Настя

7 августа 1998 года я и А. сидели на берегу моря и методично напивались дешевыми крымскими коктейлями. Наши глаза смотрели на Азовское (но при этом черное) море, а за нашими спинами гремело открытие «Казантипа».
Музыка на главной сцене была так себе – скучный электронный мейнстрим, а на второй – «маленькой» - сцене уныло пи..дячил хардкор.
Вид моря и коктейли сподвигли «на пописать». Ну, мы и отправились – пописать.
Дошли до практически отвесной каменной стены, где были вырублены ступеньки, которые вели наверх – на огромную равнину, нелепо утыканную громадными валунами.
В отличие от пляжа, где пестрая и возбужденная магма из приезжих рэйверов динамично перетекала от сцены к сцене, здесь было очень темно и очень тихо. Единственно, что нарушало тишину и ночь, - периодические, как светлячки, всполохи то тут, то там огоньки вкусных папиросок и томные стоны извергающихся в оргазмах рэйверов.
Это было отличное место – самый большой чиллаут на земле под черным, усыпанном яркими звездами и лояльно относящимся ко всему под ним происходящим, небом.
Мы подошли к сетчатому забору, который по идее должен был спасать ох..вших от таблеток рэйверов от нечаянного падения с высокой стены, и стали делать то, зачем мы сюда и пришли, обсуждая попутно качество местной травы и прогноз погоды на завтра.
Около нас лежал небольшой продолговатый валун неправильной формы. Как только мы закончили свои дела, валун шевельнулся и сказал приятным женским голосом: «Вы так писаете громко, у вас, наверное, и зажигалка есть?».
Так я познакомился с Настей.

На самом деле девушек было две. Вторая – сильно пьяная и оттого немного смущенная - говорить нормально не могла, компенсируя свое молчание нежной и пьяной улыбкой. Зато у нее было прекрасное имя: Люда.
Настя полулежала на траве, курила, улыбалась и требовала, чтобы мы рассказали о себе. Первое, что она спросила, узнав наши имена, «откуда вы?».
За те двое суток, что мы уже провели на Казантипе, это был самый часто задаваемый вопрос. Таксисты и дилеры спрашивали об этом, чтобы, услышав «из Москвы», увеличить цены на свои услуги в 1,5-2 раза. Приехавшие на фестиваль, спрашивали об этом, чтобы найти «земляков». Местные русские аборигены интересовались географическими корнями, чтобы, поохав и поахав, позавидовать хорошей (по их мнению) экономической ситуации в России.
(Через 10 с небольшим дней, они нам уже не завидовали: как раз в то время, что мы там были, случился дефолт).
Устав отвечать на этот вопрос, мы говорили что угодно, только не правду. Обдолбанному спозаранку «Массандрой» пенсионеру, у которого мы покупали фрукты, я ответил «из Рейкьявика», оставив того в сильном недоумении.
Насте мы сказали, что приехали из Кировограда.
Настя, немного расстроившись оттого, что не «из Москвы», сказала зачем-то, что сами-то они как раз из Москвы и принялась расспрашивать о «наших» местных клубах и т. д. Мы честно признались, что нормальных клубов в нашем городе нет. Что население – одно бычье и заняться особо нечем, вот только Казантип – единственная радость.
Тогда она сказала, что в Москве с движением все в порядке и порекомендовала спуститься вместе с ними через пару часов на пляж и послушать какого-то, настоебенившего нам еще в Москве, диджея.
Мы радостно согласились, а еще я спросил, сколько стоит сходить в Москве в приличный клуб. Настя назвала какую-то, довольно небольшую, сумму, но почему-то не в рублях, а в гривнах. В этот момент ее подруга с сильнейшим украинским акцентом предательски попросила у нее сигарету и Настя поняла, что она слегка налажала.
Мы повели себя благородно, сказав, что вообще-то это мы из Москвы. А Настя, ничуть не расстроившись, безапелляционно заявила: «А я это сразу поняла».

Настя и Люда познакомились в Симферополе, где вместе учились в одном институте. Люда жила уже не помню где, а Настя – в самом городе Щелкино, где и проходил Казантип в то время.
Настя сильно отличалась ото всех ранее виденных нами местных девушек. Она слушала хорошую электронную и гитарную музыку, одевалась со вкусом в Симферопольских сэкондах и говорила по-русски очень чисто, с каким-то даже западноевропейским акцентом.
Природа акцента выяснилась позже – она происходила из советских обрусевших немцев.
В родной город она приезжала только во время каникул. В остальное время делать ей здесь было явно нечего. В Симферополе она познакомилась с такими же, как и она, нормальными людьми и старалась интересно проводить свободное время, насколько, конечно, это позволял город провинциальный крымский город..
Они устраивали какие-то локальные перформансы и вечеринки, ставили спектакли, разыгрывая с друзьями отрывки из любимых книг. Иногда, когда появлялась такая возможность, устраивали выезды в Киев – самое близкое место, где происходило что-то интересное.


