник совсем посторонним не выглядел.
-А я вам…. А я вам тоже нарисую! - сказала Настя. – Прямо сейчас! Дайте мне листочек!
Художник улыбнулся, захлопнул свой ящик, поставил его в траву и вытащил из кармана шортов блокнот и карандаш.
-На, - сказал он. – Или тебе краски?
-Не, не надо! – отмахнулась Настя. – Карандашом меня мама учила немножко, а красками я еще не умею.
Художник уступил ей стульчик. Настя села, положила блокнот на коленку и, высунув от старания язык, нарисовала стрекозу. Такую, какая стрекоза по-настоящему. С выпученными глазами, длинным тельцем и двумя парами крылышек. Карандаш дрожал, и получилось не очень.
-О, да у тебя талант! – сказал художник совершенно серьезно. Взял Настин листочек и посмотрел на него внимательно.
-Это стрекоза, - сказала Настя. – Они очень красивые. Красками было бы лучше, но я пока не умею… Мама сказала, что осенью отдаст меня в художественную школу. Там я научусь красками, и нарисую вам настоящую, цветную стрекозу.
-Буду ждать, - серьезно кивнул художник. – Буду очень ждать, Анюта.
-Я не Анюта, я Настя.
-Извини, - он улыбнулся. – Спутал. Ты на сестру мою старшую похожа, какой она маленькой была. Только она рисовать не умела.
-А сколько вашей сестре сейчас?
-Двадцать пять.
-А кем она работает?
-Менеджер транспортных перевозок… кажется. Не знаю, я ее давно не видел…
-Это плохо, - серьезно сказала Настя.
-Плохо, - он кивнул. – Знаю.
-А я обязательно стану художником! – Настя гордо вскинула подбородок. – А никаким не менеджером! Честно-честно!
-Ну и хорошо, - сказал художник.

Вечером Настя с мамой поехали обратно в город, а бабушка осталась на даче. Когда «Ракета» проплывала мимо нарядных кирпичных домов на самом берегу, Настя помахала художнику, хотя, конечно, он этого видеть не мог…

Эскиз он так и не прислал. Забыл, наверное, адрес. И уже через много лет Настя как-то увидела картину в новостях, на выставке. Она называлась «Девочка у пруда», но никто не мог понять, где же там пруд – все трава да трава. Кувшинки художник почему-то изобразил не как кувшинки, а как одуванчики, а еще как диковинные индийские цветы «лотосы». Вот критики и спорили…
А у Художника тоже спросить не могли – он уже умер от одной неизлечимой болезни.
Настя смотрела на картину, нарисованную акварелью легко и как будто бы небрежно. И повторяла давнее-давнее обещание: она обязательно станет художником. Художником, а не менеджером товарных перевозок.