… Мы, конечно, не пошли слушать крутого московского диджея. Вместо этого, мы сбегали в ближайший бар за пивом и, валяясь, под теплым звездным небом, отхлебывали из бутылок и разговаривали.
А. скоро устал и сказал, что пойдет в нашу съемную квартиру, типа, спать. Я не хотел спать, поэтому, отдав ему ключи и стратегический запас травы, остался с Настей и Людой.
Люда выпила еще пару бутылок пива и, ничуть не смущаясь, заснула.
Мы с Настей продолжали разговаривать. Ну, так, обо всем, о чем могут поговорить два человека, поняв, что они во многом похожи: о книгах, музыке, ценах на наркотики и об очень популярном в то время фэтбойслимовском «рокафеллерсканк», звуки которого доносились до нас с пляжа уже третий или четвертый раз за ночь.
Потом мы начали истошно целоваться взасос. После поцелуев последовал ожидаемый и жесткий петтинг. Снимая с Насти майку, я был немного расстроен. Понятно, конечно, что оба мы на море, слегка нетрезвые, я скоро уеду и вообще, нормальная такая kurortnaya связь: страстная и безотлагательная.
Просто за то время, что мы с ней говорили, я много раз успел подумать, что через несколько дней я уеду, а она - останется. И от этого было как-то так себе, еще тогда, в первые несколько часов после знакомства.
Ну, бывает так – знаешь человека всего несколько часов, но уже понимаешь, что вот сейчас ты снимешь с нее майку, потом все остальное, потом с себя и тоже все.
Быстрый секс, поцелуй на прощание, лживое «мы завтра увидимся? Конечно!» - и если только в следующей жизни повезет оказаться на одном огороде рядом растущими кабачками.
Не знаю о чем думала в этот момент Настя, зато ее нога, обутая в ботинок с тяжелой рифленой подошвой совершила резкое движение и нечаянно ударила спящую около нас Люду. По голове.
Та ойкнула, вскочила и, поправляя растрепанные волосы, сказала: «Ого, солнце уже входит. Насть, а почему ты голая?»

Втроем мы вышли на уже утренний пляж, послушали немного приятного утреннего дипа, купили в баре воды и пошли по домам. Где-то на середине пути выяснилось, что мы с Настей живем в одном и том же доме. И в одном и том же подъезде.
Когда мы подошли к дому, на балкон Настиной квартиры вышла женщина и сказала с сильным западноевропейским акцентом: «Доченька, попрощайся со своим ухажером. Тебе через 2 часа уже вставать – бабушку ехать встречать».
На следующее утро (часа в 2, то есть, фестиваль ведь) я стоял на пляже и ел купленный здесь же пирожок с начинкой. Пирожок оказался вполне себе, а вот начинка – не очень. Размером пирожок напоминал 1,5 московских шаурмы, поэтому есть его до конца сил и желания не было, а выкинуть – некуда. Тогда я разрыл на песке ямку и принялся хоронить пирожок-чудовище.
- Надеешься прорастёт? – услышал я в полуметре от себя.
Это была Настя. Каким-то непостижимым образом мы опять оказались в одном и том же месте в одно и то же время.
Она лежала на полотенце и читала книгу. «Мастер и Маргарита» - она все время ее там читала и перечитывала. Ее любимая книга. И тогда, и, наверняка, теперь.


Все оставшееся до моего отъезда время мы не расставались. Ходили утром на пляж, потом - шли обедать к ней домой или в кафе, осматривали местные красоты, а вечером – на пляж, где напивались и танцевали, если нам нравилась музыка или напивались и уходили в какие-нибудь безлюдные бухты, если музыка нам не нравилась. В принципе, когда нравилась, мы все равно находили время и хотя бы на час, на два, уходили подальше ото всех и поочередно вминали друг друга в теплый и влажный крымский песок.
А. не обижался на меня за то, что все свободное время я провожу с Настей. Большой любитель травы, он наконец-то осуществил свою давнюю мечту: накуриться еще до завтрака, а потом валяться весь день на пляже, курить и смотреть на море. Такое времяпрепровождение не вызывало желание тусоваться ночью, поэтому уже часов в 11-12 он шел домой и ложился спать, со счастливой коноплянной улыбкой.
Да и пох ему было до всей этой электронной музыки вместе с ее диджеями и амфетаминами. Он со мной просто за компанию поехал, отпуска у нас совпали.
Я и Настя знали, что рано или поздно кто-то из нас должен заговорить о том, о чем мы оба постоянно думали – о том, что билеты уже на руках, а от Москвы до Симферополя бешеные тыщи километров. И что у нее есть институт, а у меня – работа. И о том, что ее семья уже собрала все документы для отъезда в Германию на ПМЖ.

… Мы тряслись в неуютном салон разъ..анного УАЗика, который поймали, чтобы доехать до главного события Казантипа-98 – рэйва на территории заброшенного атомного реактора. Приехали на место и решили не заходить пока внутрь, а посидеть где-нибудь в космических декорациях атомной станции и выпить купленную заранее бутылку портвейна. Это была последняя моя ночь на Казантипе.
Всю эту ночь мы просидели на какой-то железной фигне, меланхолично попивая портвейн и купленное уже около реактора какое-то пойло.
Зашли, конечно, посмотреть, что происходит внутри, но все происходящее там было как-то совсем не нужным нам в ту ночь, поэтому быстро вернулись обратно.
И сидели, практически, не разговаривая.
А что тут скажешь.


Весь следующий день она была очень разговорчивой, постоянно шутила и веселилась. Говорила, что, типа, «уезжаешь денис, бросаешь бедную провинциальную девушку. А я тебе за это буду письма каждый день писать. Такие письма, которые глупые девочки пишут в редакции глупых молодежных журналов – он приехал отдыхать в наш город, мы с ним познакомились, стали встречаться, он уехал, и что мне теперь делать, помогите».
Еще спрашивала как ей меня проводить потрэшовей: «платочком махать, пока рука не отсохнет или лучше за твоим автобусом бежать, пока силы не оставят»?
Вечером я собрал вещи, поднялся к ней на 5-ый этаж и подарил ей свою майку, которая ей очень нравилась, выпил и пошел с А. на автобусную остановку, с которой мы должны были доехать до вокзала и сесть в поезд.
Настя еще днем почему-то сказала, что прожать меня не пойдет, потому что она «сухая и бесчувственная немка, хоть и украинская» и что не хочет, чтобы я расстраивался, глядя на ее ничего не выражающшее лицо во время последнего прощания.
Я, конечно, удивился, но подумал, что м. б. так, действительно, будет лучше. Мы вышли из подъезда, прошли пару шагов, как услышали: «подождите, я с вами – так и быть».
Настя вышла во двор и отправилась с нами к автобусной остановке. Там уже было много людей, которые, как и мы ждали автобуса на вокзал.
Автобуса долго не было, а Настя говорила, что, типа, «из-за нас она здесь вынуждена торчать, вместо того, чтобы пойти на пляж и подцепить нового мальчика».
Я не обижался. Я еще вечером понял, что вся это ее наигранная веселость – маска.
Подошел автобус. Мы поцеловались. Она сказала «пиши». Я сказал «угу» и пошел в автобус.
А еще сказала: «видишь, как и обещала – никаких слез и девичьих переживаний – я же бесчувственная немка».
В автобус набилось очень много пассажиров, загородили все окна, я не мог из-за этого ее видеть. И не знал – стоит ли она или уже ушла.
Потом подумал, что, конечно, ушла. Глупо так стоять и ждать.
Чего ждать-то?
А автобус все стоял.
А. выкурил перед дорогой невъебенный косяк, и ему стало плохо. Признавшись, что у него еще остались деньги, он предложил выйти из автобуса и ехать до вокзала на такси.
Мы вылезли из автобуса. На лавочке автобусной остановки, закрыв ладонями лицо, сидела Настя.
Я подошел и взял ее за руки.
До сих пор помню, какие мокрые были у нее ладони.

Бумажные письма, звонки по телефону. Я говорил ей «приезжай», и оба мы понимали, что приехать она не сможет. А через несколько месяцев она эмигрировала в Германию. Звонила и говорила «приезжай» и мы опять понимали, что на этот раз приехать не смогу я.
Она переводом поступила в местный ВУЗ и изучала там немецкую литературу. При первой возможности ездила на все топовые немецкие рэйвы. «Ну, так, ничего: не хуже Казантипа)))» - цитата из ее письма.
Получив как-то очередное ее письмо, я увидел вложенную в конверт фотографию. Склонив голову набок, она смотрела на меня своими вечносмеющимися глазами, и я явно услышал, как она, немного растягивая слова, говорит: «Вы так писаете громко, у вас, наверное, и зажигалка есть?».

На этом наше общение закончилось - я не стал отвечать ей на это письмо. Она тоже больше никогда мне не писала.
И я не знаю, где она сейчас и чем занимается. Но я очень надеюсь, что у тебя, фрау Настя все очень хорошо - как в ту ночь, когда ты нечаянно ударила свою спящую подругу ботинком по голове.